Преступление в Гранд-опера. Том первый. Веер из Йеддо

– Ты забываешь, что я только что окончательно расстался с Джулией.

– Нет, совсем нет, и только потому, что ты её оставил, и оставил без мотива, я уверен в том, что не ошибся в тебе. Я тебя знаю, мой мальчик. Природа тебя одарила сердцем, которое не приспосабливается к междуцарствию. Пустое место никогда не бывает вакантным. Посмотрим! В кого ты мог влюбиться? Может быть это блистательная маркиза де Брезе? Она стоит того, чтобы хорошо потрудиться. Тоже вдова, но вдова десяти миллионная.

– Я нахожу её великолепной, но влюблён в неё не более, чем в Венеру Милосскую.

– Следовательно – это какая-то другая красавица. Я уверен в моем диагнозе.

– Ты знаешь меня лучше, чем я сам себя, так как, пребывая в ясном сознании, я не мог бы тебе поклясться, что влюблён… или, наоборот, что нет. Мне самому об этом ничего неизвестно. Возможно, где-то есть девушка, которая мне очень понравится. Я её, можно предположить, полюблю, но полагаю, что пока я ещё никого не люблю. Звучит немного бредово, но это так на самом деле. И пока этого не случилось, я завтра сообщу моему дяде, что решил стать серьёзным человеком, и попрошу его ускорить моё назначение в суд.

Капитан больше не настаивал на своём мнении. Он ценил скромность в их дружбе и понял, что Гастон хотел бы промолчать о своей новой страсти.

В этот момент, впрочем, их свидание тет-а-тет было прервано Пребором и некоторыми другими персонами, которым надоела болтовня Лолифа, и они подошли к Гастону с предложением присоединиться к игре в Баккара.

У Дарки было время, чтобы оправиться от волнений, причинённых ему рассказом о самоубийстве Голимина, и он мог уже более хладнокровно поразмышлять о последствиях, которые могли иметь для него значение в связи с этим странным происшествием. Он говорил себе, что в конце концов, ему не в чем себя упрекнуть, и что у Джулии нет большого интереса скомпрометировать его. Гастон намеревался, впрочем, вознаградить молчание дамы, увеличив цифру прощального подарка, и намеревался не забыть при этом и горничную. Он почти успокоился и решил ещё раз всё взвесить, стоит или нет ему отказываться от прежнего образа жизни и становиться кандидатом на должность судьи.

Возможно, он также был рад, что сумел ускользнуть от допроса Нуантеля по поводу состояния его сердечных дел.

Капитан, бывший весьма снисходительным ментором, не пытался задерживать своего друга, и Гастон последовал за игроками вглубь салона, где он проводил каждую ночь за игрой в Баккара.

Партия была в разгаре, и Дарки стало невероятно везти. За три часа он выиграл десять тысяч франков, ту самую сумму, которую он собирался поутру отправить мадам д’Орсо, и ему хватило мудрости остановиться и уйти, унося с собой эту честно заработанную прибыль.

Несколько бойцов уже покинули поле битвы за неимением боеприпасов, в том числе и красавчик Пребор, который уехал из клуба в очень плохом настроении.

Дарки, не обижаясь, получил свою долю насмешек, брошенных в его адрес побеждёнными им соперниками по карточному столу и отправился к выходу. Нуантэль, который регулярно возвращался к себе домой в час ночи, давно уже покинул клуб, поэтому Гастон спускался по лестнице в обществе Перуанца, нахваливавшего его за карточный триумф. Его друг, доктор Сен-Труа, отправился спать намного раньше, но генерал, мучившийся жестокой бессонницей, любил засиживаться допоздна и Баккара была его излюбленным развлечением. Сам он не играл, но получал большое удовольствие от наблюдения за ней.

Этот заморский генерал не долго удержался в русле этой темы и ловко перескочив на мадам д’Орсо, стал жалеть Дарки в связи с тем, что он оказался замешан в это неприятное дело, и ему пришлось порвать с такой прекрасной особой, а также принялся порицать поведение поляка, который столь неделикатно повесился у неё дома.

Ласко столь навязчиво об этом говорил, что Гастон наконец-то понял, что генерал пытается выудить у него сведения о характере и привычках Джулии. Это показалось ему нескромным, как, впрочем, и персонаж, с которым он беседовал, и Гастон в корне пресёк этот разговор, став прощаться с господином Ласко, как только они закрыли дверь дома клуба.

