Свет после тьмы

– Ты – авария на шоссе, – парировала Мия. – Взять немедленно.

В магазине белья они хохотали как школьницы. Ари показала кружевной комплект цвета горького шоколада.

– Это для настроения, а не для кого-то, – предупредила она.

– Настроение одобряет, – подтвердила Мия.

В небольшом ателье в SoHo они нашли платье, будто сшитое для Мии: строгий крой, открытая спина, тонкий шов вдоль бедра.

– Это платье умеет говорить «нет», – заметила она.

– Но если захочет – скажет и «да», – добавила Ари.

Они переглянулись и рассмеялись.

Вечером пентхаус превратился в подиум. Музыка, шампанское, смех. Ари вышла первой – в чёрном мини, переливающемся в свете.

– Ты сама как звёздное небо, – вынесла вердикт Мия. – Это точно твоё.

Мия показалась в серебряной комбинации. Ари присвистнула.

– В этом платье ты даже молчишь громко. Без вариантов.

Они примеряли образы один за другим: строгий костюм с открытой спиной, лиловое платье для театра, алый вырез для вечеринок. Смех был лёгким, как шампанское в бокалах.

– Ужин? – предложила Мия, глядя на закат.

– Ужин, – согласилась Ари. – Хочу небо под ногами и Нью-Йорк вокруг.

– Тогда Aurum Sky, – решила Мия.

Aurum Sky на крыше небоскрёба встречал золотым светом и музыкой саксофона. Панорамные окна раскрывали Нью-Йорк, словно горящий ковер.

– Ваш стол у окна, – произнёс метрдотель.

Они сели, переглянулись и выдохнули.

– Красиво до безобразия, – призналась Ари.

– Мы это заслужили, – улыбнулась Мия.

Меню они пролистали бегло, выбрав шампанское и несколько блюд «на настроение». Гораздо важнее были разговоры – лёгкие, живые.

Они придумывали истории о незнакомцах: пара в бежевых костюмах оказалась «шпионами под прикрытием», мужчина с серебряными висками – миллиардером, мечтающим о пекарне, девушка у стойки – будущей легендой джаза.

– Нью-Йорк – это сцена, – сказала Ари, поднимая бокал. – Каждый уверен, что играет главную роль.

– Пока кто-то за кулисами меняет декорации, – добавила Мия.

Обе рассмеялись и чокнулись.

Поздний вечер вернул их домой. Каблуки остались у двери, украшения – на столике. В гостиной они устроились с вином.

– Завтра с утра уеду, – сказала Ари. – Но буду ждать тебя в Филадельфии. Чем скорее – тем лучше.

– Я приеду, – пообещала Мия, улыбнувшись. – Устроим апокалипсис.

– С дресс-кодом?

– Хищный гламур.

Смех звучал тише, паузы становились длиннее. Город за окнами дышал огнями.

– Доброй ночи, королева Нью-Йорка, – первой поднялась Ари.

– Спокойной, буря Филадельфии, – ответила Мия и обняла её.

Когда дверь закрылась, Мия подошла к окну. Город сверкал, как сотни историй. Она выключила свет, оставив лишь мягкую подсветку, и шепнула в темноту:

День без оглядки удался. Завтра – новые сцены. Но этот выдох был нужен – точно.

Ночь накрыла её, но мысли о прошлом вечере ещё долго жгли изнутри.

Глава 7. Визит тьмы

Солнце только начинало пробиваться сквозь стеклянные стены пентхауса, когда чемодан Ари уже стоял у двери. Мия, облокотившись на столешницу с чашкой кофе в руках, наблюдала, как подруга завязывает на сумке шарф – скорее ради красоты, чем ради пользы.

– Ну вот, – протянула Мия. – Даже кофе не успели толком допить, а ты уже сбегаешь.

Ари закатила глаза:

– Это не побег, это семейный приговор. Ужин у родителей – святое. Даже для той дочери, которую они всю жизнь не замечали.

