Саги Старой Пустыни

– Вот оно! – Ганту разгреб кучу тряпья и мусора, под которой обнаружился накрытый досками узкий лаз, уводящий куда–то вглубь. – Это, конечно, не катакомбы, но в этом подвале мы сможем спокойно переждать денек. Лезь вперед, а я прикрою все это за нами.

Шириной лаз был немногим больше плеч Ахмара, потому протискиваться внутрь я предпочла ногами вперед. Ноги довольно скоро повисли в воздухе безо всякой опоры и мне пришлось прыгать в пустоту. Пол, оказавшийся ближе, чем я думала, больно ударил по пяткам.

– Отойди в сторону, я прыгаю. – в отверстии наверху маячила голова Ганту.

Я осторожно поползла в темноту, ощупывая руками воздух перед собой. Затем сзади что–то хлопнуло, шлепнуло – и наступила темнота и тишина.

– Ганту, ты тут? – спросила я у темноты.

– Конечно тут. Сейчас, подожди… – я почувствовала, как он схватил меня за руку. – Давай вот сюда, к стеночке, тут есть на что присесть.

Не знаю, как ему удавалось видеть хоть что–то в этой кромешной тьме – я до конца нашего пребывания в этом подземелье, как ни напрягалась, не смогла различить ни лучика света. А Ганту, судя по всему, неплохо тут ориентировался. Он довел меня до стенки и мы уселись, как я поняла, на какой–то старый, полуистлевший и довольно сырой матрас. Старый маг молчал, и я решила сама начать разговор.

– Ганту, ты не сердись, что я поступила не так, как мы договаривались и метнула второй кинжал в этого высокомерного павлина. Я просто не могла удержаться – оба потомка шакала Абд–Одена были передо мной! О, если бы я могла вернуться во времени вспять и пустить кровь ему самому! Тогда все могло бы сложиться по другому… Я ведь вижу, на что похожи города Верных – это пристанища тишины и скорби, страха и уныния. Не скажу, чтобы я особо посещала города Империи во времена Ханов – но даже мне это понятно. Безмолвные пугливые женщины, закутанные в белое тряпье с головы до ног, трусливые и слабые мужчины, берущие в жены беспомощных детей, все они в любой момент могут быть подвергнуты страшным пыткам по прихоти своих жрецов – и сами же радостно будут смотреть, как истязают других! Жестокость и трусость смешана в них, и жизнь их, должно быть, похожа на жизнь пауков в банке, что кусают друг друга, но разбегаются от яркого света или громких шагов. И все это из–за одного человека, отравившего их жизнь на столетия вперед!

– Ох, Ксенна, Ксенна… – прервал меня голос из темноты. – Я не сержусь на тебя. Ты просто пылкое дитя своего времени и своего мира – не от того, что глупая, нет, просто не знающая, не понимающая и потому действующая неразумно. Ты думаешь, убей ты в свое время Абд–Одена на аль–хирской площади, что–то бы сильно изменилось? Людьми правят идеи, а личности могут только громко об этих идеях кричать. Убьешь одного – проповедником идеи станет другой, а из погибшего сделают очередного святого. Который даже после смерти будет помогать распространению идеи, породившей и погубившей его. Ты ужасаешься тому, что Империя Льда более жестока, чем Песчаная Империя? Это несомненно, Ксенна, но подумай о том, что если бы люди не привыкли за многие столетия подчиняться Ханам, они бы не подчинились так беспрекословно внезапно появившимся Верным. Увы, вам еще очень–очень много лет предстоит брести в тьме невежества без надежды на освобождение. Все, что вы можете пока делать – это менять одну несвободу на другую…

– А когда все поменяется, маг? – спросила я темноту. – Что должно произойти, чтобы все люди стали свободными и счастливыми? Разве не нужна для этого именно идея – идея, которая достучится до каждого и изменит мир?

– И это вы пройдете когда–то. Будете выдумывать разумные и безумные идеи, которые должны осчастливить всех. Но это лишь шажок вверх от идеи Верных – просто счастье для всех будет обещано не на небесах, после смерти, а в недалеком будущем. А в целом все останется тем же – обязательные заветы и рецепты, следуя которым каждый будет счастлив. И обернется все тем же – фанатизмом, насилием и кровью. Пока вы не поймете, что счастье для всех нельзя строить ни в коем случае, что счастье – оно для каждого свое, и единственное, что нужно всем людям для возможности искать свое счастье – это свобода.

– Но ведь свобода – это же тоже идея?

