Мир Сердца

скачать книгу бесплатно

Мир Сердца
Алекс Кайнес

Современная цивилизация дала юной Энн возможность предаваться гедонизму, целиком растворяясь в бесконечной эйфории чувственных удовольствий, до того рокового дня, когда варварская сила извне проткнула этот идеалистический пузырь, поставив под сомнение всё, что было дорого девушке, и всё, что триста лет назад с таким упорством создавал великий Император Арчибальд.

Сам же реформатор, еще не ведая, к чему приведет его стремление к свободе, бросил вызов всему миру, дабы избавить человечество от оков рабства. Однако, при угрозе разрушения всех достижений человеческой мысли даже сама робкая надежда на их создание меркнет перед историей, в которой мифический герой отправляется на поиски собственной судьбы, во время которых он повстречается с самой Богиней, что поведает ему о судьбах юной беженки и Императора будущего, чьи жизненные пути, столь не похожие на искания путника, на деле окажутся неотличимы от его собственного, когда он, наконец, достигнет своей цели.

Содержит нецензурную брань.

Алекс Кайнес

Мир Сердца

1. – Волнуешься? – застал врасплох путешественника вопрос, который пришелся к самому что ни на есть месту, поскольку действительно казалось, что наблюдатель всего действа, что происходило вокруг, никогда в жизни не ощущал себя в столь волнительной ситуации, выйти из которой он уже позволить себе не мог. И не то чтобы вариантов отступления не было. Ведь он конечно мог бы попытаться пробраться наружу через толпу гостей, что уже приветствовали исполнителей главных ролей у входа в грандиозный Колизей на мировой премьере нового фильма, однако, в чем тогда вообще был смысл всего того, что путник делал до этого момента? И чего он стоит сам, если струхнет перед всем миром в лице этой избранной публики?

– Но что, если она не примет его? – вновь раздался взволнованный внутренний голос наблюдателя, – освистает его самого, как весь его образ жизни, так и всё, что он делал до этого самого момента? Что, если… – путешественник тряхнул головой и вслух произнес конец этой фразы, чем вызвал пару недоуменных взглядов со стороны, – хватит, заканчивай! – твердил он себе, позволяя этим мыслям сожрать друг друга.

Это не слишком хорошо помогало ситуации в целом, так как на их месте тут же вырастали новые, трансформируясь в гигантскую гидру идей, которая обгладывала сама себя, с которой в конечном счете пытался совладать и сам автор, внезапно при этом ощутив прилив сил и энергии, которая безошибочно пробежала приятным холодком по поверхности всей его кожи. Она заставила его выпрямиться и ощутить, что никаких мыслей уже не было и в помине, но была тотальная предопределенность, что и была той отличительной частью опыта, которым путник так хотел поделиться с другими людьми, ведь иллюзия беспрестанной пляски его умственных построений и была на самом деле залогом его триумфа, который, хотя и казался до сих пор совершенно призрачным, на деле был ближе, чем думал сам путешественник, что до сих пор и сам искренне не подозревал, в чем именно он будет заключаться на самом деле.

2. Проснувшись рано утром, юный граф Арчибальд, потянувшись навстречу солнечным лучам, что ласкали его лицо через отрытое окно, обдувавшее его свежим летним воздухом, вновь зарылся в подушки, слушая божественную мелодию, что до сих пор лилась в его голову, заставляя сердце сладостно трепетать в предвкушении чуда нового дня.

Примечательным было то, что музыка, которую неоднократно слышал во сне юноша, звучала так, как ни одна из ранее услышанных им на балах и концертах. Казалось, она будто бы была и вовсе создана не в его мире и не являлась компиляцией из воспоминаний, музыкальных инструментов, способных извлекать хотя бы отдаленно похожие звуки, которых не существовало в принципе в мире. Этот факт заставлял сновидца ощущать сладостное томление от прикосновения к чему-то совершенно прекрасному и необъяснимому, даже божественному! С другой стороны, это откровение было и тем, что он не мог в физическом смысле иметь, и по своему собственному желанию призывать в свою реальность, а потому оставалось лишь смиренно ожидать того момента, когда это волшебство опять проявится в его жизни, а точнее снах, что стали тем самым убежищем, в которое юный писатель возвращался каждый раз, когда хотел приобщиться к тайнам мира, в котором бодрствовало его подсознание.

Это и было слегка парадоксальным – поскольку выходило так, что для того, чтобы понять один мир, ему приходилось попадать при этом в другой, потому как «извне» оценить те условия, в которых оказались заперты разум и тело путешественника, не представлялось возможным.

Путешественник – да, такое определение вполне подходило для юного графа, который, хотя и редко физически бывал дальше своего родового поместья, тем не менее посещал разные острова и даже целые миры в своих безграничных фантазиях, которые в тому же подогревались оставленной в наследство фамильной библиотекой и периодическими изданиями научных журналов и художественных книг, что услужливо выписывал для юного господина дворецкий.

Впрочем, одними фантазиями всё это ограничивалось далеко не всегда, и нередко вдохновение приходило к нему во сне, однако, зачастую не просто в виде обычных сновидений, что хоть и были весьма странны, но по сути – бесполезны. Иногда, конечно, из них и можно было вычленить целые куски для задела проплешин в сюжетных перипетиях романов графа, но, тем не менее, они представляли собой скорее медвежью услугу, поскольку именно из-за них сюжет зачастую пробуксовывал. Материал из сна часто ощущался как инородное включение в теле романа, который, в свою очередь, со своей стороны всячески пытался избавиться от подобного паразита.

