Навсегда… От темноты к свету. Часть первая

Алекс и Дженнифер были в гостиной. Находящийся в начале своей карьеры кинематографист просматривал снятый им материал на большом экране проектора в то время, как его новая возлюбленная бродила вокруг, демонстрируя всем своим сосредоточенным видом заинтересованность не только непосредственно к физическому телу, но и к его труду. Зашедшую в гостиную девушку оба будто бы и не заметили, не утруждаясь проявить хоть какую вежливость в отсутствии родителей, которым гармония в их взаимоотношениях стала вдруг необычайно важна.

Камелия была на кухне и разгружала посудомоечную машину, что по традиции было частью её домашней работы. В это время и раздался, по началу казавшийся безобидным, звонок. Один, второй, третий… десятый. Пришедшему «нахалу», очевидно, не терпелось поговорить с одним из жильцов дома. С большой неохотой девушке пришлось плестись к двери – ведь никто, кроме неё, так и не отреагировал на нервирующий, ставший к этому моменту уже невыносимым, звон. Это было и неудивительно в свете того, что гостиная оказалась пуста. Последовавший раздраженный и кричащий призыв Дженнифер сверху «открыть, в конце концов, эту гребанную дверь и намылить шею беспокоящему их идиоту» говорил о том, что та была в своей комнате. Ускорение темпа речи и повышение тональности в интонации голоса негласно свидетельствовали о том, что её сестре было не до принятия незваных гостей. Гложущее, едкое чувство зависти закралось в душу девушки, когда она перебрала в голове варианты того, почему та не хочет сама спуститься вниз.

Оказавшись у двери, Камелия сразу же её распахнула, не посмотрев даже в глазок. Уж слишком был невыносим раскатывающийся звук беспрерывно нажатого звонка. Она приоткрыла рот в лёгком изумлении – на пороге стоял Эмре, растрепанный, помятый, неопрятно одетый и растерянный. В руках он держал полупустую бутылку виски.

Уставившись на неё своим отсутствующим, отупевшим от чрезмерной выпивки, взглядом, он промямлил, заикаясь и путаясь в собственной речи:

– Ты пассматрии… ка…. Иии… ты тууутаа… Токаа нафииигаа ты мммне? Згггинь! Нннечистаая! Мм…неее нужна Ддджжжен. Маааая Джжжен. Я хочу поговорить с ней. Она любовь моей жижизни… если до тебя не доходит!

– Эмре, я понимаю твои страдания… Но напиваться – это не выход. Ты же говорил, что алкоголь – это то, что ты истинно презираешь. Поэтому и не пил вообще! – попыталась собраться с мыслями ужаснувшаяся потрёпанным видом своего бывшего парня девушка, вразумляя его.

– А теперь пьюююю, и многааа!!! Какое тебе ваааще дело до моей жизни? Просто позови – и всё! На этом твоя роль иссчееерпааанааа! Катись на ммморе своё и дддальше мечтай, – презрительно проговорил он в ответ на её замечания, сделав ударение на последних словах.

Пробирающий, резкий и неприятный на слух голос раздался, подобно раскату грома, когда Эмре завопил во все горло:

–Джэээнниии, я знаю, что ты дома! Ты не спрячешься! Джэээнниии!

Камелия непроизвольно вздрогнула от этого неожиданного вопля и сперва замерла в нерешительности – как ей лучше поступить. Его пренебрежительное отношение, безусловно, затронуло её за живое, и она просто отступила, освобождая проход. Камелия безмолвно развернулась и побрела прочь. Ей стало вдруг абсолютно плевать, что будет дальше. Девушка больше была не в состоянии терпеть поток унижений в свою сторону. В тяжёлой от раздумий голове кружился беспрестанный рой из возмущенных мыслей: «Они уже давно не вместе, и она ему совсем чужая. Разве с посторонними люди не ведут себя более сдержанно, относятся хоть немного с уважением? Что он вообще мог знать о её жизни сейчас? Имел ли тот хоть малейшее право осуждать её, либо высмеивать привычки или мысли? Было ли это вообще допустимо когда-либо? Единственное отличие между „тогда и сейчас“ заключалось в том, что „тогда“ она готова была стерпеть всё. Ведь была уверена в том, что именно она несет вину за крах их отношений из-за своей ущербности. А „сейчас“? Они никто друг другу. Пыль, пустота, пепел, дым… „Nada“… Пусть Дженнифер разбирается сама в своих запутанных любовных связях. Это действительно не её дело, и пришло время опустить ношу, что она таскала за собой все последние годы. На этот раз – окончательно и бесповоротно».

