Записки графомана

И вот я вернулся в город, и первое, что сказал Стю: я видел ваш альбом в музыкальном магазине…бла-бла-бла…. немудрено, что вы так популярны….бла-бла-бла… где ты остановился? В отеле, говорю, «Миллион Долларов». Прикинь, по комнате ездит андройд и выметает каждую пылинку с ботинок. Ничего се чудеса. В кровати бухая целочка, которая автоматически делает минет утром, днем и вечером перед сном. Ну а бар внизу есть? И все такое в таком духе.

На углу Лексингтон мы с встретились с парнем лет пятидесяти. По словам Томми, это был некий Уильям Берроуз, «человек без имени и прошлого». Тот самый Берроуз продал нам немного ритуальных грибов Psilócybe semilanceáta. Мы захавали, и я вижу первый глюк: стою на берегу моря, и падальщики трутся подле моих ног, будто бы им тут маслом намазано. Охранники не пускают меня в зрительный зал. Я прыгаю со сцены и со всего размаха вышибаю мозги из этой твари. Твари, которые окружили меня со всех сторон. Я падаю на асфальт, заросший мхом и лишайником, расплескиваюсь, как сгусток березового сока. Асфальт греет. Меня заливают цементом, и кто-то кричит из зала, что хочет попкорна с кока-колой…

Кого-то неожиданно пробирало на «ха-ха», пока камера всё отдалялась, отдалялась, отдалялась, отдал…

Несостоявшийся джентльмен

Далекий треск подгоревшей платы, паленые индейские волосы, жужжание разомкнутых проводов то усиливающихся, то исчезающих, развинчивая по комнате, раскручивая все нужные болтики, взрывает мой мозг изнутри.

– Что с лицом, котик?

Вечно куда-то убегает, и почему-то каждый раз возвращается ко мне. Ставит в неловкое положение.

– Не дёргайся. – Берет початую бутылку водки и выплескивает. – Дезинфекция! Умойся, котик. Приговаривает.

Тонкая граница между сном и явью размывается, оставляя в воздухе красноватую дымку с запахом ацетона. Следующая остановка – меж синюшных ног пропитой лесбиянки из эрогальни мадам Тессо.

И пока она корчится в судорогах под свист кипящего чайника, я создаю декорации для счастливого конца: размазываю помаду по лицу и растягиваю рот в блаженной ухмылке.

Вероломный кайфолом

Меня выпустили раньше, чем я потерял интерес к окружающему. Двери захлопнулись, и я оказался на улице, один, без гроша в кармане, с продольным швом на затылке – знак того, что надо мной поработали хорошенько. Макмерфи стоял у окна и махал рукой. Ему хотелось бы быть на моем месте. Факт стопроцентный. Он так сконфужен, что даже не спустился пожать руку на прощанье. Я же, в свою очередь, не заставил себя долго ждать и словил попутку до Мидлтауна, а там уже пересел на паром до Санта-Фэ. Я был до того возбужден, что после столь утомительной пешей прогулки я рвался в бой, словно молодой артиллерист в окопе под огнём; я ерзал и стонал от безделья. Не мог усидеть на месте и смеялся без причины каждый раз, как мысль заводила меня обратно в отделение. И вот уже я разливаю бурбон по стаканам и произношу молитву, перетасовывая при этом карты, лапая молоденькую кисулю и мастерски закручивая самый здоровенный косяк в истории человечества.

Монотонное

Замусоленная вытяжка

Жизнь, кажется, началась ровно в тот момент, когда я потерял к ней всякий интерес. Сейчас всё будет хорошечно! Будет в порядочке! Доктор отбивает на солнце мои окровавленные внутренности. Точит напильник и водит им по безоружной плоти, обрамленной язвами и ожогами. Лучше ввести обезболивание, вам так не кажется, док? говорю я, с трудом сдерживая нервный смех. Принесите наркотики, сестра! Они во втором боксе в банке слева! командует тот и мечтательно отходит к окну; включает радио. Кнопка звонко отщелкивает. Ловись, рыбка, большая и маленькая, ловись, приговаривает он.

