скачать книгу бесплатно
Глядя на то, как кровь быстро пропитывает рукав, я подумал, могу ли я истечь кровью и умереть, или всё же нет. Пока смотрел, голова со страху начала кружиться. Кто-то из армейских, кто сидел рядом со мной в машине, а мы ехали в открытом уазике, заметил это, мы ехали быстро, потому что через «зелёнку мы ехали быстро и, пригибаясь, хотя и в бронниках и касках, но, пули посвистывали, а это было неприятно и, как оказалось, не без оснований.
– Ну, что глядишь-то, Москвич? – они так и звали меня здесь «Москвич», хотя я москвичом не был, в отличие от Игоря, у которого предки корнями уходили в московскую древность, но его прозвали «Глаз», объясняя, что камерой он смотрит как глазом. – Перевязать надо и в санбат.
Игорь обернулся, увидел кровавый рукав.
– Ух… ну ты… Платон, маслину, что ль, словил?
– Нет, Игорёк, это я прыщик расковырял, – сердясь, сказал я, пока солдат уже, достав санпакет, бинтовал мне плечо.
– Да ладно, парни, хорошая рана, как самострел, пулю вынут, и всё как на собаке заживёт, – усмехнулся солдат.
Вот так я и попал в санбат и здесь встретился с Лётчиком. Я сидел на старой кушетке в смотровой в палаточном городке медсанбата, опасаясь, что кушетка рухнет подо мной, так опасно она качалась. И тут я увидел Лётчика, но он не замечал меня, занимаясь своей работой: осматривал поступивших раненых, и, как он позже мне сказал, производил «первичную хирургическую обработку раны», это тем, кого не надо было оперировать. А кого надо – уносили в операционную или грузили в автобусы, которые пойдут в госпиталь в город. Но меня, думаю, «почикают» здесь.
Лётчик загорелый, какой-то красивый, сероглазый и светловолосый, я раньше не замечал, что он почти что блондин, спокойно рассматривал раны, что-то говорил фельдшеру и сестре за плечом, где действовал сам, где, только осмотрев, давал указания негромким спокойным голосом, ласково и по-свойски называя медсестру Настенькой. Я хмыкнул невольно, качнув головой, а Лётчик, очевидно, не отказывает себе в удовольствиях. Мне стало даже немного обидно за Таню, «люблю-не могу», а сам отличным образом утешается вот с этой бесцветной Настенькой. Впрочем, если он знает, что Таня мертва…
Поговорить с ним надо. Но сейчас я принуждён был дожидаться своей очереди, пока несколько раз заглядывал Игорь, безмолвно спрашивая глазами, «ну как?», но и без ответа ясно, что никак, и он исчезал.
Наконец, до меня дошла очередь, и Лётчик, не глядя мне в лицо, подошёл ко мне, пока меня раздевали, пока он ощупывал и осматривал мою рану. А я смотрел на него, который был почему-то на удивление довольным, хотя чего там «почему-то», чего ему не быть довольным? Спасает людей, Богом себя чувствует, небось, да ещё девочек пощипывает в перерыве.
– Тэ-экс, что тут у нас?.. – проговорил он, ощупывая моё плечо.
Я ждал, когда же он, наконец, взглянет мне в лицо, а он был озабочен моей раной.
– Ну что… в операционную этого. Ты не бойся, боец… – сказал, наконец, Лётчик и посмотрел мне в лицо, наконец. – Платон?! Чёрт, неужто ты?!
И он схватился обнять меня, но задел раненое плечо, испачкался в крови, и смущённо отпустил, продолжая улыбаться во все щёки, надо ж, и правда щёки какие-то появились, потолстел даже, успокоился, похоже… Только я, кажется, по Танюшке и скучаю.
– Ох, прости, щас я… Платон. Я сейчас тут вот ещё парня осмотрю, и займусь тобой. Насть, в операционную веди его… – и подмигнул. Под зад бы пнуть тебя, морда…
В операционной мне сделали какой-то укол, потом ещё один.
– Ну как, Настасья, Валерий Палыч, хороший доктор?
