Саги Старой Пустыни

– Проклятая Великая Мать! – я со всей силы ударил кулаком по ближайшей стене. – Даже после смерти она продолжает портить всем жизнь! Послушай, Кей, но я не могу их бросить. Это все равно, как если бы я убил их собственными руками.

– Я тебя понимаю, но…

– Оден, владыка мой! – пока мы разговаривали, Назира неслышно подползла к нам, и теперь стояла перед Кеем на коленях, молитвенно сложив руки. – Прошу тебя, спаси Ахмара! Я больше никогда и ни о чем не буду просить тебя, только спаси его сейчас!

– Господи, что это за женщина? – спросил Кей, вскочив от неожиданности. – И чего она от меня хочет? Я не успел выучить местный язык.

– Это жена того, о ком мы говорим. Она считает тебя богом и просит тебя спасти ее мужа. Она носит его ребенка.

– Черт побери, ты что, специально пытаешься меня разжалобить? Не стоит, я бы с удовольствием помог тебе, но у меня нет никаких идей насчет… Хотя… – Кей глубоко задумался.

Я терпеливо ждал. Кругом царила оглушающая тишина, только всхлипывала Назира да поскрипывал песок под ногами бродящего в раздумье назад–вперед Кея.

– Слушай, есть одна идея. – сказал он наконец. – Это совсем не то, чего ты хочешь, и это нельзя назвать спасением, но боюсь, это единственное, что нам остается. Как понимаешь, просто тупо оставить их тут в стазисе при неиллюзорной возможности того, что мы никогда сюда не вернемся и не сможем их разбудить – все равно, что убить. Сознание отключится потенциально навсегда, что есть для личности просто смерть. Но можно попытаться провернуть одну штуку – и, по крайней мере, они не умрут, даже если мы никогда не вернемся за ними. Итак, вот что мы можем сделать…

– А у тебя все получится? – спросил я, когда он закончил объяснять.

– Думаю, да. Я, все–таки, в отличии от тебя, именно нейромастер. Придется, конечно, покопаться в их воспоминаниях, чтобы найти подходящее место, да еще исказить их восприятие так, чтобы они считали все происходящее нормальным, но это будут просто программные фальш–модули, не вписываемые в матрицу личности. Ну, задержимся тут с тобой еще на пару дней, ничего страшного. Я надеюсь, – улыбнулся он, – меня не попрут с работы за такое самоуправство.

– Спасибо тебе! – я крепко сжал руку Кея. – Не знаю даже, как мне с тобой расплатиться.

– Я знаю. – сказал он и хлопнул меня по плечу. – С тебя галлон самого элитного пойла, когда мы вернемся домой.

Домой!

Эпилог.

Огонь опускающегося за горизонт солнца отсвечивал алыми бликами на одинокой скале, затерянной между пустынными барханами. Скале, что была когда–то тайным святилищем божества, а сейчас лишь временами служила местом отдыха для птиц, летящих зимовать на теплый юг из суровых белых пустынь севера. Но птицы оставались на ночлег, а после летели дальше, ничего не зная о том, что происходит внутри темного камня.

Там, в окружении весело перемигивающихся друг с другом огоньков, лежал в металлическом кресле полуобнаженный человек, озаряемый неярким куполом слегка голубоватого силового поля вокруг него. Поле хранило его, остановив для него время, и потому глубокие раны на его груди даже не кровоточили. Голову человека обвивали провода, и бегущие по ним сигналы рисовали для тех двоих, что были внутри человека, волшебный мир. Их собственный мир. Компьютерный блок модуля натужно гудел, моделируя для них реальность.

Мальчик и девочка идут по тропинке в зеленом–зеленом лесу. Им хорошо, потому что они знают – тут нет смерти, горя и страданий. Тут есть только они, а больше им никого и не нужно. Тропинка перед ними резко сворачивает, и пока непонятно, что их ждет за поворотом.

– Что бы ты хотел найти там впереди, Ахмар? – спрашивает девочка.

– Ну… – мальчик ненадолго задумывается, а потом уверенно продолжает. – Мне все равно. Главное, что ты со мной. Ты же не бросишь меня, Ксенна?

– Дурачок. – отвечает девочка и целует его в макушку. – Конечно, я никогда не брошу тебя, братик. Сейчас мы пройдем еще немного, и там будет большое–большое озеро, и на нем белые кувшинки. Хочешь так?