Достает спиннинг и закидывает за воротник.

Регулярный параноик

Прохожие на улицах вели себя сдержанно и даже слегка побаивались меня. Таким макаром я добрался до таксофона, но у меня не оказалось мелочи. Тогда я нырнул в оживленный поток на углу Лексингтон-авеню и Сто двадцатой. Никто меня не преследовал, я встал у местного гей-клуба и через витрины наблюдал за прохожими. Некоторые из них были похожи на следопытов. Например, тот мужичок с мультяшным гульфиком и собачонкой. Или молокосос в курсантской форме, который подошел стрельнуть сигу. Сбоку у него на ремне болталась фляга – сто пудов не с минеральной водой. Глаза его были зеркальными. Или ещё была шлюха, которая тоже за радость прицепилась и стала домогаться до меня на предмет угостить ее по минимуму выпивкой, забуриться в дешманский мотель, а дальше дело за ней. Денег у меня с собой не было. Вернее, я точно этого не знал, так как опасался наткнуться на жучок, если полезу в бумажник. Они не должны прознать, что я их раскусил, пусть лучше думают, что я у них на крючке.

Я ей выдал всё как есть, прямо в лоб. Этой злобной шлюхе. На этот раз она меня не одурачила ни на секунду. Я знал, что схватился за раскаленную кочергу и её надо бросить, бросить раньше, чем она спалит мне руку… я остановился у придорожного кафе выпить бутылку пива – ту, о которой я подумывал с самого начала… только теперь она была мне ещё нужнее… чтобы избавиться от кисловатого привкуса, что преследовал меня. Будто-то бы шел за мной по пятам, ни на секунду меня не отпуская. Я не хотел ехать в офис и заскочил в кегельбан, катнуть несколько шаров, размять мышцы, чтобы хоть на время отвлечься от своих мыслей. Обедать мне не хотелось, в кино не тянуло, так что на обратном пути я поехал домой, поставил машину в гараж и поднялся к себе. Вскоре пошел дождь, и я смотрел, как темнеет на улице, не включая свет. Это мне тоже не помогло. Меня внутри словно перекрутило, и я всё ещё держался за эту раскаленную кочергу… и тут вдруг до меня дошло, что я так от нее и не отделался… что крючок, которым она меня подцепила, был слишком прочным… что между нами ещё не всё было кончено, всё только начиналось… так что когда в 8 часов позвонят в дверь, я, даже не задумываясь, пойму кто это, словно ничего не было в мире более естественного…

Монотонное семяизвержение

Тихий прибрежный штиль запутался в волосах моих яиц. Продувает, только в путь. Какая-то мексиканка щекочет волоски язычком – видать знает, как мне угодить. Стопроцентное попадание! думаю я про себя, когда та встает на четвереньки и принюхивается к моему приятелю, который уже шурует во всю прыть у неё во рту. Вздрагивая от радости. Кто-то переключил канал по радио. Стакан с пивом свалился на прибрежный песок, засасывающий меня в своё монотонное семяизвержение.

− Ну что, ты уже собрал вещички? Да, говорю, всё, говорю, в полном боекомплекте. Стелла ходит взад-перед, мозоля глаза, капая на мозги вопросом: эй, ну что, собрал вещички? Ну что, вещички собрал-то? На пике нервных окончаний голос её звучит угрожающе… Нет, всё, хватит! Не бывать больше этому! Колян тут как тут подоспел как всегда вовремя. Не хочешь? протягивает мне своё пойло. Это уже пятый, говорю, мне ещё в метро ехать. Так может тебе и не стоит, братишка? Я имею в виду, что тебе всё равно такое не осилить… вернешься, рано или поздно вернешься. Одним днем меньше, больше… какая к черту разница? Какое к черту твоё дело, говорю, правильно? Правильно, говорит Стелла. А сама причмокивает в поисках лаве, которые по сей день сами опускались ей на распростертую ладонь и смывались в большинстве случаев благополучно в канализацию. Нет, говорю, на этот раз всё очень серьезно. Больше вы меня навряд ли увидите!

