Записки графомана

Воин не один в поле.

Это просто ветер шумит в ветвях деревьев Мидлтауна.

Продавец свадебных люстр

Эдди был хорошим мальчиком, и мама его, в принципе, всегда хвалила – за исключением тех случаев, когда тот собирал грибы на поляне и возвращался домой поздно ночью. Эдди продавал товары и делал это неплохо. Менеджер и тот был всегда им доволен, а то и разрешал вместе с ним постоять в курилке и потолковать о работе.

Когда я пришел устраиваться по армейской квоте в салон свадебных люстр, Эдди приставили ко мне как человека, который «введет меня в курс всех дел, касающихся продажи свадебных люстр». Тот встал в стойку передо мной, как принимающий игрок, и говорит:

– Давай, эт самое, – говорит, – продай мне вот эту ручку. – Классический пример в подобных случаях.

– Свадебные люстры – это которые вешают на свадебных церемониях? – спрашиваю.

Эдди брезгливо меня оглядел с головы до пят, и мне показалось, он даже мысленно меня возненавидел до такой степени, что это не лишило его капли удовольствия.

– Помимо свадебных церемоний их ещё много где используют. Например, в дамских уборных, – сказал он и неловко поморщился.

Эдди был славным малым, и в его силах было впихнуть все что угодно, особенно свадебные люстры. Не говоря уже о шариковой ручке. Тем более они оснащены новомодными записывающими устройствами и видеорегистраторами. Эдди на одном дыхании рассказал мне всё о положительных нюансах приобретения и использования свадебных люстр и даже предложил быстро оформить кредит. Что не могло не привести меня в восхищение.

– Отличная работа, я берусь, – говорю.

Эдди ухмыльнулся самым мерзким образом и прошел наскоро в кладовую. Вместо него вышел управляющий и предложил мне выпить с ним кофе. «Как ваше ничего?» и всё в таком духе. И так мы просидели, пролистывая каталог свадебных люстр, наверно, минут тридцать. Потом, как гром среди ясного неба, появляется банковский душеприказчик и просит подойти, размахивает чеком, который, кажется, должен подписать управляющий. Неужели они хотят взять с меня деньги за выпитый кофе, подумал я, и непринужденно направился к кассе.

– Подпишите здесь. – Эдди уже не такой любезный. В устах его яд, и он распространяется по всему торговому залу. Он ликующе указывает мне место, где я пропустил поставить подпись.

– Какого хрена я должен покупать вашу люстру? – спрашиваю я и будто загипнотизированный сдираю со стола треклятый листок и разрываю его на две части. Эдди негодующе топчется на месте, так и норовит выполнить прыжок. Менеджер просто в ахуе, берет и закуривает, да так закуривает, будто это его последняя сигарета, а в руках у меня пушка и нацелена она на него.

– Вы можете не подписывать этот договор, – пространно тарабанит себе под нос управляющий, – это всё равно просто формальность. Мы пришлем люстру к вам с водителем. У него на руках будут все квитанции.

Эдди непринужденно пропустил кучу чеков через кассовый аппарат, который был настолько старым и медлительным, что казалось, работает из последних сил и вот-вот задымится или сразу взорвется.

За что боролся, на то и напоролся

Первый рабочий день я внимательно слушал и записывал то, что наговаривал доктор Кёрви в микрофон, подключенный к записывающему устройству. На следующий день, прослушав записанную мной лекцию, я испытал ужас от открытия, которое меня посетило. Вместо воска доктор притащил в мешке выкопанный на кладбище труп и, пытаясь вдохнуть в него жизнь, всю ночь проблевал в толчке, а весь следующий день просидел над старинными фолиантами. Но все тщетно. Труп остался лежать трупом.

Так продолжалось с неделю. В воскресенье доктор Кёрви не сомкнул глаз и, приняв изрядную дозу какой-то жидкости, призванной стимулировать его мыслительные процессы, ходил из угла в угол всё то время, пока его не поразил разряд спокойствия и умиротворения. Дело было сделано в его коварном мозгу – и теперь только оставалось воплотить его в реальность. Он поднял меня среди ночи, и мы принялись за работу; уже к рассвету тело мертвеца подало первые признаки жизни, и доктор, подойдя к открытому настежь окну, подозвал разносчика молока, чтобы тот поднялся.

