Ангел греха

– Кто здесь?!

В это позорное мгновение ковбой первый и последний раз выглядел, как столетний сентиментальный дед. После чего, осознав сентиментальность, практически моментально – глаза его выпучились и налились багрянцем от дикой ярости. Он вдруг почти полностью пришёл в себя и к своим природным свойствам таким образом, затем грубо отринул плечом заботливую обветренную руку и рефлекторно попытался вцепиться когтями в выпирающий в его сторону дрыгающий вверх-вниз кадык, но скорчился от острой боли в боку и покорно обмяк, как тряпичная баба.

Очнувшись после потери сознания, комы или эфирного наркоза обычно мужчина в первую очередь убеждается в наличии гениталий, есть такой неписаный пакт. Ковбой же, отлежавшись после приступа внезапной жалости и бездумной ярости после, первым делом выставил перед лицом и осмотрел орудия убийства: свои лапы и проверил чувствительность кончиков пальцев (важнейшие участки кожи стрелков). Затем аккуратно ощупал все остальные уязвимые члены. Отсутствие уха и одежды его не взволновало ни на йоту. Взволновала лишь респектабельность и безоружность. Как говорится: «Безоружный ковбой в петле головой».

– Если хотя бы одна старая салунная шлюха узнает причину моего, как ты успел необдуманно выразиться: «позора», или о том, что некое позорное состояние имело место в моей славной жизни, если узнает, что я, как вонючая старуха стонал или обоссался! Поверь, я то уж выясню… И тогда вернусь к тебе пока ты будешь сладко дремать в зелёном креслице, приставлю холодный ствол к твоему уродскому кадыку и отстрелю твою тупую башку к чертям собачьим! – проревел ковбой покрываясь свежими капельками пота и после недолгой молчаливой паузы с отдышкой и зрительным анализом реакции смягчённо добавил: – Я тебе не любой. Со мной в споре истина не рождается. Намотай на ус.

Голос ковбоя звучал не как у нормального человека, он был неестественно скрежещущий и грозный, что уже является симптомом психической ненормальности, но в данном случае прозвучал гармонично с обликом и даже задавал личностный стиль, а ещё он в процессе речи из последних сил наслаждался льющимся родным языком, на котором видел сны, каждым словом, особенно грозящим.

Высказывание про великую судьбу ему на самом деле пришлось по душе, так как он реальный человек с судьбой и в этом нет никаких сомнений.

– Я крепко спал, как убитый, ничего не слышал, даже вой койотов, а мои глаза были плотно закрыты, настежь.

Повисла очередная неловкая пауза. Видимо ковбой всё понял и уже начал накапливать силы или экономить оставшиеся.

Генри Джонс молча указал кивком на глиняную ёмкость и жестяную банку с криво вырезанным и отогнутым верхом, стоявшие на соседнем гробу, с подозрительно плотно заколоченной крышкой…

Ковбой чуть приподнялся, опёрся на локоть левой руки, восполнил потерю жидкости в организме и отведал неразогретых бобов без посторонней помощи вывалив их из банки прямиком в себя и заглотил всё не пережёвывая, для длительного пищеварения, затем снова откинулся на спину и немного поёрзал, полежал молча тяжело дыша через рот и задал вопрос о важном и по делу, уже спокойным, живым и взвешенным тоном, как человек с долей ответственности:

– Назови имена и род деятельности всех тех, кто меня обокрал.

– Мы порядочные граждане с глубокими принципами, правда с суевериями… Лошадь я самолично отвёл в конюшню, вам осталось лишь оплатить услуги конюхов. Грязную одежду забрала жена гробовщика, в стирку. Остальное в офисе шерифа округа, а звать его: Билл Карсон.

– Шериф, значит, – ковбой насупил чёрные брови, – вот кого предстоит убить в первую очередь.

– Ни о чём не беспокойтесь, я вещички раздобуду, сапоги вот, можно сказать, раздобыл, они под гробом стоят, – сказал Генри Джонс, – а Билл нормальный мужик, у меня с ним дружественные связи, и не только.

– Я и не переживаю. О чём мне переживать? Убивать шерифов моё пристрастие, когда-то даже коллекционировал трофейные звёзды и носил их как бусы из ушей.

Последовал вопрос:

– И где эти звёзды?

– Нашпиговал ими самодельную бомбу и устроил «звёздный час».