Но иностранец не отчаялся, и попытался продолжить разговор.

– Вы сегодня без вашего великолепного купе, – произнёс он, быстро рассмотрев кареты, которые стояли вдоль тротуара. – Мы с вами оба живём в одном квартале на Елисейских полях, так что нам по пути. Вы не будете против, если я вас подвезу?

– Я вас благодарю за это любезное предложение, – ответил Гастон. – Но на улице хорошая погода, и я хочу пройтись пешком.

– Гм…! Это неосторожно. Много говорят об участившихся нападениях в общественных местах, а у вас с собой довольно круглая сумма и, держу пари, нет при себе оружия.

– Никакого, кроме моей трости, но я не верю всем этим россказням про ночных грабителей. Доброго вам вечера, месье.

И, оставив генерала, Дарки быстро пересёк бульвар и бодрым шагом направился к церкви Маделен.

Он жил на улице Монтень и был не прочь немного прогуляться перед сном. Было сухо и не слишком холодно, путь был не таким уж длинным, так что побыть на свежем воздухе было полезно для него, чтобы рассеять лёгкую головную боль, вызванную волнениями этого непростого вечера.

Хотя было уже довольно поздно, невдалеке виднелись силуэты нескольких прохожих в окрестностях новой Оперы, но дальше бульвар был пустынным.

Гастон шёл не торопясь, его трость была зажата под одной из рук, которые он засунул в карманы своего пальто, и думал он о чём угодно, но только не о всяких нудных вещах, о каких-то таинственных ночных разбойниках, истории о которых заполонили страницы всех парижских газет.

Подходя к Маделен он не встретил на своём пути ни одной живой души, хотя пересекая Королевскую улицу, заметил мужчину и женщину, бредущих бок о бок у входа на бульвар Малешербе.

В этой встрече не было ничего чрезвычайного, но особняк мадам д’Орсо был в конце этого бульвара, и странная ассоциация пришла на ум Дарки.

Мужчина был высоким и тонким, как Голимин, а женщина была примерно такого же размера, как и Джулия, и она несколько раз оборачивалась назад, как будто чего-то опасалась.

Гастон знал, что они похожи только внешне, поскольку Голимин умер, а общеизвестным фактом было и то, что Джулия не появляется на улице пешком в подобный час. Но эта идея, промелькнувшая в его голове, заставила Дарки уделить повышенное внимание к этой паре.

Он увидел, что женщина пытается избегать мужчину, который шёл рядом с нею и понял, что присутствует при одной из маленьких сцен, столь часто разыгрывающихся на парижских улицах. Исследователь уличной жизни, Дарки знал, что такие приключения не приведут к серьёзным последствиям, и что в девяти случаях из десяти всё заканчивается тем, что преследуемая полюбовно договаривается со своим преследователем, и поэтому Гастон не пытался прийти на помощь женщине, которая, собственно говоря, о ней и не просила, и в общем-то, по-видимому, и не нуждалась в ней.

Между тем, эта дама часто меняла направление движения, то влево, то вправо, и настолько убедительно изображала желание оторваться от сопровождающего её мужчины, что Гастон почти поверил, что она не играет комедию сопротивления. Казалось, что женщина совсем не поощряет ухаживания назойливого кавалера, но он не отставал от неё, снова догонял и склонялся над нею, говоря, по-видимому, комплименты и делая предложения.

Дарки был слишком парижанином, чтобы опрометчиво вмешиваться в дела такого рода, но имел некоторую склонность к донкихотству, и его темперамент заставлял принимать сторону слабых. Скептик в отношении женщин, которые прогуливаются по городу в три часа ночи, он не был, между тем, человеком, способным вытерпеть, чтобы их принуждали к чему-нибудь против их воли и у него на глазах.

Вместо того, чтобы удалиться, он остался на тротуаре Королевской улицы, решив посмотреть, чем закончится эта история, и вмешаться, если его об этом попросят.

Ему не пришлось долго ждать. Женщина заметила Дарки и прямиком направилась к нему, по прежнему преследуемая ожесточённым её сопротивлением охотником.