На кровать ко мне садится – черный человек,

черный человек,

черный человек.

Спать не дает мне всю ночь – черный человек

черный человек,

черный человек.

Неисправимый оптимист

Размахивая флажком, я шел вперед, туда, где меня ждала работа, а с губ рвалось обещание воспитать еще более верных граждан, вырастить из них морских свинок – если это пойдет на пользу нашей славной республике! Дайте мне ружье и покажите мишень! Я докажу, какой я патриот. Россия – та, что для патриотов, – иди вперед! Свобода или смерть! А какая разница? Одна нация, нерушимая, etc. Преданность закону стопроцентная, честолюбие безграничное, прошлое безупречное, энергия бьёт ключом, будущее нерушимое. Никаких болезней, зависимостей, комплексов, пороков. Готов работать, согнувшись в три погибели, не видя ничего вокруг, стоять в строю, салютовать флагу и даже доносить на ближнего своего. Все, чего я прошу, мистер, – это дать мне шанс.

– Слишком поздно! – звучит голос из темноты.

– Поздно? Но почему?

– А вот потому! Знай, что перед тобой 146 804 493 человека, все как один впавшие в оцепенение каталептики, и все на сто процентов сработаны из чистой стали; каждая кандидатура одобрена Советом по здравоохранению, Патриархом, Дочерьми Партии, Русичами и национальной идеологией.

– Дайте мне ружье! Дайте ружье, и я разнесу себе череп! Такой позор!

Позор действительно непереносимый. Хуже того, это самое настоящее узаконенное дерьмо.

– Пошли вы к черту! – салютую я. – Я знаю свои права!

Теория будущего

Коварный план доктора Кёрви навряд ли когда-нибудь осуществился бы без моей помощи. Теперь я понимаю это как никогда четко и ясно, будто бы мозаика, до того лениво собирающаяся и выстраивающаяся во что-то нелогичное и уродское, наконец сложилась в стройную картинку. Я вынужден был пойти так далеко, что сочинил план нелепейших оправданий и гнул несгибаемую линию защиты, как если бы представал перед великим судом, не имея права на адвоката. Всё дело в том, что те рвения, к которым я был склонен когда-то: покинуть эту нищую страну, найти дело по душе и предаться забвению где-нибудь на тихом побережье – весь этот юношеский максимализм заключался в одном – мечтать изо дня в день о том, как я, беспечный, передвигаюсь в кабриолете по пустынной трассе с охапкой денег: в лицо со страшной силой дует соленый бриз, а на соседнем сиденье лежит чемоданчик с медикаментами и всевозможными наркотиками, да ещё и пишущая машинка в багажнике… Какой же всё-таки это вздор, учитывая, что на дворе 21 век, и нет таких дорог, которые могли бы быть сегодня пустынными, нет больше необитаемых островов, и не имеет никакого смысла пользоваться старинной пишущей машинкой, в мире-то высоких технологий! Да это и впрямь можно назвать мазохизмом. Как хорошо, что я отказался от этих дурацких мечтаний, которые только мешали мне принять человеческий облик. Теперь же я сознательно отворачиваюсь от прошлого, настоящего и не имею никакого интереса к будущему. Теперь я не намерен чего-то желать и кому-то что-то доказывать. Я чистый лист, без прошлого и будущего. Без обязательств и принципов. И только в таком состоянии я могу осуществить то, что мне предначертано. Ни доктор Кёрви, каким бы одержимым он ни был, ни кто-либо ещё. А – я! Именно я. Когда-нибудь люди перестанут читать книги. В них больше не будет надобности, ведь будет только одна книга – Библия. На ней сойдутся кресты всего мироздания. Полчища зомби станут беспрепятственно расхаживать по улицам, подкрепляться в придорожных бистро и совершать покупки в магазинах спортивных товаров. Виртуальность станет неотъемлемой частью жизни. Вместо кино или библиотеки потоки зомби устремятся в супермаркеты за абонементом в тренажерные залы. В таком случае я готов посадить себя на цепь, запереть под дюжиной замков и забить фанерой все окна. Я готов исполнить свой долг и оставить последний отпечаток сознательного хомоподобного прямоходящего существа на закате рода человеческого, пусть и впустую, но потратить время, отведенное мне. Потратить его без остатка.

Permanent

Автоматический фокусник

В то время я имел привычку носить остановившиеся часы, которые до дури натирали мне руку.