Совсем другое дело – видения, самые настоящие видения, которые, он был уверен, были обычным делом для многих примитивных племен, в том числе, что жили когда-то и на его родном острове, и которые называли подобные феномены сновидения наяву состояниями транса, надличностными каналами связи с духами природы и предков. Подобные спонтанные встречи с иным восприятием действительности зачастую так сильно пугали своей реальностью юного графа, что он иногда мог после подобного столкновения с непознаваемым остаться в поместье на несколько дней, поскольку тот «обычный» мир, что окружал его, после подобных путешествий казался уже совсем не настоящим, а виделся какой-то подделкой, которая к тому же была подсунута ему с самого рождения.

Юный граф даже однажды отдал кругленькую сумму нескольким высококлассным врачам, что съехались к нему с разных уголков острова Сердца лишь для того, чтобы сорвать хорошенький куш, что достался ему в наследство от родителей и констатировать, что, несмотря на небольшие недомогания вроде сезонной мигрени, граф был полностью здоров как физически, так и психически.

Этим ученые мужи ставили юношу в неудобную позицию полной растерянности, поскольку он-то лучше них знал, что с ним действительно что-то происходит. Затем уже, вежливо прощаясь с господами, что уезжали богачами, граф, громко и не сдерживаясь, ругался всякими непотребными словами до тех пор, пока не появлялся дворецкий, чтобы в мягкой форме пристыдить графа и внушить ему чувство реальности хотя бы на некоторое время.

Дорогой юному сердцу дворецкий сейчас был на своих непродолжительных каникулах, во время которых ему пришлось уехать в один из соседних городов к своей больной матушке, оставив графа на попечительство нескольких служанок, на которых юноша уже давно перестал обращать хоть какое-либо внимание, что лишь изредка проявлялись в мире мыслителя в зависимости от ситуации, и которые в целом воспринимались как функции, поддерживающие чистоту поместья или отвечающие за готовку.

Именно с таким пренебрежительным отношением, которое в дальнейшем, впрочем, разовьется в нечто качественно иное, юный граф, зная об отсутствии дворецкого, который порой только и мог сдержать безумство своего господина, выпрыгнул из задней калитки в гигантский ухоженный парк, который через несколько сотен метров плавно сливался с лесом, отгороженный в то же самое время от него небольшой речкой, с перекинутым через нее каменным мостиком, который уже пересек юный граф, будучи в одном парике и в накинутом сверху лиловом смокинге.

Юноша бежал, подобно маленькому оголтелому ребенку, через чащу, совершенно не боясь, что его кто-то увидит в его собственных охотничьих угодьях, пытаясь изо всех сил хотя бы на секунду своей жалкой скоростью зацепить ту мелодию, что играла в его голове во время сна. Граф надеялся всеми фибрами своей души, что в этом девственном лесу, в отличие от душного поместья, она заново родится, и ее уже ничто не сможет сдержать. Однако ничего не происходило, и юный граф в конце концов без сил изнеможенно свалился в кусты и, желая разрядиться, начал бесстыдно мастурбировать, представляя себе одну их тех барышень, что была на презентации его новой книги, и которая ему особенно приглянулась. В тот момент, когда граф готов был сдаться чувствам и закончить начатое, напрочь позабыв как о той глупой мелодии, что еще совсем недавно стучала в его мозгах, так и об обворожительной улыбке графини, он в самый ответственный момент застыл, услыхав, как рядом с ним раздались какие-то странные голоса.

Граф не поверил своим собственным ушам – кто мог оказаться здесь, на территории, что принадлежала его семье, да еще и без приглашения? Юный граф был уверен, что это просто невозможно, ведь, зная своих придворных, он был на сто процентов уверен, что и они не стали бы заходить так далеко в чащу, даже если бы знали, что он был в смертельной опасности.

– В опасности! – вдруг испугался своих же собственных мыслей граф, – а вдруг это разбойники, а вдруг!.. Пусть только попробуют напасть! – пытаясь хоть как-то взбодрить самого себя, отряхнулся граф, комично, ползком преодолев с выпяченным задом несколько метров, дабы выглянуть из-за кустов по направлению того самого места, откуда, как ему казалось, звучали голоса.

Как только юный граф коснулся своим взглядом источника этого странного смеха, его сердце сжалось, а всё остальное тело будто бы в секунду превратилось в каменную глыбу. Он просто не мог пошевелиться, поскольку оказалось, что прямо посреди дикого леса образовалась идеально вычищенная и подстриженная кем-то полянка, однако даже не само это чудное место заставило графа ощутить суеверный страх, но то, а, если вернее, те, кто находился на ней. Граф Арчибальд, не в силах даже пикнуть, наблюдал из-за небольшого пригорка за танцующими существами, что водили хоровод, ритмично пританцовывая, а всё окружающее их пространство, казалось, причудливо извивалось, как при очень сильной жаре, в ритм их движениям.

– Черт подери – это же эльфы! То есть самые настоящие! – вспомнив старые сказки из детства, даже слегка вспотев, размышлял граф, – но те, кто их изображали, не могли передать и тысячную долю того трепета и того мистического предвкушения, что испытывал граф, наблюдавший воочию за танцем, которой, как он сам вспомнил, нельзя было видеть посторонним, ведь тогда побеспокоенные чужаками волшебные существа могли… – не успел додумать граф, как один из этого народца бросил в его сторону небрежный взгляд, после чего Арчибальд буквально оглох от собственного истошного вопля, и, не успев даже как следует опомниться, уже обнаружил себя уносящимся прочь от этого безумного места.

– Нет, нет, нет, нет! Я этого не видел, не знаю и знать не хочу! Мне не нужна никакая музыка, никакие мифы и загадки, никакие эльфы, о, Богиня! Я даже не буду больше, никогда в жизни, трогать себя в лесу! Только прошу, пожалуйста, пусть это будет просто галлюцинация, просто наваждение… –повторял про себя граф, пока не выбежал снова на ту же самую поляну, где танцующий кружок эльфов всё так же продолжал свой ритуал.