Когда-нибудь всё возвращается к отправной точке, в то место, откуда берет начало. В ванной я обнаружил грязные ботинки. И не смытое дерьмо в толчке. Колян – весь в ссадинах и синяках, грязный и неряшливый − валялся на коврике подле умывальника. На коповском мандраже он тут же вскочил, как услышал щелчок дверного замка. Моему удивлению не было бы предела, если бы Колян, как ни в чём ни бывало, затянул старую песню «о том, о сем»… ну нет же, он тут же присел на карачки и стал обнюхивать меня с ног до головы. В мозг Коляну вмонтировали мини-передатчик, глаза же – служат объективами. Он записывает информацию на пленку, которую напрямую качают свиньи, сидя у себя в потных офисах, очкарики во фраках пентакля, наркоторговцы и правительственные манипуляторы. Транслирует на миллиард маленьких экранчиков, стереодинамиков, подключенных к всемирному подсматривающему оку. Нет ли за мной хвоста? спросил он, не на шутку остерегаясь копов.

За дверью послышался свинячий писк,

он становился всё непереносимее с каждой секундой, пока не зациклился.

Стелла подошла открыть.

Ставлю холодную бутылку пива на раскаленный асфальт, коп подходит незаметно, не снимая очков… он мочится прямо на пол моей ванной комнаты.

− Смотрел мультфильм про Микки-Мауса? спрашивает незнакомый голос. Знаешь какой сегодня день? спрашивает голос где-то на задворках моей черепной коробки. Среда, говорит, а в среду может случиться всё что угодно!

Коридорный тронул меня за плечо. В метро в час-пик не продохнуть, говорит. Особенно после взрыва чертовой бомбы. Чего стоит взять и расслабиться, отдаться захватившему тебя потоку и поплыть в страну грез. Примешь красную таблетку – телепортнешься в новое измерение, синюю – очнешься в метро в час-пик с замиранием сердца. Растоптанный толпой китаезов в собственной ванной комнате. Тебе чего, спрашиваю я. Мальчишка тянет мне трубу. Вас к телефону, говорит. А сам лыбится как заведенный зверёк; рыщет в ногах залетных пассажиров и собирает мелочь, ползая на четвереньках.

− Вас к телефону, мистер Арчер. Спасибо, киса. Сделай два американо, киса.

В кабинет завалилась шлюха и плюхнулась в кресло для посетителей. Мой Лешенька пропал, будто сквозь землю провалился. А я-то чем могу вам помочь, мисс…? Для вас просто Стелла, говорит, потирая нос кокосом. Лешенька пропал, будто сквозь землю провалился, растворился, словно пердёж в воздухе, понимаете, о чем я? Детектив доверительно кивнул и взялся за калькулятор. Лешенька был местным шалопаем; копы называют подобного рода контингент бродячими псами, что спят ночью на улицах, в парке или на привокзальной площади. Несколько дней назад откинулся с психушки для особо буйных. Имел связь с некоторым мистером Макмёри или Макмёрфи (следствие пока не установило), который проходил по делу о карибской контрабанде. Ничего противозаконного он не совершал, кроме того, что подпизживал бухло в магазине через дорогу. За что и загремел.

В дверь постучали. Детектив схватился за револьвер и сделал предупредительный выстрел. Шлюха не промах, тоже встрепенулась и сныкалась под стол. Войдите. А, это ты, Чарли. Мисс Стелла, познакомьтесь, это Чарли Дэвис, мой ассистент – он будет заниматься лично вами. Может быть у вас есть ещё что нам сообщить? Шлюха уже вовсю делала Арчеру минет. Сбегай в ларек за сигаретами, Чарли, приказал он. Чарли парень не промах, пристроился сзади. Когда телефон зазвонил, Арчер успел кончить и тут же схватился за нейлоновую трубку дрожащей рукой, чудом успев на последнем гудке. Привет, а ты когда-нибудь смотрел мультфильм про Микки-Мауса? Знаешь, какой сегодня день? Да, сказал детектив, знаю. Сегодня среда, а в среду может случиться всё что угодно!