– Не волнуйтесь, боец, отличный, – невозмутимо ответила бесцветная девица. – Ты не дёргайся, здоровенный такой, а трусишь.
– Я вовсе не трушу…
– Да ладно, все так говорят, а потом в обморок бух! – деловито возилась с моим плечом «Настенька», которая мне не нравилась потому, что, похоже, слишком нравилась Лётчику.
– Да я… – зачем-то попытался оправдываться я.
– Да ладно, лежи, уж, – она обернулась к входу. – Валерий Палыч, готов этот, я инфильтрировала новокаинчиком.
Лётчик снова заулыбался лучезарно, белозубый такой, куда там…
– Ты не бойся, я тебя невольно зарежу, – он подмигнул мне, взяв в руки скальпель. – Тем более, мы теперь родственники с тобой. И даже больше.
И р-раз, полоснул по коже, кровь заструилась широкой полосой, согревая мне плечо и локоть, и закапала в подставленный лоток, Лётчик запустил пальцы мне в рану, и… Нет, боли я не чувствовал, только вот это копошение, но выглядело это так ужасно, что я пропустил мимо его слова.
– Сейчас-сейчас, – продолжил Лётчик, самозабвенно роясь в ране, Господи, в моём теле орудует… Но вот, сверкая белыми зубами, улыбнулся и достал пулю. – О-ат она!.. Всё, сейчас зашьём и выздоравливать… Как ты?
– Д-да, нормально… погоди, Лётчик, я не понял… Ты Таню нашёл?! – я потянулся встать.
– Да, мой дорогой Платон Андреич, и теперь я твой зять. Мы поженились с Таней.
– Ч-чиво? – я сел, но тут же с гулом и даже каким-то жужжанием закружилась голова, и я бухнулся обратно, чуть не свалившись со стола, Лётчик и удержал.
Оказалось, я ненадолго отключился, когда я снова увидел его лицо, он улыбался.
– Что такая ужасная новость? Что ты подскочил-то? – спросил Лётчик, снова радостно усмехнувшись.
– Ты рехнулся, Валер, скажи честно? – проговорил я пересохшими губами, отворачиваясь, меня тошнило. Сначала делает глазки своей помощнице, а потом заявляет, что они поженились с Таней. Точно спятил. – Спятил на этой почве…
А он, дурень патлатый, опять рассмеялся.
– Ладно, Платон, тебе поспать надо, после поговорим.
Мне вкололи морфина и отправили в палату, где я проспал столько, что когда проснулся, увидел спящего рядом на стуле Игорька, похожего сейчас на старую цаплю. Плечо не болело, и тугая повязка казалась слишком тесной, я даже не сразу вспомнил, что я ранен. Впрочем, здесь такое ранение и правда за счастье, я видел такие раны, я видел сгоревших, разорванных в клочья людей, оторванные конечности и головы, вывалившиеся кишки, так что, из всех возможных вариантов мой самый лучший.
Сквозь окна палатки проникал радостный солнечный свет, какой бывает только в мае, а ещё, наверное, только в этих благодатных краях. Я вышел из палатки, свет ослепил меня, и ещё, будто обнял, словно я и не на Земле, а попал куда-то на другую планету. Может, я умер?
– Садись, не стой, качаешься, спал почти сутки, не ел, поди? – услышал я голос Лётчика, значит, на Земле я.
Я открыл глаза, Лётчик сидел на скамейке у палатки и курил, щурясь от солнца, он даже закрыл один глаз. Стянул шапочку, волосы свисали у лица, выбившись из-под резинки, был он бледен, но снова хорош, удивительно, до чего шло ему всё это.
Я сел рядом, ощутив здоровым плечом его плотное плечо рядом. Он полез в карман, я думал, сигарет даст, но он достал сникерс.
– Вредно на голодный желудок курить, – сказал Лётчик. И крикнул кому-то: – Костя! Чаю принеси репортёру, и… каши, если есть, и котлету!
– Может, кофе? – проговорил я почему-то хрипло.
– Ну да, с коньячком. Ресторан тебе тут, что ли? – усмехнулся Лётчик. – А если серьезно, тебе кофе пока не надо, тахикардия разыграется.