– Ах! – чуть не задохнулся от неожиданности граф, вновь бросившись в противоположном направлении наутек. Это повторялось снова и снова. Не важно, в какую бы сторону ни бежал испуганный граф, он снова и снова возвращался в одно и то же место, раз за разом натыкаясь на пристальный взгляд одного из этих существ. Уже догадываясь, что попал под их чары, беглец заревел от ужаса и понимания, что, похоже, он обречен остаться в этом лесу навсегда, что он стал очередной жертвой, очередным «мальчиком, которого не найдут», которого похитили не какие-то там кочевые бандиты, а самые настоящие эльфы!

– Нет, я выкарабкаюсь! Я… – не успел утешить себя граф, как вдруг обнаружил себя уже в кругу этих танцующих существ, ощутив при этом покалывания в своем теле и острую боль в спине, которая буквально заставила упасть, ощущая, как из позвоночника будто бы идут какие-то теплые волны по всему телу.

– Наверное, одно из этих существ огрело меня сзади, – трясясь, как в лихорадке, подумал граф, использовав последние силы, чтобы, перевернувшись на спину, наблюдать воочию, как его зрение странным образом исказилось. Он как будто бы мог теперь видеть весь мир со всех сторон и с любой точки, по крайней мере, единственная точка восприятия, что была в круге танца, как будто бы исчезла, оставив лишь наблюдающее со стороны пространство за ритуалом. Так граф понял, что его никогда и не было вовсе тут, ведь эти эльфы не могли так просто взять и разорвать круг, остановить свой ритуал, который должен был…

– О, Богиня! – испугался граф, – они уже забрали меня домой! В страну эльфов, а я даже еще этого не понял! Но я живу здесь! Я не хочу, я не…

Вернувшись на мгновение в свое тело и попытавшись таким образом встать, граф снова ощутил странный зуд в спине, уже и думать перестав о том, что он мог хоть как-то пошевелиться. Так ему оставалось лишь с полной беспомощностью наблюдать, как мир вокруг меняется, как голубое небо становится разноцветным, как деревья вокруг начинают менять свою форму, превращаясь в странные геометрические конструкции, что начали сливаться с самими небесами, превращаясь в странный туннель, который затягивал путешественника. Еще более удивительным было то, что граф ощущал себя и внутри и снаружи живого тоннеля, который как будто сросся буквально с его позвоночником, с его собственной спиной, одарив путника неописуемой болью, что, пробив его насквозь током, заставила тут же вскочить на ноги и броситься в пляс прямо посреди круга трансформирующихся существ под звуки музыки из его собственного ума, что заставила мир измениться до неузнаваемости. Но что было на самом деле поразительно – так это то, что заставляющая графа плясать до упада музыка в итоге превращалась в те самые телодвижения, которые юный граф знал еще до того, как его родная матушка дала своему родному мальчику имя Арчибальд.

3. Сидя на спинке скамейки, юноша исподлобья оглядывал редких прохожих, которые в столь поздний час всё еще позволяли себе пройти, а точнее даже, пробежать в данном районе. Он был уже практически готов вспорхнуть хищной птицей и вонзиться в одного из них, однако этот примитивный импульс уже успел прервать подошедший друг.

– Как сам?

– Пойдет, – кивнул молодой человек в капюшоне, продолжая буравить взглядом прохожего.

– Боун, ты че, брат? – ударил по плечу его друг, далее проследив за его взглядом, – да, н*****и бы его сейчас, но пока у нас вот что есть… – ловко подбросив в руке пакетик с переливающимися лиловыми линиями, которые напоминали маленькую микросхемку.

Боун смог всё же оторвать свой взгляд от прохожих и уперся слегка блуждающим взглядом в пакетик, мгновенно почувствовав, как всё его тело заколотилось в предвкушении.

– Хорош? – продолжая глазеть, сплюнул Боун.

– Фарас сказал, что лучший товар в столице, – ну так что?

– Идем, – не вынимания рук из карманов своей куртки, спрыгнул на асфальт Боун, направившись вслед за чуть не успевшим скрыться из горизонта виденья хищника прохожим, приблизившись к которому, резко присвистнул, заставив жертву обернуться.

4. – Всё в порядке? – с легкой иронией обратился голос извне.

Девушка, несмотря на явно предназначавшийся ей оклик, продолжала смотреть назад через плечо, пытаясь прорваться сквозь узорчатую занавеску, которая отделяла их от других посетителей заведения. Вместе с этим внутренним преодолением, параллельно она также пыталась совладать и со льющейся со всех сторон музыкой, что была похожа на гул роя пчел. Подобными характеристиками своеобразного улья обладали и закрытые от ее взора посетители, которые, хотя и на первый взгляд казались хаотично разбросанными по ресторану, имели в сути своей упорядоченную структуру, где каждый участник имел свое собственное предназначение, включая и ту ячейку «сот», в которой находилась и сама путешественница, всё еще вглядывающаяся в узоры, которые танцевали на шторке. В них, казалось, наблюдательница переживала целые эпохи, и не просто была свидетелем, но живым очевидцем и, что еще более ценно – участницей всех тех событий прошлого и будущего, что отрывались ей, не просто подобно символам в книге и даже не голографическими проекциями, но целыми пластами реальности, частью которых становилась она сама, в то же самое время как ее собственное пребывание в данном заведении ставилось под вопрос, а вся ее прошлая жизнь со всеми связями и памятью становилась не более чем выдумкой, если угодно, эскапизмом от всех тех миллионов жизней, которые вопили о своей важности и неотложности, но от которых путешественница неизменно могла в любой момент с улыбкой отвернуться, дабы встретиться глазами со своим любимым, который, судя по довольному выражению лица, переживал нечто подобное.