Безудержное веселье

− Когда ты напиваешься, то становишься похож на женоненавистника!

Стю с яростной жестокостью пиздил какую-то карлицу, которая привязалась к нам на углу Сто двадцатой и хотела всего лишь сделать кому-нибудь минет за пять баксов.

− Черт, блядь! Большого Стэна в сию же секунду вывернуло на испещренную сигаретными ожогами рубашку.

− Эй, братан, остынь, ты всю печенку ей отобьешь. Стю же не слушал; его раздирало на части. Он схватил её сумочку и стал вытряхивать всё содержимое, трясясь в конвульсиях, как ненормальный. Ей богу, остынь. Остынь, братишка.

− Эта шлюха полюбас стравит нас свинопасам… у неё тут целая горсть этих маленьких жучков, целая горсть этой хуйни, вы только гляньте! Ебанная сука! Мы в полной жопе теперь из-за этой потаскухи. Черт бы вас всех подрал!… Пора сматываться. Стэна рвало в классический аквариум, стоявший возле телефонной будки. Я вызову такси. Да, давай вызывай это гребанное такси! А что? Что в этом плохого, дружище? Что плохого в этом гребанном такси, а? Стю видимо не на шутку разозлился, когда я спросил про гребанное такси. Этот сукин сын, как пить дать, попросит у тебя чаевые − это раз. Все, включая меня, дружно закивали. И Стю продолжал. Он полюбас повезет тебя через весь город, чтобы ненароком угодить в гребанную пробку, чтобы на счетчике накапало побольше лаве. Это два. Ага. Ага. Братишка. И молись, чтобы он не оказался гребанным копом, когда ты будешь просовывать ему меченные баксы. Это три.

Шлюха вскочила под шумок и

помчалась,

постепенно стираясь из виду,

из нашей памяти,

не имеющей ничего общего с этим местом,

с этой улицей и этим миром,

поселившимся в наших черепных коробках и

не в силах оттуда выбраться.

Бескрайний импотент

Милый, можешь пока посмотреть телек или косячок скрутить. Нет, говорю, может позже. Я был так взволнован, что не смог бы и задницу подтереть как следует. Завернуть косячок было для меня чем-то сверхсложным, как, например, пройтись по канату с завязанными глазами. Я чувствовал себя циркачом, не в силах выполнить самый простой трюк. Так я был напуган.

Шлюха − её звали Стелла − что-то добавила в кофе и зачесала языком «о том, о сём». У меня, знаешь ли, большие проблемы, крошка, у меня хуй не стоит, говорю. Это ничего страшного, говорит она, и сама пялится на «лежака», что исподволь заглядывается и на неё тоже и чуть ли дар речи не теряет, как её начинает разносить на «ха-ха». Давай посмотрим другую передачу, предлагет она. Не дождавшись моей реакции, переключает. Обвал снега в Гватемале продолжает набирать новые жертвы. Один человек погиб в результате природных катаклизмов. Кто следующий − делаете ставки на сайте три даблъю дефис даблъю точка дефис точка су. Или звоните нам на мобильный… Стелла тянется к телефону и тут же набирает номер… тебе, надеюсь, не надо рано вставать, спрашивает она в трубку, а сама пялится на моего приятеля, болтающегося беспомощно между ног. Нет, говорю, не надо. Я просто спросила, говорит, потому что мне кажется, что ты именно тот, с кем я действительно могу поговорить… а то, говорит, сегодня вечером я чувствую… я чувствую, что могу сорваться, я чувствую, что здесь произойдет что-то невероятное… я чувствую себя такой возбужденной, вууух! Ты молодец, что пришел, говорит и не верит в свои слова, будто не ей самой они были только что произнесены. Я пока пойду приму душ, а ты не скучай и скури всё-таки косячок, я настаиваю, говорит она и заговорщически подмигивает. Конечно, да, говорю, душ, вероятно, пойдет на пользу, если у тебя был трудный день. Она пощекотала мне подбородок, пожамкала моего приятеля, как бы на прощанье. Ты молодец, всё понимаешь, говорит и удаляется. С ней удалилась и комната, в которой я находился, кровать, на которой я сидел, телек, который я смотрел, и шахматная доска с разбросанными на ней резинками и стимуляторами реакции. Всё исчезло, будто бы и не бывало вовсе. Будто бы и не снилось никогда.