Сомневаясь, только ли намерение найти у него защиту двигало этой женщиной, Гастон всё же выдвинулся вперёд, и когда мужчина проходил мимо газового фонаря, он его узнал. Это был Пребор, красавчик Пребор, который прилюдно всегда хвалился тем, что искал все свои завоевания на любовном фронте исключительно в высшем свете, и у Дарки тотчас же возникла идея, что незнакомка не была простой авантюристкой, и что этот смуглый ловелас её знал и хотел этой случайной встречей скомпрометировать.

Эта мысль только укрепила его в решении защитить женщину от этого фата, и он стал маневрировать таким образом, чтобы пропустить голубя и преградить дорогу ястребу.

И Гастон оказался, таким образом, лицом к лицу с Пребором, который воскликнул от неожиданности:

– Как! Это вы, Дарки!

Услышав его имя, голубка, которая улетала, резво размахивая крылышками, внезапно остановилась и подбежала к Гастону.

– Месье, – сказала она ему, – не оставляйте меня, я умоляю вас. Когда вы узнаете, кто я, вы не будете сожалеть о том, что защитили меня.

Голос был изменён от волнения, однако Гастону он показался знакомым. Лицо, скрытое под густой вуалеткой, оставалось невидимым, но сейчас был не самый удобный момент, чтобы попытаться проникнуть в тайну замаскированной дамы, так как Дарки должен был прежде всего освободиться от Пребора.

– Да, это – я, месье, – сухо сказал он ему, – и я беру мадам под мою защиту. Вы возражаете?

– Абсолютно нет, мой дорогой, – ответил на это Пребор, внешне не выказывая и намёка на раздражение. – Мадам, кажется, из числа ваших подружек. Я не смог сразу разгадать эту загадку, и теперь, когда мне стал известен этот факт, я не хочу соперничать с вами и сожалею лишь о том, что напрасно потерял время. Не сомневаюсь, что вы будете счастливее меня, так как вам сегодня во всём сопутствует удача. За сим откланяюсь, и прошу вашу прелестную подругу принять мои извинения, а также желаю вам хорошей ночи, – добавил наглец, разворачивая пятки.

Намёк на удачу задел Дарки. Он прекрасно понял иронию Пребора, и хотел было ответить на эту наглую речь… и даже собирался догнать шутника, который неожиданно быстро ретировался, чтобы с ним поговорить начистоту, но незнакомка взяла его под руку и прошептала слова, которые успокоили Гастона:

– От имени неба, месье, не затевайте ссору из-за меня, это бы означало, что вы меня непременно потеряете.

В её голосе произошли приятные изменения, которые взяли за душу Дарки, и он тотчас же ответил:

– Вы правы, мадам. Не здесь… я успею сказать этому красавчику всё, что я о нём думаю…. и я знаю, где его найти. Итак, я вас освободил от его навязчивости. Что ещё я могу сделать для вас?

– Если бы я осмелилась вас попросить сопроводить меня до дверей дома, в котором я живу, на улицу Понтю, 97?

– Улица Понтю, 97! Значит, я не ошибался. Вы мадемуазель Берта Меркантур, именно вам я имел счастье оказать эту маленькую услугу.

– Как! Вы меня узнали?

– Ваш голос. Его невозможно забыть, если вам посчастливилось хотя бы единожды его услышать… ещё более невозможно забыть вашу красоту… вашу грацию…

– О! Месье, пожалуйста, не нужно комплиментов. Если бы вы слышали все те, которым я подверглась только что… И мне кажется, что мой преследователь все ещё рядом.

– Да, этот дурак, должно быть, утомил вас своими пошлыми словами. И, однако, он не мог видеть вашего лица, скрытого вуалью… и не знал, с кем имеет дело на самом деле. Так что, вам нечего опасаться.

– Верю вашим словам и надеюсь, что он меня не узнал.

– А Пребор с вами знаком?

– Он меня мог видеть в салонах, где я пела… но я… Я с ним никогда не общалась, но, когда вы его назвали по имени, я вспомнила, что мне он был представлен… на концерте у мадам маркизы де Брезе.

– Именно на этом концерте я имел счастье вас увидеть впервые.

– Вы очень добры, что обратили внимание на меня. И я тем более тронута вашим вниманием, что моё положение в свете довольно шаткое. Я там принята только в качестве артистки, и мне платят за то что я пою.

– Какое это имеет значение, так как воспитанием, разумом, сердцем… вы неоспоримо лучше всех тех дам, что занимают высокое положение в обществе! Впрочем, с вашим талантом вы вскоре станете звездой в театре.