– Думаю… да, – слегка уклончиво, но в то же время допуская некую игривость в тоне своего голоса, произнесла девушка, бросив томный взгляд на своего ухажера, который, наверное, уже не первую минуту думал о том же самом, что пришло в голову и разнеслось по всему телу девушки в это самое мгновение.

– А то я уж было испугался, что ты не дождешься основного блюда и захочешь уйти, – улыбнулся мужчина.

Девушка перевела взгляд с его лица, которое в полумраке маленькой комнатки без стен периодически меняло свои очертания на точно такой же непослушный, в смысле формы и цветов, поднос, который стоял на невысоком столике посреди наваленных друг на друга подушек, на которых развалились друг напротив друга любовники. На блюде, стоящем на подносе, лежали надкусанными несколько фруктов, которые буквально сияли изнутри, тем самым освещая, подобно прекраснейшему ночнику, их интимный мирок. Примечательным было также и то, что на поверхности этих фруктов, будто бы перескочив с занавесок, продолжалась история, которую зрительница наблюдала уже не первую минуту. Это доступное только одной девушке представление продолжалось, казалось, целое тысячелетие, что, несмотря на насыщенность событиями и всё разнообразие действующих лиц и обстоятельств, сливалось в единый сладковатый вкус, который уже танцевал на губах и во рту девушки, уже в форме поцелуя ее друга, который успел перегнуться через миллионы лет эволюции, что наглядно лежали между ними, чтобы на очередные несколько мгновений разбудить ото сна свою любимую.

Также быстро отпрянув, не дав девушке заключить кавалера в свои объятия, «любимый» занырнул обратно в свои подушки, которые уже представлялись не просто удобными элементами интерьера, а целыми органическими системами, которые, светясь, сливались с телом мужчины, трансформируя его в тысячи форм, что генерировало восприятие пары глаз, с жадностью поглощавших его напротив.

– И долго ты еще будешь играть со мной? – без злобы, но скорее с любопытством спросила обладательница пары глаз, сама превратившись в темный уголок комнатки, будто бы не пропуская света энергетических фруктов и лишь отражая их энергию лиловыми узорами, которые, подобно раскрывающимся бутонам, расцветали на ее поверхности.

Молчание и было тем ответом, который объяснял всё и давал ответы на все вопросы, что полностью удовлетворил вопрошающую, которая, уже громко хихикая и едва сдерживая свой божественный смех, наблюдала, как ее партнер, уже не помня ни ее, ни себя, с волнительным видом выпрямившись, вскакивает на маленький столик, разбрызгивая вокруг себя лопающиеся фрукты, которые, взрываясь своим неоновым соком, освещали комнату, превращая ее в многомерную реальность, что переливалась тысячами символов и форм, среди которых гордо возвышалась фигура человека, который, хотя и чувствовал совершенно необычайнейший для смертного человека душевный и интеллектуальный подъем, даже не представлял о том количестве информации и энергии, которая на самом деле сочилась сквозь него в эту секунду.

5. Окружающее пространство стало структурироваться в несколько иную конфигурацию, где на смену мягчайшим и нежнейшим, практически жидким подушкам, что обволакивали тело, пришли на смену довольно жесткие спинки кресел, которые были расположены друг напротив друга, на них уже вновь сидели две фигуры, пристально всматривающиеся друг в друга, одна из которых постепенно выходила из транса собственных мыслей и видений, полностью концентрируясь на текущей минималистической обстановке, в которой уже не первый час шла подготовка к интервью, которое еще пару лет назад казалось чем-то значимым, а теперь было не более чем очередным явлением, которое проживалось через призму восприятия писателя.

– Грегори, – слегка поменяв тон разговора, проговорил собеседник, – во-первых, я очень рад, что ты смог найти время для того, чтобы встретиться…

В этот момент писатель понял, что скорее всего отсюда и будет уже вестись настоящая запись, хотя и до этого камеры работали с десяток минут.

– Во-вторых, хочу поздравить вас с громкой премьерой, к которой мы обязательно вернемся немного позже, и в-третьих…

Грегори уже знал, что последует за этим.

– Хотелось бы все-таки начать с вашего недавнего заявления в искусстве, которое, я уверен, и было тем, благодаря чему вас узнал весь мир.

Грегори улыбнулся. – Ну, если вы так говорите…

– Нет, нет, я без всяческих «наездов», серьезно! Вы ведь действительно понимаете, что до этого вами, тем не менее, интересовались в основном любители литературы и кинематографа и, возможно, еще некоторая часть общества, которая просто хочет быть в тренде, даже особенно и не знакомясь с явлением, но которая обязательно должна быть в курсе происходящих событий.

Писатель выдержал небольшую паузу и вздохнул. – Да, понимаю, но, однако не считаю, что произошедшее имеет хоть какое-либо значение.

– А вот здесь позвольте не согласиться. Итак, для тех, кто еще не в теме…

Грегори уже знал наизусть, что доложит собеседник своим слушателям, решив заново пережить тот, как ему казалось, незначительный эпизод, который на самом деле таковым и являлся для так называемой общественности, а для него же действительно был краеугольным камнем драматургии всей его жизни. Однако совершенно не в той плоскости, в какой об этом думал интервьюер, и, хотя время для этого признания уже и настало, оно всё еще требовало небольших, но весьма значимых штрихов для окончания картины повествования, которые подведут его к действительно важнейшему моменту всей его жизни.

6. Слегка пошатнувшись, но мгновенно взяв себя в руки, неуловимая тень в капюшоне продолжила свой бег сквозь запутанный лабиринт катакомб, чтобы в итоге позволить себе замедлиться и раствориться в величественном свете двух крыльев, которые воссияли прямо перед взором путника.