Сучий сок

− Давайте-ка, ребята, поднажмём! Давайте! У нас мало времени! Стю ждал, пока мы начнём грузить ящики с пивом и соски в его мега-габаритный фургончик. Смотри, не пророни вот этот экземпляр! приговаривал он, когда очередь дошла до его суперпрофессионального спиннинга. Осторожней, осторожней, мать вашу, это ж, блядь, трофей, а не бутафория! Оленьи рога мы погрузили в самую последнюю очередь, чтобы повесить над входом в лагерь как устрашающий реквизит; точно пулемет, Стю выдавал сверхценные идеи одну за другой, очевидно считая себя нашим духовным лидером. Бьюсь об заклад, при нем всегда был его Ремингтон с оптическим прицелом. С ним в обнимку он спал, ел, держа палец у курка, а когда принимал душ, то ставил его рядом со шторкой.

− На всё про всё у нас три минуты, взбудоражился он, когда понял, что в жизни мало прикола, эй бля, какого черта, где мои сигариллы? Ричмонд Вирджиния. Кто мне скажет на милость? Нам оставалось только пожать плечами. Не знаю, братишка, может выпали где по дороге? Стэн тихонько постанывал, и его потряхивало, точно в судороге. Стю был явно не доволен таким исходом событий. Этот ублюдок что, нажрался ещё до того как мы успели тронуться?

Черный кот перебежал дорогу

и я увидел её

она шла мне навстречу

в облегающем платье

волосы её лоснились в солнечных лучах

то было явление

лишь отчасти сопряженное с действительностью

Стелла приперлась со спиногрызом в котомке, тем самым застав нас врасплох. А это ещё кто? спросил Стю. Я бы быстренько притерся к соске, время от времени кровоточащей агушей, и заливаясь от смеха, как самый обыкновенный младенец, заснул у неё на руках.

− И где же канарейка? Откуда ты знаешь? Знаю что? Так ты не знаешь, говорит Колян. Тогда идем.... Я покажу тебе канарейку. Сюрприз услышать, что в моём доме поет женщина, да? Ага. Настоящий сюрприз. Стелла, ты в приличном виде? Я? Стелла встала на четвереньки лицом к стене. Колян подошел и начал обнюхивать, засовывая нос прямо в её растопыренную мокрощелку.

Я присосался к невредимой шее, как вампир из готического романа. Её губы, словно рыбьи, раскрылись и, удивленно глядя на меня, задвигались, внимая всем моим ласкам. Но потом в один момент губы эти похолодели, словно стальные; ручонки, до того нежно поглаживающие моего приятеля по головке, сжались со страшной силой, будто тиски. С этого момента я понял, что попался на крючок. Ещё через какое-то мгновение она ни с того ни с сего разрыдалась, впрыгнула мне на плечи и, устроившись там поудобнее, свесила ножки как маленькая девочка, в такт ими побалтывая из стороны в сторону. Прячась от всего мира за промокшей тканью мужского трико.

Я знал, что все его планы и мечты погибнут из-за неё. Я знал, что Колян ничего не сможет с ней сделать, я знал, что ему не хватит сил вышвырнуть её. Я знал, что должен избавиться от неё раньше, чем она начнет выуживать.