– Ага. – кивает мальчик, и они идут вперед, взявшись за руки, два маленьких ребенка, которым ничего не нужно, кроме друг друга. Уходят все дальше и дальше в волшебный лес.

Но может, они еще вернутся?

* * *

Лед, лед горел в глазах странной оборванной нищенки, появившейся в ан-Нибадже вскоре после полудня. Она с трудом, еле неся свой выпирающий вперед живот, доковыляла до главной площади, и там, встав неподалеку от алтаря, принялась страшно богохульствовать.

– Не слушайте жрецов, чьи души давно уже покрыты Скверной, как коростой! – голосила она. – Предали они Одена и Лед, изолгали священные Саги, переписав их под себя. Но не стал Отец наш небесный терпеть их обман, и направил к нам своего посланника, чья суть женская и мужская одновременно, дабы вразумить вас, что Оден любит всех своих детей одинаково. Ныне ушел Посланник от нас и спит далеко в пустыне, но понесла я от него, и дитя это будет править всеми Верными, ибо с благословления Одена было оно зачато и именем его. Вы же, пока не поздно, покайтесь в грехах ваших, прогоните жрецов, разбейте алтари и поклоняйтесь Отцу нашему со страхом в сердце, потому как не будет больше Он ждать смерти, чтобы воздать вам, но полную меру отсыпет при жизни! А более того, склонитесь передо мной и перед ребенком, что я ношу, ибо устами моими говорит Лед, ребенка же в утробе хранит сам Оден.

На ее крики на площади собрались люди, и тогда старый жрец, которому надоело ждать, дал им отмашку, махнув рукой. Но когда полетел в нищенку первый камень, толпа ахнула и в ужасе отшатнулась – словно рука самого Одена прикрыла ее, озарив голубоватым сиянием Льда, и камень бессильно отскочил прочь, так и не долетев до нее. Несколько смельчаков попытались снова поразить богохульницу, но вновь и вновь камни отлетали от женщины, сама же она только улыбалась, недосягаемая в своем голубом ореоле.

– Видите! Бессильна ненависть ваша, ибо Оден хранит меня. Я говорю тебе, – она указала рукой на старого жреца, – склонись передо мной и Льдом!

Немного помедлив, старик нерешительно опустился на колени, и вскоре его примеру последовала почти вся собравшаяся толпа. Лишь несколько человек упрямо продолжали стоять и пророчица пристально посмотрела на них.

– Ты! – крикнула она другому жрецу, помоложе, вздрогнувшему от ее оклика так, словно его ударили плетью. – Я знаю тебя. Знаю, какую жизнь ты ведешь и как черно твое сердце от поглотившей тебя Скверны. Но не только я знаю об этом, но и владыке нашему Одену известно о том. Ныне, от имени его говорю я – нет места ненависти на земле Верных, одна лишь любовь должна остаться там. Те же, кто предавшись Скверне, взрастил ненависть в сердце своем, да будут с лица земли этой стерты!

И по одному жесту хрупкой руки завороженная звуками ее голоса толпа сомкнулась над белой накидкой жреца, а когда отхлынула в стороны, трудно было узнать в размазанном по булыжной мостовой грязном бело–красном пятне человека.

Старый жрец вздрогнул, быстро отвел глаза в сторону, и, поднявшись, сам подошел к алтарю и смахнул все, что стояло на нем, на землю. Большой, оправленный в золото кристалл соли рухнул, расколовшись на множество кусочков помельче, и один из них доскакал до того, что осталось от растерзанной толпой жертвы, окрасившись в алый цвет от успевшей натечь в небольшую лужицу крови.

Женщина довольно усмехнулась и, закрыв глаза, погладила свой огромный живот.

– Спи, дитя мое… – прошептала она. – Я тебя люблю…

* * *

Охлаждаемое бокалом виски пускало бледно–желтые зайчики на белые стены и Ганту задумчиво смотрел на них, а после сделал большой глоток.

– Спасибо тебе еще раз, друг. – обратился он к Кею, который устроился со своим бокалом напротив него на низком диванчике. – И за то, что вытащил меня, и за то, что помог спасти жизни этих двоих.

– Старина, не уверен, что это можно назвать жизнью, хотя это точно не смерть. Правда, один древний принц описывал смерть очень похоже, представляя ее как череду снов. Но лучше скажи мне, – взглянул он на Ганту поверх бокала, – почему все–таки их жизнь имела для тебя такое значение? Конечно, гибель всегда печальна, но никто бы не осудил тебя, если бы ты просто смирился с неизбежным – в их мире их постигла смерть, и не нам вмешиваться для исправления хода событий.