То было величественное изваяние Богини, чьи два огромных глаза-крыла, казалось, рассеивают полумрак довольно просторного зала, который казался более камерным за счет странных куколок, что свисали с крыльев гигантской бабочки, привязанные к ним хитросплетенными узлами веревок.

Подняв руки в приветственном жесте и начав читать мантру, прославляющую мир в лице Богини, послушник ощущал то сладостное чувство, которое каждый раз охватывало его в присутствии его любимого божества, которое раз за разом распыляло всякий страх, что мог затянуть послушника во внешнем мире, ведь здесь, под землей, в основании Великой Горы, казалось, он наоборот достигает всех возможных небес и высот мира.

Закончив свою молитву, он ступил чуть вперед, подойдя к алтарю, на котором лежали многочисленные яства и украшения, подобно подаркам, которые подносят своей любимой. Несмотря на их изысканность, количество и дороговизну, во всем смысле этого слова – ведь их добыча каждый раз сопровождалось смертельной опасностью, – человек в капюшоне ощущал, что этого было недостаточно, что необходимо было привнести еще больше даров, чтобы Богиня не забыла о его любви. Чтобы напомнить о ней на деле, он и был снова здесь – практически уже забыв о том, что слегка отягощало его путь, о том покоящемся предмете в небольшом рюкзачке, перекинутом через плечо, трофее, который влюбленный, аккуратно достав, бережно положил на алтарь посреди всех остальных украшений.

Подняв глаза на Богиню и увидев ее любящий взгляд, он взял со стола небольшой фрукт и, проткнув его острыми ногтями, провел ими по чувствительным частям своего дара Богине, отчего тот практически мгновенно очнулся и оглушил небольшую комнату своим криком, который чуть не заставил расплакаться от счастья тень, что нависла над столом. Она уже не могла сдерживаться, и сама, проглотив, практически не прожевывая, фрукты, в экстатическом блаженстве накинулась сверху на небольшой столик, который, качнувшись, заставил стоящий рядом с ним факел слегка моргнуть вместе с прервавшимся на мгновение криком, что сменился кряхтящими звуками, перешедшими в хрип и сипение, что затихли вместе с огнем факела, который потух, оставив помещение практически безмолвным, и тишину которого прерывало лишь редкое неровное дыхание единственного свидетеля произошедшего.

7. Ловя ртом воздух, путешественник пытался во что бы то ни стало восстановить дыхание, которое, казалось, полностью остановилось, как будто бы некто невидимый вцепился своей стальной хваткой в горло и не давал сделать и глотка свежего воздуха.

Всё пытаясь продохнуть, путник как будто бы издалека слышал свой собственный голос, который (он откуда-то знал) принадлежал ему самому, но который при этом изменился до неузнаваемости.

– Вот так всё начиналось, и так всё и закончилось. Ты ведь уже знаешь конец своей истории, ровно, как и ее начало, поэтому могу лишь сказать тебе, чтобы ты выбросил всю дурь из своей головы и продолжал наблюдать, до тех пор, пока не вспомнишь, что эту книгу ты уже читал. Сконцентрируйся на том, чтобы запомнить даже ни сам сюжет и все детали повествования, но на самом факте прочтения и опыте, который ты накопил за время прочтения. Ведь если ты отвлечешься хотя бы на мгновение, то вновь с упоением начнешь ее перечитывать, что само по себе неплохо, но, как говорится, лучшее – враг хорошего, и ты снова в который раз оттянешь момент знакомства со всей остальной «литературой».

Наверное, это и значило что-то глубокое, только вот единственное, что радовало слушающего, это было то, что ему каким-то волшебным образом, самому или по чьей-то воле удалось наконец вдохнуть, и в тот момент, когда высокопарная речь прервалась, он и сам смог как будто бы избавиться от всего, что его сковывало. Благодаря выходу, что путешественник интуитивно нащупал, он наконец-то разрядился, казалось, всем своим существом, выпустив наружу из своего сердца всё, что было в нем сокрыто, вновь и вновь по кругу падая в то, что было внутри самого себя, чтобы опять и опять оказаться не снаружи, а изнутри происходящей драматургии событий.

8. – Да! Да, вот этих самых событий, – вполголоса, совершенно не обращая внимания на то, что говорит вслух, продолжала свои размышления девушка, слегка замешкавшись у двери открытого холодильника, к которому она подошла, чтобы выцепить что-нибудь поесть, однако в итоге закончившая на том, что просто стояла и таращилась на полки, залитые неприятным для темной ночи светом, абсолютно не отображая того, что на них собственно лежало.

Задумчивость девушки прервал резкий толчок, заставивший ее оторваться от внутреннего созерцания на кухню темной квартиры, в которую проникали лучи ночного фонаря через полуприкрытые жалюзи.

– Не пугай меня так, – с облегчением выдохнув и попытавшись успокоиться, проговорила девушка, закрыв холодильник, из которого так и не успела ничего достать.

Обнимающая ее сзади фигура ничего не ответила, но лишь продолжила нежно прижимать ее к себе, через несколько секунд позволив себе опуститься чуть ниже и одной рукой уже ловко завернуть меж ног обнаженной посетительницы, не дав ей совершить полуночной трапезы.

Девушка, не сопротивляясь, закрыла глаза, сквозь полную темноту наблюдая за тем, как заполняется едва различимыми геометрическими паттернами ее мозг, которые раскладывались перед ней на фоне разноцветных пятен-«помех» под закрытыми веками, которые всё равно отступали на задний план перед яркостью и отчетливостью изначального четко структурированного рисунка.