Стелла, позвал я, тихонько поднимаясь по лестнице, ты в приличном виде? Я? Стелла стояла спиной ко мне перед зеркалом, наводила марафет и поглаживала изредка свою киску. Когда же она увидела, что вошел я, у неё там что-то так зачесалось. Я хочу, чтобы ты сейчас же собирала вещички… мы сваливаем! Она будто бы и не обратила на мои слова никакого внимания; стоит и поглаживает свою пизденку, поглядывая на меня через зеркало. Точнее ты сваливаешь. Правда? Да, говорю, это так. Ты со мной так не сделаешь… лишь проговорила она, отдаваясь моему страстному поцелую. Ещё как сделаю, приговаривал я, пока она стонала, а я тужился изо всех сил, чтобы кончить. Кишка тонка, приговаривала она. Кишка, бля, у тебя слишком тонка. Словно в кошмарном сне, я схватил пульт от телевизора и ударил её по голове. Не ожидав подобного развития событий, она вскочила, словно гиена, и впала в позу, готовая в любой момент на меня наброситься. Мне пришлось действовать быстро и наугад. Пульт от телевизора, который я сжимал всё это время с яростной силой, отрикошетив от стены, распался на микромолекулы и взмыл в воздух. Так что я уже не мог его контролировать.

Калейдоскопический выкидыш

− Скучный мир, что в нем хорошего? Колян всегда был из тех самых защитников мирских благ. Он считал, что этот мир стоит того чтобы в нем жить, жить по-настоящему, без оглядки на будущее и прошлое, проходящее и постоянное, без оглядки на себя и других… моему удивлению не было бы предела, если бы Колян, как ни в чём ни бывало, затянул старую песню «о том, о сем»… или же присел на карачки на коповском мандраже и стал обнюхивать меня с ног до головы… Теперь он лежал мертвым грузом там – в ванне, до краёв затопленной собачьим жиром. Типичное самоубийство, задвинутое под несчастный случай, − любимое лакомство копов, которые уже на подходе. Я перекрыл воду и слил остатки в канализацию вместе с электробритвой, которая будто бы растаяла от напряжения. Его труп очень скоро начнёт разлагаться, подумалось мне. Пойду, поищу его парадный костюм.

*******

Это же надо было так облажаться! Не заметив того, я оказался в лужице блевотины. Сорок новеньких блестящих лавочек, не изгаженных и даже уже успевших высохнуть после дождя. Даже смешно! А я-то решил, что мне начало везти по-крупному. Я был уверен в том, что ухватил удачу за хвост, что я на чертовом гребне волны, я был уверен в том, что всё, что я делаю или сделаю, − божественный промысел. Я был уверен в том, что ангелы позаботятся обо мне, что бы ни случилось… что я неприкосновенен. Я был уверен…

Стая ворон, взмывшая в небо, оскорбляла меня самыми блядскими словами, пока не скрылась из виду. Прохожие в парке хмуро косились на меня так, будто каждому из них я проиграл в карты кругленькую сумму. Я встал и начал кланяться каждому. Приговаривая: чего изволите, мадам? Женщинам особенно нравилось. Может куннилингус? А, мисс? С теми, кто с кавалерами, я заигрывал и давал прикурить, или как фокусник выхватывал из тайного кармана по леденцу. Возвращаться никак не хотелось. В ванной по-прежнему остывал жмур, требующий особого внимания. Стелла спала очень крепко, почти не дыша. У неё жар. Рано или поздно Колян начнет распадаться. От вони соседи повыпрыгивают из окон. Они будут долго и настойчиво тарабанить в дверь, и тогда Стелла проснется. Ей придется подойти открыть. Тут-то они и заметят её болезненный вид и станут настаивать на том, чтобы немедленно её осмотреть. Потом же, когда одному из них приспичит срочно помочиться, он обнаружит Коляна, принимающего душ в парадном костюме. Копу сообщат по внутренней связи, что в доме таком-то таком-то произошло жестокое блядское убийство. А тут я, тут как тут, с вывернутыми наружу карманами; копы начнут меня обхаживать и выуживать информацию − то самое, что они любят больше всего.

Венерический авантюрист

Чтобы окончательно не сбрендить, мне требовалось как-то проявить себя. Пусть сама судьба меня испытает, пусть сама действительность укажет мне путь. Если мне и суждено что-то хорошее в этой жизни, то так тому и быть, если же суждено сгинуть с лица земли никем, и ничем при этом не запомниться, подобно миллиону пузырьков света и пыли, подымающихся от шоссе в жаркий полдень… то пусть так, я возражать не стану.