– Чиво? – скривился я.
– Да ничего. Спасибо, Кость, – он кивнул белёсому парнишке, принесшему зелёную кружку. Я взял её, тоже буркнув своё «спасибо». – Ты пока чай пей, окрепнешь, будет тебе кофе… Что с котлетой?
– Щас сбегаю, принесу, – сказал Костя.
– Ты сам-то спал? Или всё работаешь? – откусил сникерс, он был тёплый, кривой немного из его кармана, но оказался таким вкусным, что я удивился, будто и не едал этой шоколадки никогда.
– Ну что я, железный? Спал, конечно, это ты проспал двадцать восемь часов. Мы тут все работаем, Платон. И ты, и я, но, главное, они вон.
– Да-а… – я хлебнул чая, и чай показался душистым и вкусным. – Ну ладно, Лётчик, что-то мы всё о высоком, ты лучше о земном расскажи мне. Что ты о Тане вчера сказал? Ты нашёл её?
Лётчик просиял опять как голливудская звезда, только ещё ярче и красивее, настоящая радость, истинное счастье любое лицо делает прекрасным.
– Нашёл, – кивнул он. – Сейчас, посиди минутку, я покажу тебе кое-что.
Поднялся и ушёл куда-то за угол, пока я съел его сникерс, запивая вкуснейшим чаем, мне принесли и котлету, я проглотил её в два укуса, спросил Костю, ел ли Игорёк, Костя кивнул рассмеявшись.
– Ел-ел, не беспокойтесь, он, за вас переживая, три миски каши умял. А потом уснул, свалился.
Вернувшись, Лётчик снова сел рядом и протянул мне конверт фотографий, которые сейчас делают в каждом фотосалоне Kodak. Я посмотрел на него и отдал кружку, чтобы достать фотографии из конверта. А на них… Боже мой… вот она, Танюшка, моя маленькая сестра в белом платье с маленьким воротничком и пуговками, и с короткими волосами, на них посверкивающий ободок, я никогда не видел её с такими короткими волосами. На другой фотографии они вместе с Лётчиком, у Тани букет… без сомнения это свадебные фото.
– Да, Платон, я теперь твой зять.
Нет, я точно попал на какую-то другую планету, или в параллельную реальность. Или я точно помер, тут и Таня, ну и Лётчик с нами, где ему быть…
– Платон, да ты чё, опять сомлел, очнись! – Лётчик толкнул меня в плечо. – На тебя так действует сообщение о нашей с Таней свадьбе, что ли?
– Б… – я опустил голову, упирая локти в колени. – Ну ты дурак, Лётчик… ты…
Он не понимает, он даже представить не может, что с ним будет, если Марк, как и Таня, окажется жив… то Лётчику конец. Сам говорил, что Марк собственноручно убил Книжника, сам Марк признал, что застрелил Никитского, что он сделает с Лётчиком, который посмел жениться на Тане?..
– Да ладно тебе, – отмахнулся Лётчик, пряча фотографии в конверт. – Что он, Гудини тебе, или то была ночь метаморфоз? И Таня, и он, оба взорваны, и оба живы. Тебе не кажется, что это чересчур? Как-то много ляпов допустили киллеры, тебе не кажется?
– Не знаю, Валер…
– Поздравить меня не хочешь? – смущённо пробормотал он.
Я почувствовал угрызения совести, он, действительно, счастлив и горд, а я пытаюсь испортить ему радость.
– Поздравляю, придурок, – усмехнулся я, и толкнул его плечом. – Получил, наконец.
Лётчик засмеялся, кивая.
– Я тебе добавлю кое-что, – сказал Лётчик, щурясь на солнце, постучал конвертом по коленкам. – Ты скоро станешь дядюшкой.
И он хочет мне сказать, что это всё на Земле происходит и в нашей реальности?
Но в этот момент вдруг мы услышали свист. Мы оба уже знали, что он означает: на нас летел снаряд, санбат обстреляли из миномёта…
Глава 3. Зло в фундамент
Я привёз из магазина стирального порошка и другую бытовую химию по списку, составленному Жанной, сгрузил пакеты в сенях и кладовке, застал Жанну и девочек за домом, где они пололи грядку с горохом, Верочка уже приступила к морковке, опережая остальных. Девчонки подбежали ко мне, обняли поперёк талии.
