скачать книгу бесплатно
– Это так называемые веселые кварталы, – нехотя ответил Тору.
Я ничего не сказала и вновь вперила взгляд в его затылок. Змеи ненависти, живущие во мне, подняли головы и завели свое бесконечное угрожающее шипение.
Из тетради лекций госпожи Цутиды:
«Сёдзи Дзинъэмон, один из владельцев публичного дома, подал в 1612 году прошение. Он предложил отделить городской квартал и поместить туда всех проституток Эдо под контроль полиции. Это соответствовало политике сёгуната, уже предписавшего самураям жить в одном районе города, а простолюдинам – в другом. Проект одобрили, и в 1617 году появился первый "веселый квартал", названный Ёсивара. Первоначально это значило "Тростниковое поле", но в дальнейшем иероглифы были изменены на "Веселое поле".
Квартал окружили рвом с водой и высокой стеной с воротами, закрывавшимися на ночь. Юдзё[5 - Юдзё – профессиональная проститутка] было разрешено выходить только в трех случаях: для посещения врача, по вызову в суд и во время прогулки с клиентом для любования сакурой. Во всех случаях их сопровождал полицейский соглядатай. Ходить юдзё имели право только босиком.
Опыт Ёсивара оказался удачным, и подобные кварталы появились по всей Японии. Наиболее известными из них были Симабара в Киото и Симмати в Осаке. Слово "ёсивара" стало нарицательным – общим названием для всех "веселых кварталов". Ёсивара был засажен ивой – китайским символом проституции и сакурой.
Публичные дома в Ёсиваре получили свою классификацию. Цены на услуги соизмерялись с красотой, славой и умением женщин. Омаагаки – первый ранг, хаммагаки – второй, дайте комисэ – третий ранг и так далее, вплоть до пятого. У самых низших не было ни утонченности услуг, ни времени для долгих любовных игр.
Мидзу-дзяя – водяные чайные дома занимались лишь торговлей чаем, тогда как хикитэ-дзяя были чайными домами для интимных знакомств. У хикитэ-дзяя были проводники в дома куртизанок, известные как иро-дзяя, или «любовные» чайные дома. Служанки кланялись и простирались, принимая гостей. Посетители часто хотели веселья на полную катушку и просили нанять дополнительно тайко – моти – букв. «человека с барабаном» и гейш».
Госпожа Цутида жила в прекрасной квартире современного высотного дома. Но мы не пошли к ней в гости, потому что Манами попросила устроить для меня настоящую тяною.[6 - Тяною – чайная церемония.]
Когда мы подошли к саду, в котором находился чайный домик, Манами быстро и тихо проговорила:
– Этот садик называется «родзи», что означает «земля, увлажненная росой».
Мы двинулись по саду, и я машинально глянула себе под ноги, но никакой росы, естественно, не обнаружила. Зато увидела камни разной формы и величины, лежащие на дорожке как бы случайно и хаотично.
– Сейчас мы подойдем к тясицу, – сказал Тору.
– Так называется сам чайный домик, – добавила Манами.
– И ты увидишь небольшой колодец. Нужно вымыть руки, – продолжил Тору.
– Колодец называется «цукубаи», – тоном экскурсовода сообщила Манами.
Мы подошли ко входу в домик, и я увидела камень с выдолбленным углублением, заполненным водой. Рядом лежал бамбуковый ковшик с длинной ручкой. Тору помыл руки, потом тщательно ополоснул ковшик и даже его ручку и протянул мне. Я повторила.
– Вход в тясицу низкий и узкий, – тихо проговорил Тору. – Это для того, чтобы за тобой не могли проникнуть из внешнего мира твои дурные мысли, заботы, плохое настроение.
– А вообще-то, – тихо засмеялась Манами, – это было сделано в давние времена для того, чтобы самураи не могли пройти с оружием. И перед посещением чайного дома они были вынуждены снимать его.