– О! Я не сожалею о том, что отказалась от желания попытаться войти в этот круг. У меня нет никакого интереса к жизни, которую там ведут. Моё скромное существование меня вполне устраивает.

– И, – спросил Гастон, – одиночество, к которому вы осудили себя, не утомляет ли оно вас?

– Мой Бог! – весело ответила девушка, – я не утверждаю, что мой образ жизни представляет для меня идеал счастья, но я к нему приспособилась. Конечно, есть женщины счастливее меня. Но есть, также, и несчастнее. Послушайте! Я воспитывалась в пансионе с одной прелестной девушкой. Я её очень любила, и мы были привязаны друг к другу, хотя она была более взрослой, чем я. И что в результате! Сегодня у неё есть всё, о чём, казалось бы, можно мечтать – особняк, лошади, кареты….

– Прошу прощения, но мне кажется, что это не самое большое несчастье в жизни.

– Увы! Я об этом знаю только худшее. Моя подруга избрала плохую дорогу. После пансиона, где мы вместе учились, она стала учительницей, и пыталась начать взрослую жизнь, давая уроки. Но такой образ жизни её быстро утомил. Она была такой же сиротой, как и я… И такой же бедной… и в этом положении мужество оставило её, проявив к ней невнимательность, так что Жюли Бертье теперь зовётся Джулией д’Орсо.

Гастон вздрогнул, и мадемуазель Меркантур это ощутила, так как она шла с ним под руку, и они поднимались в пригород Сен-Онора, прижимаясь друг к другу, как двое влюблённых.

– Вы её знаете? – спросила Берта. – Да, конечно, вы должны её знать, так как вы живете в мире, где…

– Весь Париж её знает, – прервал девушку Дарки, – но вы, мадемуазель, не встречаетесь с ней больше, я предполагаю?

– О! Нет. Между тем, Жюли мне написала однажды, два года тому назад, просила меня об одной услуге. Я могла ей в этом помочь и пошла к ней. Она мне показала свои картины… Свои предметы искусства…. Бедная Жюли! Она оплачивает всю эту роскошь слишком дорого.

Дарки воздержался от того, чтобы возражать. Слишком большим счастьем для него было узнать, что мадемуазель Меркантур игнорирует, вольно или невольно факт его близкого знакомства с мадам д’Орсо, и он нисколько не старался её дополнительно проинформировать по этому деликатному вопросу.

Со своей стороны, мадемуазель Меркантур сожалела, возможно, о тех признаниях, что она только сделала, так как девушка замолчала, и разговор внезапно оборвался.

Это молчание позволило Дарки услышать отчётливый шум шагов, который уже некоторое время раздавался на тротуаре, сопровождая их беседу.

Первая мысль, пришедшая ему в голову, когда он их услышал позади, была о том, что это что Пребор передумал и решил последовать за ними.

Гастон резко повернулся и заметил на довольно большом расстоянии человека, чья походка не имела ничего общего с походкой смуглого ловеласа. Это был мужчина, передвигавшийся тяжёлым шагом и характерными для пьяного зигзагами. На нём, должно быть, были обуты тяжёлые сапоги, так как гвозди на их подошвах звонили по тротуару пригорода Сен-Онора, как удары молотком по колоколу. Так мог ходить только работяга-пьяница, возвращающийся домой после тяжёлого трудового дня и не интересующийся никоим образом парой, которая ему предшествовала.

Успокоенный увиденным, Дарки принялся размышлять над странностями парижской жизни.

В начале зимы, на музыкальном вечере у маркизы де Брезе он заметил красоту и талант молодой артистки, которая восхитительно пела итальянские арии. Он справился о ней и узнал, что она была из почтенной семьи, жила на средства от своего таланта, искусством, и была вполне добродетельна. Этот феномен его заинтересовал и Дарки стал устраивать свою жизнь, распорядок дней таким образом, чтобы как можно чаще восхищаться этим талантом.

С тех пор Гастон не пропустил ни одного концерта из тех, где мадемуазель Берта Меркантур предоставляла возможность послушать свой восхитительный меццо-сопрано, и на некоторых из них, где можно было обсудить приглашённого артиста и пообщаться с ним, он смог побеседовать с девушкой и оценить её ум, грацию и прекрасные манеры.

