скачать книгу бесплатно
Глава 2. Разбуди меня
Ирину никак не берёт сон, весь день спала накануне, что ли? А мне так хочется сбежать. Придумать бы что-нибудь. Но что?
– Слушай, мне пора, наверное, – сказал я, садясь и спуская ноги на пол. Пол-то ледяной у неё под этим линолеумом.
Ожидаемо, она повисла на моей спине:
– Какой ты сильный! – и губами елозит по коже, щекотно и мокро. Все эротоманками стали, теперь модно… – Ильюшенька, останься?
На полу три презерватива валяются, выбросить надо. Вот гадость, холодные, мокрые как какие-то мерзкие черви. И почему после всегда так противно?.. В помойном ведре на кухне яичные скорлупки, салфетки, очистки от картошки и моркови, от свёклы – селёдку под шубой делала, довольно гадкую… Надеюсь, муж не приедет выбрасывать этот мусор. Я бы вынес ведро, но придётся ведь с ним возвращаться, а я хотел бы никогда больше не приходить сюда. Не видеть ни этих паласов на полу, ни «стенки» с модными подпалинами, и посудой, золочёными вазочками кооперативного производства… но, главное: не видеть больше Ирину.
– Не уходи, ещё только шесть часов.
Ирина смотрит с постели, приняв привлекательную позу. Почему они все думают, что лежать как во всех этих фильмах и клипах, это привлекает? Хотя привлекает, конечно, но уже не меня…
Бельё в зелёный цветочек. Свежее, скользкое от крахмала, с мужем не спала на нём, после меня поменяет сегодня или так и станет его на этом ждать?..
Чёрные волосы, пахнущие свежей краской «колестон», я уж стал различать эти химические запахи… Зачем красит, седина у неё разве? Карие глаза, немного хлоазма под глазами, сколько тебе, Ирина, тридцать два?
Я больше не приду к тебе. И зачем вообще приходил? Зачем повёлся на её провокацию? Где мы познакомились? Я даже не помню… на работе? Приходила к кому-то? Забыл. Не держу в памяти такие вещи совсем…
Я пешком дошёл до дома. Промок окончательно, к тому же едва не упал несколько раз. К утру подмораживает немного, и снег пошёл. Лепит в лицо, я совсем замёрз от этой сырости.
Все спят, слава Богу. Тихо и мягко, будто дышат, тикают часы, болтая большим маятником, зашуршат, приготовляясь отбить семь часов. Ёлка в гостиной мерцает блёстками игрушек и мишуры в темноте. И пахнет. Чудо как пахнет, сразу стало хорошо.
Я поднялся наверх, сразу в ванную, пустил воду, отогреюсь хотя бы. Проходя мимо Маюшкиной комнаты, я увидел, что дверь открыта, и платье всё так же лежит поперёк кровати. Так и не вернулась и к ребятам не пошла. А я-то уже подумал, что мне хорошо…
«Вася»… что там у этого её Васи? Всю ночь там?.. Всю ночь с этим мальчишкой?! Целую ночь!..
А эти дрыхнут, как медведи по берлогам, девочки нет, а они спят, это родители!?
Я разозлился, даже жарко стало. Вошёл в её комнату, так и есть, не возвращалась, вон Серка спит поверх покрывала, хвостом как веером из страусовых перьев, накрыла нос… Маюшка…
Я залез в ванну. Но вместо удовольствия, которое ожидал испытать, согреваясь, чувствую только раздражение, прислушиваясь к тишине в доме. Со злостью я взялся скоблить кожу мочалкой, даже стало больно.
Почему я отпустил её? Почему позволил уйти? Что может произойти ночью… Новогодняя ночь, ему… он же старше… ему шестнадцать…
У меня заболела голова… Чёрт, мне самому было шестнадцать, когда я перешёл из разряда мальчиков в мужчины… Маюша, почему я отпустил тебя?!
Я вышел из ванной. Нет Маюшки. Я всё надеялся, что пришла, что я не услышал за шумом воды. И темнота по-прежнему наполняет дом. Где он живёт, этот Метелица? Почему я не знаю? Почему я так мало знаю о нём? Как же я…
Я закурил, усевшись в кресло перед открытой дверью из моей комнаты. И по телевизору ничего уже нет, всё закончилось. Видик включить? Что у меня тут? «Кабаре», Маюшка не любит, ей кажется, грустно…
Лайза Минелли то поёт, то шутит, то глядит громадными печальными глазами, но я не вижу и не слышу…
От сигарет уже тошнит…
Мы пришли в больницу к восьми, и нас не пустили бы, если бы Майка не упросила кого-то из врачей, всех тут знает? И на улице тишина и пустота, какая бывает только утром 1-го января, и здесь, всё будто вымерло и притихло, даже снег, таявший с вечера, взялся льдом к утру, и с неба посыпался новый, пышный, прикроет этот гололёд к рассвету.