– А ты умна, Ксенна, очень умна для своего времени! – в голосе Ганту чувствовалось одобрение. – Конечно, свобода, это тоже идея. Мы не должны про это забывать. Но в этом мире нет ничего простого и однозначного. Человек не может жить без идей и любая идея будет использовать его – все так. Но некоторые идеи позволяют и человеку получать от них выгоду, а это уже скорее похоже на сотрудничество. Свобода – это именно такая идея, от которой можно получить много, отдавая ей мало, по сравнению с тем, что от нас требуют другие идеи, конечно же. Но и существовать этой идее непросто – для нее нужны особые условия.

– Какие? Люди могут что–то для этого делать? Просто я слушаю тебя, Ганту, и мне кажется, что ты говоришь о том, что мы бессильны что–то изменить.

– Это и так и не так. Люди могут приблизить время свободы, но не так, как они привыкли добиваться всего остального. Свободу не завоюет воин, не принесет ее на кончике меча – так даруют не свободу, а рабство. Свобода – это роскошь, недоступная нищим, голодным и озлобленным. Ее ростки начнут пробиваться у вас только тогда, когда людям будет выгоднее сотрудничать друг с другом, а не грабить и убивать ближнего своего. Изобретатели, ремесленники и торговцы – вот кто своим ежедневным трудом приближает это время. Не смотри на меня с таким удивлением! – воскликнул маг и слышать это в полной темноте было очень странно. – Я понимаю, ты привыкла к тому, что в вашем мире власть и могущество находится в руках воинов и царей и сама их суть в возможности убить несогласного. Но просто вспомни о том, что наш маленький Красный Орден, в котором не было и трех десятков человек, мог легко подчинить себе всю вашу Империю; если сильно постараться – даже никого не убивая.

– Потому что у вас были эти ваши артефакты! – воскликнула я.

– Ага. – тут же согласился Ганту. – И их придумали наши изобретатели, сделали наши ремесленники и продали нам наши торговцы. И каждый получил от этого выгоду. А самое главное – только такое свободное общество, как наше, вообще может их сделать. Даже если я подробно расскажу любому вашему царю, как мы их изготавливаем, он не сможет все это повторить. У вас цепочка изготовления вещей очень простая – чтобы сделать меч, кто–то должен добыть железо, кто–то – топливо для горна, а кто–то – отковать сам меч, причем все это при необходимости сделает и один человек. А создание любого нашего артефакта – дело необычайно сложное. Тысячи мудрецов должны открыть истины, которыми воспользуется один мудрец, миллионы ремесленников должны сделать механизмы, которыми воспользуется десяток ремесленников, тысячи торговцев доставят механизмы и знания мудрецам и ремесленникам, а готовый артефакт от них – к тебе в дом. Если все эти люди будут получать от этого выгоду – они сами будут работать самым наилучшим образом, но если ты попытаешься заставить их работать силой – начнут делать свое дело все хуже и хуже, что в конце концов разорвет во многих местах эту цепь из миллиона звеньев и вся затея закончится неудачей. Мы сильнее вас не потому, что между нами тысячелетия – это все ничтожная секунда перед лицом миллиона лет, что человеческий род живет на белом свете. Мы сильнее потому, что свободны. Потому что только свободные люди, сотрудничая друг с другом могут создавать мощь и богатство, которые и не снились тем, кто умеет лишь убивать и отбирать. Подумай сама – если ты, угрожая мечом, отберешь у ближнего десять драхм, то ничего к ним при этом не прибавится, а только перераспределится, и сколько бы вы их друг у друга не отбирали, их не станет больше. Двадцать драхм всегда будут для вас неосуществимой мечтой, пока вы не поймете, что их нужно создать, а это можно сделать только сотрудничая друг с другом по доброй воле, как свободные люди.

– Ха! – воскликнула я. – А что тогда вообще будет удерживать твоих свободных людей от того, чтобы пойти, убить соседа и завладеть его деньгами? Пусть их не станет больше вообще, но ведь их совершенно точно станет больше у меня и это уже вполне веская причина.

– А вот скажи мне, Ксенна, – довольно ехидно донеслось из темноты, – а почему ты не пытаешься убить меня прямо сейчас, чтобы, допустим, завладеть моими лохмотьями? У тебя же станет от этого больше имущества, так чего же ты медлишь?