Так было недалеко и до ухаживаний, а Дарки не был тем человеком, который останавливался на полпути на такой прекрасной дороге. На одном из таких концертов он хотел договориться о встрече с певицей, но согласие не было получено. Когда он снова увидел Берту на следующем концерте, она стала ему объяснять, почему считает правильным, что закрыла свою дверь перед богатым молодым человеком. Берта сделала это столь искренне, честно и, одновременно, весело, она так мило объясняла ему, что не хочет, чтобы он любил свои фантазии, а не реальность, что Дарки влюбился в неё абсолютно, и как ему казалось, бесповоротно.

Эта была вторая фаза отношений Гастона с мадемуазель Меркантур, которая, практически, датировала его окончательное охлаждение отношений с мадам д’Орсо, чутко заметившей это изменение в его поведении, но ошибавшейся в причине этого явления.

Впрочем, Гастон не решился с головой окунуться в эту новую страсть. Жизнь, которую он вёл до сих пор, ему больше не нравилась, но идея женитьбы на Берте Меркантур даже не закрадывалась в его голову. Перспектива брака по любви с певицей не могла, априори, вызвать у него никаких чувств, ни смеха, ни радости, потому что таких мыслей у него вообще, в силу его положения в обществе, возникнуть не могло.

Пока что он принимал во внимание только то, что порвал с Джулией, и оказался, следовательно, свободным от любых обязательств.

И эта непредвиденная встреча ему внезапно предоставила возможность длительной связи с мадемуазель Меркантур. Было ли в этом некое предзнаменование? Гастон, человек суеверный, как и все игроки, поверил в это и подумал, что было бы очень глупо не извлечь пользу из этого счастливого случая. Каких бы строгих правил Берта ни была, женщина почти никогда не может отказаться от того, чтобы снова увидеть человека, чью защиту она приняла в опасной ситуации, и эта прогулка вдвоём могла бы продвинуть Дарки достаточно далеко в эвентуальных интимных отношениях с осторожной артисткой.

Хотя, не столь уж осторожной, раз она рискнула выйти в Париж в такое неподобающее для девушки время, к тому же, без сопровождающего.

Эта мысль, на которую Гастон вначале не обратил своё внимание, несмотря на то, что она уже давно бродила где то в дальних частях его подсознания, вновь стала вертеться у него в голове. В принципе, всё происшедшее было достаточно странно и подозрительно.

Как гуляка и повеса, а его дядя выбрал бы определение и покрепче, Гастон не был чересчур рассержен тем, что у неприступной, как казалось до сих пор, Берты, оказалась слабость. Услуга, которую он ей только что оказал, давала ему преимущество в его усилиях по завоеванию её сердца.

И с другой стороны, ему не нравилось, что честность этой прелестной девушки оказалась только лицемерием, которое мадемуазель Меркантур скрывала под добродетельной внешностью, и хотя он не имел никаких прав на неё, ему хотелось упрекнуть девушку за обман.

Это был серьёзный симптом, и если бы Дарки потрудился не предвзято проанализировать свои ощущения, он осознал бы, что его сердце было покорено более серьёзно, чем он признавался в этом сам себе, и он пал жертвой заболевания под названием любовь.

Гастон думал о том, как развеять свои сомнения, и принялся решать эту задачу, как хорошо воспитанный человек.

– Это фатум, судьба, что вы встретили этого Пребора, – начал Дарки. – Он вышел из клуба, членами которого мы состоим, за полчаса до меня, а живёт он на улице Анжу, на углу с бульваром Осман.

– Верно, я пересекала бульвар Осман, когда он меня увидел, – ответила Берта без запинки. Я старалась разойтись с ним, перешла на другую сторону улицы, но он последовал за мной и стал мне что-то говорить, но я ему не отвечала, а этот нахал не отставал. Улицы были пустынными. Я не труслива и сначала не очень испугалась. Но когда я оказалась наедине с ним на пустынной площади, рядом с церковью Маделен, я, признаюсь, немного потеряла голову от страха и побежала, чтобы выиграть время, на более многолюдную Королевскую улицу. Я хотела попросить защиту у первого же встреченного мной прохожего. Мой преследователь помчался за мной, догнал меня на пересечении с бульваром Малешербе и попытался взять за руку. Если бы я вас не заметила, я полагаю, умерла бы от страха.