В давние времена ровно в час дня устраивались показательные и торжественные казни со зрителями, лентами и фанфарами, а ранним утром карательные, Генри Джонс всё это прекрасно знал.

– Кхм, – Генри почесал подбородок, – звучит довольно изощрённо.

Ковбой немного покосившись пробуравил собеседника хищным взглядом, затем безмятежно произнёс:

– Можешь не спешить, но раздобудь всё сегодня, а я пока вздремну и переварю пищу. Жду здесь и если вдруг всё же помру – пригласи лучшего фотографа специализирующегося на почивших знаменитых стрелках, желательно южанина. Такова последняя воля. Чур тело после смерти не обмывать.

– Да я был рождён для этого!

– Схватываешь на лету. Смотри, не схвати пулю.

– Но…

– Что ещё?

– В газетах пишут, что северяне после трупных бунтов уже не хуже нас, южан, смыслят в фотоснимках трупов. Может лучше пригласить северянина?

Ковбой выронил пустую консервную банку на пол и случайно свезя одеяло, с усилием, повернулся на здоровый бок костлявой спиной с выпирающими острыми позвонками и немытым задом к Джонсу. Больше он не проронил ни слова.

Генри Джонс озадаченно, не совсем осознавая кому, зачем и что пообещал, словно загипнотизированный вернулся в свой угол, снова забился в кресло и впал в неудобную дрёму без страха, язык за зубами он держать умел. Вдобавок держать слово не обязательно, присягу он не давал, даже не клялся, что придавало уверенность, свободу и спокойствие и мигом погрузило в беспробудный сон идеальный для отдыха, без кошмаров. Лишь время от времени он потирал свой любимый кадык прямо во сне. Необоснованная угроза психологически немного подействовала.

Полдень. Возможно даже тринадцать часов пополудни. Почему бы и нет?

Родная привычная ругать торгашей и мерзкая брань будущих читателей прессы; слегка отдалённый грохот, где-то на станции, где что-то упало; приятный скрежет пилы по деревянному брусу; стук молотка по железной шляпке; выкрики рабочих со стройки неподалеку от мастерской, сооружающих чудное строение напоминающее населению бесполезную средневековую башню с чёрным флагом; ржание и фырканье вереницы лошадей; лай сытых дворовых собак; яростные споры драных котов; мужской свист… и долгожданный скрип рессор старых деревянных колёс тормозящего неподалёку от мастерской большого крытого кожей дилижанса. Свежих шлюх привезли! Аллилуйя! Весь ансамбль звуков проник в мастерскую, когда жена гробовых дел мастера в лёгком летнем платье без рукавов, без стука отворила пинком дверь в мастерскую разбудив Генри Джонса, вломившись с охапкой выстиранной или скорее наспех прополосканной в грязной воде чёрной одежды стрелка.

Городской смрад от людских и животных нечистот, бесконечные непрекращающиеся в салунах и возле взрывы пороха в почерневших револьверных барабанах ганфайтеров, охотников за их головами и шерифов, дребезг бутылок из-под виски из кактуса и глиняных кувшинов из-под кукурузного ликёра, нецензурная брань и предсмертные стоны подстреленных – ко времени повествования, к великому сожалению уже сменились в большей степени на приятное шумовое загрязнение, почти по всей стране. Увы, люди стали мыться чаще, сливать нечистоты в выгребные ямы за городом и пользоваться сортирами, но, пока не всё потеряно, не все соблюдали новые цивилизованные порядки и периодически отдельные личности оставляли испражнения на проезжей части и в закоулках между лавками и домами, обычно под заборами, дети, на умиление взрослых даже умудрялись справлять нужду на рельсы. В случаях гнусного неповиновения стражи порядка (маршалы, палачи, шерифы и их помощники) мощно толкали цивилизационный процесс отлавливая бунтарей и приверженцев старой школы. На настоящий момент времени – это являлось первостепенной и практически единственной рабочей задачей правоохранительных органов, за некоторым исключением, но подтверждающим общее правило, как обычно.

Когда шерифы не справлялись, тогда отловом или даже скорее отстрелом оставшихся активно действующих исключительных негодяев и отбитых ублюдков наживших себе врагов занимались в основном частные армии наёмников или детективные агентства вроде пресловутого национального детективного агентства Пинкертона, которыми владели или которых нанимали хозяева потерпевших неудобства со стороны банд всякие магнаты. Криминальные личности, «разумная» их составляющая уже сама переметнулась на службу в такие агентства и частные армии, или благополучно интегрировалась в городскую систему и стала её неотъемлемой составной частью, в основном шерифской. Это нормально.