Мия усмехнулась, обняла её крепко:

– Ты справишься. А потом я приеду в Филадельфию. Обещаю.

– Чем быстрее – тем лучше, – подмигнула Ари. – Нам там есть что взорвать.

Обе рассмеялись. Ари махнула рукой, и дверь за ней закрылась. В пентхаусе стало удивительно тихо.

Проводив подругу, Мия решила не оставаться одна. Позвонила Нику и предложила встретиться за обедом. Брат ответил сразу:

– Мы будем с Лив. Подъезжай.

К полудню Мия вошла в маленькое кафе в центре Манхэттена. Воздух был пропитан запахом свежей выпечки и ванили, зал гудел разговорами, звенели чашки.

Ник, как всегда, расположился так, будто заведение принадлежало ему. Откинувшись на спинку кресла, закинув ногу на ногу, он ухмыльнулся:

– Ну что, сестрёнка, Нью-Йорк ещё стоит? Или уже полгорода сгорело от твоих выходок?

– Я берегу силы, – спокойно парировала Мия. – Жду подходящего момента.

– Опасное заявление, – заметила Лив, поправляя салфетку на коленях. – В твоём случае это звучит как стихийное бедствие.

– Не завидуй, – Мия наклонилась вперёд. – Всё равно до меня не дотянешься.

Лив хмыкнула, но глаза блестели весельем. Ник рассмеялся так громко, что несколько гостей обернулись.

– С твоим братом я даже отдохнуть спокойно не могу, – притворно возмутилась Лив.

– Представляю, – усмехнулась Мия. – Он наверняка следит за каждым твоим шагом и никого к тебе не подпускает.

– Я берегу то, что принадлежит мне, – Ник лениво подмигнул.

– Вот это я понимаю, – рассмеялась Мия. – Где мне найти такого мужчину?

– Дорогая, боюсь тебя огорчить, – Ник развёл руками. – Я единственный в своём роде.

– Боже, начинается… – закатила глаза Лив и тут же хихикнула. – Мия, лучше скажи: ты ещё не встретила никого? Кто смог бы утолить твой голод?

Фраза попала в самую точку. Мия замерла. Перед глазами вспыхнуло лицо Росса, его взгляд, его руки. На миг она ушла в себя – и это заметила Лив.

– Так-так, – протянула та с хитрым блеском в глазах. – Значит, кто-то есть.

Ник мгновенно перестал улыбаться. Голос его стал стальным:

– Кто он?

Мия резко моргнула, натянула лёгкую усмешку:

– Успокойтесь. Отношения не для меня.

Лив мягко накрыла её ладонь своей:

– Я тоже так думала когда-то.

Ник нахмурился, но вопросов больше не задавал.

Дальше обед снова наполнился лёгкостью: обсуждали еду, смеялись над новостями, спорили о лучших улицах Нью-Йорка. Мия поймала себя на мысли, что давно не чувствовала такой простоты и тепла.

Обед пролетел незаметно. Когда Ник расплатился, он коротко, но крепко обнял сестру:

– Мия, не вздумай исчезнуть, как обычно.

– Попробуй удержать, – фыркнула она.

Лив прижалась к её щеке и шепнула:

– Мы тебе рады. Ты знаешь.

Они разошлись на углу: Ник с Лив пошли к машине, а Мия направилась пешком. Манхэттен встречал её привычным гулом – уличные музыканты, запах кофе из ближайшей кофейни, витрины, ловящие последние блики солнца.

Пентхаус встретил тишиной. Мия скинула каблуки у двери, бросила сумочку на кресло и прошла на кухню. Пальцы нащупали в холодильнике бутылку воды, но мысли возвращались к обеду и к тому, что она старательно прятала даже от самой себя.

За окнами темнело. Город зажигал огни, открывая новый акт своей бесконечной пьесы.

И вдруг раздался звонок.

Звонкий, резкий, он прорезал тишину. Мия нахмурилась – никого не ждала. Несколько секунд стояла, прислушиваясь. Звонок повторился. Она подошла и распахнула дверь.

