скачать книгу бесплатно
Арчибальд улыбнулся тому, как его собеседник пытается спроецировать свои собственные параноидальные страхи и подковёрные интриги на своего «брата» – Императора Сердца.
– Об этом я и хотел бы поговорить с Вами, дорогой друг, и скажу прямо, слухи не слишком обнадеживающие.
– Слухи? – картинно удивился Стивен, – что еще за слухи? – подобно женщине, которую уличили в измене, попытался увернуться Стивен.
– Говорят, что вы, мой дорогой сердцу друг, готовите выступление против людей свободного Острова Республики в составе нового Союза, чья главная цель – восстановление антиконституционной монархии на территории нашего молодого государства.
– Как!.. – выразил крайнюю обеспокоенность Стивен, – такого просто не может быть! Чтобы я!.. И посмел выступить против вас! – Стивен наклонился ближе и коснулся руки Арчибальда. – Никогда в жизни я не предам вашего доверия.
Арчибальд благодушно улыбнулся в ответ, видя насквозь ложь Императора Стивена, который готовился выступить на него с войной, точно так же, как он знал заранее многие лета назад об изменах его дорогой супруги, и главное в этом всем было его собственное знание, которое перекрывало возможный ущерб против всех этих личных и государственных интриг, ведь он видел на опережение, он знал куда больше, чем думали окружающие его люди, больше чем бывшая императрица, больше чем Император Сердца и больше, чем любой другой человек. Вновь проникнув в суть драгоценного мига, который и был для него всем, Арчибальд вновь услышал звон грандиозного собора, расположенного в самом сердце его родной столицы, будто бы он и сам был там уже в эту секунду, а не далеко, за многие сотни километров. Находясь там, прямо в ту же секунду, он, одновременно оказавшись в том же незавидном положении в прошлом, где маленький мальчик по имени Арчи очутился в западне круга эльфов, уже вспомнил свою истинную природу будущего, где уже не было ни ребенка, ни императора, но была передающаяся по наследству воля, гениальность. Это была сама Судьба, которая соединилась в красоте статуи, что возвышалась над улицей, обращенная своим ликом в сторону многовекового культового сооружения, которое громкими ударами своих колоколов провозглашало начало нового дня.
13. – Уже утро… – слушая ритмичные удары своего сердца, которые совпадали с разносящимся по окрестностям звоном колоколов центрального собора, от которого вскоре у нее выступили на глазах слезы, и вместе со всем этим глядя на статую Великого Императора Арчибальда, Энни впала практически в религиозный, мистический по своей сути экстаз. Этот ступор ее повседневного сознания будто бы стал выражением ее души, что слилась памятью как с возвышавшимся над ней произведением искусства, так и с его источником, сосудом по имени Арчибальд, став единым целым со всем Колесом истории, и, таким образом, видя себя и отдельно, как путешественницу по бесконечному миру своих фантазий, так и самим этим бесконечно меняющимся и полным загадок пространством, в котором была всего лишь одна самая простая тайна, лежавшая у всех на виду.
Единственное, что немного омрачало это поистине божественное в чувственном смысле утро, была маленькая неприятность, которая произошла буквально за несколько десятков минут до уже упомянутого великолепного восхода утренней звезды.
На этом моменте память Энн вновь спроецировала виденье деталей той небольшой сценки, где из лап нападавшего смог выскользнуть юноша. Он дрожал всем телом, поглядывал на Энн, которая выглядела в тот момент практически как древнее дикое божество, как манифестация ожившей колоссальной статуи Богини тысячелетней давности. Появившаяся буквально из ниоткуда она, целиком обнаженная, в накинутой сверху курточке, которая развевалась на ней подобно крыльям, и со взъерошенными от порывов ветра волосами, на площади, где они все оказались, буквально одним ударом смогла сразить неприятеля, который валялся на мостовой, тихо поскуливая и выдавая разномастные ругательства.
– Спаси… Спасибо, – дрожащим голосом, пытаясь собраться, отчеканил молодой человек, подбирая рюкзак, успевший выпасть из его рук, и который должен был стать добычей нападавшего, – мы… Мы знакомы?
Энн окинула юного парня взглядом, который его немного напугал сначала, но затем заставил почувствовать некоторую возможную в его положении ложную расслабленность, затем девушка закатилась раскатистым смехом, что заставил бедного пострадавшего в конечном итоге распереживаться еще больше – казалось, голос принадлежал не хрупкой девушке, но какому-то сверхъестественному существу, которое на время поселилось в ее маленьком тельце.
В то же самое время внутри сознания самой Энн эта спонтанная реакция ее организма спровоцировала миллион новых ассоциаций, которые, метаясь от хороших к дурным мыслям, в итоге слились в один бесконечный цикл рассуждений, что прорвался безудержным безумным смехом, который, хотя и не принадлежал ей самой, что ее сначала напугало, но являлся парадоксальным образом куда более реальным, чем ее собственная личность. Он разбивал вдребезги все представления о том, кем на самом деле она являлась, включая характер, внешность, и всю историю с самого рождения до этой секунды. Казалось, Энн была и самим этим смехом и тем неизвестным, кто на самом деле являлся его владельцем.
– Да, – говоря не своим голосом, улыбнулась Энн, чем заставила юношу испугаться ее еще больше, чем напавшего на него бандита, – и мы познакомимся с тобой снова и снова.
Тот, пытаясь понять природу своего иррационального страха, смог все-таки отвлечься с помощью чуть менее выразительной, но неизменно присутствующей угрозы матерящегося вора, и вопросительно уставился на свою освободительницу.
