скачать книгу бесплатно
– Так значит, ты теперь мой зять, а? Гляди, расскажу Танюшке, как ты тут девчонок щучишь.
– Да ладно тебе, – смутился я, тоже отбрасывая сигарету. – Сам, что ли, не позволяешь себе мимолётных радостей?
Платон покачал головой:
– Нет, Валер. С тех пор как женился на Кате, не позволял. Даже ради дела.
Я посмотрел на него с любопытством.
– Серьёзно? Ты такой верный муж…
– Да, – кивнул Платон. – А ты, Лётчик, дурак, смотри, Бог накажет за скотство. Он отбирает дары у неблагодарных.
– Ну и скотство, – обиделся я, гляди-ка, праведник выискался, никогда не отказывал себе ни в чём, всех подряд опрокидывал, а теперь, видишь ли… женат он.
И всё же мне стало стыдно, оказалось, то, что было нормой для меня, совсем не было нормальным для остальных людей. Впрочем, не то, что бы это было нормой, но тут с этим проще как—то, вот я и… не отказывал себе. А теперь… где вот Настенька? Я даже не знаю, жива ли она. Из прежнего госпиталя девчонки погибли тоже. Не об этом ли и говорил Платон, когда сказал о потерях?
– Но ты Тане всё же не говори? – сказал я, посмотрев на него.
– Да не скажу, чё ты, пошутил я, – Платон покачал головой.
А потом посмотрел на меня и добавил серьёзно:
– Между прочим, я, глядя на тебя таким стал, и с Викой развёлся и вообще изменил всю мою жизнь. Вот после того, как увидел, какой ты и как решительно ты переменил всё… На это тебе тогда понадобилось значительно больше сил, чем мне. Дети и… А кстати, как дети?
– Они в Португалии, – выдохнул я.
Эта разлука с детьми саднила, как старая рана, я думаю об этом всё реже, я теряю связь с ними, я это чувствую даже физически, и чем больше проходит времени, тем меньше наше с детьми взаимное притяжение. Они растут вдали от меня, привыкают к другому отцу, и даже другой стране…
– Пишут?
– Всё реже. И уже почти не звонят.
Платон толкнул меня плечом:
– Не звонят, потому что сюда не дозвониться, вот и всё. И вообще, грусти, скоро ещё и новенький ребёнок будет. Это, если не врёшь. Или не бредишь.
– Не вру, – улыбнулся я.
– Ну, классно, чё… Только, Валер, насчёт разных «настенек» я серьёзно, а то и «нового ребёнка» издалека будешь видеть, оно тебе надо?
– Ну хватит, не зуди, как этот… – сплюнул я через плечо, понимаясь. – Пошли, обед привезли.
А Настя оказалась жива, нам рассказал позднее фельдшер о подробностях того обстрела и того, как мы попали сюда, фельдшер и Игорёк, о котором так волновался Платон, Настя даже не ранена, уехала, оказывается, в Ростов, тем же транспортом, что нас сюда вёз. Обидно, даже не узнала, жив я или нет… Вот этим и отличаются все ненастоящие связи… обидно. Хотя обижался я ровно до того момента, пока мы сидели тут с Платоном, было стыдно за то самое скотство, и противно, что я, действительно, снова валяюсь в грязи. И когда? Теперь. Теперь, когда я получил всё. Всё, о чём мечтал так долго. Всё и даже больше… Ну прав Платон, теперь надо прийти в себя и ехать к Тане…
Мы с Маратом отправились за морошкой в это утро, он говорил, что ещё рановато, хорошо бы неделю другую подождать…
– С другой стороны, погода жаркая стояла, могла и вызреть, – задумчиво проговорил он, пока мы шли по тропинке.
Мы взяли с ним по плоской корзинке, он снова дал мне свитер, у меня тут только его одежда и та, что он привёз мне из старых платьев своей жены. Кое-что я перешила, получились сарафаны, потому что, как выяснилось, ничего удобнее русских этих старинных одежд для женского пола не придумали, особенно, когда ты в положении. Живот обозначился уже очень ясно, за эти недели как-то быстро вырос, то всё не было, не было… Я стала уже по-настоящему похожей на беременную, теперь был пройден тот срок, на котором в прошлый раз случилось несчастье, теперь всё должно было быть хорошо…
Я успокоилась, как ни странно, а может быть, и закономерно, я не могла писать Валере, не могла уехать, но и здесь нас никто не мог достать, мы с Маратом жили такой жизнью, к какой я до сих пор не была привычна, но привыкла сразу. Режим дня был очень правильный и здоровый, просыпались рано, умывшись на дворе, завтракали какой-нибудь кашей, Марат не гнушался каш, и ел их очень аппетитно, приятно было смотреть, он вообще был непривередлив, что как раз было понятно, он не был привычен к каким-то деликатесам или разносолам, хотя поесть любил и получал удовольствие от этого. Так покончив с завтраком, а мы всегда садились вместе за стол, надо заметить, это очень объединяет, с РОманом мы не придерживались таких правил, потом Марат уезжал по своим делам, а я оставалась приготовить обед и ужин, убирала в доме и занималась своими делами, читала, делала наброски и эскизы, их накопилось уже множество. Только бы бумаги хватило до следующей поездки Марата в город.