− У меня был друг, говорю я негритянке с букетом венеры по имени Кэсс, которая в этот момент мне смачно отсасывала. Его преследовала неотступная мечта вернуться в материнское лоно… Я раздвигаю заросли густого кустарника, сидя на карачках, и однажды мечта осуществилась. Всё хорошо, говорит Кэсс, всё хорошо. Иди ко мне, мой мальчик.

Раздался стук в дверь, выпадение пуповины, и Кэсс подошла открыть. В комнате тут же оказалось с десяток оголтелых спиногрызов, и каждый из них яростно требовал в рот соску, кровоточащую агушей, cнова и снова, не в силах остановиться. Каждый в своих внутренностях. Слышали когда-нибудь как вопиют уста? Я годами слышал. Свои. Я не хотел домой, никого не хотел видеть, мне нужно было исчезнуть на пару дней. Лечь на дно. Затеряться среди людей пропащих, безумных, проклятых. Они − реальность мира, и я горжусь, что я с ними. Идите, проваливайте отсюда. Поиграйте в пейнтбол. Поиграете со своими пиписьками. Наигравшись с писькой Кэсс, я решил дать своему приятелю с ней познакомиться. Истекающая соком пелена мне тут же приоткрылась, всепоглощающе забирая меня, словно засасывая во внутрь, в бездонный бак, и я сорвался с обрыва. В кипящую лаву срывался я снова и снова. Утопая в её менструальной шахте. Потный и изнеможенный, я, словно умытый плодными водами и первородной смазкой, смеюсь, смотря в глаза смерти. Бесконечной и растягивающейся всё шире и шире в довольной ухмылке. И яркая вспышка света проникает сквозь кровоток ко всем моим членам и внутренним органам… от такого же безграничного и безудержного веселья, которое после того благодатного дня, и я уверен в этом точно, мне уже не испытать никогда. Даже близко не приблизиться.

Полнейший отрыв

Мне бы только кончить, детка. Я почти на подходе. Правда? спрашивает Стелла. Конечно правда, говорю. И тут я не лукавил. Обычно стопроцентную истину чувствуешь за версту. А наглую и лживую выдумку понимаешь с полуслова. Стелла делала мне минет, когда кто-то пристроился к ней сзади. Дело шло к утру. И вроде бы тени на стене заиграли новыми красками. Алый и туманный рассвет отражался в зеркале. В нем проступали четких три силуэта. Какая-то мохнатка села мне на лицо своей сварливой пиздёнкой, и мне пришлось лобзать её до тех пор, пока та не засосала меня внутрь, в бездонный колодец, в свое беспробудное и бесконечное нутро. Я не видел света, не видел тени, не видел вообще ничего, что обычно можно увидеть в нашем привычном мире.

Да благословит господь землю обетованную! Да благословит пизду бескрайнюю и туманную. Благословит сучий сок, льющийся в стаканы из-под красного вина. Благословит господь землю, населенную всякой богоугодной тварью. Свидетелями, саентологами и политиками. Аминь. Аминь три раза. Аминь. По радио подошла к концу церковная утренняя передача. Ту жидкость, словно святую воду и воистину священный напиток, испил я сполна. Наглотался надолго и по самые не балуй, да так, что пришлось вызвать врача на дом, делать искусственное дыхание. Сестра, вдох. Молоденькая медсестричка подошла вплотную и, сдернув с меня штаны, произвела внутримышечную инъекцию. Ещё разок. Доктор Кёрви старался помочь ей, но она до того была нерасторопна, ещё настолько юна и невинна, что не целовалась, наверное, ни разу с парнями. Она не почувствовала, как мой приятель подал голос. А теперь раздвинь ножки пошире. Да, красотуля, писька у тебя что надо. Можешь ею гордиться. Юная пилотка сработала четко и своевременно. Теперь отсасывай. Отсасывай! ВСЁ ДО ПОСЛЕДНЕЙ КАПЛИ ОТСАСЫВАЙ! Доктор забегал по комнате как заведенный зверёк, аплодируя самому себе.