Цивилизация является не равномерно, не потоком, точечно, словно радиация оседающая пятнами на почву и иногда столь же разрушительно и влияя не на каждого, до кого-то не доходя вовсе или оказывая негативное воздействие. В крупных промышленных городах с заводами и фабриками северных и дальневосточных государств, где инженеры научились всякое немыслимое, например прорывать тоннели под реками, а паровой двигатель по специальным вырытым тоннелям с трубами тянул через весь город трос с крепившейся конкой, – могла ехать в качестве пассажира сумасшедшая повитуха на роды с магическими ритуалами будущей высокопоставленной особы, вроде жены чиновника, банкира или крупного промышленника с сифилисом, которого безуспешно лечат ртутью. Про города с не утраченными традиционными ценностями обществ каннибалов развившихся до современного уровня и упоминать нет необходимости… Каннибализм должен оставаться разумным трупоедением.

Большинству простых людей в конечном итоге приходится подстраиваться под меньшинство большинства, под которых и приходится сочинять новые правила. Открываются новые рабочий места, а изжившие себя приходят в упадок, такие как должность помощника шерифа. Отныне у таких счастливчиков имеется время на творчество. Такую должность нужно ценить, но как плацдарм или временное удобное пристанище, как тёплую титьку кормилицы, но задерживаться определённо не стоит.

…Ковбой тем временем спал, как убитый, не реагируя на грубую женскую суету и шум снаружи. Он тихонько посапывал в своём уютном гробике и даже не шелохнулся при женском вторжении в его жизнь. Возможно просто убедительно притворился или уже впал в предсмертную кому.

Когда Генри Джонса обдал горячий поток уличного воздуха он встрепенулся, мигом вскочил с кресла, с трудом приходя в чувство, сладко причмокивая и протирая глаза постепенно осознавая, что проспал дольше запланированного и опоздал на ежедневное рабочее собрание представителей городской власти. Промямлив он попросил женщину вымыть ковбоя и прополоскать одеяло, за что жена гробовщика покорно и с великим любопытством, словно по команде принялась незамедлительно, не задавая лишних вопросов, лишь грубо прогнала Генри, дабы тот не помешал великому сакральному таинству, за что её возможно даже пощадят.

Спустя миг, дверь мастерской за спиной Генри вдруг резко захлопнулась, прямо перед затылком, ударив сзади по полю его старенькой шляпы. По светло-русым волосам блестящим на солнце и вьющимся из-под шляпы хлестнул поток спёртого воздуха с его ночным дыханием. Лёгкие впервые за ночь наполнились разогретым кислородом с минимальной концентрацией частиц испражнений, кислого ковбойского пота, сладкого запаха запёкшейся крови и залежавшейся тухлятины.

Раздался смачный щелчок в замочной скважине, затем повторный и ещё один, контрольный. Он заглянул в щёлку из любопытства, но ключ остался торчать глубоко в скважине. Обойдя снаружи мастерскую обнаружилось, что окно уже наглухо завешано, а края занавески плотно подбиты. Как проистекал любопытный процесс омовения навсегда осталось в тайне заколоченной пошлым богом в мастерской гробовщика.

В спешке доковыляв до родной халупы и наспех перекусив пресными галетами, Генри Джонс метнулся в шерифский офис, на ненавистную работу. Нельзя же являться на работу на сытый желудок.

Покосившийся дом, в котором Джонс жил вместе с матерью и подругой был одним из самых старых домов в городке, из деревянных. Построен он ещё первыми переселенцами, на отшибе, когда город был посёлком, по новейшим на то время технологиям и отсталым на сегодняшний день, затем дом с куском земли был приобретён великим дедом. Бабка Генри рассказывала, что её муж завещал перед тем, как покинул их с сыном, как оказалось насовсем, что ни в коем случае нельзя никуда срываться с места, что нужно защищать дом и прилегающую землю любой ценой, даже жизни: от дикарей, магнатов и политиков, которых вскоре и так всех перебьют и главное, что дом нельзя ни в коем случае продавать, даже по чертовски завышенной цене.