– Ага, станет… – проворчала я недовольным тоном. – Во–первых, скорей уж ты меня убьешь, а если и не убьешь, так на шум прибегут верные и прибьют нас обоих. А во–вторых, самое главное – мне нужно от тебя, чтобы ты сделал то, что нужно, когда мы дойдем до Святилища. Это для меня гораздо ценнее твоих дырявых обносков.

– Вот, ты сама же и ответила на свой вопрос. Свободные люди не будут убивать друг друга почем зря при двух условиях. Первое, как ты и сказала, человек должен знать, что его настигнет наказание за такие действия. И в нашем мире есть такое ремесло, как защита чужой жизни и имущества. Преступник знает, что его будут искать заинтересованные в его наказании люди. И второе – тебе должно быть невыгодно убивать человека, ибо ты скорее всего получишь больше выгоды за всю свою жизнь, сотрудничая с ним, чем убив его и один раз забрав его золото. И вот для этого общество должно быть очень развитым и от того – очень богатым. Свобода обеспечивает развитие, но и развитие обеспечено свободой. Только вместе могут продвигаться они, потихоньку, шажок за шажком, делая всех людей свободнее и богаче.

– Ну что же… Мне кажется, я понимаю о чем ты. Но ты живешь в вашем волшебном мире, а я – в нашем суровом, и кроме как убивать – ничего не умею. Может быть, для тебя это все глупость и жестокость, пусть тебе не понравятся мои слова, но я все равно рада, что отправила обоих потомков Абд–Одена к их поганому предку!

– Вообще–то, Ксенна, – в голосе Ганту звучала неприкрытая усмешка, – ты не убила Фейсала. Я видел, как твой кинжал отскочил от его груди – скорее всего, он носит под одеждой какую–то защиту. Но не расстраивайся так – как я тебе уже говорил, ни жизнь, ни смерть Фейсала особо ничего не изменит в мире, где людьми управляют идеи…

Фейсал.

Все складывалось как нельзя лучше. Демоны улизнули, жрецы засыпали весь дворец солью под зачитывание Саг, распорядители обмывали тело брата, подготавливая его к погребению, а лекари заботились о чудом выжившем будущем Властителе, смазывая мое тело благоуханными маслами и отпаивая горькими настоями трав. Блаженство… Блаженство победителя! Все было не напрасно. Я всегда знал, что судьба человека в его собственных руках. Я мог довольствоваться своей участью – и до конца жизни оставаться лишь братом Властителя, прозябая в тени безвольной марионетки, пляшущей в руках облаченных в белые одежды кукловодов. Но я не таков! Еще несколько дней – и вся Империя будет принадлежать мне, а уж там я позабочусь о том, чтобы вписать свое имя в скрижали истории. Кровью, самой отборной кровью сынов пустыни будет оно записано там! И даже столетия спустя все будут помнить о Фейсале Великолепном, который подчинил себе Миср и Парсу, утихомирил и обложил данью нубийцев, а возможно, даже предпринял дерзкую вылазку за северное море и завоевал прибрежные города бледнокожих христианских варваров… Но тут мои мечтания были прерваны самым дерзким и нахальным образом.

В комнату без стука вошел старичок в белых храмовых одеждах и жестом велел врачам и массажистам выйти. Шакалы решили показать мне свою власть? Хорошо, пусть попробуют. Пусть сразу поймут, что я не тот безвольный хлюпик, которым они вертели долгие десятилетия.

– Чего тебе? – обратился я к незваному гостю так, словно он был дворцовой обслугой. – Тебя прислали обсудить детали похорон? Или церемонию благословления Властителя?

– Нет, о многоуважаемый Фейсал. – склонился передо мной старичок в низком поклоне, затем, осмотревшись по сторонам и убедившись, что в комнате больше никого нет, продолжил. – Меня прислал верховный жрец Храма, чтобы обсудить с будущим Властителем грядущую политику Империи. Храм считает, что…

– А кто сказал тебе, о многоуважаемый шакал, что будущий Властитель будет принимать во внимание мнение Храма? – я посмотрел в его глаза и с издевкой в голосе продолжил. – Увы, мой любимый брат покинул нас, а я считаю, что Империей должны править не жрецы, а ее Властитель – как считал и мой предок Абд–Оден, да упокоит его Лед.

– Мне сказала об этом обычная веревка. – ответил мне жрец и вытянул вперед руку, которую до этого держал за спиной.

