скачать книгу бесплатно
В коридоре шум. Что это? Неужели время вышло? Убивать будут? Печально: я сейчас ни на что не годен.
– А почему ты один?
Похоже на голос одного из стражников, которого я в дверях встречал.
– Не знаю, не дали никого сегодня.
– Одному не положено на ночь оставаться.
– Ну так оставайся, вместе будем.
– Губы закатай на их законное место. Меня пиво уже истомилось ждать. Так что сиди тут сам, завидуй.
– Я свое еще наверстаю. – Ох и голос у этого гада: противный, скрипучий, дребезжащий.
– Сидельцев сегодня много?
– У недоимщиков аж шестеро сидят. Тихие они, но если начнут в дверь ломиться, не слушай ничего. Утром обходчик пусть сам челобитные принимает, его для того и поставили. В левом тупике – бесноватый. Простой бесноватый – священники сказали, что он не по их части: просто головой тронулся. Били его крепко и у них, и до них, и у нас, да и закован по рукам и ногам – не шевелится. А может, сдох уже, по голове ему хорошо наваляли. Хотя живучие они… Будет опять орать – пускай орет.
– Вдруг и вправду сдох – так выносить надо, пока не завонялся.
– А ты пойди к нему и проверь. Он, говорят, когда вязали, мужику руку отгрыз у локтя.
– Да иди ж ты! Вот сам и проверяй!
– Ха! А оно мне зачем надо?! В общую камеру тоже не заглядывай – там разбойных ребят набили под самый потолок. На западной дороге целую шайку повязали, добаловалось ворье. В трактире упились, что на сорочьем перекрестке, а кто-то страже донес, ну и взяли их разморенными. Работы палачу теперь на неделю, там небось половине надо ноздри рвать, а остальным пальцы резать или руки рубить. Да и подвесить поближе к небесам не мешает некоторых. Следи за ними в оба: сволота там еще та, один хитрожопее другого. В колодной парочка сидит, но от тех вряд ли шум будет или хлопоты какие. Да и какие хлопоты от колодников? Все понял? Ну бывай тогда – закрывай за нами.
В коридоре зашумело, залязгало, затихло. Видимо, дверь закрыли на ночь.
Епископ, не пропустивший из диалога тюремщиков ни слова, громко прошептал:
– Дан, он один на ночь остался! Удача! Эх, нам бы в коридор только выбраться!
За решеткой посветлело – кто-то неспешно топал по коридору, видимо, с факелом в руке. Так и оказалось, перед «камерой» показалась фигура тюремщика: невысокий, толстый, коротконогий. Подробности при таком освещении из моего положения рассмотреть нелегко, но серьезным противником вроде не пахло.
– За что сидите, колодники? – с насмешкой поинтересовался «дребезжащий».
– Шлюху не поделили. – Епископ пояснил это столь непринужденным тоном и так молниеносно, будто неделю просидел здесь в ожидании именно этого вопроса и вообще является непревзойденным специалистом по продажным женщинам.
Хохотнув, тюремщик уточнил:
– Тех, кто шлюху поделить не может, в колодки не забивают. Врешь ведь!
– Мы в ходе ее дележки кабак разнесли, – пояснил Конфидус.
– Так вы, я вижу, повеселиться не дураки! Если не врешь, конечно. А что хоть за шлюха?
– А ты что, господин тюремщик, всех шлюх знаешь? И новых, и старых?
– Новых, наверное, не всех, а старых – конечно. Их, бывает, за дело или просто так попы сюда закрывают на денек-другой. Знакомимся, так сказать. – Стражник издал похабный смешок.
– Ну эту, значит, точно знаешь. Имя не скажу, но на вид старая. Очень старая. Беззубая совсем. И седая, а морда, как у тебя, точь-в-точь. Знаешь, зря ты здесь время теряешь. Платье раздобудь, и сможешь неплохо подрабатывать, не хуже, чем она. Вы ведь будто близнецы.
– Ты, колодник, языкаст больно! Смотри, договоришься! Не поленюсь самолично пяток плетей всыпать, а то мне руку набивать надо, в палачи думаю податься. Денег там побольше, чем у надзирателей выходит. Так что язык свой проглоти! Молчишь? То-то!
– Молчу-молчу. Просто перепутал тебя.
– С кем это?
– Да говорят, служит у вас тут один…
– И?
– Что и? Семейное дело у них: все бабы в семье этим самым подрабатывают. Не руками. Когда ты оживился при словах о шлюхах, так я и решил, что он и есть.
Тюремщик, сплюнув, пригрозил кулаком, хотел что-то сказать, но, не рискнув продолжать беседу с не по сану вульгарным Конфидусом, отправился дальше по коридору.
Епископ своим обычным, серьезным тоном тихо пояснил:
– Знаю я таких болтливых. Если не отшить сразу и грубо, то на всю ночь треп устроит. Скучно ему одному, вот и ищет уши с языками. А разозлить его маленько не помешает – для будущего дела полезно иногда. Дан, вы там как?
