В когтях безумия

Яр и старейшина общины вальдау продолжали стоять, как вкопанные посередине зала. Ближе к полудню вернулся Феанор, запыхавшийся и порядком уставший. Облокотившись на колонну и отдышавшись, он отрапортовал Владыке, что войско построено и готово к походу, в ответ получил команду «встать в строй», и округлая тушка Феанора направилась к своим собратьям.

– Ты готов к походу?

– Я? Конечно, готов. Не помню, чтобы я столько долго сидел на одном месте, ожидая хрен знает чего. Может, манны небесной?

– Поумерь свою спесь, юнец. Скоро тебе представится возможность проявить себя. Отправляйся в конюшню, тебе выдадут коня.

Должно сказать, что Владыка мог бы сам управлять всей армией без всяких там военачальников в лице Феанора и прочих сотников, но это безумно утомительно, постоянно находиться в этих пустых головах, постоянно быть в напряжении. Нет уж, Владыка был расчетлив. Впереди ждала битва. Силы нужно экономить, а управлять тупицами, можно и с помощью специально обученных лакеев. Однако для Костета он сделал исключение, собственноручно добравшись до конюшенного, и распорядился о выдачи коня приближенному Владыки.

Вскоре войска покинули Варлу и направились по уже знакомой Костету дороге, прямиком на Коммен и далее по главному тракту. Не было резона скрывать свое наступление. Количественный и качественный перевес был на стороне захватчиков. Тем более в Могильных землях ждал команды огромный рой смертоносных тварей. Пусть противник знает, что Владыка идет, пусть знает, что скоро случится бойня, пусть знает, что уцелеть в этой битве невозможно. Пусть знает и боится. Владыка уже атаковал Крокатун.

Яр, как и все вальдау, шел пешим строем, хоть и в авангарде. Каждый шаг по родной земле открывал в его памяти какое-то новое, вернее хорошо забытое чувство, ощущение. Он вспоминал, как будучи мальчишкой, еще совсем юнцом, часто сбегал из столицы с ребятами постарше и шел в походы до Коммена, до Варлы, по этим же самым дорожкам. Вспоминал, что, возвращаясь домой, обязательно получал взбучку от отца и в наказание работал по три смены подряд в кузне. Может, поэтому из него и вышел превосходный кузнец. Делать великолепные изделия, при этом во сне, дорогого стоит. Родная земля придавала ему силы и как будто снимала чары Владыки. Но то были мимолетные видения и не более. После каждого такого просвета петля затягивалась все сильнее, и от оазиса посреди пустыни вновь ничего не оставалось.

Вальдау весело маршировали уже долгие-долгие часы подряд, гонимые плетью хозяина. Владыка вел их в Коммен. Ничто так не придает сил, как ненависть. А ненавистью, о, поверьте, Коммен просто переполнен. Не было места более подходящего для поднятия боевого духа вальдау. Настало время подкинуть в костер дровишек. Владыка гнал свою армию изо всех сил, пытаясь вымотать и утомить, чтобы сделать их слабее перед своими чарами, чтобы та боль и страдания, которые витали между крыш и домов Коммена смогли беспрепятственно поглотить каждого солдата с ног до головы.

Костет гордо и надменно преодолевал свой путь верхом. Наверное, у него у единственного было отвратительное ощущение дежавю, ему совсем не хотелось возвращаться в Коммен ни под каким предлогом, еще были свежи раны, но такова воля Владыки, хозяина. Костет был ему обязан за хлеб и кров и платил преданностью.

Вечерело. Владыка загнал свое стадо в загон под названием Коммен. В свете заходящего солнца Коммен выглядел еще ужаснее. Длинные тени острых шпилей домов, красно-желтый свет солнца на и без того багровых стенах и улицах города только нагнетал атмосферу.