Та едва заметно кивнула, после чего парень сразу дал деру. Сама же Энн, глядя ему вслед, зачарованно наблюдала за тем, как закрытый бутон цветка сердца, что дремал в груди парня, начал распускаться, просвечиваясь насквозь через практически прозрачную плоть своего носителя. Причиной тому был один единственный правильный взгляд и одна единственная фраза при правильных обстоятельствах, которые, стянув воедино ткань реальности, заставили весь мир, само небо с переливающимися разноцветными звездами, начать перестраиваться в тоннель вокруг убегающего парня, который с каждым своим движением приближался к новому и, тем не менее, абсолютно неизбежному будущему.
Та же сила, которая вела его вперед, заставила Энн слегка отклониться влево, когда, дождавшись удачного момента, раненый ею хищник бросился в атаку со спины, чтобы на этот раз уже точно задавить свою жертву, однако, вновь промахнувшись, дикарь был снова усажен весом своего тела на холодную плитку с помощью точного удара локтем в нос, который, выбив в его мозгу очередную порцию фейерверков, заставил зажать своими лапами морду и через пальцы с ненавистью смотреть на обнаженную деву.
Та же, некоторое время возвышаясь над простым смертным, подобно статуе древней Богини, буквально за секунду съежилась до размеров юной девушки, которая, сидя на корточках, совершенно не боясь преступника, смотрела в его глаза, находясь буквально в десятке сантиметре от лица варвара.
– Это правда, чего ты хочешь? – застал его врасплох вопрос девушки.
– Ты обдолбалась что ли, сюка?! – с акцентом гаркнул после затянувшейся паузы преступник, с опаской косясь на шокер, который держала в руке девушка, достав из кармана курточки. Та же, заметив это и оценив ситуацию в целом, одновременно оглядев площадь вокруг них, а также увидев, как перед ней танцуют образы будущего в виде наложенных друг на друга голограмм улиц и идущих по ним людей, пришла к выводу, что это место и время идеально подходили для того, чтобы посадить, а точнее полить нектаром удобрений тот самый бутон, который был скрыт внутри каждого, даже самого последнего убийцы и лжеца. Так, девушка без каких-либо предупреждений подалась вперед и, прежде чем ее противник успел что-либо сделать, обезоружила его на несколько секунд своими объятиями, которыми в скором будущем, она знала, и он одарит ее. Однако пока что, вместо теплой волны тела с его стороны она ожидаемо наткнулась лишь на холодную сталь, которая вошла в ее тело, после чего раненый зверь, оставив свой «клык» в теле жертвы, прихрамывая, уже уносил свои ноги с места неудачной охоты.
Вернувшись из этих воспоминаний и переживаний, Энн смотрела на нож, который она извлекла из своей ноги, что оставил неглубокую, но кровоточащую рану. Ее скоро уже заштопают и обработают, и она уже знала где. Однако, куда важнее этого бытового пустяка был тот восход, который стал так же неизбежен, как ее непоколебимость в том, что она делала. Так Богиня ночи и восхода уже удалялась как можно скорее в сторону дома, чтобы довершить начатое, вновь и вновь прокручивая в голове оранжевые лучи солнца, которые окрасили своим светом статую Великого Императора Арчибальда, к которому она не только сейчас, но и всю свою сознательную жизнь обращала не только свои запачканные в крови руки, но и сердце.
14. Подобные высокопарные мысли частенько заставали Императора, иной раз в самые, казалось бы, неподходящие для этого моменты. Иногда даже в такие мгновения, когда сама его жизнь висела на волоске, что, тем не менее, не являлось помехой, а возможно даже становилось катализатором для тех измышлений, которые обывателю показались бы вычурным бредом, но что в парадигме жизненного опыта Арчибальда становились бесценным откровением вечности, самой непостижимой жизни.
К сожалению, а может даже и к счастью, такие моменты периодически прерывались насущной необходимостью, а посему уже знакомый стук в его кабинет заставил государя отвлечься от своих мыслей:
– Войдите.
В отворившиеся двери вошел генерал, который уверенным шагом проследовал к рабочему столу императора. Тот, в свою очередь, отвлекшись от сторонних мыслей и замыслов, не преминул с полным сосредоточением выслушать доклад своего верного соратника.
– Ваша информация верна?
– Всё так, мой господин, – к своему неудовольствию заключил генерал, – на Острове Сердца собираются войска для пересечения Восточного моря и нападения на Первую Свободную Республику.
– Я не верю, – резко отозвался император. – Этого просто не может быть! После нашей встречи с Великим Стивеном, моим дорогим братом по духу и делу, и после всех наших договоренностей, которых мы достигли, вы говорите… Нет, вы утверждаете, что они не стоят и дешевой медной монеты?
– Всё так, мой господин, прошу Вас прислушаться к этой информации и объявить о мобилизации и наборе войск, дабы нанести превентивный удар.
– Я не хочу воевать ни с Островом Сердца, ни с его обитателями, ни с Императором Стивеном, и… – на мгновение задумался государь, – но даже если всё так, как вы говорите, и Империя Сердца действительно хочет так подло нарушить условия нашего дорогого мира, то, простите меня, на какие средства они хотят провернуть свою авантюру?
– Думаю, этого мы могли ожидать меньше всего, мой господин…
– Нет… – не дожидаясь ответа, выдохнул император, – неужели… Туманные Львы?
– Всё так, мой господин, они выделили крупную сумму золотом на оснащение армии и флота Сердца, и, боюсь, в течение месяца они будут готовы нанести свой удар.
– Немыслимо! Но если с этими пиратами морей всё ясно, то зачем же это понадобилось моему сердечному другу?..
15. – Зависть.
– Что, простите?
– Это всё из-за зависти, – спокойно повторил писатель.
– А, вот значит… то, о чем сейчас все говорят, по вашим утверждениям…
– Конечно, целиком и полностью распиаренная тема, исключительно в рамках поведения неудачников, которые решили нажиться на чужой и, я подчеркну, заслуженной популярности.
– Ох, даже так? Ну, хорошо, но если даже всё это чистая правда, то это всё равно как-то не совсем вяжется с вашим основным тезисом по поводу спасения каждого человека и достижения им счастья. Разве не этот добродетель вы ставите выше остальных?