– Сам не знаю, – ответил честно. – После той шутки, что вы проделали у брода, заживает на мне все быстро, только на этот раз сам не пойму, как там. Устал я, Конфидус, очень…
– Дан, ничем не могу вам помочь. Я даже не понимаю, что вы сейчас там делаете.
– Сейчас немного дух переведу и попробую освободиться.
– Цепи порвете, что ли?!
– Перегрызу…
Епископ заворочался и, если не обманули уши, сдавленно выругался. Наверное, обманули: не укладывается в голове, что этот почти святой человек способен на низменное сквернословие.
Глава 3
Кое-что о побегах
В силу врожденного гуманизма (осложненного воспаленным человеколюбием) местные тюремщики не стали закрывать меня в колодки. Этот агрегат, предназначенный для превращения заключенных в предмет камерного интерьера, не регулировался по высоте. Мне бы пришлось стоять, опираясь на покалеченные ноги. Заплечных дел мастера поступили проще: усадили у стены и пропустили цепь ручных кандалов через загнутое кольцом ушко железного штыря, вбитого в стык кладки. Они считали, теперь убежать из камеры инвалиду будет слишком затруднительно…
Перегрызать цепи я даже пытаться не стал, зубы от всего пережитого в алмазные не превратились. Штырь тоже чересчур крепок для них, но кое-какие варианты имелись.
Стены сырые, заплесневелые. Штырь забит меж камней давненько. Обычное железо, а значит, проржавело на совесть – условия соответствующие. Нет, сломать стержень нечего и думать, коррозия не настолько разгулялась. Но, если мыслить логически, поверхность металла превратилась в труху, что не лучшим образом отразилось на его сцеплении с тюремной кладкой.
Ушко штыря неудобное, обхватить трудно, я и не стал. Начал закручивать цепь, извиваясь на гнилой соломе, будто червяк. Поначалу дело двигалось успешно, но на каком-то этапе возникли сложности: многократно перекрученная цепь начала вести себя, будто лом пудовый, и поддаваться не хотела. Настал момент, когда, несмотря на титанические усилия, все застопорилось на середине оборота, и я был не в силах его завершить. Дергался, сдавленно шипел от вспышек боли в многострадальных ногах, крутил неподатливый металл до огня в ладонях, наваливался всем телом. Бесполезно…
И вдруг – есть! Поддался штырь. Чуть-чуть, едва заметно, но поддался, провернулся немного. Сильнее; всем телом; рывок; еще раз! Опять! Оборот завершен.
Расшатывая штырь, боролся с ним еще несколько минут, пока он наконец не начал проворачиваться уверенно.
Далее наступил второй этап тянуть его на себя. Выходил штырь неохотно, приходилось все так же крутиться. Время от времени он поддавался, выбираясь из стены на считаные миллиметры. Я содрал кожу на ладонях и дышал, как загнанная лошадь. Штырь, похоже, был бесконечным. Я уже вытащил его из стены чуть ли не на полметра, а он все не заканчивался. Еще рывок. Есть! Свобода! Проклятая железяка с приглушенным лязгом упала в соломенную труху.
– Дан! Что там?! – не выдержал епископ.
– Я вытащил штырь из стены. Повезло, что он проржавел сильно.
– Слава тебе, Господи! Дан, как там ваши ноги?
– Еще не знаю… погодите минуту.
Осторожно, придерживаясь за стену, я поднялся. Шатает, перед глазами цветные разводы мельтешат – совсем меня местные гестаповцы доконали. Соберись, Дан, соберись! Так. Что с ногами? В протезы превратились… Не чувствую я их от середины голеней и ниже, будто деревянные. Интересно, как дерево может так сильно болеть?
– Дан! Вы стоите! Это действительно чудо! Ноги ведь совсем сломанные были!
– Стоять стою, да только деревянные мои ноги – кроме боли, ничего не чувствую.
– Идти сможете?!
– А у меня есть выбор?
– Боюсь, что нет. Сможете меня освободить?
– Посмотрю…
Смог. Все оказалось просто. Колодки закрывались на простейший деревянный запор. Даже ключа не потребовалось. Да и зачем он, узник все равно самостоятельно до замка ни за что не дотянется.
Освободившись, Конфидус деловито изучил кандалы на своих ногах, а затем мою цепь. Особенно его привлек штырь. Покрутив его в руках, он пробормотал:
– Придется грех на душу брать…
– Вы о чем?
– Тюремщику надо бы по голове врезать, на другое сил не хватит… Ослаб я здесь, взаперти.
– А уж как я ослаб… Думайте об этом позитивно, деваться-то нам некуда. И вообще, башка у него, похоже, из чугуна, не сдохнет. Только как до него добраться?
– Это как раз легко. Вы только сядьте за моей спиной и железку эту наготове держите, чтобы я ее быстро схватить мог. В такой темноте он вряд ли поймет, что вы с места сдвигались. Сейчас позову.