Королевская улица

– Пребор вёл себя как неотёсанный грубиян. Завтра я отправлю к нему двух моих друзей.

– Вы не сделаете этого, – настойчиво сказала девушка. – Ещё раз подумайте о скандале, следствием которого явились бы эти ваши действия, в результате которых… все узнают, что я была одна на улице… в такой час. И затем… рисковать вашей жизнью ради меня…! Нет, нет.. Обещайте мне, что вы не сделаете этого.

Её голос дрожал, она сжимала руку Гастона так, как будто пыталась его остановить, помешать ему побежать навстречу опасности.

– Хорошо! – Ответил взволнованный Дарки, – я промолчу, чтобы не компрометировать вас. Если этому человеку удалось вас узнать… что именно вас он встретил… будет довольно подло с его стороны, если он расскажет об этой истории в обществе.

– Тогда, поклянитесь мне, что дуэли не будет, – воскликнула мадемуазель Меркантур. – Вы меня осчастливили и, чтобы вас отблагодарить, я вам расскажу, как получилось, что я оказалась на улице одна в такой поздний час, когда честные женщины обычно спят. Самое время, на самом деле, чтобы приступить к объяснениям, так как Бог знает, что вы должны были подумать обо мне.

– Я думаю, что вы пели на каком-то концерте, – произнёс Дарки невинным голосом, скрывающим, между тем тайный смысл.

Будущий судья говорил, как следователь, который протягивает обвиняемому карту с маршрутом, ведущим его корабль к подводным камням, не отмеченным на ней.

– Если бы я пошла на концерт, – возразила тотчас же девушка, – я была бы в вечернем туалете и не возвращалась бы домой пешком. Я вам собираюсь доверить все мои тайны, – добавила весело мадемуазель Меркантур. – Знайте, что у меня есть сестра… сестра, которая вышла замуж за моряка. Её муж возвращается в Париж через два дня из длительной морской восемнадцатимесячной кампании, а моя сестра сейчас одна и очень больна. Она мне написала письмо и попросила прийти к ней провести вместе вечер в молитвах. Я появилась у неё к десяти часам вечера, и в то время, когда я собралась уходить, её сразил нервный кризис, один из тех, что с ней иногда случаются. Я не могла оставить сестру в таком состоянии и была с ней до тех пор, пока ей не стало лучше. Когда я вышла от неё, было уже два часа ночи. Я не вызвала фиакр… ведь у моей сестры нет слуг, чтобы сделать это… и подумала, что смогу найти фиакр на бульваре. Моя больная сестра живёт на улице Комартан… это в ста шагах от того дома, где я встретила этого человека.

Дарки с большим вниманием слушал этот прерывистый рассказ и находил, что мадемуазель Меркантур слегка оправдывалась, как женщина, понимающая, что совершила ошибку. В период его многочисленных экскурсий к дамам полусвета он с избытком наслушался историй такого рода, поданных с большим самообладанием девушками, которых он мог обвинить в совершенно других, сомнительных выходках, и между нами говоря, небезосновательно. История про больную сестру или кузину в кровати, нуждающаяся в большой и немедленной помощи пользовались в этом кругу большой популярностью

Дарки, однако, воздержался от размышлений вслух по этому поводу, но его молчание было достаточно красноречивым, и девушка не ошиблась, поняв причину этого молчания. Она также замолчала на несколько мгновений, а затем произнесла взволнованным голосом:

– Я прекрасно вижу, что вы мне не верите. Но я не собираюсь оправдываться. Просто я вам я постараюсь доказать, что сказала правду. Мою сестру зовут мадам Крозон. Она проживает на улице Комартан, 112, в четвёртом округе. Я пойду её навестить завтра в три часа дня. Муж сестры приезжает только послезавтра. Если бы он был уже в Париже, я не предложила бы вам такой возможности – представить вас моей сестре, так как месье Крозон ужасно ревнив. Но у моей бедной Матильды есть ещё целый день свободы, и вот, пожалуйста, мы поднимемся к ней вместе с вами. Я ей расскажу в вашем присутствии о моём ночном приключении, и таким образом, я думаю, вы будете уверены, что я ничего не придумала.

Дарки эта речь не до конца убедила в правдивости произошедшего. Он много и долго встречался с дамами полусвета и это общение сделало его подозрительным.