– Всё верно, но, во-первых, нам нужно еще определиться с терминологией. Вот взять к примеру Человека, нужно ведь еще понять кого можно обозначить этим титулом.
– Не совсем понимаю… – перебил интервьюер своего гостя, – ну, хорошо, к этому мы еще вернёмся, продолжайте.
– Нет, нет, давайте так уже, раз мы эту тему уже затронули. Позвольте тогда уже поведать вам одну историю, дабы наглядно показать, что же именно я имею в виду.
16. Отходя всё дальше от пламенеющего в лучах заката памятника великому полководцу, политическому деятелю и настоящего символа эпохи возрождения и всего того, что сейчас именуют Цивилизацией и странами Конгресса, Энн, повинуясь какой-то неведомой силе, брела по улицам, параллельно в своем мозгу будто бы проигрывая сцену, в которой двое людей, пол, возраст и внешность которых она не могла до конца определить, обсуждали важнейшие на ее взгляд вещи, что, откладываясь в подкорке ее сознания, тут же выпадали из поля ее внимания, как только тема сменялась на следующую. В сознании девушки это было похоже на некоторую голографическую проекцию, которая состояла из мельчайших частиц, напоминающих живой газ, что приобретал различные формы, являясь одновременно и изображением, и звуком, и смыслом происходящего, а сама она как будто была лишь фоном, на котором всё это происходило. В этот момент путешественница являла собой отнюдь не обычную женщину, но нечто большее, даже в чем-то мифическое – то маленького эльфа, то беспредельное божество, которое бесконечно долго шло по так называемому «городу», который на деле был лишь кольцевой дорогой, – а то и вовсе зацикленном на самом себе моменте, где путница бесконечно долго шла по одну и тому же месту, одновременно с этим внимательно слушая диалог двух существ, кроме которых, казалось, не существовало ни мира, ни ее самой, причем она сама в то же время включала и весь космос, который знала до этого, а эти два дискутирующих создания будто бы буквально жили в самом ее сердце.
В подобном состоянии всепоглощающей задумчивости и погруженности в иное измерение и состояние сознания, девушка достигла сначала своей улицы, с которой выпорхнула всего около часа назад, хотя и казалось, что прошли целые эпохи с тех времен. Дойдя в итоге непосредственно до своего дома, оказавшись на пороге родной квартиры на втором этаже, уже затем проникнув внутрь, девушка оказалась свидетелем столь сюрреалистичной сцены, что она, не найдя никакого другого выхода, развернулась в противоположном направлении, дабы выскочить обратно на лестничную площадку. Уже там, девушка, громко рассмеявшись тому, чему она стала свидетелем, всё же схватилась за некоторые бытовые обязательства, которые касались окружающих ее людей, с которыми она была неразрывно связана в этом слое реальности, и, таким образом, вновь изменив направление своего движения, опять пересекла порог своего дома и, заперев за собой дверь, как путь к отступлению, быстро вновь прошла в гостиную, которая практически не изменилась с ее первого визита, всё еще представляя собой практически невозможную картину, где собрались действующие лица, которые просто-напросто не могли собраться в одном месте, в одно и то же время.
– Ну, привет, – как будто кто-то произносил за нее эти слова, буквально выстрелила Энни, – значит вот так всё и начнется?
***
Вновь оторвавшись от внутреннего созерцания, что предвосхищало некие события, девушка подняла свою голову и обратила взор вновь на статую античного героя минувших столетий, который на сей раз окрасился практически багровым светом, что каким-то мистическим образом заставил ее взволнованно кинуться по направлению к собственному дому, предчувствуя неладное, совсем как это было в ее видении. Однако ему не суждено было сбыться, по крайней мере, не так рано, поскольку, завернув за угол после пересечения пары улиц за площадью, Энни на секунду окаменела, позабыв обо всем на свете, а затем также молниеносно бросилась к окровавленному телу, которое лежало под фонарным столбом, который продолжал светить, несмотря на то, что солнце уже встало.
– О, Богиня нет, нет – да что же это… – причитала Энни, пытаясь остановить кровь от ножевых ранений своей подруги.
– Прости, – быстро и стараясь неглубоко дышать, ответила та ей, – я начала волноваться, вот и…
– Глупая! Глупая… – повторяла Энни раз за разом как зачарованная, параллельно оперативно вызывая неотложную помощь и виня себя в собственной беспечности, проклиная свою веру в то, что ничего не может произойти плохого с ней или ее родными только потому, что она сама не готова нанести вред окружающим. На это наложился и эффект взыгравших в ней ночью чувств, подогретых энергофруктами, что сейчас сыграли с ней злую шутку. Также возможно было, что они хотели показать ей нечто большее или начать процесс, который перевернул бы не только ее собственные взгляды, но и концептуально – всё, что могли знать все остальные люди, которых она так сильно любила и ненавидела.
Наблюдая, как тело ее подруги оказалось внутри реанимационной машины, которая, к чести социальных служб будет сказано, оперативно подъехала, девушка, несмотря на свое безумное желание поехать вместе с потерпевшей, с одной стороны, и неподобающий вид – с другой, всё же, развернувшись, бросилась с места происшествия, не дождавшись полиции, поскольку знала, что всё это окончится ничем. Вместо этого девушка твердо решила во что бы то ни стало решить проблему сама, поскольку она знала, да, она была полностью уверена, что он был всё еще недалеко.
17. – Но разве это может служить хоть каким-либо серьезным доказательством? – с удивлением переспросил интервьюер, с полностью наигранным интересом, который, тем не менее, являл собой не самый плохой инструмент для поднятия рейтингов.