– Смотрите! – заговорил Владыка, внезапно оказавшись на крыше одного из домов, – Смотрите, что они делали с вашими родичами! Жестокие казни, кровавые бойни! Виселицы, гильотины! Их четвертовали, разрывая лошадьми, колесовали! Сжигали на кострах, сажали на кол! Закидывали камнями и скармливали вонючим псам! А все из-за чего? Из-за того, что они справедливо считали, что Моссадор – это их дом! Что они были не такими, как все эти палачи, поклонялись другим богам, и хранили верность другому королю. Разве этого достаточно, чтобы чинить зверские расправы над беззащитными и ни в чем не виновными вальдау? А?! – Владыка взывал к толпе.

– Нет! – ответила армия.

– Я не слышу! – заорал в ответ Владыка, брызжа во все стороны слюной.

– Нет! – громом разразилось над Комменом.

– Что вы сделаете первым делом, когда попадете за стены великого Крокатуна?!

– Уничтожим всех! Отомстим! – ответ безусловно порадовал Владыку. «А теперь пусть немножко походят», – подумал он про себя и дал команду вольно.

Костет весьма вяло реагировал на пламенную речь Владыки, возможно, потому что ему было плевать, а возможно из-за того, что с этим городом и землями его связывали совсем другие воспоминания. Пока Владыка рвал свою глотку и всячески заводил толпу, Костет направился к тому дому, который еще недавно служил ему темницей.

– Что тебя тревожит? – внезапно за спиной появился Владыка.

– Не твое дело, уважаемый.

– Я могу не спрашивать, а просто залезть тебе в голову, – аргумент подействовал.

– Я был в этой камере. В ней погиб один из моих товарищей, я не смог его спасти, – опустив некоторые детали, ответил Костет.

– Тебя это гложет?

– Да, черт возьми, меня это гложет!

– Что произошло?

Поняв, что Владыка не отстанет, пока не узнает правду, Костет решил рассказать свою историю и как можно быстрее закончить с этой исповедью.

– Будь ты проклят. Я оказался здесь в плену, потому что меня видели в обществе вальдау. Здесь, – он показал на камеру напротив, – сидели взаперти два моих собрата по несчастью. Одного я смог вынести, когда весь гарнизон бежал прочь, видя пылающие крыши Варлы. Второй был уже мертв, – на мгновение Владыка перестал слушать, отвлекшись на новую информацию, выходит столица в курсе событий в Варле, но быстро взвесил все за и против и счел, что это только на руку, помимо слухов и дыма на горизонте будут и свидетели, и вновь притворился внемлющим и заботливым.

– Ты же хочешь им отомстить?

– О, нет, иди-ка ты со своими проповедями, – он не успел договорить, как уже в темном небе раздалась яркая вспышка красного цвета.

– Моровая дева, – закричал кто-то.

Нет, это была не моровая дева, а нечто похуже. Молодой дух. Только что переродившийся и в панике бросающийся из стороны в сторону. Дух не мог контролировать свою силу и хаотично метался из стороны в сторону, раскидывая звуковые волны в разные стороны. Он мог порядочно навредить. Дух спустился еще ниже и пронесся прямо над головой Костета.

«Что? Рези? Не может быть!», – прокричал про себя Костет, а спустя мгновение Владыка уже во всю расстреливал молодого духа и загонял в энергетические ловушки и кандалы нежданного гостя. Владыка оглушал и ослеплял молодого духа яркими вспышками. Дух слабел и вскоре сдался. Обрушилась зловещая тишина, которую вдруг прервал звон монеты, упавшей на камни.

– Что ты с ней сделал?! – налетел на Владыку Костет и взял его за грудки. Владыка довольно улыбался, перекатывая монету костяшками пальцев.