Наконец явившись в офис с серьёзной миной помощник шерифа не стал о недавнем разговоре докладывать начальству, по крайней мере решил пока ничего не рассказывать, пока не определится окончательно как быть дальше и на чью сторону твёрдо встать.

Проходя мимо рабочего стола Билла Карсона взгляд Генри приковали два Кольта Драгуна лежавшие поверх пожелтевшего листа, покрытого сальными пятнами и трещинками в местах множественных сгибов. Судя по состоянию бумаги плакат бесконечное количество раз складывали и раскладывали, для демонстрации. Черты лица на портрете показались знакомыми, а надпись излучала угрожающую ауру, словно от мобилизационной повестки времён гражданской войны севера с югом, для бедняка не обладавшего лишними ста гринбеками в заначке. Клочок бумаги пахнущий братоубийственной смертью.

– Наш клиент? – кивнул Генри Джонс на изображение на плакате.

– Может он, может нет, может трясёт плакатом перед шлюхами в салунах. Они любят такое, – отрывисто рявкнул Билл Карсон, не уточнив, кто такое любит. Словно он сам такое любит.

Изящная рукоять Драгуна находилась поверх напечатанного имени и плавным, но резким изгибом закрывала первые цифры суммы вознаграждения. Генри Джонс подошёл к столу вплотную и попытался аккуратно сдвинуть револьвер пальцем и неторопливо почитать, но Билл Карсон суетливо выдернул плакат, сложил и припрятал в нагрудный карман рубахи, под жилет с южной бахромой.

– Сядь на своё место!

Шериф бледен, как мумия или белый могильный мрамор, огромные усы его взъерошенные и неухоженные. Он всю ночь не спал, а думал, и над чем-то крайне важным. Он даже не заикнулся про опоздание.

– Сколько хоть обещано за голову? Люблю считать чужие деньги. Моё любимое занятие.

Генри сделал невозмутимый вид охотника за головами; якобы не успел разглядеть числа и не придал значения суете шефа. Хотя, он действительно не успел разглядеть ни точную сумму, ни имя, лишь несколько нулей, а если бы и увидел всё – это бы мало что дало, считать в их славные времена чётко и быстро умели только бармены, торгаши, и кассиры, ну немного шерифы, когда приходилось выдавать награды, а остальные умели считать лишь выстрелы, но по старой памяти. Читать же умели лишь те, кого научили в детстве и то ради чтения брошюрок с картинками: как и за кого нужно голосовать, и как проголосовать за нужного кандидата несколько раз при помощи пушистой бороды и цирюльника с опасной бритвой.

– Плакат старого образца выпуска, срок давности истёк, наверняка уже нисколько, но я телеграфировал Доусону. Ответ не заставил себя ждать. Судья прибудет, лично. Пожалуй, ты таких важных людей никогда не встречал. Помойся хоть и усы отрасти… Скоро наш дружок предстанет перед законным судьёй, а то и палачом и будет судим по закону штата, – промолвил исподлобья Билл Карсон уже застёгивая патронташ с кобурой на поясе, затем после паузы случайно рыгнул, как мужик, что-то проглотил и добавил: – Пойду в обход, проветрюсь и подготовлю город к приезду важного человека, засранцы уже напились кофе, а ты подготовь решётки, вынеси весь хлам из камеры, может туда гроб вечером перенесём. Заодно ещё по пути навещу нашего странника и слуг смерти. Кстати, он там не подох за ночь? Наверняка живучая сволочь, как и все они…

– Не знаю, я не лекарь, я на него лишь издалека смотрел, а когда пытался покормить – он, кажется, хрипло дышал. Знаю лишь, что так хрипят после джиги на эшафоте. А сейчас его обмывают, в этом я уже уверен на все сто, лучше не мешайте таинству.

– Чего я там не видел? – хмыкнул Билл Карсон и удалился, затем оглянулся, уже у порога, важно надвинул шляпу на глаза и добавил: – Обмывает его та, что может отсосать всего за песо, при том, что платит сама? Повезло бандиту. Они обычно неприхотливые ублюдки. И почему-то шлюхи к ним тянутся, как мухи на говно, а платят ковбои не всегда. Чаще даже – никогда.

– Она самая. Слышал такое про неё, мы же уже обсуждали это, точнее каждый день обсуждаем. Сам я не пользовался услугой, я молодой, – уверенно сказал Генри Джонс. – Кстати, как думаете, ей какое от этого удовольствие? Себе же в убыток.