Писатель же, с некоторым разочарованием, но в то же время и пониманием, подбирал аккуратно слова, так, чтобы не только обозначить свою позицию, но и чтобы она оказалась доступна для понимания уважаемых слушателей. Проговорив это всё про себя, он не сдержался от улыбки и продолжил: – Что ж, давайте тогда я всё же кое-что проясню.
18. Энни бежала сквозь улицы просыпающегося города, ощущая то брызг капель воды, то одновременно ощущая, как находится посредине огромной бескрайней пустыни. По ощущениям одновременно она также буквально пролетала через жизни тысяч, миллионов людей различных эпох, слыша миллиарды различный лживых и правдивых историй на всех человеческих языках, которые, одновременно сливаясь в единую музыкальную симфонию, вместе с тем стихали, чтобы путешественница оказалась в оглушительной тишине, где, казалось, само понятие звука было не более чем фантазией, лишь несбыточной мечтой, к которой стоило стремиться просто потому, что ничего иного не оставалось.
Таким образом, периодически то разрываемая голосами, то умирающая от высасывающей саму жизнь тишины, Энн бежала всё дальше и дальше, ощущая то, как она плывет по волнам, подобно кораблю первооткрывателя; то, как превозмогая жажду, пересекает огненную пустыню, пытаясь достигнуть своей цели, которая в конечном итоге может оказаться не более чем подлым миражом, что, парадоксально, может быть самой ценной правдой для человека. Казалось, сейчас ей открываются все знания о мире, они буквально подбрасывают ее тело и дух, проверяя на прочность и первое, и второе. И хотя во многих культурах те молекулы, что блуждали в ее организме, были названы самим дьяволом, а во многих уголках современного мира нещадно клеймились и уголовно преследовались, Энни знала, что несмотря на всю угрозу, которая шла и от самих энергофруктов, и от мира, в котором она сливались с ними, а возможно даже становилась самой их частью, лишь одним из отражений их бесконечной мудрости, несмотря на всё это, она знала, что иначе и быть не могло, и то, что она сейчас испытывала, и то, что несла этот груз знаний в и так переполненном информацией пространстве северной столицы Конгресса. Весь этот мегаполис, со всеми своими узлами переплетенных судеб, когда-то был домом для человека, что заново переоткрыл, возродив из веков мракобесия настоящую Человеческую Цивилизацию, являл собой неотвратимость, которую следовало принять, и во что бы то ни стало постараться сохранить свой разум, по крайней мере, пока ее задача не будет исполнена. Но как девушка узнала бы, что действительно достигла всего того, что должна была сделать? Как она должна была изменить весь мир, только лишь догнав дикаря, который чуть не убил ее возлюбленную? Каким образом она, даже имея все свои знания, всю свою историю, да и всего человечества, могла исправить это дикое, даже не животное, но что-то куда менее разумное? И даже, если у нее это получится, разве ад вокруг прекратится? Разве не был ее нынешний побег лишь бесплодной попыткой самооправдания? Разве это было не бездарным актом творения, частью которого она осознавала саму себя, ведь если бы это действительно было так, если бы мир взаправду был преисполнен разумом, разве потребовалось бы так ухищряться в подобном безжалостном спектакле, где на кон были поставлены судьбы людей, а финальный итог всей пьесы – неизбежная смерть всех актеров? И, как следствие, неизбежное поражение и потеря всего? Энн не знала ответа на этот вопрос, но чувствовала, как на ее глазах выступили слезы, и она, хотя и фокусируясь на убегающей пылающей точке, не отвлекалась на все те ощущения, что щекотали ее кожу и нервы, всё же будто бы видела вереницы людей, а точнее, призраков вокруг себя, что уже давно умерли и были лишь тенями, бесконечным напоминанием бесполезности всего, чем она была занята, ведь даже в будущем нет спасения, так как сама девушка станет точно такой же бесплотной сущностью, которая не найдет покоя и будет лишь бескомпромиссным доказательством, уроком остальным, заключающимся в том, что эту партию у жизни невозможно выиграть никогда.
– Так как, каким образом?.. – Энни, чувствуя, как с каждым шагом эти мысли, подобно свинцу на плечах, придавливают ее к земле, как она должна была еще иметь энергию на то, чтобы сделать хоть что-либо с этим безумным существом, что убегало от нее?
И тут среди скрежета мертвецов вокруг, которые превратились в единый монолитный узор лиловой смерти, который сверкал вокруг нее, подобно микросхемам безжизненного компьютера, раздалась волшебная прекраснейшая музыка, которая также была частью этой величественной архитектуры бытия, что разворачивалась вокруг нее. Энн видела уже перед собой не какой-то фантом, а вполне конкретную цель, которая вырисовалась в силуэте близкого ей человека ее родного племени шаманов, которого, хотя она никогда и не знала, но частью которого была всегда, который в своем образе объединял всю ту симфонию, что слышала она вокруг себя. Улыбаясь, Энн протянула руку, будто бы в ответ на это приглашение слиться с ними в бесконечном экстазе объединяющего их безмолвного знания, которое и единственно было реальным во всем мироздании.
Энни, увидев улыбку старого друга, которая впервые отразилась на ее собственных губах уже безо всяких рефлексий и сомнений, подпрыгнув, понеслась навстречу этой протянутой руке, в которой оказался нож, а лицо ее сердечного вечного спутника оказалось всего лишь маской того, кого, как ей казалось, она преследовала целую вечность. Энн, вернувшись вновь на свое место на шахматной доске своего мира, подпрыгнула, оторвавшись от земли, тем самым заставив свою жертву напрочь позабыть о ее обнаженной плоти, потому что девушка стала неотразима, подобно удару молнии, подобно гигантской сияющей змее, в которой выразил себя целый мир, что своими бесконечными узорами оплелся вокруг своей жертвы и, начав душить, повалил ее на землю, не оставив никакой надежды на хоть какое-то сопротивление. Вся индивидуальная история вмиг испарились, оставив место лишь пониманию того, что, если ты попался на глаза этой воистину всемогущей змеи, то спастись от ее испепеляющего знания уже не получится, поскольку и за тысячу жизней невозможно уже будет забыть свет знания, который она неизбежно принесет вместе с собой.