Проклятье! Проклятье, проклятье, проклятье! Сердце застыло, сжатое в моей груди невесть откуда взявшейся ледяной дланью, а на лбу выступил холодный пот. Старикашка в своей лапе сжимал ту самую веревку, которой были связаны демоны и без труда было понятно по ее ровным краям, что она была разрезана – лишь на самом кончике среза топорщились лопнувшие волокна. Ну нет, они не отберут так просто у меня мое торжество! Миг – и я уже на ногах, держу жреца за горло, прижав его спиной к затейливому сине–зеленому орнаменту стены, а вторая рука сжимает клинок над его головой.

– Говори! – прохрипел я, приблизив острие клинка к его глазу. – Говори, кто еще об этом знает!

– Все, кому это необходимо. – в его отрешенном лице не было страха. – И не забывай, что это одна из двух веревок, что ты велел перерезать. Вторая тоже у нас. Потому советую тебе убрать оружие и спокойно выслушать, чего ждет от тебя Храм.

– Вы ничего не докажете… Вы просто стая трусливых шакалов! – я швырнул старика на пол и отвернулся от него. – Если вы хоть заикнетесь об этом – клянусь Оденом, я объявлю вас всех еретиками и велю разогнать Храм, а жрецов казнить на его белых ступенях! Я потомок Абд–Одена, и народ будет на моей стороне!

– Не в этом случае, Фейсал, не в этом случае. – донесся из–за спины противный голос жреца. – Ты теперь убийца потомка Абд–Одена, убийца родного брата. Более того – ты заключил сделку с демонами Локи, продал свою душу, предав Одена и Лед. Никто не пойдет за тобой, кроме твоих личных воинов, да и среди них большинство от тебя отвернется, узнав, что именно произошло. Ты действительно войдешь в историю, как того всегда хотел – все муршиды долго будут поминать Фейсала Братоубийцу, читая детям проповеди о коварстве Скверны и о множестве путей, по которым она может войти в людские души! И не смей больше клясться именем Одена, нечистый, ты вовеки отлучен от него! Ты предал своего предка и своего господа, и твое посмертное наказание уже определено. Но ты можешь пока выбирать, какова будет твоя жизнь – мучительная смерть презираемого отщепенца или почетное управление Империей под мудрой опекой жрецов, знающих волю Льда. Ты держишь сейчас в руках нить собственной жизни – смотри, не оборви ее сгоряча, ибо сделать ее целой уже ни у кого не получится.

– Как же ты гнусен, старик, впрочем, как и все твои собратья! Если ты считаешь меня оскверненным – то как ты можешь разговаривать со мной и предлагать мне спасение, чтобы моими руками править Империей? Скажи мне, разве ты не предаешь сейчас Одена? – я повернулся и взглянул в глаза уже поднявшегося на ноги жреца.

– Хоть это и не твоего ума дело, так и быть, я поясню. Мы – те, кому Лед открыл свою волю, мы знаем, что есть истина и что есть погибель. Скверна легко проникает в души людские, и потому должны мы пасти народ жезлом железным, ведя его туда, куда указал нам Оден и открыли на своих священных страницах Саги. Это – главное, и если нам приходится на пути своем использовать тех несчастных, что подпали под власть Локи, то ничего дурного в том нет. Напротив, даже победу скверны над твоей душой мы обратим скверне же на погибель, и твоими руками будет исполняться воля Одена, пусть и против воли твоей. Кроме того, ты тоже можешь одуматься и, отринув Локи, принять Одена всем сердцем твоим. Пусть и не сразу, как и твой брат.

– Как брат?! – его слова поразили меня до глубины души.

– Ты думаешь, Фейсал, твой брат по своей воле выполнял все, что ему говорил Храм? – жрец ухмыльнулся. – О нет, после смерти вашего отца он тоже попытался было править по своему разумению, совершая ошибки, что могли открыть дорогу Локи к человеческим душам и погубить Империю. Пока мы не узнали о… Нет, наверное я пожалею тебя и не буду говорить, какой грех жил в его душе. Скажу лишь, что Саги велят за такое казнить без промедления. Но мы рассудили, что казнь потомка Абд–Одена только ослабит империю и внесет смуту и шатание в народ. И предложили ему тот же выбор, что сейчас предлагаем тебе. И он выбрал жизнь, Фейсал, и стал таким, каким ты его знаешь. Но через время даже в его одержимую скверной душу проник свет Одена, и он покаялся в грехах, отрекся от них – понятное дело, это не отменило его посмертное наказание, но я думаю, что милостивый отец наш смягчит его муки. Ты тоже можешь придти на этот путь. Потому как велика любовь Одена к детям своим и милость его безгранична даже к падшим. Волею его мы протягиваем тебе сейчас руку и предлагаем путь спасения. Подумай. Я приду завтра, чтобы узнать, какой ответ ты дашь Храму.