Бывало, ко мне подойдет на улице какой-нибудь бродячий пёс и спросит: «Сколько время, браток?». Я долго всматриваюсь в циферблат, стрелки которого, окостенелые и мертвецки тихие, начинали вдруг двигаться.

Бродячий пёс весь во внимание, ему срочно нужно отлить: «Ну, что там, сколько натикало, а?» – пытается он заглянуть мне за спину.

Я отвернулся и продолжаю всматриваться в циферблат.

У нас своя атмосфера

«Речь пойдет о классическом герое дикого запада с парой потертых кольтов наготове и жуткой паранойей в печенках».

Вынужденная и систематическая легкость бытия, когда бытие, его суть, уже идет в комплекте с черепной коробкой. События, так или иначе, складываются так, что все козыри сдаются в начале; потом либо пан, что говорится, либо пропал. Та карта, которая сознательно выбрана и взята в руки… всё дело в том, что такой карты здесь нет. Поэтому нет возможности выбраться. Поэтому действовать можно лишь одним из двух предложенных ниже способов.

Первый – это побег. Что является изначально предприятием повышенной сложности и опасности. На вышках полно assassins с винтовками, и каждый из них готов выстрелить точно в лодыжку… оснащенные суперсовременными прицелами, они, каждый, ежедневно тренируются на земляных крысах, которых здесь пруд пруди, и выпрыгивают они из-под земли, точно кролики на ярмарочном аттракционе. Впереди за укреплением минное поле и растяжки с колючей проволокой. А потом стена, серая и беспросветная, и кажется, что протяженность ее приближена к бесконечности. За этой стеной несколько минных полей… и таких же серых и беспросветных стен, перегородок с колючей проволокой, оснащенных сверхчувствительными лазерами.

Второй способ – это сон. Сон здесь может быть сколь угодно долгим, и чем он продолжительней, тем мучительней потом пробуждение. События смешиваются и слипаются в холодный кусок овсянки, что ты ежедневно вынужден получать по пробуждению. Люди с подносами томятся в очередях, в чертовой жаре, под пристальными взорами санитаров, вооруженных суперскоростными устройствами погружения в гипнотический транс, здесь – гипноконтроль. Всё, что происходит во сне, может быть при желании сконструировано и запрограммировано заранее. Спящие тела здесь помещают в специальные капсулы, наполненные жидким азотом под давлением. «Мир, происходящий внутри черепной коробки, всегда остается внутри черепной коробки». По этой причине многие только очнувшиеся испытывают адские головные боли и колики в желудке. Они несутся как ужаленные в сортиры через скотный двор, по колено в грязи и крысином помете. В лучших случаях приходится отстоять 10-15 минутную очередь. Босиком и с голым задом, на тропинке, загаженной слизняками, просачивающимися сквозь пальцы.

Козырная монашка

Ещё какое-то время Стелла приходила навещать меня каждый день. Но после того как я проиграл за карточным столом все деньги мистеру Макмерфи, которого воротило от пропаганды здорового образа жизни, и был он, что называется, «всегда за любой движ», она вдруг резко потеряла ко мне всякий интерес.

По его настоянию даже установили цветной телевизор в комнате для карт и курения. Эй, сестричка-медсестричка, Макмерфи подозвал к нашему столу молоденькую санитарку и заказал кофе. И пошевеливайся, причмокнув, сказал он. Разливает по тяжелым свинцовым стаканам, и пар заструился в наши ноздри, так что мы, одурманенные, завизжали во все глотки. Телевизор рычит посреди ночного, покрытого колодой карт столика. А ну-ка все заткнулись. Вилли подал голос откуда-то из темноты. По радио передавали прогноз погоды, а мы смотрели чемпионат. А какого хрена? Макмерфи подсадил нас на бейсбол, и с недавних пор я так увлекся, что начал собирать наклейки с игроками национальной лиги. Вот это я понимаю, приложился, да ребята? Макмерфи владел будто бы магией убеждения, и все разом закивали. Да, точняк, Мак. Угораздило же его. Макмерфи только замычал и бросил горсть попкорна в телеящик. Да, дело говоришь, вождь. Здорово приложился. Ты и не на такое способен. Да…и даже не думай отнекиваться, вождь. Ты вон какой здоровый, прямо скала. Правильно, ребята? Карты сливались с табачным дымом. Ещё кофе изрядно поднакрыло. Лица расплылись в одну сплошную какофонию. По радио передавали бейсбол. Мы сидели за ночным, с торшером, столиком, устланным колодой карт, и смотрели сквозь туман прогноз погоды по телеящику…