19. – …И поэтому наш поход просвещения всего мира войдет в историю как величайшее достижение не только нашего века, но и всей истории планеты! Это будет безусловный триумф не только Первой Свободной Республики, но и всех без исключения островов, которые наконец вырвутся из пучины мрака к свету разума!
Толпа взорвалась овациями, а оратор, протянув обе руки к благодарным подданным, обнимая будто бы всю площадь, что растилалась перед ним, подобно любящей женщине, любил ее со всей страстью, на которую только было способно его сердце.
В этот, казалось бы, благоприятнейший и самый желанный для любого человека момент, Император, что стал настоящим фаворитом фортуны, самой жизни, ощутил, как вновь время вокруг него как будто бы замедляется, отрезая его от полнейшего триумфа разума, от победы человека над толпой, от победы самой эволюции перед мраком невежества. Это было необычайное состояние, которое уже доводилось испытывать Арчибальду. Как ни изучал он древние работы по алхимии, философии и мистике религий разных просвещенных и не очень народов, находя упоминания о похожих состояниях сознания, Император не мог не отметить большую пошлость описания и сравнения их то со «снами наяву», а то и просто чудесными сновидениями, которые были самыми настоящими откровениями свыше.
Нет, это состояние нельзя было ни в коей мере сравнивать с состоянием забытья, которое иногда вырисовывало причудливые картины снов. Скорее, весь мир сам становился миражом, в то время как нечто внутри или снаружи, а может и одновременно в обоих состояниях, становилось наблюдателем драмы жизни, отмечая всю несостоятельность картины действительности, которая казалась такой правильной и трагично неизбежной сама по себе. Таким же образом прямо сейчас император, а точнее тот, кто наблюдал изнутри как за ним самим, так и площадью впереди, расширялся в своем наблюдении еще дальше, развертываясь далее столицы, перепрыгивая на соседние острова и страны, выходя за пределы планеты и целых звездных систем, превращаясь на горизонте познаваемого в бесконечно малую величину, стягивающуюся к точке в пространстве, которую действительно можно было поместить на кончике императорской шпаги. Всё это бесконечное пространство было не более массивным, чем самая легкая фантазия, которую наблюдало существо, а возможно группа существ, что с невыразимым спектром эмоций наблюдали за происходящими событиями на сломе эпох человечества, что было, впрочем, не более, чем шуткой для этих наблюдателей, что существовали в переливающемся геометрическими узорами измерении, где в каждом отдельном рисунке, что менял свою форму, отражались не то что столетия человеческой истории, но каждая отдельная жизнь, начиная с самого малого атома и заканчивая колоссальными сущностями, что включали в свои тела целые вселенные со всевозможными световыми годами, пути которые неслись передающимся друг другу светом звезд, подобно кровеносной системе внутри еще больших по масштабу сущностей.
Понять этих настоящих небожителей, хотя и жили они не на небе, а там, где само небо было не более чем плоским изображением, было сродни тому, как если бы маленький муравей, целиком погруженный в работу своей колонии, попытался бы различить и проникнуть в суть политических интриг сильных мира сего, которые сами по себе были настолько непостижимо огромными, что даже идентифицировать их для крохотного насекомого было невыполнимой задачей.
И вот, находясь в этим пространстве, созерцая свою собственную фантазию, один из наблюдателей, уже поделившись своим опытом со своими соратниками, уже заканчивал свой рассказ, и, буквально за мгновение до его окончания, Император вновь смог ускорить время, которое, наоборот, замедлилось для этих существ. Этого на первый взгляд совершенно незначительного момента хватило для того, чтобы вновь осознать, что и для государя, и для всего человечества предстоят еще тысячелетия, если не миллионы лет развития, которые, хотя и были уже отсмотрены заранее его внутренним зрителем, для самого же актера на сцене жизни были величайшим секретом, самым настоящим приключением, целью которого было понять не столько, чем же всё закончится, сколько осознать в полной мере, с чего же всё это началось.
Однако, когда мембрана, отделяющая сознание отдельного героя от его творения, всё же уплотнилась достаточно, чтобы Арчибальд вновь поверил в то, что он и его мозг являются генератором видений, а не наоборот, он со всей силой и энергией, которой обладала его душа, вновь обратился к своим подданным, обещая им новую эпоху свободы и прав личности, которую он, как казалось, обрел, благодаря многочисленным часам умственной деятельности, что на самом деле было чистым откровением универсального знания, которое являлось единым источником всего живого, а также универсальным принципом, по которому структурировалась любая гармонично развивающаяся жизнь в этой реальности.
Несмотря на то, что это знание как будто бы уже было сотни и тысячи раз проговорено и вслух, и про себя, в самых разных формах, Арчибальд знал, что, несмотря на всё то, что бы он ни делал и думал, в итоге всё равно он всегда повторял раз за разом одну и ту же истину самому себе.