Чем интенсивнее работали руки, что ее ласкали, и которых, казалось по ощущениям, уже было не две, но никак не менее дюжины, тем, казалось, в ответ на эти нежные прикосновения интенсивнее и ярче вспыхивали картины в голове девушки, которые формировались из безупречной сетки-рисунка, обнажающие целые сюжеты, которые, переплетаясь, расходились во все стороны за границы самого познаваемого, формируясь в целые пласты исторических эпох, для которых не хватило бы и нескольких жизней для того, чтобы не то что отсмотреть, но даже кратко описать. Дело было даже не в количестве, которое воистину было бесконечным и многоплановым, а еще точнее – многомерным, если рассматривать сюжеты с точки зрения всех участников событий, нет, но в той силе смыслов, что искали все поэты, мыслители и ученые всех времен, в той простоте, той комбинации слов, выражений и формул, которые бы описали универсальный принцип вселенной, лежащий в основе всего, что дано познать человеческому мозгу, а возможно, если конечно повезет, узнать даже то, что выходило за пределы, чтобы чей-то пытливый ум осознал что это одно и то же.

– …Что внешнее и внутреннее – это одно и то же, – на этой мысли девушку слегка тряхнуло, и ей стало нехорошо. Вместе с тем, даже сладостное ощущение внизу живота сменилось неприятным покалыванием, которое она незамедлительно пресекла.

– Энни, что-то не так? – вкрадчиво спросил голос, звучавший как будто бы со дна колодца и расстраивающийся в голове девушки.

– Прости, Лана, – тряхнула головой девушка, – не сейчас.

– Но ты ведь уезжаешь завтра, – в голосе подруги звучал явный укор, который, вместе с тем, что обнажил привязанность самой Энн к этой девушке, также и оголил то ощущение фатальности, которое скрывалось в этом простом выражении, – ведь, несмотря на то, что она всячески маскировала это в повседневной жизни, она знала точно – эта поездка действительно могла изменить всё в жизни, а то и вовсе закончить ее.

Эта мысль оглушила девушку, и она, даже сама не понимая, как ей это удалось, всё же выскользнула из рук подруги сначала в коридор, по пути захватив одну курточку, затем в подъезд, и уже через несколько секунд, оказавшись на свежем ночном воздухе, уже и не помня тех волшебных фраз, которые помогли ей убедить Лану отпустить ее на какое-то время и даже не увязаться следом, неслась по ночным улицам мегаполиса.

Однако теперь это уже не занимало внимания девушки, оставляя полную свободу для созерцания и эстетического удовольствия от прогулки, в которую она была втянута некой силой, уже подпрыгивая босиком по мокрой мостовой, абсолютно обнаженная, в одной лишь распахнутой курточке, которая раскрывалась от порывов ветра, подобно двум крыльям, что то и дело подбрасывали путешественницу в воздух.

Одной лишь смены обстановки оказалось достаточно, чтобы бесконечная тоска и безнадежность, отчасти связанные с неизбежной привязанностью, сменились восторгом открытий, которые несла бесконечная дорога, которая, постоянно трансформируясь, казалось, играла с практически зримыми потоками ветра. Они визуально теперь представлялись путешественнице в виде частиц эфира, которые, соединяясь и отталкиваясь друг от друга, в идеальной математической пропорции создавали движение, которое подталкивало девушку всё дальше, обнажая ее тело, на котором курточка, уже держась всего лишь на одних локтях, превратившись в подобие лилового шлейфа, который оставляла за собой уже далеко не простая смертная, но сама Богиня, трансформирующая само пространство вокруг себя в то, что было мило ее сердцу прямо сейчас. Так и улица, и деревья преклонялись перед ее волей, превращаясь в бесконечный тоннель, куда, оттолкнувшись от земли, уже успела вспорхнуть Богиня-бабочка, чтобы приземлиться уже в совершенно количественно иной, но качественно всё той же самой роли.

9. На секунду замешкавшись от четкого ощущения того, что последним шагом он не просто ступал на неизведанную территорию, но, перешагивая с одной ноги на другую, будто бы спрыгивал откуда-то сверху, совсем из другого места, мужчина всё же через долю секунды после прибытия уже успел направиться по предопределенному маршруту судьбы вперед сквозь тоннель, который с каждым мгновением обрастал деталями – изысканными статуями по сторонам ковровой дорожки, по которой он шел сквозь богатейшие залы стиля ампир, величие которых тут же померкло в то самое время, когда двое отдавших честь солдат открыли проход в покои, куда и лежал путь наблюдателя. В этот момент путешественник не смог все-таки сдержать слез, выступипивших на глазах при виде его жены, которая, лежа в императорской спальне, прижимала к груди своего маленького малыша. Растроганный отец медленно подошел и опустился на одно колено, погрузившись с ними в одно бесконечное блаженство поля семейного уюта, где гасли все окружавшие их богатейшие украшения, арабески и мраморные статуи вокруг, оставляя место лишь сиянию счастья дорогой императрицы и наследного короля, который смотрел на Императора, радостно улыбаясь, не из-за положения этого добросердечного человека и даже не из-за чисто физического, историко-биологического факта отцовства, но из-за той невероятной энергии любви, которую излучал этот сильный мужчина. Ее ребенок тоже отдавал, в тройном размере, заставляя самого Императора становиться светочем и любящим сердцем своей страны.

Наслаждаясь редкими и столь желанными моментами единения со своей семьей, Великий император Арчибальд также ощущал не только бесконечную любовь, но также и безмерную ответственность не только за свою семью, но и за свои владения, которые до сих пор были разделены мнимыми границами, что, к сожалению, на данный момент было совершенно необходимо. Однако, все тревоги, страхи и сомнения, которые всякий раз одолевали этого великого человека, вмиг рассеивались от одной лишь мысли, скорее даже эмоции, которая была ему доступна, и к которой он раз за разом обращался, превращая все тяготы прошлого и настоящего, а также тревогу за будущее в безграничное безвременное ощущение целостности и праведности происходящего. Так Арчибальд раз за разом возвращался к своему собственному детству, что, хотя и было далеко не таким безоблачным, как у его собственного ребенка, но, тем не менее, было тем бастионом, в котором могло на время спрятаться сердце Императора.