Мама спала, когда я заглянул, мне сказали, что надо прийти попозже, дать ей поспать. Капельницы уже не было, она спала, свернувшись под красным шерстяным одеялом и мне показалось, она замёрзла…
– Можно я тут посижу?
– Иди домой, мальчик, что сидеть?
– Любовь Васильевна, разрешите ему, мы тихонько.
Медсестра с красивыми глазами с длинными, загнутыми ресницами, качнула головой недовольно. Но позволила:
– Ладно, зайдите в палату, только не шуметь. Хоть по распорядку пора вставать, а всё же…
Мама проснулась, едва я вошёл, посмотрела на меня немного мутноватым взглядом, но уже вполне трезво:
– Васенька… сыночек, ты… Прости, напугала тебя! – она протянула ко мне руки.
И я обнял её. Но густой перегарный запах ещё остался. Смешался уже с лекарствами и хлоркой, которой тут всё пахнет, но всё же сквозит ещё…
– Сынок, ты… как ты? – спросила мама, в голосе слёзы.
– Я хорошо, мамочка. Ты не волнуйся. Ты только поправляйся, – мне тоже хочется плакать, я так счастлив сейчас, что всё страшное прошло стороной, что моя жизнь не рушится…
А ещё столько всего важного и необыкновенного произошло, такого, о чём я не могу рассказать никому, даже маме. Об этом никому никогда не рассказывают. Я не знаю ещё, что об этом думать. Я ещё ничего не думал, мне надо время подумать и осмыслить. Я только наполнен до краёв новым, необыкновенным, чем-то большим, чем я сам.
– Только выздоравливай, – проговорил я.
– Я обещаю, – мама улыбнулась.
Любовь Васильевна тем временем заглянула в палату.
– Ты сейчас иди, приходи после пяти, в это время посещения. И она уже совсем хороша будет.
Я вышел, оборачиваясь. Майка в коридоре поднялась мне навстречу. Я улыбнулся ей с благодарностью, правда, я никогда ещё не был так счастлив, что я не один. Оказывается, я не один. Что бы со мной было этой ночью, если бы не она…
Мы вышли на улицу, одеваясь на ходу. Шли, оскальзываясь на льду. Но мы взялись за руки, и никто из нас не упал. Я проводил Майку до самого дома. Там все спят, все окна тёмные. Хотя, нет, наверху телевизор работает – голубоватый свет, как туман в окне. Это у дяди её. Странно, что он не спит в такой час 1-го января, спит, кажется не только весь город, но и вся земля…
Только мы не спим, я и Майка…
– Позвонишь? – спросила Майка, уже положив ладонь на ручку двери.
– Сразу как проснусь, – улыбнулся я.
– Пока, Василёк!
Я вышел за калитку, ещё раз обернулся, уже совсем рассвело, но зимнее утро мглистое, а она не включает свет внутри, даже в прихожей…
До дома я дошёл и не помню как, уснул мгновенно, едва лёг.
А у меня всё не было так просто как у Васи. Я тихонько прошла наверх, внизу все спят и давно, очень тихо и царят ночные звуки, но сверху, едва я поднялась до средины лестницы, я услышала голос:
– Майя? – так строго Ю-Ю со мной в жизни не говорил. И чтобы Майей меня называл, тоже не помню.
Я подняла голову, Ю-Ю наверху лестницы, а вокруг него голубой слоистый туман клубами, накурил…
– Ох и накурил, Ю-Ю, как спать-то будем? – улыбнулась я. – Как бабушка говорит: хоть топор вешай, – я не хочу замечать нарочитую строгость в его голосе, может, смягчится, и перестанет хмуриться, и глядеть как злой барбос.
Но он не поддаётся, смотрит сурово по-прежнему. Ни разу ещё таким я его не видела.
– Почему тебя не было всю ночь, Майя? Что там было такого, что ты…
– У Васи мама заболела, – поспешила объяснить я, поймёт, и не будет злиться. – Я… должна была… Должна была побыть с ним. Он совсем один был и… испугался.
– Ему шестнадцать лет, здоровенный малый! Испугался, не смеши! – ещё больше разозлился Ю-Ю.
– Все пугаются, когда мамы болеют… – нахмурилась и я. Что он, в самом деле, так отчитывает меня, видел бы Васю в больнице!