Эмре тут же воспользовался возможностью прорваться внутрь – шатаясь, проковылял в раскрытую дверь и остановился на входе в гостиную. Его стеклянные, пустые глаза судорожно бегали из угла в угол комнаты в поисках своей «единственной и неповторимой». Увидев, что его пассия поспешно спускается с лестницы и двигается к нему, из его глотки раздался радостный визг. Этот возглас прозвучал настолько дико и неадекватно, что от него невольно всё передергивалось внутри. По всей видимости, не отдающий себе отчета в действиях, парень демонстративно сделал еще один затяжной глоток из бутылки. Он бесцеремонно глазел прищуренным взглядом на приближающуюся к нему девушку и бесстыдно лыбился. Став в стабильную позу с широко раздвинутыми ногами и скрещенными руками, всем своим видом он давал понять, что не собирается уходить добровольно. Возмущенная этим беспрецедентным нахальством, Дженнифер, как только приблизилась вплотную, тут же грубо толкнула незваного гостя в грудь. Не желая тратить времени на пустые разговоры, она попыталась тем самым заставить незваного гостя покинуть её дом.

Через минуту или две на лестнице возник силуэт Алекса. Тот неторопливо, если не сказать – устало, передвигал ноги, шаг за шагом, спускаясь вниз. Чем-то его размеренные и пронизанные глубинным чувством достоинства и самодостаточности действия напоминали плавную и уверенную походку тигра или льва. Эти бесстрашные хищники были убеждены в своей непобедимости: ведь у царей животного мира не было достойных противников среди себе подобных. А если это так, в чём тогда смысл спешки или волнений?

На ходу парень неторопливо застёгивал рубашку. Остановившись на последней ступеньке, он стал молча наблюдать за происходящим. Пробивающиеся под майкой очертания торчащих сосков маленькой груди Дженнифер негласно свидетельствовали о том, что одежда была наброшена на скорую руку. Непроизвольно стоящей в проёме дверей обеденной комнаты Камелии вспомнился её 18-тый день рождения. Небольшое отличие всё же присутствовало – тогда Дженнифер не посчитала нужным набросить хоть что-то на обнажённое тело. Комок подкатил к горлу: горькое чувство обиды и несправедливости одолевало. Сильная ревность внезапно запылала с новой силой к тем двум нравившемся ей мужчинам, которые предпочли «её сестру», а не «её саму». Девушка поспешила отогнать это ощущение: моральная сторона казалась важнее истошных криков сердца. А завидовать кому-то, как она делала сейчас, было, в её понимании, некрасиво. «Возможно, Бог посчитал другую более достойной для настоящей любви. А ему – виднее. Надо просто принять это…» – подумала Камелия, и от этого ей сразу же полегчало. Она вдруг задумалась над своими мыслями: «Наверное, перебрасывать ответственность за развитие событий высшей силе – вообще могло бы считаться гениальнейшим изобретением человечества. Подобный подход вмиг снимает давление: ведь отсутствие выбора и смирение со своей участью носит успокаивающий характер».

Видимое опьянение Эмре вмиг рассосалось, сменившись на откровенное непонимание. Он окинул спустившихся к нему людей растерянным взглядом, даже не решаясь произнести какие-либо слова. Парень был в шаге от того, чтобы разреветься от осознания, что «его Джен – больше не его». Внешний вид и поведение обоих непроизвольно свидетельствовали об их уже далеко зашедших отношениях. Самоуверенный и надменный вид Алекса говорил лишь о том, что он привык к тому, что является хозяином жизни и считает себя в праве обладать всем тем, что ему только вздумается. И это – без малейших угрызений совести или доли сочувствия к затронутым его эгоистичными решениями людям. Камелия же ловила себя на мысли, что не может не восхититься его самообладанием в ситуациях, которые многим бы показались «критическими». С каждым мигом она еще глубже погружалась в свою зависимость от него, завороженная этой его бесконечной внутренней силой. Приехавший к ним из Франкфурта парень был определенно тем человеком, который при любых обстоятельствах осознавал свою ценность и оставался верным себе. Зачарованность подобной беспардонной натурой рождалась из самых тайных закоулков её слабой души, которая тянулась к тому, кто олицетворял силу. В этом и заключался парадокс притяжения противоположностей.