Глава 58

Знакомство с Еной

Высокая зеленая трава, ветер причесывал ее то справа налево, то слева направо. Горная цепь разделяла Гренган на старую и новую части. Через горную цепь как будто специально был вытоптанный пологий перевал. Может быть, его действительно проложили торговцы и путешественники, а, может, здесь не обошлось без славных горняков вальдау, или, быть может, здесь происходило нечто необычное, что и послужило причиной такого резкого отсутствия горной породы в одном достаточно широком месте. Так или иначе, история этого места была забыта, но до сих пор многие придумывают и рассказывают легенды о нем, кто-то признается в своем литературном таланте, а кто-то настаивает на истинности своей истории. И то, и то выглядит крайне забавным. Но жизнь скоротечна, и на смену старым песнярам и бардам приходят новые. Круг замкнут, а цикл бесконечен. Однако одно можно сказать наверняка: место это воистину таинственное и, что ли, магическое. Здесь всегда чувствуешь прилив сил и энергии. Наверное, это так влияет горный воздух, спустившийся на равнину, где прямо напротив перевала стоит гордый Цедос. Некогда заставная деревушка, которая разрослась до достаточного солидного города, не имея в своем арсенале ни морских, ни, в последние годы, сухопутных торговых путей. После того, как Намаз попал под блокаду Объединенных королевств, многие торговцы предпочитают попадать в Гренган морскими путями. Тем не менее, город жил и процветал. В городе, точнее немного поодаль, в соседней деревушке, из которой до крепостных стен было рукой подать, жила Ена. Рыжеволосая девочка, в деревне ее называли «дитя природы». Она с малых лет осталась сиротой, но ни на сколько не потеряла радости к жизни. Многие поражались этому, а Ена никогда не понимала, почему люди грустят и плачут на похоронах. Когда ей пытались что-то объяснить, она спокойно отвечала, что общается с родителями, что они живы в ней самой, и прикладывала ладошку к груди. Ена любила солнце, ветер, дующий с гор, стаи облаков, которые безуспешно день за днем пытались обогнать птиц. Она любила убегать в лес, хотя сначала ей было страшно. Но потом она рассказала, что нашла там людей и очень любит их. Взрослые списывали это на детскую травму и не спешили клеймить ее прокаженной. Однако с возрастом ничего не поменялось, Ена все так же любила убегать в лес и в горы, только уже на более долгий срок. Люди стали относиться к ней с опаской, считали себя виноватыми, что не смогли коллективно вырастить бедную девочку, оставшуюся без родителей. Считали ее олицетворением всех грехов деревни, обходили стороной, а она просто улыбалась им и дарила венки детям. Дети, надо сказать, любили ее, за что потом получали нагоняй от родителей вечером, но на утро вновь бежали к ней играть. Ена всегда была босой, не важно, куда она отправлялась: в лес ли, в горы, или просто по полю побегать – не важно, но всегда, неизменно, ноги были ее чисты, а ступни розовы и гладки, как у младенца. Дети, которые прибегали к ней играть, часто просили рассказать про таинственный перевал, объясняя это тем, что они не верят уличным рассказчикам, потому что от них плохо пахнет, или они кажутся им злыми. А Ена добрая. И дети верили ей, но ей не хотелось вводить их лишний раз в заблуждение, поэтому зачастую она просто отшучивалась и рассказывала такую сказку: «Когда-то, давным-давно, первый король Гренгана подпоясал нашу страну горным поясом, чтобы она не разбрасывалась своими богатствами, но богатств было столько, что этот ремень не выдержал и порвался, а Гренган разросся на долгие дни в пути за горы». Она считала, что нужно любить свою страну, тем более такую прекрасную и солнечную, и эту любовь нужно прививать с детства. Взбудораженные дети прибегали домой, рассказывали эту историю родителям, после чего получали по шее и теряли весь свой энтузиазм во времяпровождении в углу бревенчатого дома. А ведь Ена была права, сложно было не любить такую страну. Здесь даже городская стража тебе улыбается не потому, что хочет обчистить тебя и посадить за решетку, а потому, что настроение хорошее, а воздух свежий. Если на свете был край любви и доброты, то он определенно был в Гренгане, а сердце его – в Цедосе. И именно здесь, в сердце любви и доброты, жила Ена. Она просто не могла быть другой, поэтому, не боясь какого-либо осуждения, выбегала на улицу во время грозы и ловила ртом дождевые капли. Вслед за ней выбегала ее маленькая армия, за которыми уже бежали родители и бабушки с тумаками. Нет, родители, бабушки отнюдь не были какими-то плохими или злыми, они были просто другими и желали своим детям, да и людям вокруг, только хорошего, но хорошего по-своему, в этом Ена от всех отличалась. Завистники называли Гренган страной без амбиций, но к чему стремиться, когда тебе просто хорошо жить на этой земле. Войны? Война не интересовала ни одного правителя Гренгана. Защита своих границ – да, безусловно, именно поэтому в Цедосе стояла целая армия, которая в мирное время, как и все, была занята на полях, но в случае опасности ежеминутно мобилизовалась и была готова защищать отечество до последней капли крови. Идеальный уклад. Образец для подражания, но если где-то на свете так хорошо, что дальше некуда, то где-то на свете, обязательно, бесконечно плохо. И все прекрасно знают это место. Крепость Сет-Хем и прилежащие к ней Могильные земли. Но сейчас речь не о тех умерших землях, а о землях этих, дышащих и живущих полной жизнью. Всякий стремился сюда, но далеко не каждый смог здесь прижиться. Бывает порой сложно перестроиться с суровых законов Моссадора или праздных Пандемии. Люди просто сходили с ума.