– Ты целую ночь дома не была. Мне это не нравится, – всё же немного мягче произнёс Ю-Ю.
– Сам-то давно пришёл? – решила и я высказаться в свою очередь.
– Я… Сравнила тоже! Ты – девочка, сейчас почти девять часов утра, ты только пришла. Так нельзя делать!
– Ю-Ю, всем до лампочки, ты-то чего взбеленился?
– Все пусть как хотят, но мне не нравится, Май. Не делай так больше. Ночевать надо дома. Обещай мне, – уже совсем снизив голос, проговорил он.
– Обещаю, конечно, если ты так хочешь.
Я вошла в свою комнату.
– Ты моё платье убрал в шкаф? – я обернулась через плечо, а Ю-Ю смотрел на меня, всё ещё бледный и напряжённый как никогда.
Кивнул, наконец.
– Спасибо, – я подошла к нему. – Не сердись, Ю-Юшек, я не буду больше так делать. Обещаю. Просто, нельзя было… Нельзя было Васю бросить. У него больше никого нет.
Ю-Ю смотрит, хмурясь и сверкая глазами, даже в полутёмных утренних сумерках я вижу, как горит его взгляд:
– Он… ничего… он ничего не сделал тебе?
– Что сделал?
– !!! – его лицо, глаза, брови красноречивее слов.
И догадался же до всего. Никто больше не догадался бы, не подумал бы и тем более не почувствовал, никто даже не думает, что что-то такое… Да что они вообще думают обо мне?!..
Но ты несправедлив, Ю-Ю!
– Да ты что?! – я задохнулась, возмущённая, что он подумал обвинять Васю.
Ю-Ю вдохнул, распустил густые брови:
– Ладно, спать ложись. Скоро уж все вставать начнут…
Я обняла его и поцеловала в тёплую, немного колючую щёку – не брился ещё.
– С Новым годом, Ю-Ю! – и близко посмотрела в его синеющие глаза.
– Да ну тебя, «С Новым годом»… – проворчал он, легонько оттолкнув меня и отправляясь к себе в комнату.
Я разделась и легла под одеяло. Постель какая-то холодная.
Меня жгли и вертели воспоминания о сегодняшней ночи, не давая уснуть. Как я сначала почти ненавидела эту Анну Олеговну, Васину маму, а она оказалась вовсе не такой, как я думала: не гадкой теткой, как представляется, когда думаешь о человеке, который пахнет так, как их комната. А Анна Олеговна маленькая, меньше, чем я, и глаза у неё огромные, печальные…
И Вася… Вася… Я повзрослела сегодня на несколько лет. И то, что у нас случилось с ним, и что не случилось… Как бы я пережила, если бы случилось? Как бы пришла и увидела Ю-Ю, если бы случилось? Он вон как рассердился… ему ещё противно стало бы, что я… что я такая… Такая…
Но при этом я знаю, что как это ни было бы ужасно потом, я позволила бы Васе. Хорошо, что он… что он такой. Настоящий. Настоящий мой друг.
Но его поцелуи, его руки, запах его тела, вкус его губ, горячность его кожи… Весь он, в моих руках, так близко. Никто ещё не был со мной так близко.
Я будто проснулась. Во мне что-то родилось и что-то умерло этой ночью. До вчерашнего дня была одна жизнь, с сегодняшней ночи началась другая. Всё по-другому. Я другая. Сам Вася другой.
Я даже не думала о нём, как положено думать о мужчинах. То есть, конечно, только как о мужчине и думала, но… мужчины, они где-то Там… Не так близко… И я не представляла ни разу, что он целует меня. Ни разу. Но я вообще ни разу не представляла, что кто-то целует меня. Выходит, правильно, родители думают, что я ребёнок и не беспокоятся.
До вчерашнего дня так и было.
Но Вася оказался мужчиной. И он подошёл близко. И я теперь не ребёнок… Как страшно, волнительно и необычно. Как грустно, что вдруг от меня отрезали детство. Что теперь я… женщина?
Какой ужас…
Ветер усиливался на улице, завывая и высвистывая свою вечную и жутковатую мелодию. И снег валит всё гуще и его мотает как занавес капризной невидимой рукой то в одну сторону от окна, то в другую.
Нарисуй нам, Мороз, круги на стекле.
Пусть стучится в окна злая пурга.
Нам тепло внутри
И мы не боимся зимы.
Если остывает в груди,
Вот тогда мне страшно.
Если останавливается кровь,
Мне ещё страшнее.
Пусть кровоточит душа,