– Есть, конечно, отдавая дань современности, и другой вход, обычная дверь, но мы им не воспользуемся, а пойдем узким, традиционным, – продолжил Тору. – Тебе необходимо, Таня, оставить груз земных тревог за порогом, – добавил он и ясно мне улыбнулся.
Я вздрогнула от такого странного заявления, но промолчала.
При входе мы сняли обувь. И я, как главный гость, вошла первой. Госпожа Цутида появилась минут через пять через другой вход. Это была хорошо сохранившаяся японка неопределенного возраста с приветливым спокойным лицом и глазами, похожими на спелые черные сливы. Она была одета в нарядное, черное с золотом, праздничное кимоно. Нас представили друг другу, мы уселись на циновки и замолчали.
Видя, что беседовать никто не расположен, я огляделась. Помещение оказалось небольшим и прохладным. Несколько окошек располагались почти под потолком. Стены на вид были глиняными и ничем не украшались. Только напротив входа в неглубокой нише висел прямоугольный желтоватый лист с неясным рисунком. Тут же стояла керамическая ваза с веточкой сосны и цветком камелии, ярко розовеющим среди длинных темно-зеленых иголок.
Госпожа Цутида подошла к уже закипающему чайнику, стоящему на раскаленных углях очага. Мы молча наблюдали, как она берет большую керамическую чашку, похожую на пиалу, открывает деревянную шкатулку с лаковой миниатюрой на крышке, достает оттуда деревянной ложкой чай в виде светло-зеленого порошка, насыпает его в чашку и медленно заливает кипятком. Ее движения были изящными, неторопливыми и ни на мгновение не сбивающимися с одного, раз и навсегда заданного ритма. Они завораживали. Я не отрывала от нее глаз и словно попала под какой-то гипноз, постепенно полностью расслабившись.
Впервые после смерти Петра я почувствовала, как ядовитые змеи ненависти внутри меня начинают успокаиваться, и боль отпускает мою отравленную душу. Я бездумно смотрела, как госпожа Цутида ритмично взбивает чай бамбуковым веничком, потом переводила взгляд на ее умиротворенное лицо во время этой процедуры.
Лица Тору и Манами приобрели одинаковое выражение покоя. Их черные глаза невозмутимо следили за методичным движением веничка, уголки губ приподнялись и застыли в легкой улыбке. Когда на поверхности чая появилась матовая, светло-зеленая пена, госпожа Цутида аккуратно вынула веничек, убрала его, неторопливо приблизилась ко мне и, поклонившись, протянула чашку. Я была незнакома с обычаем и вопросительно глянула на Тору. Он улыбнулся госпоже Цутиде и что-то тихо сказал ей на японском. Она кивнула. Тору взял шелковый платок и положил его мне на левую ладонь.
– Возьми чашку правой рукой и поставь ее на платок, – тихо сказал он. – Отпей несколько глотков, оботри край и передай мне.
Чай был горьким, терпким, но пришелся мне по вкусу. Я посмаковала его, потом достала носовой платок, тщательно вытерла влажный след и протянула чашку Тору. Он пригубил и отдал Манами. Так мы передавали чашку по кругу, пока не выпили весь чай. Потом обстоятельно обсудили красоту рисунков на ее боках, по очереди выразив восхищение мастерством художника по глине.
Затем госпожа Цутида принесла поднос с чаем намного жиже и более привычным на вкус. На тарелочках были поданы пирожные из бобовой пастилы. Я попробовала их впервые, и они мне необычайно понравились. Разговор мы вели по-прежнему неторопливый и на темы, связанные с красотой и гармонией. Время словно остановилось. Приняв приглашение, я рассчитывала увидеть гейш, познакомиться с ними и попытаться приблизиться к своей цели. Но сейчас мне даже думать об этом не хотелось.
После окончания церемонии я тепло попрощалась с хозяйкой и с сожалением покинула чайный дом.