Мак явно был самым нормальным. Многие же из нас не знали разницы между тройкой и тузом. Не отличили бы горячее от холодного. Куда уж говорить, остальные попросту не помнили своего имени. А ты как здесь оказался, приятель? Мак, да и все ребята за столом вдруг уставились на меня. Что, язык проглотил? Гляньте, его сейчас вырвет! Да все нормально, братишка. Просто, говорю я, память отшибло, ни черта не вспомню. Мак был первым, с кем я перекинулся словечком. Значит, и то, что было секунду назад, не помнишь? Мак хитро закинул шестерку под стол. Ни черта не помню. Да, занятный случай. Тебе не повезло, братишка. Я бы повесился, если бы забыл, как в первый раз засадил палку своей училке. Даааа… Макмерфи мечтательно протянул, тогда я был в ударе. Та вертелась подо мной, будто вместо хуя у меня там электродрель. Как сейчас вижу, как мокрое пятно расширяется, блестит, и сквозь аромат дешевых духов все отчетливее проступает запах пизды. Матильда – так её звали – треплет моего приятеля по головке, щекочет яйца. Сделав вид, что слегка задумался, Макмерфи скинул ещё одну карту и выкинул стрит. Я не помню, кто я такой, говорю, но как играть в покер я помню. В тот же момент выкладываю фул-хауc…

Деньги на ветер

Я долго бродил бесцельно по улицам. Пока что-то происходило. Внутри.

– Вы доктор, вам виднее.

– Чем-то нездоровым попахивает. – Доктор ходил вокруг да около, дымя французскими сигарами. «Чем-то нездоровым попахивает», – повторял он, каждый раз сбрасывая пепел в фаянсовую пепельницу в форме анаконды.

– Вроде не болит.

Доктор слушает меня стетоскопом и записывает наблюдения в блокнот: «Учащенность пульса, подрагивание конечностей… ничего особенного».

Моё состояние усложнялось тем, что я стал хуже видеть. Всё будто бы погрязло в серой дымке, и я редко различал силуэты собора Парижской Богоматери и Эйфелевой башни.

За спиной завсегдатаи наступают друг другу на плечи в попытках вскарабкаться на стену изобилия, и распутанные оголенные провода щекочут им щеки электричеством.

– Можно ли как-нибудь побыстрее?

И все такое в таком духе.

Мегаломания мессии

В супермаркете я бы снял квартиру. В супермаркете есть любое дерьмо на любой вкус. В супермаркете люди толпятся в очередях, рожают, рождаются, умирают, перерождаются, трахаются, снова рождаются и умирают, думают о супермаркете во сне, мечтают побыстрее вернуться из отпуска и отправиться, наконец, в любимый супермаркет, супермаркет, супермаркет. Там есть тарелки, вилки, резинка на вечер, солнцезащитные очки, которые сейчас на тебе, кстати, они тоже из супермаркета. Ты рожден в эру супермаркета, сынок. И вывертеться никак уже не получится. Хочешь ты этого или нет, но ты живешь, чтобы ходить в супермаркет. Покупать и платить. В супермаркете есть всё, что тебе нужно. Аттракцион и зверинец, очередь и огромная лужа блевотины. Кто-то сожрал черничный пирог прямо на кассе, не дотянул до дома. Бродячие псы столпились у витрин Мегаломарта, чтобы посмотреть программу «Время». От паперти собора Парижской Богоматери они передислоцировались поближе к крыльцу супермаркета, чтобы выклянчить мелочь. Производство остановилось, станки сломались. Книги не печатают; больше некому пойти в кино, кинотеатры закрылись НАВСЕГДА. Проекторы сдали на металлолом в соседнем супермаркете.