На пороге стоял Росс Кинг. Высокий, в тёмном пальто, с тенью усталости на лице, но взгляд его горел – тяжёлый, хищный, неотвратимый. Тёмная рубашка была расстёгнута на верхние пуговицы, обнажая изгиб ключицы; мышцы под тонкой тканью играли с каждым его движением. Он стоял так, будто весь этот город принадлежал ему одному – властелин, пришедший за своей добычей.

– Кинг? – голос Мии прозвучал низко, с вызовом, хотя внутри всё сжалось.

Он чуть склонил голову, губы тронула холодная усмешка:

– А ты ждала кого-то другого?

Она скрестила руки на груди, пытаясь скрыть, что взгляд скользнул по его плечам, шее, глазам, от которых хотелось либо ударить, либо сорваться в поцелуй.

– Ты пришёл сыграть новую партию? – бросила она.

– Может быть, – его голос был низким, хриплым. – Но правила в этой игре ставлю я.

Он вошёл в пентхаус так, словно это его территория. Мия сжала кулаки, захлопнула за ним дверь:

– Вижу, манеры оставил за порогом.

– Манеры? – в его голосе звучала издёвка. – Забавно слышать это от девушки, которая решила диктовать условия в моём офисе.

Она шагнула ближе:

– Может, потому что правила той партии мне понравились.

Его взгляд скользнул по ней медленно, без стеснения. В нём было только жёсткое, хищное желание.

– Осторожнее, Мия. Игры со мной всегда заканчиваются одинаково.

– И как же? – её усмешка дрогнула.

– Я всегда ставлю мат.

Она сглотнула, сердце ударило быстрее, но взгляд не отвела.

– Слишком самоуверенно звучит.

Он наклонился ближе:

– Это не самоуверенность. Это факт.

Она усмехнулась:

– Странно. Мне показалось, что в прошлый раз мат поставила я.

Улыбка на его губах стала опасной:

– Ты сыграла красиво. Но ошиблась, если решила, что это конец.

Он сделал шаг – и Мия отступила.

– Боишься? – прошептал он.

– Я? – она рассмеялась хрипло. – Кинг, если ты думаешь, что я дрогну, то ты плохо меня знаешь.

– Наоборот, – его пальцы скользнули по её запястью. – Я начинаю тебя узнавать.

– Тогда знаешь, что я не играю в чужие игры.

– Ошибаешься. В мои играют все.

Она усмехнулась, но колени предательски дрогнули:

– Может, я ещё подумаю… стоит ли принимать твоё приглашение.

Он наклонился ближе, голос стал глухим, как рык:

– Ты уже готова играть, Мия.

Его палец лениво прошёл по её губам. Она выдохнула:

– Надо признать, Кинг… ты умеешь убеждать.

И всё сорвалось.

Поцелуй был нападением. Она сдёрнула с него пальто, рванула рубашку, ногти вонзились в плечи. Он зарычал, разорвал её блузку. Его ладонь сомкнулась на её шее, прижимая к двери. Она задыхалась, но тянулась к нему сильнее.

Он рычал в её губы, она отвечала укусами. Его рука вцепилась в её талию и притянула ближе, так что не осталось воздуха.

– Брось ещё один вызов, – прохрипел он. – И я сотру с тебя дерзость.

– Попробуй, – выдохнула она, впиваясь зубами в его шею.

Их страсть превратилась в драку. Она царапала, кусала, он рвал и прижимал. Ноги Мии обвились вокруг его бёдер, спина вжалась в дерево.

– Ты дерзишь даже когда таешь у меня в руках, – прошипел он. – Но я сотру твою дерзость.

– Замолчи, – хрипло ответила она.

Его толчок был резким. Она вскрикнула, выгнулась, вцепилась в его плечи. Он двигался грубо, яростно, будто выжигая из неё сопротивление.

– Росс!.. – сорвалось с её губ.

Он рыкнул:

– Запомни это имя. Это твой приговор.