– Хватит, я привезу ещё.
– И пастель. Бери с запасом, Марат. А то у нас картохи тут на год вперёд, а пастель и бумага кончаются.
Он рассмеялся:
– Это потому, что картоху ты почти не ешь.
– Ну прям уж, вон бочка какая… толстая стала.
– Ты не толстая, ты беременная, – улыбнулся Марат, мягко улыбнувшись.
После происшествия в бане, он не приближался ко мне, не касался, и смотрел изредка, будто смущался даже смотреть, а сейчас посмотрел, улыбнувшись, даже руку протянул, коснулся губ.
– Вон, какая… губастая стала…
Позади нас на тропинке скрипнула какая-то ветка, мы обернулись. На нас смотрела Берта, блестя чёрными глазами.
– Берта… ты чего? – удивился Марат.
– А я-то подумала, правда вы не спите, как зашла к вам в дом. А вы… – она разочарованно покачала головой. – Значит, Вань, это твой ребёнок у феи света нашей? Эх ты…
Мы растерянно смотрели на неё.
– Ты как здесь оказалась? – спросил Марат.
– Так твой ребёнок? – она прищурилась, подходя ближе.
– Мой. Ты ради нас этого искала? Спросить?
Берта обошла нас, будто размышляя, говорить или нет.
– Ладно, Бог с тобой, живи, изменщик, и ты, фея света, разлучница. Марк Миренович меня попросил, Макс в городе.
– Ну и что? – хмыкнул Марат.
– А то, Вань, что Жанна твоя пообещала за двадцать зелёных косарей рассказать ему, где вы.
Марат побледнел, отступая.
– Не может этого быть. Я не верю… – пробормотал он. – Да и не знает Жанна эту заимку.
Берта усмехнулась.
– Это Макс заимок не знает, сроду не охотился. Я-то нашла. И Макс найдёт, если ему подскажут. Или покажут.
Я задрожала.
– Ма… Иван, может тебе домой поехать, вдруг они твоих родных в заложники возьмут.
– Дура ты, фея света, Жанка с Паласёловым за партой сидела, в какие он её заложники возьмёт? А вот денег ей за подсказку отвалит. К тому же, думаю, саму Жанетку на это Матвей Федулыч и подвиг. Она говорила не раз, и Машке, и Мартинке, что сама бы нашла вас и сдала Максу, если бы денег заплатили. А заимок она не знала, отец ей подсказал, где вы могли остаться, где получше дом…
У Марата задрожали ресницы, я видела это сбоку, он нахмурился, бледнея и отвернулся.
– Хватит хмуриться, бегите, Иван, – сказала Берта. – Я ненадолго опередила их.
Марат посмотрел на меня и взял за руку. Мы поспешили к дому, торопиться мне было сложно, хорошо было бы побежать, но я не могла, хотя почти бежала. Мы добрались до дома, Берта отстала по дороге.
– Я домой пойду, не надо, чтобы меня Макс видел, разозлиться. Пока, ребят. Заразы вы, и нельзя как вы делаете, но и Макс неправ, а Жанка вообще… сука, предательница… – сказала Берта перед тем, как исчезнуть за деревьями.
Мы не дошли до дома, как Марат сказал мне:
– Вот сюда, Тань, по тропинке, там машина, иди туда, а я к дому, соберу вещи и приду, тебе туда и обратно тяжело будет, – он протянул мне ключи. – Если через полчаса меня не будет или ты услышишь выстрелы, уезжай, не жди.
– Нет, – сказала я, отступая.
– Им нужна ты, не я.
– Я тебя не брошу.
– Ничего со мной не будет.
– Бросить меня хочешь? Я без тебя не уеду, – твёрдо сказала я. – Так что просто поспеши.
…Я смотрел на неё, сейчас, вот такая, всегда казавшаяся мне маленькой и тонкой до звона, с округлившимся животом, она смотрела на меня сейчас огромными блестящими глазами, и я подумал, что если бы все люди были горой друг за друга, как она за меня, наш мир не знал бы множества бед. Может вообще никаких бы не знал. Наш мир был бы тогда раем.