Ена сидела в зеленой траве, словно кузнечик. Глаза ее были закрыты, рыжие, кудрявые волосы легонько покачивались на ветру. Веснушчатый нос улыбался от приятной щекотки. Сердце билось ровно и спокойно. Перед ней величественный и легендарный перевал через гренганский пояс. Вдруг улыбка пропала. Внутренний голос заговорил: «Осторожнее, подружка, незнакомец! Сюда идет незнакомец! Зачем он такой? Почему он такой? Ой, не знаю! Странно! Опасно или нет? Непонятно! Будь осторожна, сестренка!». Ена открыла глаза и увидела на самом верху человека, было слишком далеко, чтобы хоть что-то разглядеть на нем, был ли он в лохмотьях или в роскошных дворянских одеждах. Был ли вооружен или самое опасное, что было при нем – это кулаки. Было не видно его глаз. Как без этого можно хоть что-то понять о человеке. Никак. Ена осталась сидеть. Она была твердо уверена, что чтобы ни случилось, родная земля не даст ей пострадать, она чувствовала эту связь. Человек спускался, прихрамывая то ли от раны, то ли просто от усталости и боли в боку, спровоцированной долгой и резкой пробежкой. Она сидела неподвижно, ни на миг не отводя глаз от пришельца. Он несколько раз успел упасть. Ена и ухом не повела. Вскоре незнакомец добрался до самого подножья, шел прямо на Ену расхлябанной походкой. Остановился перед ней в пяти шагах и рухнул на колени, затем на четвереньки, пытаясь отдышаться и успокоиться. Ена продолжала сидеть также неподвижно, частично спрятанная за густой, зеленой, полевой травой. Она терпеливо ждала, пока чужеземец придет в себя и сможет хотя бы представиться. Но этого не происходило. Чужак сипел и хрипел при каждом вздохе, будто бы его только что вытащили из реки, и он сплюнул несколько ведер воды. Руки его дрожали, голова нервно подергивалась то влево, то вправо. Лицо скрывала повязка. Путник снял повязку, попытался сделать глубокий вдох и снова закашлялся, опустившись еще ниже – на локти, продолжая при этом тяжело дышать. Веселой жизнерадостной Ене наскучила эта драма, и она уже из последних сил сдерживала себя, чтобы не заговорить первой. Наконец путник пришел в себя, сел на пятую точку и поднял глаза. Его засаленные волосы из последних сил сопротивлялись горному ветру и никак не хотели подражать своим кудрявым, рыжим коллегам, которые, несмотря ни на что продолжали весело скакать по лицу Ены. Путник был поражен явлением Ены. Он был очарован какой-то ее неземной красотой, честностью и искренностью в глазах. Он чувствовал, как от нее во все стороны расходятся лучи добра, и он невольно становится ее жертвой, что от одного ее присутствия здесь и сейчас его жизнь преображается на глазах, вот уже вернулось нормальное, а не сиплое дыхание, которым он маялся на протяжении всего пути. Странно, но ему стало лучше. Уже стало. Еще вчера он боялся, что не дойдет до этого перевала, сегодня – что свалится где-нибудь в канаву на подъеме, а сейчас – ему снова хочется жить. Это странное чувство, как будто бы кто-то скинул с его глаз шоры, освободил от колодок, которые вынуждали его смотреть только вниз. Теперь он словно младенец смотрел по сторонам и с присущим новорожденным удивлением оглядывался по сторонам, с каждой секундой все глубже и глубже познавая этот мир. Удивительно, но уже долгое время путник не видел солнца не небосводе, а здесь оно, казалось бы, было всегда. Он почувствовал, как намокли его колени от сырой земли, и как мокнет сейчас его пятая точка. Ну и пусть, ему было ново это чувство, и он хотел его постичь. Вдруг что-то резко запульсировало в ноге, в бедре. Он потрогал рукой – больно. Судя по всему – это был ушиб от какого-то тупого оружия или предмета. Он не мог вспомнить, когда заработал это повреждение. С удовольствием познавал он и это чувство.