Епископ опять пристроился к колодке, опустил доску. Запор, естественно, остался в открытом положении, но в потемках заметить это было нелегко. Застыв в прежней позе, громко выкрикнул:
– Эй, добрый человек! Я кое-что важное вспомнил! Подойди, будь добр!
Вдалеке невнятно забурчали, на стенах засверкали отблески приближающегося огня. Вскоре показался тюремщик, встал перед решеткой, что-то жуя, недовольно буркнул:
– Чего орешь, колодник, плетей давно не нюхал?
– Добрый человек, ты же меня про шлюху спрашивал? Про ту, которую мы с другом не смогли поделить мирно?
– Ну? – подозревая подвох, недоверчиво уточнил коротышка.
– Я вспомнил про нее кое-что.
– И что же ты вспомнил такое?
– Она была твоей мамой.
Тюремщик не стал ругаться или другими экспрессивными способами выказывать свое раздражение от полученной информации. Медленно покачав головой, вздохнул:
– Вот что за люди, пожрать не дадут спокойно! И чего ж им не сидится? Думаешь, про плети я пошутил? А не шутил я, не шутил. Я вообще шутки не люблю. Ты погоди маленько, сейчас вернусь.
– Да я не тороплюсь, – снисходительно произнес епископ. – Сочувствую тебе, парень, не повезло тебе с родителями. Особенно с матерью.
– Вот и посиди, а как вернусь, послушаю, что запоешь. А ты непременно у меня запоешь…
Дождавшись, когда тюремщик отошел подальше, Конфидус напряженно пробормотал:
– Дан, он за плетью пошел. Сейчас вернется.
– Я, может, и не выгляжу сильно умным, но это и без вас понял.
– Вы железку держите наготове, а то и впрямь плетей отведаю. Он хоть и невысок и жирком заплыл, но силенок на пару колодников хватит.
– Ты там не соскучился? – весело донеслось издали.
– Скучаю. Маму твою вспоминаю, – выкрикнул епископ. – Она веселая была и недотрогу из себя никогда не строила.
– Сейчас-сейчас… и за твою маму возьмемся. Я не я буду, если еще до полуночи ты не признаешься, что она была грязной свиньей.
– И не надейся: моя мать твоей сестрой не приходится.
Свиная тема, неосторожно задетая тюремщиком и обернувшаяся против него, разозлила коротышку до крайности. Вне себя от злости, неистово мечтая как можно быстрее превратить кожу обидчика в полигон для игры в «крестики-нолики», он, прекратив разговор, рывком сдернул скрипучий брус засова, легко распахнул решетчатую дверь, сбитую из неподъемных брусьев, вошел, развернулся, потянулся к гнезду для факела. Епископ, сочтя момент удобным для атаки, поднял колодку, выхватил из моей руки штырь, бросился вперед.
Конфидусу не хватило мгновения. У тюремщика или глаз на затылке имелся, или просто чутье сработало. Не оборачиваясь, отшвырнул факел, отскочил в сторону, вслепую размахнувшись тройной плетью. Епископ взвыл от боли, рванулся к противнику, до которого, увы, оказалось слишком далеко. Цепь натянулась, а меня от рывка кинуло носом на пол. Увлекшийся еретик позабыл, что его железное оружие закреплено на сокамернике, епископа отбросило назад, и он завалился рядом.
– Ах ты, гниль! – возмутился тюремщик и совершил непростительную ошибку.
В такой ситуации действовать допустимо лишь одним способом: опрометью выскочить из камеры и максимально быстро закрыть за собой дверь. Все, никуда сидельцы не денутся. Останется дождаться подмоги, и уже потом вразумить их методами физического воздействия.
Коротышка решил покарать нас немедленно. Подошел, размахнулся своей треххвосткой. Я, шевеля всеми когтями, подтягивал к себе штырь. К счастью, епископ его выронил при падении.
Ладонь достала до ржавого металла. Плеть сейчас пойдет вниз. Серьезная плеть – одного неуверенного удара хватило, чтобы бывалого еретика деморализовать. Так и корчился на полу, не пытаясь больше атаковать.
Отчаянно замахнувшись, я бросил штырь, придерживая цепь. Тот, по дуге пронесшись над полом, достал концом до голени тюремщика. Весу в железяке было немало, скорость тоже хорошая. Позабыв про плеть, коротышка с воем присел, обхватив руками поврежденное место. Конфидус, перестав корчиться, извернулся, ухватил упавший штырь, ударил коротко ему по голове с противным стуком, скорее даже хрустом. Вой смолк, сменившись булькающими хрипами.
Откинувшись на спину, я замер, бездумно уставившись в потолок. Дышу, как загнанная лошадь. Вроде и драки всего ничего было, а как вымотался! Нервы, будь они неладны, да и устал я, очень устал.
– Дан, как вы?
– Я в норме. А вы? Сильно он вас?