Куда подевался мир подвального джаза, звук саксофона, запах сигаретных ожогов в переполненном кинозале… Ты застал только развалины, сынок, будь как дома. Вместо газетных киосков африканец с прилипшим на лоб айфоном клянчит мелочь; в переходе, вместо стоянки для цирка шапито, возвели супермаркет. Войди в супермаркет, теперь ты дома. Слушай, что тебе говорит жирнуха в супермаркете, ты все равно уже на крючке и никак не соскочишь; ты вынужден идти в супермаркет через дорогу, на автозаправочной станции, возле метро, морга, больницы, остановки, детского сада, возле другого супермаркета, который ещё не открылся, на его месте уже стоит и новый супермаркет и поблескивает всеми цветами радуги. Супермаркет, супермаркет, супермаркет. Больше грязи, вони, касс, видеокамер и жучков, больше прилавков и светящихся неоновых лампочек на вывеске «Супермаркет», больше дерьма. Дайте мне футболки, которые быстро растворяются и впитываются под кожу, одноразовые кредитные карты, запах моря, имитированный под взрывчатку, виртуальную реальность, имитацию жизни, воспоминания о вкусе молока, макароны с приправой дорогого парфюма, подобие кофе и электронные сигареты. Ты куришь цифровую технику, пьёшь разбавленную мочой колу, не пиво, а пивной напиток, кефир с кислым вкусом, березовый сок в термоупаковке, коктейль выращенных под лампами омаров. Ты и твоё неконтролируемое слабоумие, проявляющееся на фоне светящегося экранчика в темноте вагона метро. Ты устал от очередей, рекламных роликов, симуляторов реальности и имитаторов жизни, от побрякушек века высоких технологий. Ты ищешь, что бы тебе сделать со своим временем. Это неправильно. Быть в чем-то до конца уверенным.

Аллея кошмаров

Можно подумать, я свихнулся и мне чудятся бесы, преследующие меня в ночных кошмарах. Хочу абсолютно заверить вас, что это совершенно не так. Точно глазами ребенка, я вижу всё очень отчетливо и понятно. Глазами статуи, веками простоявшей на одном и том же месте. Возможно, я самый здравомыслящий из всех ныне живущих на Земле. Доктор Кёрви замер подле меня, пытаясь попасть иглой в мою обнаженную ночному сквозняку вену. Ребята носились как ни в чём ни бывало вокруг теннисного стола. Кто-то залипал с открытым ртом у зарешеченного окна, пуская слюни на подоконник, по которому ползали навозные жуки. Сейчас вам станет немного легче. Вам непременно полегчает. Повис на плече у меня какой-то умалишенный. Доктор в это время уже снимал перчатки над мусорным баком: кто следующий, ребята? прокричал он осипшим голосом и присоединился к раскладке. Я раздам, ребята. Какой-то бродячий пес громко выругался: ПОШЛИ БЫ ВЫ ВСЕ НАХУЙ! Непременно, старик Вилли. Медсестра вколола ему солидную дозу транквилизатора, и того сразу же прибило в позе лотоса.

Подошло время обеда, кто-то за столом произнес молитву, и мы приступили к обсуждению: кто как провел утро. Доктор привстал, чтобы начать свою стандартную речь восхвалением всевышнего, и да прибудет с нами сила ума и твердая память. Никто не шелохнулся, и доктор позвал к столу медсестру, чтобы та принесла графин с вином и трехлитровую банку самогона. Пошевеливайся! Давай пошевеливайся! подгоняли её ребята, когда сестричка подергивающимися от недосыпа руками принялась разливать по стаканам.

Получив всеобщее одобрение, кто-то включил радио, но в тот вечер по нему были одни помехи. Так мы сидели в темноте, пока не послышался первый храп, после начальных залпов которого меня самого резко вырубило.

Когда я был мальчиком

Солнце светило выше

и жизнь была легка и гладка.

Когда я стал мужчиной

Господь спослал на меня

муки ада и навечно

запер меня в плавящейся клетке.

Напускной осведомитель

«Вылепленное из грязи утро. К твоим ногам приклеился последний напускной осведомитель».

В баре ко мне подсел мужик, некий Диккенс, и представился старшим помощником коронера окружного суда. Своими сальными обрубками он теребил шляпу у меня за спиной. Думал, что я не замечу его напускного напряжения. Чертов осведомитель – такое представление о нем я сформировал сразу, как увидел его физиономию. Я бы хотел поговорить с вами неофициально, заметил он. Я не должен этого делать, но иначе поступить я не могу. Мы заказали ещё выпить. Диккенс продолжал ломаться как маленькая девочка. Дело всё в том, что на вскрытии мы обнаружили в животе вашей жены инородный предмет. Как оказалось, она была беременна. На третьем месяце. Мне очень жаль.