– Меня зовут…, – Костик осекся, не зная, как представиться, попросту не помня своего имени. «Костет?» – спросил он у себя, «Нет, плохая идея так представляться». Он с надеждой на понимание поднял глаза и неожиданно нашел ее где-то в голубых глазах Ены, так причудливо спрятавшихся среди веснушек.

– Это не важно, – сказала она, – тебе нужна помощь, и я тебе помогу. Я не знаю, кто ты, но вижу, что ты станешь хорошим человеком. Видишь, – она показала пальцем на деревню, – я там живу. Там я смогу тебе помочь. Тебе осталось пройти совсем немного, вставай, я поддержу, – он с пониманием в глазах кивнул и начал вставать. Опираясь на больную ногу, едва удержал равновесие, чуть не померев от боли. «Как же я смог проделать этот путь? Видимо, я должен все-таки быть благодарен Владыке». Он обнял рыжеволосую девушку за плечо, и они захромали к деревне.

Глава 59

Цареубийство

Гамак на нижней палубе мерно покачивался в такт разбивающимся о борт корабля волнам. Старпом тихо посапывал. Моряки забористо храпели. Этим ранним утром бодрствовали только несколько человек: дозорный на вышке, и то под вопросом, из-за парусины не было видно бдит ли он или целиком погрузился в объятия Морфея, рулевой и, конечно же, капитан. Настроение у него было приподнятое. Всю ночь он полировал свою подругу – саблю, словно знал что-то, чего не знали остальные. Впрочем, было бы весьма странно и неправильно, будь оно не так. Вот он закончил приготовления, вышел из капитанской каюты на верхнюю палубу и пробежался по горизонту, словно высматривая что-то или кого-то. Вскоре его взгляд остановился. На горизонте виднелся корабль. Дозорный на вышке молчал, теперь не было сомнений, что он пал смертью храбрых в неравном бою с усталостью и сонливостью. Капитан спустился на нижнюю палубу, где были натянуты гамаки со спящими матросами. Старался идти бесшумно, маневрируя между огромными и поменьше спящими тушами. Он искал своего старпома. Старпом висел с краю в окружении, пожалуй, самых мелодичных моряков, но это отнюдь не мешало его снам. Капитан подошел к Рену, достал из ножен саблю и тупой стороной приложил к горлу. Сквозь сон почувствовав у себя на шее холодный кусок метала Рен подскочил, схватился за горло, глаза с дно пивного стакана. Капитан лишь тихо рассмеялся и, не дожидаясь вопроса, огласил свой приказ.