Он снова впился в её губы, лишая воздуха. Движения стали жёстче, удары глубже.

– Будешь играть по моим правилам, – прорычал он.

Она усмехнулась сквозь дрожь:

– Это не правила. Это война.

Он сжал её сильнее, дыхание обожгло ухо:

– С этого момента ты принадлежишь мне!

Мия вскинула взгляд, усмехнувшись:

– Ошибаешься, Кинг. Я никому не принадлежу.

Его пальцы врезались в её талию. Улыбка стала хищной:

– Хватит врать себе. Ты чувствуешь эту тьму так же, как я. Ты дерёшься, я ломаю – и именно поэтому мы горим.

– Красиво звучит, – выдохнула она. – Но не перепутай: это ты горишь от меня.

Он прижал её к двери так, что дерево снова простонало:

– Запомни, Мия. Ты можешь рваться, кусаться, смеяться в лицо… но в конце всегда будешь подо мной.

Глава 8. Тени Филадельфии

Филадельфия ночью жила иначе, чем днём. Днём – деловой гул, запах кофе и бензина, бесконечные пробки и офисный шум. Но стоило солнцу уйти – город обнажал своё истинное лицо.

Узкие улочки тонули в неоне баров, дешёвый табак смешивался с ароматом пролитого пива, полицейские сирены разрывали тишину, где-то вдали слышался женский визг, и никто даже не оборачивался. Здесь привыкли, что ночь забирает своё.

Лужи отражали вывески, искажали их, будто смеялись над иллюзиями. Люди здесь знали простую истину: в этом городе есть только одно имя, которое имеет вес.

Рицци.

И если в Нью-Йорке шёпотом произносили «Блэк», а в Вегасе каждый камень знал, кто такой Кинг, то во Филадельфии всё подчинялось братьям Рицци.

***

Кабинет, где ещё недавно сидел их отец, выглядел так же, как и десять лет назад. Стены – тяжёлые, почти голые. На одной висела карта, испещрённая красными отметками. Маршруты, стрелки, подписи – шахматная партия, где фигуры были не пешками, а жизнями.

Дубовый стол был массивным, отполированным руками того, кто здесь правил раньше. Когда-то именно на этот стол падали их тела после наказаний. Когда-то именно сюда отец швырял отчёты и бутылки.

Теперь за столом сидел Риккардо.

Его пальцы уверенно двигались по карте, обводя красным одну точку. Взгляд – холодный, сосредоточенный, без эмоций.

– Вегас, – произнёс он, как будто речь шла о чём-то обыденном.

Рядом, прислонившись к стене, стоял Антонио. Его руки были замотаны бинтами – свежие следы вчерашнего боя. Кулаки ныло привычно, но он молчал.

– «Оракул», – уточнил Риккардо. – Начнём с него.

Он бросил брату флешку.

– Контакты. Партии алкоголя. Мы подменим поставки. Пусть пьют нашу грязь, думая, что это золото.

Антонио поймал флешку и перекатил её в ладони. Его губы искривились в знакомой усмешке.

– А если кто-то сдохнет прямо в клубе? – спросил он. – СМИ разорвут Кинга.

– Именно этого я и добиваюсь, – спокойно ответил Риккардо. – Росс слишком дорожит своим именем. Стоит его запятнать – и он сорвётся. А когда сорвётся… мы войдём.

Антонио стиснул зубы. Он прекрасно знал: если брат сказал «войдём» – они войдут. Всегда. Любой ценой.

***

Совсем другой мир.

Запах старого паркета, канифоли и пыли. На сцене мягко падали софиты. Девичьи ноги в пуантах вырезали воздух. Движения – отточенные, как клинок.

Изабелла. Белль. Их сестра. Их свет.

Антонио сидел в последнем ряду, капюшон накинут низко. Никто в зале не обращал на него внимания. Но его присутствие чувствовалось, как тень, как защита, которая не позволяла приблизиться.

Он всегда приходил.

Не ради танца – ему было плевать на пируэты. Он приходил потому, что должен. Белль была их слабостью. Их единственной слабостью.