Я побежал к дому, конечно, Таня права, и дороги отсюда она не знает, попадётся прямо в руки Паласёлову. Так что я бежал со всех ног. Вбежав на крыльцо, я схватил свой рюкзак, первым делом паспорт надо взять, Танин потерян, но мне без документов никуда.
Денег тут было немного, но она каким-то для меня непостижимым образом имела счёт в сбербанке в Петрозаводске, с которого я брал деньги. Она научила меня пользоваться электронным счётом, дала пароль, и я, приезжая в Петрозаводск, заходил в интернет-кафе и переводил деньги на свою сберкнижку, и потом снимал обычным способом. Траты здесь у нас были небольшие, Таня настаивала, чтобы я отдавал деньги Жанне для детей, я не хотел, но она настояла. Денег было много. И я не отказался, и Жанна брала Танины деньги из моих рук, а теперь берёт из рук Макса, чтобы позволить убить меня. Я отец двух её дочерей, и старшая меня считает отцом, а Жанна сдала меня. Тупо, за бабки. Конечно, я виноват, я не стал правильным мужем, я не сумел стать ей мужем, не смог полюбить её, и в этом я виноват перед ней, но продать за это…
Я собрал тёплые вещи, деньги, какие-то консервные банки, признаться, мной владела паника. Я взялся за карабин, и две коробочки патронов и поспешил прочь. И вовремя, в гулком и притихшем лесу я услышал шум моторов и шорох колёс нескольких машин, медленно подбиравшихся к заимке. Я побежал со всех ног, потому что если они едут со скоростью больше двадцати километров они окажутся в ста метрах от дома через несколько секунд, и увидят меня…
И всё же они увидели меня. Я бежал, громыхая тяжёлой сумкой. И вдруг… О, Боже, не думал, что будет так страшно, я даже не думал, что пули вблизи свистят как тяжёлые маслянистые мухи, ударяясь в стволы, в землю возле меня…
Скорее до машины, пока они будут разворачиваться, просёлка, которым я намерен выехать на шоссе, они не знают, это фора…
…Чпок-чпок… пули шлёпали вокруг меня. Я увидел капот моей «нивы», Таня держала её «под парами».
– Пересаживайся! – крикнул я издали.
Таня поняла сразу, выскочила из машины и перебежала на другую сторону. Я рывком открыл заднюю дверцу и бросил туда сумку, захлопнул, и тут меня настигли две пули, ударившие в бок. С жёстким клёкотом ударили по бамперу, разлетелось стекло, Таня взвизгнула, я не увидел, почему, вдруг и в неё…
Глава 6. Дорога и белые ночи
Я вернулся в Москву в начале августа. То есть мы, мы приехали вместе с Лётчиком, полечиться пришлось в Ростовском госпитале, куда нас отправили из Грозного. Всё же контузия – дело нешуточное, так что пришлось серьёзно лечиться. Страшные сны, или бессонница, головные боли, внезапные ознобы, не проходящая усталость – это самое мелкое, что происходило со мной, думаю, и с Лётчиком тоже в эти недели. Но он, кажется, выздоравливал быстрее меня, по крайней мере, выглядел он всё лучше с каждым днём, и ни разу не пожаловался мне на свои недомогания, в отличие от меня, который ныл на эту тему с утра до ночи, Лётчик терпеливо и сочувственно слушал, а потом так же, как я, шёл на те же капельницы и физиопроцедуры. Но понятно, у него счастье, вот и не чувствует ничего плохого.
Катя встречала в этот раз со счастливыми слезами, хотя я не писал, что ранен и контужен, но было кому сообщить об этом, и моя жена ожидала меня, рыдая каждую ночь, пряча слёзы от детей, впрочем, Анютку она отправила с Наргизой Анваровной в Крым отдыхать, а Ваня увлёкся авиамоделированием и стал посещать что-то вроде кружка или подготовительного отделения авиационного института. Однако когда я приехал, он признался под большим секретом, что на самом деле он ходит в лётную школу.
– А почему ты не маме не говоришь?
Ваня отмахнулся.
– Ты что, тут как этот твой оператор тощий приехал да рассказал, что ты контуженный в госпитале, она давай метаться, хотела ехать к тебе, еле-еле угомонилась, если бы не Анютка, так и помчалась бы. Хорошо, что ты вернулся, иначе сидел бы я тут с Анькой. А ты… – он гордо посмотрел на меня. – Геройский отец.