Из белой записной книжки с изображением белой лилии на обложке:
«Ты описываешь мне пищу, но не попробовав ее на язык, я не смогу понять до конца ее вкус. Ты говоришь о чистоте и прохладе источника, но не окунув в него свое лицо, не опустив в воду руки и не глотнув хотя бы каплю из этого источника, я не узнаю, что это такое.
Невозможно получить чувственный опыт, опираясь на объяснения других».
Из записок даосского монаха школы Цюаньчжэнь.
В мае арестовали Сёко Асахару, но он упорно отказывался признавать причастность секты к газовой атаке в метро. Я смотрела новости и, впервые увидев его одутловатое лицо с узкими подслеповатыми глазами, завешенное длинными черными волосами, вновь почувствовала стремительно нарастающую ярость и желание убивать. Я плюнула на экран в его ненавистную физиономию и решила не отступать.
Тору и Манами после проведенной вместе чайной церемонии стали часто приглашать меня куда-нибудь. Вначале моя душа чуть приоткрылась, так просыпающийся на рассвете тюльпан начинает расправлять сжатые лепестки. Но потом я решила, что их дружба вовсе небескорыстна, и они хотят использовать меня в своих, пока неведомых мне целях. Как-то гуляя по городу, я наткнулась на магазин русской книги. Порывшись на полках, нашла брошюру о сектах. Внимательно ее проштудировав, я кое-что узнала о методах воздействия. По сути, «учителя» зомбировали психику, и завлеченные в секту адепты делали все, что им говорили. И выйти из этой среды было практически невозможно. Попав туда, особо это касалось тоталитарных сект, человек словно умирал для окружающего мира. И не только все его состояние, но и душа, тело и все его помыслы становились достоянием «учителя». И все, кто не принадлежал к секте, автоматически становились ее врагами. Я четко усвоила, что это общий закон для подобных организаций. Все, кто вне секты – ее враги.
И если Тору и Манами входили в «Аум Синрикё», то вся их нежная дружба и забота обо мне была притворной, и я оставалась для них врагом.
Из белой записной книжки с изображением белой лилии на обложке:
Кошки игра проста —
Лапкой легко накрывает
Муху на окне…
Исса
В конце мая я созвонилась с госпожой Цутидой и попросила о встрече. Она не выказала особого удивления и любезно согласилась составить мне компанию в русском ресторане. Я его недавно обнаружила в паре кварталов от моей гостиницы. В назначенное время я заняла столик, заказала винегрет, борщ, шашлык и водку, в ресторане все эти блюда считались сугубо русскими, и стала ждать. Госпожа Цутида явилась без опоздания. На ней был элегантный светло-серый брючный костюм, туфли на каблуках. Она выглядела современной состоявшейся бизнес-леди. Поздоровавшись, она уселась за столик и выразительно, с едва скрываемым любопытством на меня глянула. Но первая ничего спрашивать не стала. Уже привыкнув к этой чисто японской сдержанности и вежливости, я не стала ходить вокруг да около и сразу приступила к делу.
– Видите ли, – начала я, – мое дело покажется вам, возможно, необычным. Я через несколько месяцев возвращаюсь на родину. И решила основать свой бизнес.
Я сделала паузу и пытливо на нее глянула. Госпожа Цутида не сводила с меня глаз.
– Пожив в вашей удивительной стране, я влюбилась в местную культуру и очарована обычаями. И вот решила, что мне нужно и в России организовать что-нибудь по-настоящему японское. И как мне думается, лучше всего дело пошло бы с гейшами.
Я все-таки смогла удивить ее. Госпожа Цутида рассмеялась, но тут же взяла себя в руки. Ее лицо приняло спокойное выражение.
– Продолжай, – сказала она, улыбаясь.
– Для начала мне самой не мешало бы постигнуть науку гейш, – заявила я. – И только вы можете помочь мне в этом.
Госпожа Цутида задумалась, опустив глаза и вяло ковыряя вилкой в винегрете.