Если хоть один ублюдок из врагов решит коснуться её – он будет там.

На сцене она улыбалась, тянулась к свету, будто хотела вырваться из темноты, в которой жили её братья.

Антонио сжал кулаки так сильно, что бинты затрещали.

Для неё я сожгу весь город. Любой город.

Аплодисменты били по ушам, но он слышал только гул собственного сердца.

***

Когда они были детьми, мать умерла слишком рано. Болезнь унесла её за считанные месяцы. Белль тогда была совсем крошкой.

Отец остался один – злой, жёсткий, жестокий.

Он бил. Ломал. Орал. «Воспитывал кулаками». За малейшую ошибку они падали на пол. Но ещё чаще – сами становились щитом для Белль.

– Не трогай её! – кричал тогда маленький Антонио, заслоняя сестру. И получал вдвое сильнее.

Риккардо молча вставал рядом, сжимая зубы, и тоже принимал удары.

Белль плакала, тянула к ним руки, но они только улыбались ей – даже с кровью на губах.

Если она смеётся – значит, всё не зря.

И эта привычка – стоять за неё, даже если мир рушится – осталась в них навсегда.

***

Дом Рицци умел быть тихим.

Кухня пахла вином, соусом, хлебом. Здесь не было привычного крика, только мягкие голоса и звук посуды.

За столом суетилась Анна. Невысокая, с усталыми глазами, но с тем же упрямством, что и много лет назад. Сестра их матери. Та, что когда-то вставала между ними и яростью отца.

Она закрывала их собой. Иногда падала на пол. Иногда сутками ходила в синяках. Но не отступала. Никогда.

– Вы опять забыли про ужин, – сказала она тихо, разливая вино. – Думаете, если мир держится на ваших плечах, вы вправе падать прямо за этим столом?

Риккардо позволил себе редкую усмешку.

– Мир держится там, где я хочу.

Анна подняла взгляд. В нём не было страха. Только твёрдость.

– А ты думаешь, он не рухнет, если у тебя внутри пусто?

Антонио сел первым, подтянул Белль ближе к себе.

– Пока я рядом, никто к ней даже пальцем не прикоснётся.

Изабелла закатила глаза, но её пальцы обвились вокруг его руки.

– Я не хрустальная, – тихо сказала она.

– Для меня – хрустальная. И точка, – отрезал Антонио.

Анна тихо усмехнулась.

– Хоть что-то в вас от людей осталось.

Ужин закончился смехом Белль и мягким голосом Анны. Но за дверями снова ждала тьма.

***

Ночь.

Карта. Папки с накладными. Красным выделен один адрес.

Риккардо поставил бокал. Его голос звучал как приговор:

– «Оракул».

Антонио скрестил руки на груди.

– Когда?

– Через два дня, – ответил брат. – Поступит крупная партия элитного алкоголя. Мы заменим её на своё. Пусть пьют – и дохнут.

Антонио хрустнул костяшками.

– Значит, всё начнётся через двое суток.

Риккардо встретил его взгляд.

– Нет. Всё начинается уже сегодня. Два дня – чтобы подготовиться.

Он поднял бокал, в глазах сверкнула сталь.

– Через двое суток имя Кинга запятнает кровь.

И в этот миг Филадельфия уже дышала войной за Вегас.

Глава 9. Пламя в тени

Дерево двери всё ещё дрожало от его последнего рывка. В тишине пентхауса эта дрожь звучала, как эхо их прошлых слов – резких, обжигающих, сказанных на выдохе и на злости. Мия, всё ещё чувствуя, как по коже ползут мурашки от его близости, подняла подбородок, отрезая взглядом расстояние между ними.

– Я в душ, – произнесла она ровно, как приговор. – Дверь там, Кинг.

Короткая усмешка – и она развернулась, оставив его посреди гостиной, где ночные огни города дробились в стекле на сотни осколков. Шёлковый халат соскользнул с плеч, коснулся колена и мягко взлетел на диван, словно знак: это территория, где правила назначает она.