И, взглянув на меня в последний раз, он вышел, тихо притворив за собой дверь. Я подошел к висевшему напротив ложа зеркалу в дорогой золотой оправе с вкраплениями чистой воды граненных бриллиантовых кристаллов. Из него на меня смотрел затравленным взглядом красивый мускулистый мужчина – но он был бледен и сломлен, руки его дрожали, губы были искусаны, а волосы – всклокочены. Ну как тебе, Фейсал Великолепный? Ты не хотел жить в тени марионетки жрецов – а теперь сам станешь марионеткой на троне, послушной каждому велению Белого Храма. Ты всю жизнь презирал своего брата – а теперь сам станешь таким же, как и он. Ты мечтал его убить – а убил самого себя, убил прежнего свободного и гордого Фейсала. Я поздравляю тебя с этой победой!

И я с силой ударил прямо туда, откуда на меня смотрела безжалостная правда…

Ксенна.

Все на свете рано или поздно заканчивается и наше ужасное путешествие тоже подошло к концу. Наконец–то мы стояли на вершине бархана, глядя на цель нашего долгого–долгого пути – внизу темным пятном маячила скала, скрывавшая внутри себя Святилище. Алый луч восходящего солнца блеснул над горизонтом – и его свет словно озарил внутри меня память прошедших недель.

Как же это было мерзко!

Закутавшись в рванное вонючее тряпье, мы под видом нищих пробирались по городам верных. Выпрашивали милостыню, подряжались помогать по хозяйству, воровали то, что плохо лежит. Заботились о лошадях и верблюдах торговцев, из милости разрешавших нам примкнуть к их каравану. Врали всем встречным, выдумывая невероятные истории, чтобы разжалобить их и выпросить еды.

Когда мы покидали последнюю деревню, что лежала на нашем пути, Ганту настоял, чтобы мы ограбили напоследок общинный склад – нам нужен был запас пищи для путешествия по пустыне и на то время, пока маг будет разбираться со всем, что найдет в святилище и подготавливать обряд, который вернет Ахмару его тело, а меня низвергнет в небытие. Тут между нами даже произошла небольшая стычка – я заявила, что мне уже до смерти надоело вести себя таким позорным образом и предложила не прятаться и воровать, а взять днем открыто то, что нам нужно по праву силы. Вот тут–то Ганту и не вытерпел.

– Тебе надоело?! Надоело?! – чуть ли не в голос заорал он на меня и от звуков его голоса несколько мелких пташек взлетели с узловатого деревца на околице деревни, под которым мы дожидались темноты. – Знала бы ты, как это надоело мне! Я живу такой жизнью уже больше ста лет, Ксенна, и, видит бог, для меня это гораздо тяжелее. Я никогда в жизни не мог себе и представить, что буду нищенствовать сотню лет, что я буду жить в отбросах, пахнуть отбросами, питаться отбросами, бояться, что любое мое действие будет ошибкой, которая приведет меня к неминуемой и мучительной смерти! И все это время – практически никакой надежды на то, что я смогу вернуться домой и снова жить так, как должен жить человек, а не жалкое, вонючее, пугливое пресмыкающееся…

– Тебе не понять, какая это безысходность, Ксенна. – продолжил он уже потише. – Остаться одному в чужом мире и уже даже не надеяться. Цепляться за жизнь по привычке. Видеть ночью во сне дом, а наутро снова просыпаться вот в этом… Да, и скажи, с чего ты решила, что отобрать что–то силой это более достойный поступок, чем незаметно украсть? Это все одинаково мерзко, но другого выхода у нас нет. Нам ни в коем случае нельзя поднимать тревогу и привлекать к себе внимание. Мы уже проходили все это. Так что лучше просто молчи и делай то, что я тебе говорю!

Я сочла разумным последовать его совету, и ночью мы щедро набили свои сумки ворованной едой. А после побрели вглубь пустыни. Дальнейшее наше путешествие было просто унылым ковылянием по барханам с утра до вечера, прерываемое ночной трапезой и отдыхом. В последнюю ночь мы снова разбили лагерь примерно там же, где Верные казнили мальчишку, но никаких следов от него я не нашла – то ли волки и шакалы растащили его кости, то ли вечные пески пустыни успели их поглотить. Заснуть той ночью я так и не смогла, да и Ганту все ворочался и покряхтывал с другой стороны едва тлеющего костра, так что еще до восхода мы, не сговариваясь, поднялись, собрали вещи и пошли вперед. И вот, наконец–то, после всех злоключений мы на месте!