20. – Юный господин, где вы были? Мы уже начали о Вас беспокоиться! – раздались обеспокоенные вопли гувернантки, что, хлопоча, бежала навстречу юному мальчику, который, выйдя из чащи леса на границу с небольшим домиком своей семьи, еще не совсем понимал, что происходит, чувствуя, как будто бы это не сам он, а кто-то за него – дышит, мыслит, совершает некие действия, идет в конце концов куда-то с еще до конца не понятной ему, но уже четко сформированной целью. Что предшествовало тому, что испытал мальчик в лесу, он вспомнить никак не мог, но знал лишь, что то, зачем был отправлен, было успешно исполнено. В подтверждение этого в материальном мире возникла практически осязаемая зеленая лампочка, прямо над головой мальчика, которая осветила его существо, давая тем самым подтверждение, что, несмотря на всю странность и экстраординарность ситуации, он всё сделал правильно. И пока он обменивался на ходу репликами со служанкой, которая одна отдувалась за всё хозяйство, помогая таким образом его матери с сестрой, что работали дома во время того, как его братья уезжали по делам в город, юный Арчибальд заметил, что, хотя и шел хоронить свою сестренку с самого раннего утра, на дворе был уже поздний вечер. Казалось, что будто бы не только сменилось время суток, но и сам он при этом целиком и полностью преобразился. Так, оставшись наедине с самим собой в комнатушке, больше напоминавшей крохотный чулан, мальчик погрузился в мысли, которые сменяли друг друга так быстро, что он едва успевал понимать, о чем в принципе они были. Эти внутренние сценки являли собой настолько выразительные образы, что, казалось, были не просто плодом его фантазии, а самыми настоящими, реальными событиями, которые он мог, слегка сконцентрировавшись, увидеть прямо тут, перед собой. Они же заменяли собой всё знакомое убранство дома, кидая его в разные временные эпохи, где он испытывал совершенно не похожие друг на друга судьбы людей, которые по сути, на самом деле, в корне самого явления представляли из себя эволюционную развертку одного единственного сюжета, где маленький наблюдатель был каждым из действующих лиц и одновременно самим полем пространства, где происходили события. Это одновременно и пугало, и заставляло испытывать Арчибальда безудержный восторг, да такой, что без труда перекрывал все эмоции, которые он знал до этого.
– Хотя, нет… – на мгновение задумался мальчик, – это как раз-таки и было чувство, что он знал очень хорошо, и которое было тем, что происходило с ним еще раньше, начиная с его самых первых воспоминаний в этом доме. Да, несомненно, это было абсолютной реальностью, неоспоримым доказательством того, что была некая точка в его существовании, которая могла бы быть охарактеризована подобными эмоциями. Но что это были за события, мальчик никак понять не мог, как ни пытался, и вместо того, чтобы докопаться до сути, оставив этот вопрос созревать до поры, когда ответ проявится сам собой в нужный час, вновь нырнул с головой в те удивительные видения, что открылись перед ним после его знаменательного похода в лес где… не успел даже припомнить Арчи, что же с ним произошло, как ощутил, что его буквально швырнуло со всей силы о стену позади него. Сначала ему показалось, что, возможно, пришли братья и отец, и как раз они-то и были недовольны его столь долгим отсутствием, одно эту мысль отрезало вполне резонное размышление, заключавшееся в том, что вряд ли бы они из-за такого пустяка стали бы применять к нему физическое наказание за подобный проступок, и, тем не менее, удар, вне зависимости от причины, был чудовищен по своей мощи.
Слегка оклемавшись от него, юный Арчибальд поднял взгляд и увидел, как стены его комнатушки разошлись в стороны, будто бы испугавшись его взгляда или же, просто не выдержав его природной проницательности. В появившемся просвете он увидел прекрасную, доселе невиданную фигуру, настоящую скульптуру некоего античного героя, коими он всегда подсознательно восхищался. Сущность архетипа с уверенностью и уверенной полуулыбкой на устах взирала на своего обожателя и того, кем он стал через краткое мгновение. То есть буквально, не успев моргнуть, мальчишка уже растворился, а на его месте уже возвысилась эта самая статуя, что наблюдала за восходящим солнцем над целым мегаполисом будущего, настоящего волшебного города, иначе как было еще объяснить все те чудесные постройки, вокруг которых описывали виражи необыкновенные колесницы, что летали по воздуху?
Наблюдая за этой картиной, и воочию убедившись в существовании самого настоящего райского города, «статуя»-герой сосредоточила свое внимание на болевой точке всей этой великолепной картины, моментально переместившись туда. Казалось, что будто бы теперь не только один памятник великого героя был вместилищем души наблюдателя, но целый город со всеми его постройками и телами, и даже самим воздухом, эфиром, по которому он, пронесясь подобно ветру, приземлился в прыжке прямиком на захватчика, который, издав истерический возглас на своем наречии, рухнул, поверженный поймавшим его вневременным стражем.
21. – Пусти меня, сука! – брызнул слюной захватчик, обнажив уже запятнанный кровью нож. Завидев его, Энн сначала инстинктивно испугалась, но тут же испытала какую-то абсолютно нечеловеческую злость, буквально впившись зубами в руку, что держала оружие, подобно самой ловкой в мире хищнице.
Лежавший под ней варвар взвыл, издав неловкий сдавленный крик, который почему-то еще больше заставил девушку разозлиться и еще сильнее сжать челюсти, которые уже проткнули своими зубами кожу верещавшей жертвы. Только вот прилив сил и злобы был связан не с тем, что жертва своим видом подначивала закончить дело, нет, Энни может быть даже и разжала бы челюсти, но издаваемый этим существом визг был настолько не эстетичен, настолько отвратителен, что и без слов было понятно, что оно боится, и борется не за что-то высокое, что-то красивое в своей жизни, не за судьбы своего народа, оставшегося за океаном, или места, где живет, или даже не за себя. Нет, это было абсолютно примитивное существо, хотя и одной крови, и цвета кожи с девушкой, – быдло, которое не ценило ни того, что было вокруг, не понимало даже ценности своей собственной жизни, а всего лишь инстинктивно издавало абсолютно примитивные звуки, в том числе и по жизни, а не только сейчас, которые, на контрасте с тем, что Энни должна была, несмотря ни на что, всё равно уважать и ценить его существование, злили девушку еще больше и больше до тех пор, пока, как ей показалось, от абсолютно иррационального уровня ненависти у нее не посыпались звездочки из глаз.