– Я как-то спросил её… Сказала, что я просто не отсасывал парням. Подловила, сука. Видимо всё из доброты делает, – сказал женатый Билл Карсон и ретировался, дабы избежать продолжения разговора, затем снова неожиданно вернулся и задал наводящий вопрос, отводя тему разговора в другое русло: – Джонс, я ведь помог тебе с пониманием устройства мира и мироздания государства?

– Разумеется, спасибо, мистер Карсон. Ценю ваши наставления, я всегда слушал предельно чутко.

– Бывало, я был груб с тобой, малец. Ты пойми – это необходимая закалка для мужчины. Если будет тебе за тридцать или состаришься преждевременно и станешь никому не нужен, станешь мужиком и возможно даже шерифом, тогда поймёшь и сам будешь наслаждаясь давать мудрые наставления молодняку… И помни, – табак гораздо лучше усваивается, когда его томно втираешь в дёсны языком, а не втягиваешь ртом горький дым в самое нутро человеческого жерла.

Когда Билл Карсон наконец хлопнул дверью Генри Джонс расслабленно откинулся на свой рабочий стул возле двери со ржавыми клетками, закинул ноги на стол, не снимая сапог со шпорами и балансируя на задних ножках элегантно чиркнул спичку с опасным белым фосфором на кончике о шершавую ножку стола.

Раскуривая огромную сигару он из ненависти начал размышлять вслух, с умным видом нахмурив коровьи брови и слегка прищурив любознательные глазки с длинными ресницами. Он всегда так кривил лицо, когда думал, и в такие моменты всем свидетелям бытия напоминал своего утонувшего горе-отца, поэтому размышлять старался реже. В его случае это было даже полезно, как Портосу.

– Образец плаката старый, чушь! Все умные знают, что плакаты, подобно гринбекам будут действительны вечно и всегда будут обладать номинальной стоимостью. По календарю майя до начала XXI-го столетия уж точно, пока не превратятся в труху, вместе со всеми нами, – шептал Генри и мысленно поставив себя на место босса продолжил «брать глубоко»: – Карсон зажал плакат… дабы по-тихому передать стрелка судье. Охотником за головами времён перестрелок себя возомнил, хочет присвоить себе всю славу, сорвать куш и свалить в большой город без жены за красивой жизнью. Сам ведь твердил, что при капитализме в этом несправедливом мире важны лишь котировки и столичные эмоции в мгновении, так как всем нам недолго осталось, а внедриться в высшее общество возможно лишь инвестиционным путём. Ещё говорил так, словно я об этом всём сам ничего не знаю!

Когда все доводы в относительно молодом черепе безоговорочно и яростно сошлись – он резко встал со своего любимого стула и звонко бряцая шпорами снова подошёл к столу шефа возле пустой доски для объявлений о розыске и надёжного сейфа. Взял со стола в руки оба Кольта Драгуна калибра 44, покрутил их на пальцах и по-мужски эстетически наслаждаясь раритетом красивой вещи обратил внимание случайно упавшим взглядом на выцарапанную букву «М» на одном из старинных револьверов. Магическая буква точь-в-точь, как инициал на револьвере у того самого легендарного бандита, о чьих бравых похождениях он читал в статьях жёлтых газетчиков, формируясь личностно. Ещё одно косвенное свидетельство неслучайного и мистического совпадения!

По иной версии знатоков выцарапанная буква вовсе не инициал, а аббревиатура и значит она не корёжа лишь умы дилетантов: «Молох».

Билл Карсон мрачно насупив брови наблюдал за перекати-полем с глубочайшим символизмом пробиравшимся по главной городской улице, вдоль одноэтажных, помимо салуна и ещё кое-чего, деревянных и глиняных строений.

Спонтанное желание разрядить по мирно рассеивающему семена необычному растению револьверный барабан оборвал адский приступ кашля с обильным отделением мокроты и не только.

По окончании заслуженных мучений Билл Карсон распрямился и растёр сгустки крови оставшиеся на кулаке о кожаный жилет, оставив едва заметный развод на шестиконечной звезде с гордой патриархальной надписью: «ШЕРИФ». Отчасти идиотски, но по-мужски не придав критического значения симптому, он, как ни в чём не бывало поднял пыльную затухшую сигару с земли, зажёг фосфорную спичку о ближайшую коновязь, возле офиса, и раскурил мятый окурок снова, затем поправил любимую шляпу, привёл настрой в дежурный порядок и без спешки, вальяжно, бряцая шпорами обошёл любимый и одновременно ненавистный городок, контролируя порядок и чистоту, то, ради чего его и прислали, отчасти, и поставили шерифом, дав добро расправлять со злостными нарушителями по собственному усмотрению, а усмотрения Билла Карсона дьявольски суровые и необдуманные наперёд.