Я сбежала с бархана вниз и принялась ощупывать поверхность утеса, а когда нашла нужное место, бросила уже стоявшему за спиной Ганту:

– Следуй за мной, не отставай и не останавливайся. Сначала тебя со всех сторон сдавит…

– … а потом выплюнет внутрь. – закончил за меня маг. – Я даже могу рассказать то, о чем ты не знаешь – этот вход заодно очищает тебя от грязи и болезней. Правда, я не понимаю, почему он вообще пропускает тебя – по идее он должен быть закрыт для всех существ вашего мира. Но не теряй времени на напрасные пояснения. Пошли.

Я шагнула внутрь. Скала приняла меня в свои мягкие объятия, сжала, и извергла внутрь. В комнату моего падения. К алтарю, на котором я принесла в жертву собственного брата.

Как обычно, через несколько секунд после появления в святилище, вспыхнул мягкий свет, казалось, лившийся ниоткуда и отовсюду одновременно. Ничего за время моего отсутствия тут не изменилось – небольшая пещера, в конце которой возвышается каменный куб с символом Великой Матери, а перед ним два каменных же кресла, стоящих боком ко входу друг напротив друга.

– Оно! – выдохнул мне в спину Ганту.

Я обернулась. Маг указывал на алтарь.

– Это действительно то, что я искал, Ксенна! Это изображение – символика нашей… проклятье, я опять не знаю, как тебе это объяснить на языке твоего времени. Скажем так, символ группы людей, которые наняли мудрецов, чтобы сделать механизм, разрушающий стену между мирами и наняли нас, чтобы исследовать ваш мир.

– Что–то вроде герба торгового клана, снаряжающего караваны через пустыню? Знаешь, для меня всю мою жизнь это был Знак Великой Матери. Я все–таки не очень хорошо до сих пор понимаю, как это все связано…

– Я тоже. Но кое–какие мысли у меня по этому поводу есть, и они мне совсем не нравятся. Знаешь что? – Ганту уселся прямо на пол, скрестив ноги, и уставился на меня снизу вверх. – Ты так ничего не успела мне толком рассказать, чем для вас было это святилище и что тут происходило. Садись и рассказывай сейчас.

– Хорошо. – я опустилась напротив него. – Значит так. Легенды нашего клана гласят, что много–много лет назад, когда первые люди были еще как звери и бродили по земле голодные и голые, к ним с небес спустилась Великая Мать. Она избрала наш клан и стала жить вместе с нами. Она даровала нам многие тайные знания и особые умения, научила строить жилища и делать оружие, показала лекарственные травы и дурманящие грибы. Не одну сотню лет жила она промеж нас, но затем пришло время – и ей должно было уходить. Тогда Великая Мать собрала весь клан и сказала: «Я покидаю вас, дети мои, но не могу оставить вас без помощи и опеки. Потому выберу я сейчас самую достойную из вас, и после посвящения станет она Старшей Сестрой, что позабудет прошлую свою жизнь, но будет всегда ведать волю мою и хранить знания мои. Будет она править вами вместо меня, а когда придет время и ей покинуть мир смертных и соединиться со мной, то изберет она следующую, через которую буду я смотреть на вас и хранить вас. Да будет так!». И с тех пор так и было, пока Верные не убили последнюю Старшую Сестру и не уничтожили наш клан. До того времени я была назначена стражем Святилища – я должна была охранять это место, чтобы его случайно не обнаружили другие люди. И, при необходимости, помогать на церемонии посвящения, когда дух Великой Матери переходит из одной сестры в другую. При моей жизни, правда, посвящение ни разу ни происходило, но Старшая Сестра объясняла мне, что нужно делать. Старое тело, в котором находится Дух, нужно усадить на левое кресло, а новое, в которое Дух должен войти – на правое. После чего все должны покинуть святилище, а там дух сам перейдет между телами. Именно это я сделала в свое время, усадив Ахмара на левое кресло, а сама сев на правое. Все, что я помню после этого – сознание мое стало угасать, как свеча на ветру, и наступила темнота, после которой я очнулась уже в новом теле. Вот и все, что я могу рассказать тебе, маг. Скажи, ты действительно сможешь исправить то, что я сделала, чем бы это ни было?