Дверь в ванную осталась приоткрытой – слишком нарочито, чтобы быть случайностью: полоска света на паркет, тонкая дорожка пара, шёпот воды, подхваченный мраморными стенами. Это был вызов в чистом виде: смотри, но не входи. Или войди – и заплати.

Росс стоял неподвижно. Одна секунда – как вдох. Другая – как шаг в пустоту. В груди сжималось что-то похожее на злость, хотя он прекрасно знал: это не злость, это тяга, упрямый голод, с которым не договариваются. Его мир привык подчиняться – за деньги, за силу, за имя. Но эта женщина не торговалась. Она обнуляла ставки одним движением ресниц.

Он пошёл за ней.

Ванная встретила зеркальным паром и блеском хрома. Вода билась о плитку, осыпая влажные искры на стеклянную перегородку. Мия стояла под душем – запрокинув голову, с ладонями на стене, и вода стекала по изгибам её тела длинными линиями, словно художник проводил кистью, не решаясь оторвать руку. Она даже не обернулась: видела его краем взгляда в отражении и всё равно не шевельнулась – как будто так и надо, как будто он просто часть её воздуха.

– Хватит притворяться, – его голос прорезал шум воды, лёг на кожу горячей полосой. Он не повышал тон – наоборот, тише, чем обычно, и от этого опаснее. – Мы оба горим в этой тьме. Признай это.

Она медленно повернула голову. Вода тянула по виску тёмные пряди, губы отливались тёплым розовым, глаза блестели – дерзость и хладнокровие пополам.

– Допустим, я горю, – мягко сказала Мия, поднимая на него взгляд, – но не для тебя.

Он перешагнул через бортик так, будто переступал через черту, от которой не возвращаются. Ладонь легла ей на скулу – не нежно, но и не грубо: твёрдо. Прижала к гладкой плитке. Под подушечками пальцев – тепло, под пальцами её шеи – рваный пульс.

– Не лги, – прошептал он ниже. – Я слышу, как ты дышишь. Вижу, как ты уже дрожишь.

– От холода, – едва заметно улыбнулась она, и улыбка вышла настоящей – упрямой, колкой.

– От меня, – так же спокойно возразил он. – Забудь о других. С этого момента ты принадлежишь только мне.

Она рассмеялась тихо, не отводя взгляда. Смех оказался шершавым, будто обугленным. Слова вышли шёпотом – и всё же ударили чётко:

– Думаешь, я соглашусь так просто?

– Мне твоё согласие не нужно.

Он скользнул ближе, запах её кожи смешался с паром – чистая вода и что-то едва уловимо сладкое, от чего мысли становились короче. Его рот коснулся её губ – сначала коротко, на край, как проверка, – она даже не дернулась. Он углубил поцелуй, властно, без просьбы, как человек, привыкший брать. Вода падала им на ресницы, стекала по щекам; влажный звук – как метка, как печать.

Он отстранился резко, будто откусил кусок темноты и решил, что хватит. Глаза – суженные, тяжёлые.

– Завтра вечером я заеду за тобой на ужин, – произнёс он так, словно подписывал распоряжение. – Не выйдешь сама – я вытащу тебя силой.

Он развернулся и вышел, не оборачиваясь – из ванной, из парка света, обратно в ночь. Дверь за ним не хлопнула – просто закрылась, и тишина стала густой, как мёд.

Мия на секунду прикрыла глаза, откинула голову к стене, и вода ещё сильнее ударила по горлу. Пальцы, лежащие на холодной плитке, дрожали. Она рассмеялась – на выдохе, хрипло:

– Чёрт. Я таю от этого ублюдка.

Фраза прозвучала слишком честно. Она смыла её водой, как будто так можно было смыть и мысль. Но мысль осталась. «Может, я мазохистка, – подумала она с едкой иронией, – но его тьма – это наркотик». Наркотик, от которого становится слишком жарко и слишком ясно одновременно: ты всё ещё жива.