– Как так… Джен. Почему? – было всё то, что смог пробормотать раздосадованный Эмре.

Подобно взбесившейся, брызгающей пламенем огня, фурии – Дженнифер продолжала толкать вторгнувшегося на её территорию парня всё сильнее и сильнее. Непрошенный гость неуместно попробовал ответить на проявленную к нему агрессию навязчивыми объятиями. Но эта неудачная попытка скрасить ситуацию привела девушку в ещё большую ярость – она оттолкнула его от себя. Хлюпкий парень всё же сумел устоять на ногах. Только вот уже почти опустевшая бутылка выпала из его рук. Звук разбивающегося вдребезги стекла добавил драматичности в создавшуюся ситуацию. Остатки жидкости и осколки разлетелись у его ног – но сейчас это мало кого волновало.

Ненависть в Дженнифер не имела границ. Не отдавая себе отчёта, она принялась орать на Эмре, требуя незамедлительно покинуть дом.

– Ты мне объясни – какого чёрта ты припёрся? Будь добр, милый! Исчезни! Пошёл вон, я сказала!

– Джен, ты же столько раз пов… пов… повторяла, что меня обожаешь… и… и… и… что я… твой любимый ккоттик… А помнишь… ты меня ещё ттигромм называла, – жалостливо проговорил тот и, сделав умоляющее выражение лица, пролепетал неразборчиво: – Ты… ты – моя жизнь. Проси чего хочешь! Только не пост… поступай со мной так… Я… я… я ведь не могу без тебя.

При всей своей внешней отстранённости, судя по сосредоточенному выражению лица, Алекс всё же не упускал ни одной детали разговора. Как и прежде, он находился минимум в пяти-шести метрах и не делал ни одного движения в сторону разбирающейся между собой парочки. По всей очевидности, парень предпочитал оставаться сугубо наблюдателем.

– Что тут можно сказать? Только, что ты тугодум отменный! До тебя ничего не доходит. Я тебе совсем даже не тонко, и уже раз 10 намекала, что ты мне осточертел! – не прекращала нападки в сторону затихшего, уже совсем забитого парня Дженнифер.

Время от времени она повторяла попытки пихания, призванные побудить его покинуть жилище. Эмре держался изо всех сил, не желая сдаваться. Пусть это было и не так легко – его соперница была такого же роста, если не выше, и парень казался довольно щуплым даже по сравнению с худенькой девушкой. Его футболка задралась кверху в результате этой борьбы, обнажив костлявую спину. Увидев это, Камелия невольно ужаснулась тому, как выглядело его тело, – он истощал до предела с момента их расставания и походил сейчас на ходячий труп.

Каменное выражение лица и бездейственность Алекса казались всё более и более неуместными в сложившейся ситуации. Только тогда, когда конфликт грозился накалиться до предела, он сделал шаг к обоим, хоть как-то оправдывая тем самым статус «представителя сильного пола». Еще большее удивление накрыло следящую за ним Камелию, когда вместо того, чтобы вышвырнуть Эмре, он сковал раскрасневшуюся Дженнифер в сильных объятиях.

Успокаивающим тоном парень прошептал ей:

– Тссс… Остынь, Дженни, всё в порядке! Не думаю, что всё настолько накалено, что мне стоило бы вмешаться. Подумай хорошо… и только потом ответь. Убери эмоции и включи мозг.

Создавалось впечатление, что Алекс просто оттягивает время, избегая любой ценой непосредственного участия в конфликте. Эмре смотрел на его действия дикими глазами, всё ещё тяжело дыша в результате произошедшей стычки. Тем не менее он не уходил. Последние сомнения испарились – что или кто именно встал между Дженнифер и им. И пусть до него уже доходили слухи о новом увлечении его возлюбленной, до этого самого момента влюблённому парню ещё удавалось лелеять в себе надежду, что все другие ошибаются: «У них такого быть не может – ведь в их отношениях замешаны настоящие и глубокие чувства». Сильное эмоциональное расстройство на фоне осознания этого спровоцировали едва слышные всхлипывания с его стороны. Очевидное физическое превосходство соперника всё же не оставляло Эмре шанса решить вопрос силой. Никакое отчаяние или любовь не могли подавить страх за свою жизнь. Безэмоциональные люди пугали его всегда больше, чем любители покричать и размахивать кулаками при малейшем поводе.