– Я боюсь, Кей, что нормального хода событий для того мира уже не существует. Айя действовала там тысячи лет, серьезно исказив картину, мы со своей миссией при ханах добавили сумбура, а уж то, что сделали мы вместе с Ксенной и Ахмаром…

– Ну, за это даже самые злостные информеры тебя не упрекают. Ты действовал так, как нужно было, чтобы спасти свою жизнь от агрессивного мира, и тут уже неважно и убийство правителя и все многочисленные жертвы. Выбора у тебя не было.

– Все так, но факт остается фактом – мы уже стали частью того, что формирует историю другого мира, и нам было бы лучше подумать, куда мы его поведем, вместо того, чтобы сворачивать исследования и трусливо отворачиваться от последствий наших дел. А что до Ксенны с Ахмаром… – Ганту ненадолго задумался и продолжил. – Я ведь многим им обязан. Как ни крути, без них я никогда бы не вернулся домой, а помер бы лет через двадцать на помойке. Без них мы бы не узнали о том, что стало с первой экспедицией. Но кроме всего этого есть и другое… Они действительно стали моими друзьями и я многому у них научился.

Ахмар, простой человек, умеющий радоваться жизни, идущий вслед за стремлениями сердца и порывами души до конца, не сожалеющий ни о каких горестях, которые они ему приносят. Не растерявший в том суровом мире свою доброту, умеющий любить людей и доверять им. Ксенна, неистовая воительница и самый умный человек из всех, что я там встретил. Она умела идти напролом, добиваясь поставленной цели во что бы то ни стало, но смогла, узнав страшную правду, принять ее, не отшатнувшись в ужасе. Готовая отдать свою жизнь за то, что считает правильным – но и готовая увидеть лживость того, во что верила всю свою жизнь. И знаешь что? Мне их сейчас действительно не хватает.

– Понимаю. – покивал Кей и продолжил. – Я знаю, что ты обращался в Компанию с предложением о возобновлении исследований, но тебе отказали. Не торопись. Пусть пройдет время, а там рано или поздно мир снова откроют и ты сможешь вернуться. Ты ведь этого хочешь, и, если по правде, не только из–за своих друзей?

– Может быть и так. – Ганту осушил свой бокал и тот немедленно наполнился вновь. – Я действительно ловил себя на мысли, что теперь наш мир стал для меня… Скучен? Сер? Предсказуем? Временами мне действительно хочется вернуться туда, где вокруг кипят битвы, рождаются и умирают империи, герои и злодеи сражаются друг с другом и ты сам можешь выбрать сторону и вступить в бой – в бой, в котором ты легко можешь умереть, а потому тебе есть что терять и за что сражаться. Миллионы лет наших предков пьянили песни сражений и побед и это хмельное вино все еще властно над нами. И когда–нибудь я буду пить его вновь.

– Как это поэтично! – воскликнул Кей, подымая бокал. – А пока давай выпьем тот презренный напиток, что у нас есть. Ты сейчас на привале, воин, и ты можешь отдыхать и готовиться к битве, даже если она никогда не наступит…

* * *

Песок.

Песок живет везде. Одна за одной падают крупицы его каждый миг, отмеряя время наших горестей и радостей и отсчитывая тот миг, когда не будет уже ни того, ни другого. Не будет нас, но останется песок, чтобы хранить в себе наши воспоминания. Вечная неизбывная пустыня поглотит наши жизни, сделав взамен нас частью себя, и ночной ветер будет носить осколки наших судеб с бархана на бархан. Конца же этому не будет, ибо бесконечна пустыня, обнимающая неизбежностью своей все миры и все времена.

Но если вдруг вы почувствуете, что где–то, неважно где и когда, кто–то из пока еще живущих закрыл глаза и вслушивается в ночную тишину, пытаясь услышать голос песка – расскажите ему свою историю. И тогда, в тот краткий миг, пока он слушает – вы будете снова живы. Воображение того, кто внимает гласу пустыни, оживит вас, облачит плотью, и сердце ваше снова будет биться, заново переживая то, что довелось испытать вам при жизни. Многого стоят эти мгновения, украденные у бесконечной ночи, а потому – расскажите ему все, что сможете вспомнить.

Рассказывайте, пока он не открыл глаза.