Я обнял их, ласково потрепал по головкам, беленькой Вериной и чёрненькой Надиной. Жанна выпрямилась тоже.
– Дров наколи, – сказала она вместо приветствия, но я был рад, что она не ведёт со мной разговоров.
Я отправился к сараям, наколол дров, потом зашёл в дом, попрощаться с детьми, все сидели за столом, ужинали.
– Садись, Ваня, – сказал Матвей Федулович, как-то остро глядя на меня. – Садись, поешь с нами.
– Спасибо, я поеду.
– Садись, расскажи, что там в городе.
– Да что в городе… ничего нового, – сказал я. – Ну счастливо, до завтра.
– Пока, пап!
И я отправился на заимку, в багажнике были продукты, консервы, сливочное масло, мясо и молоко, а также фрукты, овощи и хлеб. Молока я взял от своих коров, я знал, как оно хорошо. От тайника в лесу я пошёл к дому, ускоряя шаги, тревога нарастала с каждым шагом, а вдруг с Таней что-нибудь случилось, пока меня не было, я отсутствовал почти целый день, а потом мне стало страшно, оттого, что её вообще там нет, что мне померещилось всё, что было этим утром. Так что, подходя к дому, я почти бежал.
Но я напрасно тревожился: Таня была на месте. Более того, она, сверкая босыми ногами, вышла на крыльцо, смешно пятясь, потому что мыла пол. Я остановился, глядя, как она полощет тряпку, нагнувшись, и снова сверкая белыми ногами. Полюбовавшись работой, Таня отжала и повесила тряпку на крыльцо, так всегда делала моя бабушка…
– Танюша, – проговорил я, подходя к дому.
Она обернулась, и я снова подумал, вот как она может, вот такая, изумительная, словно драгоценность из Алмазного фонда, просто мыть пол в этом нашем лесном доме?
– Так и не отдыхала? – улыбнулся я.
– Ну… я так, немножко прибралась, – и Таня улыбнулась.
– Очень грязно было?
– Да нет, всё нормально, просто мужское логово, даже постельного белья нет… Что там, в городе? – она улыбнулась, вытирая лоб согнутой рукой.
– Не знаю, ничего как будто не происходит. Во всяком случае, в магазине никто ничего не говорит, а у нас там как Агора в древних Афинах.
– Поедим? Я проголодалась.
– Я мяса привёз и овощей.
– Отлично, давай пожарим! На мангале этом вашем, – обрадовалась Таня.
Уже через час мы сидели за домом под навесом и ели душистое, ещё дымящееся мясо, не шашлык, а так вроде барбекю.
– На свежем воздухе всё вкусней, – сказала Таня, улыбаясь.
– Да, люди слишком много времени проводят в домах.
В этот момент глухо загремело в небе где-то за деревьями.
– Похоже, гроза приближается. Сегодня парит весь день, – Таня посмотрела на небо…
…Я выбрался из-под громоздкого стеллажа, сбрасывая с себя книжные тома и чувствуя полнейшим дураком, да что дураком, последним лохом. Это же надо, я Карелию под себя взял, всех конкурентов, не последних людей, пули в бок словил, а здесь, девчонка, странная брюхатая девчонка, крутит мне извилины и прочие места, да так, что я думать больше ни о чём не могу.
Оборачиваясь, я увидел, что Шлемофон откапывает Гоги из-под книг, Гоги мы звали так, потому что он когда-то ещё в школе сказал, что хочет быть грузином, как Мимино. Я потряс головой, и посмотрел на Шлемофона.
– Ну что там Гоги?
– Да приложило в висок. Кто это был? – Шлемофон посмотрел на меня.
Я подошёл ближе, Гоги, наконец, открыл глаза и сел, ошалело озираясь, на виске блестела свежей кровью ссадина углом.
– Что это было? Что… что это вообще, Макс? Кто это… приложил нас?
