скачать книгу бесплатно
Москва – девичья.
А. С. Пушкин
Москва моя златокронная,
базар, перекресток, вокзал:
ты – русская? ты – чистокровная?
Да кто тебе это сказал?
Ты – горница, девичья, детская,
заваленный хламом чердак,
монголо-татаро-советская,
бардак, чехарда, кавардак.
Народы, как семечки, лузгая,
их плотью питала свой дух.
Я чай, мое имя нерусское
тебе не порезало слух?
Москва, мы великие грешники,
и нам ли копаться в кровях!
…По всей-то России орешники
горят и рябины кровят.
«Ленинград умирает, как галльский вождь…»
Ленинград умирает, как галльский вождь:
гордо, голодно, голо.
И текут мои слезы, как с неба дождь,
и спекаются в горле глаголы.
У, предавшая военачальника рать,
чернь, царю перегрызшая жилу!..
Ленинград, ты меня научил умирать,
как Москва научила быть живу.
«Кто варит варенье в июле…»
Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается с мужем,
уж тот не намерен, конечно,
с любовником тайно бежать.
Иначе зачем тратить сахар,
и так ведь с любовником сладко,
к тому же в дому его тесно
и негде варенье держать.
Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается долго,
во всяком уж случае зиму
намерен пере-зимовать.
Иначе зачем ему это,
и ведь не из чувства же долга
он гробит короткое лето
на то, чтобы пенки снимать.
Кто варит варенье в июле
в чаду на расплавленной кухне,
уж тот не уедет на Запад
и в Штаты не купит билет,
тот будет по мертвым сугробам
ползти на смородинный запах…
Кто варит варенье в России,
тот знает, что выхода нет.
«От скотства, от бойни, от хлева…»
От скотства, от бойни, от хлева
с сумою и смутой – внутри
пока доберешься до «Хлеба»,
останутся лишь сухари.
И ты, замирая от счастья,
сухарь обменяешь на чек
и снова вернешься в ненастье,
в свой город, в свой голод, в свой век.
В свой ад поплетешься обратно,
плутая, как в соснах, в домах,
сбиваясь в пути многократно:
в грехах, как в шелках, как в стихах.
Но светом каким-то ведома,
ведома незримой звездой,
окажешься вдруг возле дома
и дом тот окажется твой.
…Свет лампы и чай с сухарями —
и так слишком много дано! —
и ночь – прочь уходит дворами,
а поутру смотришь в окно:
как за ночь снега подросли-то,
сугроб – точно сахара кус,
и в воздухе зимнем разлито
веселое имя – Исус.
«Любовь бессюжетна, как Феллини…»
Любовь бессюжетна, как Феллини,
и детальна, как «Евгений Онегин».
Любить – это не значит что-то делать,
любить – это само ДЕЛО.
«Что ты делаешь?» – «Люблю», —
и так в каждую секунду жизни.
При этом ты можешь стирать белье
в ванной,
а он – играть Гамлета на сцене —
вы оба будете делать одно дело:
любить.
Любовь не слепа —
у нее просто другие глаза.
В шестнадцать лет я страшно боялась,
что вот меня полюбят,
а я вдруг заболею какой-нибудь
некрасивой болезнью,
под этим подразумевалось:
ячмень,
флюс,
чирей, —
я боялась: как же ОН увидит меня ТАКУЮ.
Теперь не боюсь: ОН увидит другое.
Как если бы сквозь несколько матрешек
можно было увидеть самую маленькую:
матрешку-крошку,
девочку,
Психею.
У Психей не бывает чирьев.
«Леону Верту —
кода он был маленьким».
По утрам он особенно похож на мальчика.
Мальчика-с-бородой.
Мальчик играл вечером в Робин Гуда,
приклеил себе бороду,
бегал по лесам,
стрелял из лука,
распевал песни,
устал,
не почистил зубы,
не вымыл ноги,
залез в кровать,
свернулся эмбрионом —
и уснул.
А утром проснулся – с бородой!
и ты его не ругаешь:
Робин Гудов не ругают.
Любовь глуповата,
она детский лепет,
телячьи нежности.
Двое едут в метро.
Она держит кулек с клубникой,
берет ягодку,
откусывает половину
и дает Ему.
Берет – откусывает – и дает.
И так всю дорогу.
Ну что за дурь!
Неужели нельзя: одну ягодку – себе,
другую – ему?
Ведь так тоже – пополам!..
Они смеются.
Они «то, что говорится, счастливы», —
это о супругах Маниловых.
«Каждый приносил другому
или кусочек яблочка,
или конфетку,
или орешек,
и говорил трогательно-нежным
голосом, —
выражавшим совершенную любовь:
«Разинь, душенька, свой ротик,
я тебе положу этот кусочек».
Ну и что, что у Манилова
книга вечно открыта на 14 странице?
И что он никогда не выстроит
подземного хода, каменного моста,
дома «с таким высоким бельведером,
что можно оттуда видеть Москву»?
Ну и что?
Чего они стоят,
все эти «бельведеры»,
в сравнении с «кусочком»!
Да одним этим «кусочком»
спасены и сам Манилов,
и Алкид с Фемистоклюсом,
и «душенька» – Психея.
Любовь не любит собственные имена —
любит нарицательные:
кисонька,
заинька,
рыбонька,
детонька,