– Первое подавать? – подскочил к нам официант, светловолосый парень, явно русского происхождения, но с хорошим английским.
Я посмотрела на его красную косоворотку, заправленную в украинские на вид широкие синие шаровары, потом подняла глаза на круглое симпатичное лицо с широким, немного вздернутым носом и голубыми глазами.
– Борщ? – спросила я госпожу Цутиду.
Она молча кивнула.
– Принесите борщ. И сметаны не жалейте, – сказала я по-русски.
И с удовольствием увидела, как официант покраснел и заулыбался, внимательно на меня глядя.
– Ну, чего вы застыли? – улыбнулась я.
– Момент, мадам! – ответил он на английском и быстро отошел от столика.
– Что ж, – наконец проговорила она, – твое предложение интересует меня только с одной стороны. Мне кажется перспективным для моего бизнеса предлагать тебя гостям в качестве диковинки, необычной русской гейши. И вместо традиционного кимоно и игры на сямисэне ты будешь в вашем сарафане и с балалайкой. Тебя устроит такая работа?
– Не совсем, – подумав, ответила я. – Я не нуждаюсь в деньгах. И если я буду работать в вашем чайном домике, то не буду чувствовать себя достаточно свободной. К тому же мне хотелось бы получить основные знания о ремесле гейши на каких-нибудь специальных занятиях. Иначе, как я смогу поставить свое дело на родине?
Госпожа Цутида вновь задумалась. Потом сказала:
– Но лучший способ – это минараи. Именно его применяют в школах гейш. Его суть – обучение посредством наблюдения.
В этот момент официант принес на подносе, расписанном под хохлому, две тарелки с борщом и нарезанный черный хлеб, на вид настоящий бородинский. Поставив все это перед нами, он удалился.
– Может, поступим проще, – предложила я, видя, что молчание затягивается. – Вы будете давать мне уроки, а я заплачу столько, сколько вы скажете. А перед вашими гостями выступлю, что называется, на общественных началах. Вы просто дадите мне возможность попробовать себя в качестве гейши.
– Но как с оплатой? – задумчиво спросила госпожа Цутида.
– Я не хочу подписывать никаких деловых соглашений, – упрямо сказала я. – Представьте, что я просто ваш гость и таким образом развлекаюсь. А деньги клиентов можете засчитывать за мои уроки.
– Это интересно, – наконец улыбнулась она. – И, в принципе, почему бы и нет?
Мы обстоятельно оговорили сумму за уроки. Мне она показалась чрезмерной. Выпив водки и невольно поморщившись, госпожа Цутида раскраснелась и стала более разговорчивой.
– И почему ваша водка такая холодная? – спросила она.
Я улыбнулась, но промолчала. Традиционно саке подавалось в теплом виде.
– А ты представляешь, что такое гейша? – спросила она, не дождавшись ответа.
Я не стала распространяться о своих представлениях и решила послушать ее. Она достала ручку из сумочки и быстро нарисовала два иероглифа на бумажной салфетке.
– Иероглиф «гей» обозначает искусство, а «ся» – человек, – сказала она, показывая на рисунок. – И что у нас получилось?
– Гей – ся, – ответила я, – человек искусства.
– Вот именно, – довольно проговорила госпожа Цутида. – И обучение проходят с малых лет. Три основных кита – пение, танцы и игра на музыкальных инструментах. И, конечно, умение вести беседу. У тебя какое образование? – поинтересовалась она.
– Культпросвет училище, – ответила я.
– А что это?
– При советской власти эти заведения были созданы для того, чтобы подготовить работников сельских клубов. Исходя из этого, культпросвет работники должны были знать и о постановке танцев, и о хоровом пении, и об игре на различных инструментах, и о самодеятельных театрах. Так же в обучение входит и библиотечное дело. Я окончила танцевальное отделение.