Всё же уровень ее ненависти был еще не настолько высок, чтобы полностью лишить ее остатков рассудочного мышления, и ума ее хватило, чтобы понять, что свободной рукой барахтающийся под ней зверь всё же смог нанести ей ощутимый урон, которого оказалось достаточно, чтобы та выпустила из своих челюстей окровавленную руку существа, которое, только ощутив, что обладает хоть какой-то капелькой власти, вцепилось изо всех сил в шею Энни, сжав ее с такой мощью, что та, мгновенно выпучив глаза, поняла, что не может и раза вздохнуть. Воспользовавшись этим замешательством девушки, зверь, моментально ощутив вернувшуюся к нему уверенность, навалился своим не слишком большим, но достаточно увесистым (по сравнению с хрупким станом) телом на нее, и, таким образом, подмяв, стал душить девушку уже двумя руками, глядя на нее совершенно обезумевшим взглядом. Однако сама Энни, которая стала заливаться слюнями, не способная отвести руки своего оппонента от горла, видела в его глазах также и вполне осмысленную ненависть. Этот взгляд она уже встречала и знала, что его можно удостоиться только от представителей того рода, к которому сама принадлежала. Вполне возможно, что если бы эту маленькую деталь существо сверху не раскрыло бы, открыто проартикулировав, и не подтвердило тем самым подозрения девушки, то она бы так и погибла, возможно еще и посмертно изнасилованная в сердце столицы первой и, пожалуй, единственной настоящей Цивилизации. Однако, к счастью, ее противник всё же не смог сдержать своего комментария, который был похож на хохот шакала, который уже загнал в угол раненую добычу.
– Ну что, шлюха? Думала, что тут вам всё можно, а, блядь, а, «сестра»?
Энн уже не слышала его, а знала наперед, что значат эти на первый взгляд общие оскорбительные слова от лиловокожего, обращенные к представительнице противоположного пола, однако имеющего тот же цвет кожи. Вместо этого она, раскинув руки в стороны и позволив с еще большей силой дать себя душить, все-таки смогла наугад, из последних сил дотянувшись до ножа, который выронил сидящий на ней «брат», на последнем издыхании, выдав предсмертный хриплый рык, всадить куда-то в бок душителя лезвие, что сначала не возымело эффекта, но уже спустя пару долгих секунд заставило сидевшего сверху слегка ослабить хватку и, покачнувшись, убийца стал заваливаться на бок. Энни, пытающаяся вдохнуть, подогреваемая адреналином, всё же смогла использовать несколько мгновений, чтобы мобилизовать оставшиеся силы и одним резким движением вырвать свое единственное оружие из тела врага, который взревел еще громче и, схватившись за хлеставший кровью бок, повалился одним плечом на асфальт.
Энни же, сначала попытавшись встать, все-таки не смогла этого добиться, тут же осев на четвереньки. Сидя и пытаясь восстановить дыхание, откашливаясь и боясь, что, возможно, ее гортань была повреждена, и она может просто задохнуться.
Тем не менее, всё еще ощущая опасность умереть от недостатка кислорода, Энн чувствовала, что силы пока у нее в запасе имеются, и необходимо использовать их, хотя бы последний раз в жизни, единственно правильным образом. Девушка, передвигаясь ползком, теряя остатки сил, пытаясь вдохнуть те крупицы, что могли бы чудом попасть в ее легкие, уже видела, как картинка перед ней расплывается, но на ней сохраняется то грязное пятно на полотне города, которое должно быть смыто раз и навсегда. Так она, подползая на расстояние удара, смогла взмахнуть своей рукой с клыком зверя, но это было последним, что она успела воспринять, перед тем как ощутила, как в мозгу ее что-то как будто хрустнуло, после чего нечеткая картинка перед глазами вмиг потемнела, начав изнутри подсвечиваться понемногу разгорающимися разноцветными огнями.
22. – Мы на месте, мой Император, – отвлек государя от целого пласта размышлений начальник охраны Элитной гвардии, предусмотрительно находясь снаружи, чтобы ничто не помешало тайне, которая прямо сейчас разворачивалась в этой изысканной карете.
Спустя пару мгновений заглянувший внутрь, уже совершенно иного внешнего вида мужчина, в идеально отглаженном фраке, предупредительно улыбнулся, впрочем, весьма сдержанно, увидев Императора Первой Свободной Республики, после чего вежливо спросил:
– Добрый вечер, Господин, не соизволите ли сказать пароль?
Арчибальд, который в эту самую секунду думал о десятке дел, касающихся государственного устройства, хотел было пошутить на тему абсурдности и бесполезности подобной секретности, но всё же посчитал ее неуместной и коротко ответил:
– Золотой Змей.
– Прекрасно, Господин, спасибо! Вас уже ожидают.
Арчибальд вежливо кивнул и затем, когда гвардеец вернулся к карете, отворил одну из шторок, наблюдая за тем, как его экипаж проезжает сквозь отворившиеся огромные чугунные ворота, дабы направиться через аккуратно подстриженную аллею на территорию поместья, непосредственно к самому дворцу, куда он и был приглашен.
Его внимание также привлекли и разноцветные огни, которые горели по краям дороги и придавали происходящему какую-то фантастическую атмосферу мрачной сказки. Арчибальд улыбнулся, подловив себя на мысли, что даже купился на этот антураж, вместе с тем рассматривая античные статуи, что поддерживали факелы с огнями, которые озаряли пространство вокруг. Император на мгновение позволил себе ощутить, что сам находится внутри какой-то удивительной истории, и ему даже не нужно было придумывать, что в лесах по обе стороны от аллеи кроются некие волшебные существа, по типу фей, нет, вся его жизнь и была одной сплошной сказкой, которую, как он сейчас понимал, писал невидимый глазу творец, оживляющий каждую секунду его существования, где отдельные моменты были бессмысленны сами по себе и не представляли собой ничего выдающегося, но, объединенные все вместе, трансформировались в поток, реку жизни, по которой и плыл Арчибальд, при этом ему только и оставалось, что успевать восхищаться и ужасаться событиями, что разворачивались прямо на его глазах.