– На абордаж, – тихо сказал капитан и направился обратно на верхнюю палубу. Рен помедлил, пытаясь проснуться и пережить новые шуточки капитана.

– На абордаж!! – заорал он во всю глотку, как только пришел в себя. Тем временем капитан уже поднялся на верхнюю палубу и только и слышал, как глухо падали моряки со своих лож на чищенную до блеска палубу, словно спелые яблоки в сезон сбора урожая.

Капитан направился к дежурному рулевому и командовал ему идти готовиться к сражению, а сам взял курс на перехват незнакомого судна с горизонта. Капитан смотрел вдаль, поверх корабля, словно хищник, который видит только свою цель и затаившись в кустах, ждет момента, чтобы напасть и перегрызть горло своей жертве. В следующий раз, когда он опустил свой взор на палубу, на ней уже стояла вся его команда, вооруженная до зубов, абсолютно точно не понимавшая, что происходит, но на ряду с этим безумно оголодавшая по порядочному грабежу и разбою. Капитан приветствовал их истерическим смехом.

– Там, – он указал саблей, – наш противник, – взял паузу. – Разобьем его! Пощады не давать! Убить всех! Забрать все! – он снова засмеялся. – Готовьте крюки, лестницы, сейчас мы здорово повеселимся!

«Беглец» уверенно приближался к своему безымянному оппоненту. Уже можно было разглядеть, как в панике бегали человечки в дорогих нарядах, как трусливо вел себя корабельный вооруженный эскорт, готовясь к бою и наблюдая за энтузиазмом на палубе «Беглеца». Капитан все больше и больше подливал масла в огонь, подначивая и благословляя своих бойцов на подвиги. Он проникал к ним в головы, люди теряли рассудок, раскачивались на канатах, свешивались за борт, размахивая направо и налево оружием, некоторые, кто уже не мог ждать, когда же корабли сойдутся, прыгали в воду и пытались добраться вплавь. Капитан решил сэкономить на ядрах и пушечных залпах, осуществляя абордаж прямо на ходу. «Беглец» превосходил в скорости груженый корабль каких-то богатеев, поэтому он сначала зашел в спину и шел курсом жертвы, без проблем угадывая и повторяя маневры цели. Вскоре «Беглец» настиг и поравнялся с «Матерью Богов», так называлось судно, которое играло этим ранним утром роль жертвы. «Матерь» была как минимум раза в полтора больше «Беглеца», больше на ней было и членов экипажа, но разве это что-то меняло? Заведенные, словно игрушечные солдатики, бандиты с «Беглеца» только и ждали команды, чтобы наконец опустошить чашу своих эмоций, отдаться целиком с головой лишь одному сражению, и не важно, что будет потом, пускай даже кто-то, а, может, и многие, погибнут, это не важно, важен лишь миг, когда ты несешься между кораблями на шкоте и, приземлившись в стан неприятеля, погружаешься в настоящий ад. Один лишь Рен пока еще не разделял этих ценностей и с удовольствием бы оказался где-нибудь далеко, в каком-нибудь вишневом саду вместе с Рези, раз за разом запуская свою руку в ее густые волосы. Она бы вновь и вновь цокала языком, что он опять выдрал ей пару волос, и скоро она совсем облысеет, а его бы это смешило, и он чувствовал себя самым счастливым человеком на планете. Но этому не суждено случиться. Рен отрекся от всего. Проклял тот день, когда отказался от своей мести и оказался далеко от привычных мест в компании незнакомцев и прекрасной, колкой-колкой, но прекрасной, словно роза, девушки. Которую уже не вернуть. Этой фразой он вернул себя с небес на землю и, как оказалось, в самый подходящий момент. «Беглец» окончательно поравнялся с «Матерью».