Раздосадованная стойкостью пришедшего к ним без приглашения парня, Дженнифер решила настоять на незамедлительном завершении этой неприятной разборки.

– Прошу тебя! Мне нечего думать! Я хочу, чтобы ты вышвырнул этого идиота! Можешь его хоть размазать по полу. Абсолютно без разницы – что с ним будет. Главное, чтобы он исчез!

Алекс всё ещё колебался, качая головой из стороны в сторону в неверии, что услышанное только что было заявлено на полном серьёзе. Тем временем до этого непоколебимый Эмре сам разрулил ситуацию, он вдруг сделал шаг назад. Словно опомнившись, тот вдруг осознал, что творит сейчас, и поспешил к двери. На пути к выходу парень встал как вкопанный, после чего резко изменил траекторию пути. Шаркающими, нерешительными шагами он побрёл в сторону Камелии, которая насторожилась в попытке предугадать развитие событий. Волна тревоги накатила на неё.

Подойдя на расстояние нескольких шагов, он проговорил, словно провинившийся ребенок, которого заставили попросить прощения:

– Знаю, я тебя сильно обидел. Хотел причинить боль, возненавидел за то, как ты ко мне относилась. Наверное, ты неспециально. Я многое бы отдал, чтобы повернуть время вспять. Это был даже не я… Твоя сестра так поливала тебя грязью, что было… невозможно не поддаться.

Камелия лишь смолчала на его запутанные, однако имеющие для неё глубокий смысл, слова, спрятав боль воспоминаний о том моменте. Услышав обвинения в отношении своей персоны, Дженнифер начала отчаянно метаться из стороны в сторону в попытке вырваться из рук Алекса и наброситься с новой силой на своего обидчика. Стальная хватка парня не давала ни малейшего шанса этого сделать.

Всё, что ей оставалось, было выкрикивать оскорбления:

– А не закрыл бы ты рот для начала, а? Слушать уже невозможно этот беспросветный бред! У тебя другие всегда виноваты. Конченый трус… этим всё сказано. Всё, на что ты способен, это прятаться за спиной своей мамки и нудить, ждать, пока она тебе сопли вытрет. Отвечай сам за свои поступки! Никто тебя тогда не убеждал оставлять твою ненаглядную и бежать мне вслед. Сейчас только осознаю – насколько вы отменно друг другу подходили! Дурачок ты наивный! Неужели ты на самом деле думал, что мне нужны всякие отбросы?! Ты только взгляни на себя со стороны – ты же хуже последнего очкастого ботаника!

Прибывая в глубоком потрясении от несдерживаемого по тока откровенно унижающих его слов, Эмре горестно вздохнул, в то время как с его губ слетело тихое:

– Ну ты и гадина, оказывается! Если бы я знал только тогда… когда послушался тебя… а потом и влюбился… что ты такая холодная и противная… как змея подколод…

Не договорив до конца и оборвав себя на полуслове, изможденный парень поспешил к выходу. Он то и дело оборачивался и настороженно посматривал на выглядевшее уже более напряжённым выражение лица Алекса. Эмре был уверен, что кажущийся сейчас безразличным, парень всего лишь выжидает подходящий момент, чтобы наброситься и выпотрошить его наизнанку. Даже на оскорбления в адрес своей новой пассии он не отреагировал, словно не заметил. Это вовсе не согласовывалось с тем образом «настоящего мачо», который был создан обществом вокруг недавно приехавшего в их местность испанца.

Камелия увлечённо наблюдала за происходящим. Эмре и Дженнифер уже совсем размылись, и для неё остался существовать лишь один человек. Умение сохранить невозмутимость и беспристрастность не переставало её восхищать. Алекс делал исключительно только то, что считал нужным, не обращая внимание на ожидания его окружения. Именно этих качеств – атрибутов сильной духом и независимой личности – так не хватало подвластной чужому мнению девушке.

Тем временем «вторженец» скрылся за дверью, а внезапно возникший внутренний позыв заставил Камелию помчаться за ним. Очутившись на пороге, она ещё десятки секунд беззвучно смотрела вслед жалкому силуэту этого ещё совсем мальчишки. Никак ей не удавалось произнести то, что крутилось на языке в огромном желании сорваться с ее губ. Казалось, эта мучи тельная удрученность парня, который медленно отдалялся от порога дома, опустив, словно весившую не одну тонну, голову, способна была растрогать практически любого.