Он был наверняка уверен, что сейчас наступает некий поворотный момент в истории, и один акт, естественным образом закрывшись, должен открыть качественно новую эпоху не только лично для Императора, но и для всего мира, дав ход событиям, которые определят развитие человечества на много поколений вперед.
Когда экипаж остановился на просторной площади напротив гигантского особняка, Арчибальд, покинув карету, стал с достоинством подниматься по ступенькам, чувствуя странную, совсем ему не характерную сладкую возбужденность от неизвестности, что ждала его в стенах дворца. Минув пару охранников у крыльца, он оказался у массивных дверей гигантского поместья, на которых он успел заметить знакомую ему живописную роспись, прежде чем еще двое лакеев отворили перед ним вход в совершенно иной мир, который практически ничем не соприкасался с тем, что в это время происходило снаружи.
Зайдя внутрь, Император оказался в просторнейшем холле, откуда наверх вели две винтовые лестницы. Здесь вход ему преградил высокий и крупный охранник, который, однако, обладал звонким и приятным голосом. Он был в белоснежной маске с тремя вырезами, двумя – для глаз и еще одним во лбу, как будто бы носитель хотел этим показать, по всей видимости, что обладал даром ясновидения.
– Господин, не соизволите ли пароль?
– Да, Зо… – чуть было не испортил всё Арчибальд, но тут же поправился, – Глаза Бабочки.
23. – Пожалуйста, проходите, – кивнул страж, указывая тем самым на одну из комнат, что открылись взору мужчины, который неуверенно вступил на неизведанную ранее для него территорию, ощущая, что ему не суждено выйти отсюда, по крайней мере, не таким, каким он знал самого себя всю свою сознательную жизнь.
Однако и это ощущение, эта мысль была фальшивой, поскольку он по-настоящему боялся того, что могло произойти с ним в этом самом месте.
Пройдя какое-то расстояние по темному коридору, путешественник уперся еще в одни врата, на которых и были нарисованы те самые магические символы, которые открыли ему вход к новому миру, а именно – два гигантских глаза, вписанные в не менее массивные крылья, что смотрели как будто бы насквозь через того глупца, что решил покуситься на сокровенное знание, которое скрывалось в глубине этого поистине мистического взгляда.
Не успев до конца усвоить эту самую мысль, путник, не увидев рядом охранников, уже было нашел в себе смелость, чтобы постучаться, как тут же вздрогнул от резкого скрежета, после которого гигантские глаза напротив ожили и, расступившись, заставили его слегка зажмуриться, после чего он, понимая, что отступать ему просто некуда, прижав к себе еще сильнее маленький сверток, что он пронес с собой, всё же ступил вперед по полу, что был испещрен зелеными и лиловыми ромбами. Они как будто бы меняли свои цвета на противоположные в магическом красноватом свете свечей, которые будто бы нависали со всех сторон помещения, подобно тысячам глаз, что пронзали свою добычу тысячей невидимых лучей, каждый из которых как будто бы препарировал каждую мысль, каждое воспоминание, всплывавшие на поверхность разума гостя.
– Зачем пришел? – раздался голос, из-за которого путник от неожиданности чуть не выронил из рук сверток, который так бережно хранил всё свое путешествие.
– Мм… Меня зовут… – дрожащим голосом проговорил мужчина, но тут же был прерван.
– Как тебя зовут – совершенно не важно в этих стенах. Я повторяю: зачем ты пришел сюда?
– Я… – решив не перечить голосу, который как будто бы доносился из всех уголков этого необъятного помещения, – я пришел, чтобы просить о помощи… – проговорил мужчина, разматывая сверток, а затем предъявляя на суд невидимого, но всевидящего хозяина Храма маленькое, еле живое существо, часы которого были сочтены.
– Это мой сын, – проговорил в отчаянии мужчина, – мы с моей женщиной несколько раз получали благую весть о рождении, о помощи, что пришла бы к нам с того мира, но каждый раз ребенок или рожался уже мертвым, или умирал еще во младенчестве, но вот этот смог выжить и прожить дольше остальных! Но и он теперь слаб! Прошу тебя, помоги нам, избавь его от смерти! Мы с женой уже стары и уже навряд ли сможем когда-либо иметь детей, а, возможно, что кто-то из нас двоих в скором времени заболеет и умрет… Нам во что бы то ни стало нужна помощь наследника, который бы спас нашу семью от всех бед бессилия старости!
Наступила пауза, во время которой мужчина, слыша лишь как потрескивает воск, и как болезненно сопит его ребенок, не осмеливался произнести ни слова. Наконец, после томительной паузы, молчание было прервано всё тем же властным голосом: – Да будет так, – после чего пространство вновь как будто бы ожило. Оно за несколько секунд превратилось сначала в трещину в другой мир, затем уже эти природные врата распахнулись, погасив за мгновение все свечи, втянув их в себя, превратив огонь в единый поток, едва заметную дорогу из света, которая указывала путь в подобие гигантского колодца, на дне которого через какое-то время колебаний оказался и сам путник, вышедший из темноты в проветриваемое строение, что располагалось прямо под звездным небом и светом луны, чье сияние ниспадало на титаническую статую Богини-Бабочки. Ее многорукая и многокрылая фигура будто бы двигалась, танцевала под ритм мерцающего ночного света небес, заставляя путника зачарованно идти вперед, забыв обо всякой настороженности, до той поры сокращая дистанцию, пока статуя не просто принялась вибрировать, но буквально ожила, начав делиться на тени, которые в мгновение ока окружили мужчину и закружили его в неистовом танце, в котором, казалось, он начинал понемногу терять рассудок до того, что его сознание стало выходить из своего собственного тела и разума, будто бы начиная наблюдать за всей процессией со стороны.