– Крюки к бою! – заорал капитан.

– Крюки! На абордаж! – подхватил Рен капитана на правах старпома. Толпа завыла в диком экстазе. В воздухе засвистели крюки.

Один, два, дюжина – каждый считал своим долгом бросить крюк. На борту «Матери» слышны были команды: «Руби крюки, живо!», но нельзя было совладать с их количеством. На один отрубленный крюк прилетало три новых. С «Беглеца» летели ножи, стрелы с самопальных арбалетов, «Мать», как могла, отстреливалась, но руки ее защитников дрожали, и стрелы летели в молоко, порой даже не долетая до «Беглеца».

– И раз! И два! – командовал капитан, когда все крюки уже были заброшены и оставалось только подтянуться к «Матери» и перекинуть мосты и лестницы на ту сторону.

И вот глухой звук. Борта кораблей соприкоснулись.

– Вязать шкоты! – орал Рен, – Готовьте мосты, лестницы! Идем за головами! – казалось, уже и Рен поглощён битвой и творившимися безумствами, в то время, как Рези остается не более, чем воспоминанием и забытой страницей в книге его жизни.

– В бой! Пощады не давать! Пленных не брать! – дальнейшие приказы капитана толпа уже не слышала, обезумев от битвы, они неслись по переброшенным мосткам на борт «Матери», не заботясь ни о собственной безопасности, ни о защите позиций. Первые с размаху натыкались на выставленные вперед копья защитников, замертво падали, тут же по их головам бежали следующие. Кто-то предпочитал передвигаться по воздуху и оказывался при приземлении во вражеском окружении и неминуемо умирал. Но желание, тот азарт, с которым шли в бой любители наживы, поражал и делал свое черное дело. На «Матери» оказалось не очень много солдат, которые могли оказать достойное сопротивление, и вскоре они устлали своими телами всю палубу, словно ковровая дорожка, по которой вальяжно прошёл капитан «Беглеца». Кровь, всюду кровь. Свои, чужие. Проломленные головы, оторванные конечности. Кто-то умер с застывшей улыбкой на лице, а глаза его до сих пор горели, а кто-то погиб с гримасой ужаса на лице и остекленевшими от страха глазами. Пираты носились по кораблю в поисках любой формы жизни, чтобы сразу же при встрече эту жизнь забрать. Словно заколдованные они не замечали тех богатств, которые «Мать» припрятала в своем трюме: вина, одежды, драгоценности, реликтовое оружие от лучших мастеров… кого? Моссадора, да, разумеется Моссадора! Все паруса, флаги, гербы на стенах кают указывали на принадлежность «Матери» именно к Моссадору, но разве это имело хоть какое-то значение? Разумеется, нет. Есть ли разница, кого убивать или грабить? Тоже нет, лишь бы овчинка стоила выделки, а она стоила, но пока это знал понимал только капитан, который мог сохранять холодную голову в пылу битвы, а, может быть, наоборот не мог, поэтому и не участвовал в активной фазе сражения или просто боялся пасть от какой-нибудь шальной атаки. Так или иначе, но руки замарать он точно не боялся. Дверь в капитанскую каюту «Матери» была сродни крепостным воротам, это было последнее место, куда еще не смогли проникнуть люди с «Беглеца». Капитан лично руководил взятием этой крепости, а после посадил своих псов на короткий поводок и один зашел в капитанскую каюту. Каюта была выполнена в стилистике всего корабля и в лучших традициях Моссадора, однако она была пуста, и кроме письменного стола с тумбой и кровати с балдахином внутри ничего не было. Капитан вальяжно расхаживал по каюте, потом резко развернулся и уверенно зашагал к кровати. Словно фокусник в черный цилиндр, он запустил свою руку под кровать и безошибочно нашёл чье-то горло. Следующим движением вытащил крысеныша из-под кровати и выкинул его за ворота этой крепости.