Я немного смутился, хотя было приятно, конечно. Катя стала ненасытной и нежной и умоляла не уезжать больше «туда». Это слово она произносила с ужасом. И не хотела понять, что для меня поездки «туда» стали слишком важны, чтобы отказаться. На телеканале, кстати, тоже никто не разделял восторгов моего сына, то есть не то что бы кто-то опасался за мою жизнь, отнюдь, всем было плевать, как я понял, типа «твой выбор», мог бы с Гавайев каких-нибудь или Мальдив репортажи делать, а тебя в пекло понесло. Я и не ждал ничьего восхищения, но вот это: «только дураки вместо того, чтобы быть богатым и знаменитым выбирают какую-то там настоящую возможность своими глазами увидеть и осветить правдиво войну» меня по-настоящему бесило. Да ещё произносилось свысока, через губу, что называется. Похоже, я им казался едва ли не извращенцем. Все стремились к богатству и славе, присоединяясь к кликам того или иного медиамагната, а я как какой-нибудь безумец, пытался остаться вне этих объединений, а оставаться просто репортёром, тем, на кого я учился, кем учили меня быть мои профессора. Надо сказать, сейчас я был куда больше убеждён в том, что стремление к деньгам и славе не стоят усилий, затрачиваемых на них, а удовлетворение от превосходно выполненной работы, как у тех парней, что были героями моих репортажей – вот истинное наслаждение от любимого дела. Сейчас меня понимал только мой сын. Убеждён, что Катя понимает тоже, но от тревоги и страха за меня слепнет, и не хочет этого признавать.
Впрочем, понимал меня и Лётчик, и, конечно, поняла бы Таня, не сомневаюсь… И ведь я мог теперь увидеть её… Неужели правда могу увидеть?! Конечно, я дал Лётчику Танюшкин адрес и не сомневаюсь, что он поехал к ней, не успев и штаны переодеть с дороги. Обещал позвонить, как там, подожду, не буду мешать молодожёнам.
Честно признаться, я до сих пор не верю в то, что Лётчик не спятил, и ему не пригрезилось всё, что он мне рассказал о её беременности, о свадьбе, об их встрече в Петрозаводске, даже о Таниных письмах, всё это было как-то нереально, как-то чересчур хорошо, идеально, как не бывает, особенно у Лётчика с Таней, с которыми вечно происходили нехорошие случайности. Я решил не мешать Лётчику и пока не звонить, если я не нахожусь внутри его бреда, то Таня сама позвонит мне. Если, конечно, она жива…
…Да жива, чего там, убивать меня пока никто не собирался. То есть нас с Маратом обстреляли, конечно, но продырявили машину, и ранили Марата, но это я заметила не сразу, потому что мы неслись по шоссе, на которое выехали через несколько, минут на всех парах.
– Танюша, будет лучше, если ты спрячешься, – сказал Марат, едва мы вырулили на шоссе.
– Спрятаться? И… как? – я развела руками у живота, я уже пригнуться толком не могу. Малыш ещё забрыкал у меня в животе.
– Переберись на заднее сиденье и ляг там.
– Тогда остановись, я не могу перелезть.
– Только очень быстро, у них джипы, что эта старая развалюха против их движков… Если они успеют на шоссе пределах видимости, нам конец.
Он затормозил, шоссе пустое, тут всегда немного машин, я быстро пересела и улеглась на заднем сиденье.
– Тебя не задела пуля? – спросил Марат, трогаясь с места.
– Нет. А… – тут я догадалась. – Ты ранен?
– Ерунда, царапина. Лежи, ради Бога. У Паласёлова всё схвачено, если нас засекут пэпэсники, они тут же сообщат ему. И тогда меня будут наши болотные пиявки жрать, а ты… Ну тебе, может, и хуже придётся.
Удивительно, но именно Марат как никто понял ужас того, что мне угрожало сейчас. Впрочем, он не знает, что мне угрожало прежде и до сих пор я не знаю, возможно, та угроза ещё не миновала. Но что сейчас об этом думать, когда по пятам идёт человек, который стреляет по нам…
– Куда мы едем? – спросила я, в окна мне были видны только верхушки деревьев и небо.
– На другую заимку, сейчас, километров пять и будет поворот…
– Нет, Марат, здесь нам не спрятаться, – я даже села. – Ну, день-другой и они найдут. Если тебя сдали твои близкие, они сдадут все ваши заимки.
– И что делать? В Карелии нам места нет, нас в любом городе найдут, в любом селе…
– Марат, у нас большая страна, и чем больше город, тем сложнее там кого-то отыскать. Езжай в Питер.
– Что?
– Ты не знаешь дорогу?