Со Стеллой мы не занимались сексом уже много лет. Я, конечно, не стал говорить об этом Диккенсу, иначе бы у него, чего неладное, сложилось неправильное обо мне мнение. За выпивку платил он, я хотел всего лишь растянуть это удовольствие. Вам уже известно что-либо об орудии преступления? Диккенс меня не слышал, он плыл будто в тумане. Мне не хочется на вас давить, что называется, но я бы хотел знать всё, что знаете вы. Мне так будет спокойнее. Я понимаю. И Диккенс пустился в объяснения того, как труп вылетел в окно и свалился на corvette пятьдесят третьего года, припаркованный во дворе….

Колян поднимался по лестнице, когда услышал странный звук. В бардачке у него хранились всякие лекарства против плохого настроения. И шестизарядный кольт, из которого он полчаса назад сбивал консервные банки на городской свалке. Когда он выломал дверь, то увидел болтающуюся под потолком лампочку, окрашенную в красный от крови цвет. И клубы дыма. Дальше всё происходило по сюжету классического боевика-вестерна. Коповская сирена послышалась без опозданий, в самый тот момент, когда Колян тщетно пытался вытащить развороченное тело, жадно цепляющееся за провода и с головой утопающее в битом стекле. Подоспевшим копам оставалось только сложить всё это как дважды два. Шах и мат, что называется.

Колян инстинктивно потянулся за ремень. Послышалось биение гильз сквозь пулеметные очереди и щелчки затворов двустволок и укороченных Смит-Вессонов…

На пыльные ботинки свиней посыпались перья,

копы повылазили из убежищ и начали фотографироваться на память.

Вода падает с яркого воздуха

Падает словно волосы

Падают на плечи девочки.

Вода падает

Оставляя лужи на асфальте –

грязные зеркала для облаков и рикошетированных пуль

Она падает

На крышу салуна, на мою лошадь и на мои револьверы

Многие зовут это дождём.

Алгоритм действия

Позволь системе себя уничтожить.

Позволь накрутить на тесак твои внутренности.

Дай шанс ей.

Хотя бы один простой шанс полностью стереть тебя в порошок.

Подчиняйся распорядку дня и потакай ей во всем – хуже все равно не будет.

Растворись и слейся с её внутренностями.

Проникнись и ежесекундно отчитывайся о каждом шаге, который задумал и которой мешает спать по ночам. О том, что могло быть и чего не случилось.

Мучайся необъяснимой тревогой, сгори огнем в ночи, рассыпающаяся на глазах реальность – дело рук системы.

Которой, ты должен подчиняться.

Срастись с ней!

Будь ей!

Чтобы, когда выдастся подходящий случай, её уничтожить!

День Икс

После того как я отыгрался, ребята стали, мягко говоря, меня недолюбливать. То кто-нибудь подставит подножку в душе, то подольёт кипятка мне в ножную ванночку. Медсестры побаивались подолгу оставаться в моей палате. Зато я разом раздал все свои долги, затарился косячками и бутылкой мексиканской текилы, даже осталась щебень для звонка по межгороду.

Стелла бросилась мне в объятья, и от её запаха мне сразу же дало в голову. Она сходу сообщает мне, что сняла для нас номер в гостинице через дорогу, там недорого и довольно уютно, одно только дело, мухи там до жути кусачие.

Макмерфи подошел проводить меня и, пихнув мне под ремень какую-то записку для некой Сюзи, что жила там же через дорогу, шепнул, словно глухонемой, широко раскрывая рот, заветные три буквы – ШВК – шлюха высшей категории. От этого на душе мне сразу стало легче.

Пивные наркоманы

Спустя лет пять или шесть я вернулся в город.

Вышел на угол Лексингтон и Сто двадцатой. Мои старые приятели ждали меня с распростертыми объятиями. Стю глумился над какой-то официанткой и, завидев мой кипиш, стремительно выскочил к автостоянке за залетными пассажирами. Вилли наблюдал за тем, как я стремглав несусь не пойми куда не пойми зачем. На меня свалилась труба подачи аварийного топлива и придавила к полу. Агх, черт бы её подрал, эту ебучую трубу аварийного топлива! Черт бы!