Преодолев свою жалость, девушка негромко позвала:

– Эй, Эмре!..

Он боязливо обернулся, будто бы в предчувствии, что сейчас последует запоздалый, но такой ожидаемый им удар. Блестящие слёзы на впалых щеках засветились в лучах яркого послеполуденного солнца. Чистое сердце девушки неприятно сжалось, подло предавая отважную сторону её сущности. И ей так неудержимо захотелось обнять страдающего парня, забрав себе часть его бездонной печали. Камелия осознавала, что подобное поведение – всего лишь отголоски её специфического, чрезмерно эмпатичного характера, так мало ценимого современниками. 21 век – эпоха наглецов и самовлюбленных личностей, готовых предать всех и всё только во имя «себя любимого или любимой». Самовосхваление, так гонимое в прошлые века, стало отражением успешности и нормой. Насколько это было правильным – девушке сложно было оценить. Всё, что Камелия знала, было то, что она не могла заставить себя стать «как все».

Собрав последнюю волю в кулак, девушка сумела преодолеть себя и вынесла свою, скопившеюся за три года, горечь на него, надменно проговорив:

– Я простила. Мне не сложно. Но… бумеранг жизни не знает пощады. Он весьма коварен и безудержно возвращается. Что посеешь – то и пожнешь… И… предположу… «Ты стал тоже уж больно скучен ей. Стал блеклым, как безжизненная тень… Стал неинтересным, как затянутая лекция… И был все-таки сложным, как запутанная книга. Есть и другие, которые могут значительно больше предложить. Да и вообще, чувства испаряются… Особенно, если их и не было никогда».

Камелия устремилась обратно в дом, не желая видеть реакцию на цитирование его же собственных режущих слов. Вроде бы, на первый взгляд, незамысловатый набор из букв, что способен был при стечении неблагоприятных обстоятельств причинить неоценимый вред, сопровождающийся последующей тупой и неунывающей болью. Особенно – брошенные в период безмерного отчаянья, они могли стать той меткой стрелой, что насквозь пробивает сердце, ставшее абсолютно беззащитным за спящим чувством самодостоинства.

Будучи уже внутри, она попыталась затмить в сознании прошедший эпизод с Эмре, чтобы не перемалывать вновь и вновь свои мысли. Гостиная пустовала: Алекс и Дженнифер пошли наверх, по всей видимости. Девушка собрала с пола осколки разбившейся бутылки, смыв остатки неприятно пахнувшей жидкости с пола, и плюхнулась на диван. Она всё ещё корила себя за колкую дерзость к и так уже отчаявшемуся парню: «Был ли этот поступок всё-таки перебором?» Прилив крови хлынул ей в голову, и казалось, что от этого и от вереницы раздумий та скоро взорвётся. Камелия истинно терпеть не могла эти гложущие моменты, в которые она не могла отпустить навязчивые терзания и была вынуждена прогибаться под их весом.

За спиной послышался шорох. Алекс вернулся в гостиную и плюхнулся на диван по другую сторону от неё. Первая мысль, что возникла у неё на фоне этой сцены, была бежать к себе в комнату, как это надо было сделать еще вчера в самом начале их совместного телевизионного вечера. Однако Камелия чувствовала изнеможение после произошедшего и жаждала хоть немного расслабиться. Сердце её бешено колотилось в ожидании прихода сестры, но та так и не появилась. Несколько последующих минут окутало удручающее и настойчивое молчание, которое никто из них не решался нарушить.

– Почему ты не вмешался, а? Ведь тебе не стоило ничего вмиг прекратить эту драму, выкинув Эмре на улицу, – девушка всё же решилась на вопрос, не сумев подавить свой интерес к истокам странного поведения парня.

Алекс же не удостоил ее взгляда, со всё тем же хладнокровным видом проигнорировав заданный ему вопрос. Камелия иронично ухмыльнулась, удивляясь своей наивности, что она надеялась получить ответ. Они оба оставались сидеть, как будто ничего не случилось.

Ни с того ни с сего он нарушил тишину, обратившись к ней в повелительном тоне:

– Слушай… не используй произошедшее только что, чтобы надавить на сестру, если уж ты способна выполнять просьбы. Ей хватит на сегодня.