Глядя на хрупкое тельце сына, лицо которого, несмотря на малый возраст, уже было очень похоже на материнское, Император будто бы сам становился ребенком, получая возможность напитаться любовью, которой он сам был лишен, дабы полностью раствориться в той самой игре, что и была залогом существования не только его империи, но и целого мира, который ему однажды все-таки удалось увидеть целиком, благодаря чуду, о котором он никогда никому не рассказывал, и которое всегда, как светоч, вело его по запутанному на первый взгляд лабиринту под названием: жизнь Арчибальда из рода Фландерсов.

10. – Что ты там копаешься? Давай уже, неси его отсюда! – безапелляционно приказала матушка, предварительно быстро проведя нехитрый обряд и прочитав молитву над маленьким свертком, что был привязан к спине ребенка, который в изношенных до дыр ботинках буквально выскочил из дому. Мальчик изо всех сил зажмурился, пытаясь представить, что он был не из бедной семьи, живший в окружении своих семи братьев и сестер, одна из которых умерла (ее-то и велено было унести подальше и закопать), но юным господином, что вышел на очередную неспешную прогулку. «Граф» с достоинством шел по лесу, наслаждаясь каждой веточкой и деревцем, что встречались ему на пути, параллельно пытаясь разгадать замысел всего этого великолепия и, возможно даже, через узоры природы поговорить с самим Создателем.

Размышления и созерцание юноши окружающей его природы прервал странный шорох, который сначала заставил его остановиться, а затем и вовсе обомлеть от ужаса и понимания того, что его плечи заметно полегчали, ведь никакого груза на них более не было, казалось, он медленно растаял за время, пока путник шел по лесу. Иначе как еще можно было объяснить то, как он мог не заметить пропажу свертка и потерять трупик своей родной сестрицы?

В ужасе обернувшись, мальчишка сначала обрадовался, увидев сверток, что остался лежать в нескольких метрах от него, но затем ощутил прилив абсолютно иррационального страха, подумав о том, что возможно ему действительно стоило выучить все те магические заклинания, что читала его матушка, ведь прямо на его глазах сверток с тельцем его сестры подбросило в воздух, и из него на застывшего от страха свидетеля небывалого феномена выпрыгнуло существо, которое не могло являться никем иным, кроме как самим великим Черным Карликом из легенд.

11. – И отпразднуем мы в этот день победу над Арчибальдом, ужасным Черным Карликом, и в честь этого события…

Энни, что шла, слегка пошатываясь, и, несмотря на внутреннюю тяжесть, продолжала смотреть трансляцию, возможно, будучи даже единственной из всего Конгресса, где уже была глубокая ночь, в то время как прямой эфир подготовки к празднеству велся с другой, освещенной в данный момент солнцем стороны планеты.

– Нет, этого просто не может быть… – вслушиваясь в каждое слово, которое изнутри выворачивало ее наизнанку, думала Энни, которую всё же смог отвлечь какой-то нехарактерный для окружающей обстановки спящих ночных улиц звук, заставивший ее тело мгновенно напрячься.

Услыхав звонкий шлепок, девушка отвлеклась от видео-передачи и уже было приготовилась дать отпор нападавшему, но тут же поняла, что проблемы, по всей видимости, были не у нее. Несмотря на то, что это принесло временное облегчение, тревога затем всё равно накатила на всё ее существо, заставив изнутри практически взорваться защитной агрессией. В таком взвинченном состоянии девушка, оставив ведущего на том конце эфира без внимания, наверное, самой проницательной зрительницы, быстрой и твердой походкой направилась к предполагаемому месту, откуда раздался подозрительный звук.

Проследовав по дороге из падающих на асфальт частиц света, девушка мгновенно встала как вкопанная на одном месте. Причиной тому стал разворачивающийся прямо на ее глазах воистину мифологический сюжет, где древний, ощетинившийся шипастой броней варвар нападал на представителя древней античной цивилизации, даже не потому, что пытался что-то у него отобрать, вовсе нет. Дикарь был ведом совершенно первобытным инстинктом, генетической обусловленностью, которая сама являлась, в свою очередь, не более чем предписанным актом, прописанным действием в этом акте пьесы жизни, которую уже давно наблюдала (и не раз) девушка. Она будто бы растворилась в пространстве, став самой сценой, на которой и разворачивалась эта трагедия, где все роли были уже прописаны и детерминированы заранее, где жертва и охотник постоянно менялись местами, и одни актеры могли играть совершенно противоположные роли, однако при этом всё равно каждая из них была четко очерчена незримым законом, если угодно, универсальным космическим сценарием, который, несмотря на то, что заранее никто из съемочной группы его даже не прочитал, тем не менее, успешно двигал постановку к своему логическому завершению. Единственным и, наверное, существенным отличием от традиционной постановки было то, что зритель сам мог в любой момент принять участие в представлении, причем выбрать роль также уже сам из миллиона предложенных. Даже в этом случае проблем с негибкостью сценария не возникало, поскольку количество вариаций внутри существующей системы было столь разнообразно, что наверняка можно было найти то, что действительно отвечало эстетике и вкусу наблюдателя в полной мере.