Она постояла ещё немного – пока дыхание не стало ровнее. Выключила воду, взяла полотенце, обмотала плечи. Пар на зеркале медленно оседал, и когда в отражении проступило её лицо, Мия заметила то, чего раньше не видела. Блеск в глазах. Не от злости – от жажды. От предвкушения.

– Завтра, – сказала она зеркалу и коротко кивнула себе. – Ладно. Посмотрим, Кинг.

***

Ночь в отеле была тёмной, как забытая молитва.

Роскошный номер – дорогое дерево, мягкие ковры, панорамное окно – для Росса оставался просто коробкой. Он сел в кресло у стекла, поставил флягу на край столика, а потом всё же открыл её: янтарная жидкость скользнула по горлу и обожгла так, как нужно. Внизу катился Нью-Йорк – река огней, изломанные линии улиц. Здесь никто не видел его лица. Здесь его никто не дёргал. Но он всё равно не расслаблялся. Он никогда не расслаблялся – до неё.

Телефон вибрировал недовольно, как чужой голос у виска.

– Ты должен был быть уже в Вегасе, – ленивое насмешливое баритто растянулось по комнате. Маттео никогда не спешил раздражать Росса, но иногда не мог сдержаться. – Или я ошибаюсь, и кто-то нашёл твою слабость?

– Слабость – роскошь для тех, кто хочет выжить, – коротко отрезал Росс. – Я – не из них.

– Красиво, – протянул Моретти, хмыкнув. – Но звучит как «я задержался, потому что не могу выкинуть из головы одну женщину».

– Я задержался, потому что так решил, – голос Росса стал ледяным. – В Вегасе ни крошки не упадёт без меня. Проследи.

– Уже. – Маттео на секунду посерьёзнел. – В доках тихо, по столам – тоже. Но слухи о Чикаго продолжают ползти. Варк вылезает из-под камня. И это не те сказки, что рассказывают детям.

– Слухи любят тех, кто слушает, – отрезал Росс. – Убери шум. Факты оставь мне.

Пауза. На другом конце кто-то рассмеялся – глухо, без веселья.

– О’кей, босс. И всё же… – Маттео залип на фразе, как будто выбирал слова. – С Блэками ты играешь не в постель. Ты играешь в войну. Не перепутай удовольствие с фронтом.

– Спасибо за лекцию, священник, – бросил Росс и оборвал звонок.

Телефон упал на стол с глухим стуком. Он провёл костяшками по губам – медленно, как будто проверял, остались ли на них следы её вкуса. Память ответила нужным жаром: её рот, ироничный на словах и честный в поцелуе; её злость, едкая и живая; её смех – короткий, как вспышка, в которую хочется прыгнуть.

Это не влюблённость. Он ненавидел само слово – липкое, мягкое, обнуляющее. Нет. Это хуже. Это одержимость, та, от которой городам меняют названия. Женщина, которую он возьмёт, даже если для этого придётся сломать весь её мир – и свой тоже, если понадобится.

Он выдохнул и пристально посмотрел в своё отражение в стекле. Уголок губ сам собой скривился:

– Завтра выйдешь сама, – сказал он пустому окну. – Потому что хочешь этого больше меня.

И он впервые за долгое время позволил себе закрыть глаза до рассвета.

***

Утро Мии началось не с города, а с тяжести под рёбрами. Будто кто-то поставил туда ладонь и нажал – не больно, но настойчиво, напоминая о себе. Она открыла глаза и поймала себя на том, что первое, о чём подумала, был не кофе, не машина, не список дел, а его голос.

– Чёрт, – выдохнула она и натянула простыню выше, как будто это могло спрятать от самой себя. – Только его и не хватало в мыслях.

Она поднялась, задержалась у зеркала. Волосы спутались, кожа чуть влажная – пар ещё держался в ванной. Под глазами – едва намеченные тени, но взгляд… взгляд был слишком живым. Не усталым, как после бессонной ночи, а острым, как после слишком честной мысли.