– Но это же прекрасно! – сразу воодушевилась госпожа Цутида. – Ты вполне образованная барышня именно в нужном нам русле. Гейша кроме перечисленных тобой умений, за исключением, конечно, библиотечного дела, – неожиданно добавила она и хихикнула, прикрыв рот ладонью, – должна знать еще кое-что: психологию и особенно психологию мужчин. А также быть сексуально образованной. Хотя сейчас все современные девушки знают об этом достаточно и имеют колоссальный опыт общения с противоположным полом.
«Как раз про меня это трудно сказать», – подумала я.
– Посадить тебя за одну парту вместе с нашими ученицами, я не вижу возможным, – продолжала она, – поэтому наши занятия будут только индивидуальными. А игру на каком инструменте ты осваивала в своем училище? – поинтересовалась госпожа Цутида.
– На баяне, – хмуро ответила я. – Это обязательный инструмент по программе курса. Или аккордеон.
То, что я несколько лет участвовала в представлениях нашего самодеятельного театра «Кабуки», я отчего-то постеснялась сообщить.
– И вот еще что, – сказала госпожа Цутида, – привыкай с сегодняшнего дня всегда иметь беззаботное выражение лица. Гейши должны вызывать восхищение именно своим отстраненным от земных забот видом. Они, как живое произведение искусства, выглядят прекрасно, дорого, безупречно и желанно. И к тому же мужчина может поиграть с этим произведением в живую женщину. Поняла?
– Да, – немного натянуто ответила я.
Взятая задача стала казаться мне не такой простой, как я думала вначале.
– А то у тебя, я заметила, – неожиданно добавила она, – в глубине зрачков постоянно плещется печаль.
После обеда я проводила госпожу Цутиду до ее такси и вернулась в ресторан. Мне хотелось еще выпить водки и подумать обо всем услышанном. Сев за столик, я позвала официанта и заказала к водке малосольных огурцов.
– А ведь вы русская, – тихо проговорил он и улыбнулся.
Его голубые глаза, не отрываясь, смотрели мне в лицо.
– Да, – спокойно ответила я и оглянулась.
На небольшой сцене рассаживался ансамбль балалаечников в цветастых косоворотках, заправленных в обычные синие джинсы. Они быстро настроились и заиграли «Ах вы сени, мои сени».
– Присаживайся, – сказала я официанту. – Как тебя зовут?
– Нам категорически запрещено, – быстро ответил он. – Зовут меня Антон. Но здесь мы все Иваны.
– Ясно, – задумчиво проговорила я, внимательно глядя на его чрезмерно пухлые красные губы. – А я Таня. Живу неподалеку, в гостинице «Шервуд». Хочешь в гости заглянуть?
Я быстро опрокинула в рот стопку водки и захрустела огурцом. Антон оглянулся по сторонам, потом наклонился ко мне и тихо проговорил:
– Загляну. Напиши на салфетке телефон.
Допив водку, я расплатилась, преодолев инстинктивное желание оставить чаевые. Но в Японии это было не принято и считалось дурным тоном даже в русских ресторанах, не говоря уже о национальных. Скользнув равнодушным взглядом по залу, я вышла на улицу.
Было уже довольно поздно. Пирамидальные верхушки криптомерий[7 - Криптомерия – японский кедр, считающийся в Японии священным деревом] четко выделялись на фоне начинающего гаснуть неба. Мне стало невыносимо тоскливо. И впервые, после смерти Петра, захотелось уехать домой. Я медленно пошла в сторону гостиницы. Приняв ванну, я накинула халатик и включила телевизор. Переходя с канала на канал, привычно искала новости об Аум, но что-то ничего не попадалось. И тут зазвонил сотовый. Решив, что это Тору или Манами, я не ответила. Совершенно не хотелось общаться. Через какое-то время звонок повторился, и я посмотрела на дисплей. Номер был неизвестен.
– Слушаю, – равнодушно ответила я по привычке на английском.
– Таня? – поинтересовался приятный мужской голос. – Это Антон, официант из русского ресторана.