Не веря своим ушам и поражаясь подобной наглости, дерзости и игнорированию, она возмущенно посмотрела на Алекса. Ещё долгие минуты она таращилась на парня, словно тот зарядил ей оплеуху. Увидев его невозмутимую реакцию, она сознала, что любые попытки призвать к совести этого человека – абсолютно бесполезны. Будучи не в состоянии в спокойном тоне отреагировать на услышанное, она решила уйти – резко поднялась с дивана, целеустремленной походкой направившись к себе в комнату.

Полуобернувшись уже с лестницы, Камелия бросила парню на прощание:

– Научись вначале отвечать на вопросы, прежде чем что-то просить. Это – элементарный этикет. Или вас такому в Испании не учили?

Безразличный, почти даже апатичный, взгляд Алекса скользнул по задавшей вопрос собеседнице и тут же ушёл в сторону. В данной обстановке ему не требовалось давать ответа. Правила приличия и хорошие манеры его и так мало волновали, не говоря уж об этом конкретном случае. Конфликт забрал у него значительный запас энергии. Драмы и разговоры о взаимоотношениях были парню, в целом, невыносимы. Он предпочитал уходить молча и без лишних слов, даже если это могло показаться дерзким и нахальным для окружающих. Репутация «разбалованного властью и деньгами наследника, считающего себя непревзойдённым ни в чём и не повинующегося никому», никогда его не смущала. «К чёрту, условности! Какой уж есть! Наверное, его действительно плохо воспитывали. Ещё вернее было бы сказать: не воспитывали вообще. Хоть в этом была права эта, ставшая ему неприятной всего лишь за несколько дней, особа». Он не собирался обсуждать с кем бы то ни было и тем более – «с этой» мотивы своего поведения. Это был выбор разума, а в момент принятия решения он показался ему правильным. Подобное же значило в «несложном» мире Алекса, что такая тактика и была верна.

************

Мгла ночи окутала всё вокруг. Стояло полнолуние: круглый бледно-жёлтый шарик был окружен бессчётными светящимися точками – звёздочками. Тёмное небо плохо освещённого посёлка особенно красиво отражало это мистическое природное действо. Начавшись с проливного дождя, день быстро перешел в жаркий и знойный. Нависшая в воздухе духота до сих пор не давала забыть о стоявшей весь день жаре, мешая теперь засыпать. Во всём трёхэтажном строении не находилось ни одного кондиционера. Спасаться поэтому можно было лишь сочетанием закрытых в течение всего дня жалюзи и раскрытых вечерами нараспашку окон. В поздние часы температура спадала до приятных 18–20 градусов.

Не смыкая глаз, Камелия лежала на кровати не в силах заставить себя уснуть. Груз сегодняшнего сумбурного выяснения отношений тяжелым булыжником улёгся на душу. Она в очередной раз перемалывала моменты столкновения с Эмре. «Сделала ли она ему больно брошенными на прощание словами? Заставила ли его сердце так же терзаться, как она сама убивалась в тот роковой для неё июньский день?» Сейчас девушка сильно переживала за состояние своего бывшего возлюбленного. Камелия была до крайности эмпатична, поэтому и сочувствовала другим значительно больше, чем себе. Если даже обижали ее, что не было редкостью, девушка тщательно зарывала боль в себе. Она была неспособна держать обиды на кого-то, и ей было проще брать вину за происходящее на себя. И было совсем не важно, что «это её» втоптали в грязь или унизили. Ведь в своей собственной, зачастую искажённой, оценке произошедшего она сама подталкивала оппонентов на подобные действия по отношению к ней. Страх причинить боль кому-то был сильнее. Бесчисленные попытки изменить эту пагубную привычку не принесли результата – и Камелия приняла это качество как данность.

Всё же образ Эмре сделался второстепенным сейчас. Мозг девушки заполнила другая картинка – недавно утихшей разборки в их доме – персона Алекса. С этим его игнором, колкой надменностью и самовлюблённостью… Бесподобный красавчик, спускающийся как вершитель этого мира по лестнице… Неторопливо застегивающий на ходу рубашку, не спеша скрыть свой загорелый, отливающий блеском, накаченный торс с хорошо просматривающимися даже издали кубиками пресса… Одно только воспоминание о его облике сейчас в этой душной, пропитанной одиночеством, комнате заставляло трепетать низ живота.