Однако, как оказалось, и сам выбор роли был уже детерминирован и, что еще любопытнее, – активное вовлечение всего зрительного зала шло уже полным ходом, поскольку без всяких раздумий о том, чтобы принимать участие или нет, в данной мизансцене или нет, это и вовсе не являлось выбором, поэтому, буквально взлетев на своих двух крыльях расстегнутой курточки в сторону окропленной кровью мощеной плитки, Богиня уже успела переключить на себя внимание варвара. Костяной шлем с его головы постепенно исчезал, обнажая то нутро монстра, то взгляд тупого животного, которое, завидев ее обнаженное тело, тут же растерялось, несмотря на весь тот звериный азарт, с которым разбиралось со своей жертвой. Потому оно уже и не заметило, как изящная ножка Богини превратилась в самое настоящее оружие, и, несмотря на латы, в которые был закован воин, одним единственным ударом в пах выбила из оппонента все силы, которые он не успел обрушить на едва живую добычу, одновременно с искрами, что буквально брызнули из глаза поверженного супостата.

12. – Господин, с вами всё в порядке? – раздался обеспокоенный голос адъютанта.

Император же, поняв, что его заминка была замечена, лишь, сухо улыбнувшись, заверил свое окружение, что дело это не важное, поскольку даже при всем своем желании не мог он за несколько секунд до предстоящей встречи поведать о знакомом только ему одному ощущении и, даже отождествлением себя не с Императором-освободителем, плывущим на лодке к маленькому нейтральному островку для ведения исторических переговоров, но с самой Богиней, которая плыла не по какому-то там морю, но по самому океану жизни навстречу тому, что было уже предрешено ей самой.

– Наша встреча была предопределена самой Судьбой, самой Богиней! – раскинув объятия, улыбнулся встречающий Великого Императора его партнер по встрече, а также и человек, которого он всегда считал своим безусловным союзником и более того – сердечным другом.

– Приветствую, дорогой друг! – не пытаясь скрыть своего благосклонного отношения, улыбнулся Император, пройдя внутрь открытой белоснежной беседки среди величественной аллеи пронзающих небеса деревьев на малюсеньком островке архипелага, который окрасила в оранжевые оттенки утренняя восходящая звезда. Продолжая находиться в своеобразном пузыре переговоров, которые могли решить судьбу не только Великой Республики Арчибальда и Империи Сердца, но и изменить ход истории всей цивилизованной половины планеты, Император всё же находил время, параллельно с обменом любезностями и мнениями, на созерцание окружающей красоты природы, глядя как пробивающийся сверху свет, подобно гигантскому глазу божества оживляет окружающий пейзаж, создавая всё, на что бы он ни взглянул, включая и покачивающуеся на ветру огненную аллею с ее обителями и отрядами, что стояли по обе стороны от беседки, которые выглядели не более, чем оловянными солдатами в руках той силы, что свела для игры эти две не в первый раз противоборствующие системы в лице двух держав.

Возвращаясь к этому самому небесному свету – это было не просто физическое выражение очередного поворота планеты вокруг своего вечного спутника – Солнца, о котором конечно же был осведомлен император, нет, это сияние утра одновременно включало в себя некий космический закон, некоторую упорядоченность, благодаря которой случайностей просто не могло быть. Так Император Арчибальд и должен был оказаться прямо здесь и сейчас, именно на этой встрече, ощущая всей своей кожей и каждым своим поднятым волоском на ней, что все те лишения, через которые он прошел, были на самом деле и не испытаниями вовсе, а лишь загримированными сюжетными ходами, нужными лишь для того, чтобы он сам поверил в реальность происходящего. Поэтому для Великого Императора – настоящей личности в мировой истории, изменение ее хода было не чем-то невероятным, упирающимся исключительно в природу вещей и людей, но скорее неизбежным проявлением всё той же силы эволюции и развития, что собрала их всех вместе здесь и сейчас. Государь Арчибальд скорее был провидцем, который уже успел посмотреть весь спектакль жизни заранее, и был не более чем инструментом, проектором, живым автором этого процесса, в чьих силах было ускорить скорость воспроизведения уже готового материала, чтобы и остальные могли прикоснуться пораньше к неизбежному.

– Рад видеть Вас в добром здравии, – не решаясь назвать Великого императора своим другом, произнес Император Сердца.

– И я Вас, мой друг, – искренне улыбнулся Император, устроившись напротив в комфортном и изысканном кресле, – иначе и не могло быть, ведь нас с вами ведет вперед Колесо истории, и, будьте уверены, ни с вами, ни со мной не может произойти ничего того, что уже не предопределено в будущем.

Собеседник напротив искусно изобразил интерес и восторженность этими словами, и иной бы, даже самый искусный переговорщик и политик, вряд ли бы и заметил фальшь во всей этой виртуальной игре, однако Арчибальд не увидел и даже не почувствовал, нет, он знал, что эти слова задели Императора Сердца. Ведь как раз-таки он пытался сломать Колесо истории и подстроить ее под самого себя, пытаясь во чтобы то ни стало изменить как положение своей страны на мировой арене, так и свое собственное. Однако, как не мог изменить Император Сердца Стивен I свой рост, который был на голову ниже роста Арчибальда, как не мог вернуть свои выпавшие еще в юности волосы с макушки, которую сейчас прикрывала императорская корона, так и не мог он изменить свою роль на доминирующую в пространстве цивилизованных островов, как бы не пытался. Он ненавидел себя за это, это было видно и понятно Арчибальду, как человеку, наоборот во всем гармоничному, который всё же находил некоторое удовольствие в общение с этим некрасивым и бесталанным льстецом, который, тем не менее, был искусным лицедеем, глубоко ранимым и женственным в душе. Эта черта его души, невидимая снаружи, как раз и подкупала Арчибальда, который, благодаря врожденному добродушию, хотел быть опорой не только для прогресса цивилизованных островов, но и даже для этого отдельно взятого, глубоко несчастного человека.

– Но как же! – с нескрываемым беспокойством нарушил ход мыслей Арчибальда Стивен I, – сейчас так неспокойно на наших островах! Того и гляди, как случится что-то ужасное. Стоит каждую минуту ожидать очередного предательства в наше неспокойное время!