Убедившись в полном отсутствии отвратительных происшествий, потрепав языком со встречными более-менее адекватными мужиками Билл Карсон направился с важным видом, с неким хитрым умыслом, любопытством и от безделья – сверять корявое изображение на плакате с первоисточником и заодно воочию напоследок повидать увядшую легенду в жалком состоянии.

До настоящих событий на диком западе типографии «почему-то» не использовались для печатания плакатов о розыске. Все плакаты изготавливались вручную, «художниками». Штамповать с помощью литографского камня качественные объявления и фальшивые гринбеки начали в недалёком прошлом. В «святые» годы охотнику за головами можно было любого схожего с портретом мужика пристрелить, подправить физиономию деревянной рукоятью револьвера или приклада винчестера, в случае необходимости, и после процедур привезти труп шерифам на деревянной телеге с деревянными колёсами и наконец получить долгожданное сладкое вознаграждение. Большинство коррумпированных шерифов естественно не обращали внимания на незначительные нюансы несоответствия. Все работают на статистику и на долю. Со скальпами схожая история. Никто толком не разбирался кому на самом деле принадлежала вонючая волосатая кожа: индейцу, мексиканцу или брюнету, взрослому мужику, женщине или даже ребёнку не успевшему научиться даже читать. Скальп даже вполне мог оказаться конской гривой или лоскутом кожи со спины чёрной псины, бобра или ондатры.

…Мастерская оказалась открыта нараспашку, помещение проветривалось после душной ночи и не менее душного утра.

Хозяин, как законопослушный гражданин присвистывая доложил представителю закона, что ковбой всё ещё находится в глубочайшей коме и спросил невзначай: «Не сходил ли поезд с рельсов на рассвете-с».

Билл не поняв вопроса или шутки, молча, без спроса, бряцая, словно подполковник с внезапной проверкой прошёл вглубь зловонного и мрачного помещения и предварительно, на всякий случай, отработанным движением большого и среднего пальцев расстегнул застёжку крышки, поднял крышку поясной кобуры и слега потянул за вытяжной ремешок. Он любил потягивать вытяжной ремешок.

Гробовщик не отходил от шерифа ни на шаг и разумеется уже окликнул жену, на случай сложного спора.

Билл подошёл к заветному гробу, прищурился, подвигал усами из стороны в сторону, пригнулся, пристально всмотрелся, вынул плакат, развернул и вульгарно перекинув языком окурок под усами с одной стороны рта на другую, невнятно спросил семейную пару кроша пепел на плед:

– Присутствует схожесть? Вглядитесь пристально, пожалуйста. Спрашиваю ради вашего же блага… Не выкручивайте мне яйца.

Гробовщик с подоспевшей женой приблизились почти вплотную к плакату сделав вид, что сосредоточенно всматриваются в нарисованное от руки изображение, а сами изучали лишь цифры, прикидывая в уме: как принять участие в дележе награды, как и сколько можно присудить себе и, как аккуратно напомнить шерифу о старой школе плакатной этики, от которой они устали, но по которой все они время от времени осторожно придавались ностальгии.

– По лицу трудно опознавать, – задумалась жена гробовщика коснувшись указательным пальцем бородавки на подбородке.

– Тогда по какому месту, на твой опытный взгляд не трудно? – ехидно спросил Билл Карсон довольный подковыркой.

Жена гробовщика сперва засмущалась, но выкрутилась перед недалёким мужем:

– Лица быстро стареют из-за сухого климата, нашего рабочего образа жизни и беспросветной бедности… Мистер шериф, бизнес хиреет, без повсеместного насилия уже редко кто-то спонтанно умирает, сами знаете, эшафот ведь пустует, максимум раз в две недели пополнение и то от болезни печени или неправильно поставленного диагноза. Такими темпами и гробы подешевеют. Даже ковбой на волоске повис, а подыхать не хочет. Уверена на все сто – именно эта обмякшая сука на вашем драном плакате!