скачать книгу бесплатно
Пусть болит и стонет,
Чем молчит и не дышит.
Почувствуй дыханье,
Пусть рисует Мороз на окне.
Посмотри на снег, он не мёртвый,
Он живёт: он танцует, весёлый,
Он злится и тает.
А теперь, посмотри на меня,
Ты ещё чувствуешь жизнь?
Чувствуешь жизнь во мне или её больше нет?
Я не чувствую, разбуди меня!
Я не чувствую боли, я не чувствую жара…
Разбуди меня, отыщи во мне душу!
Глава 3. Ложь
Синий зимний день слабо светит в окна, закрашенные морозными узорами, я повернула голову, Виктор спит, лицо безмятежно и такое молодое сейчас… Он даже милый, захотелось поцеловать его. Нет, разбужу, пусть поспит, неприятности на работе, устал за последние недели, каждый день говорил, что как он ни бьётся, не могут выполнить план, пусть хотя бы в праздники отоспится…
Сколько времени? Одиннадцатый час… Встану, что валяться. Мама, интересно, поднялась уже?
Я нашла маму на кухне, чайник шумит на огне, бока ещё в испарине, недавно на огонь взгромоздился. Мама посмотрела на меня:
– Ранняя пташка, – и улыбнулась.
От этой улыбки я почувствовала себя опять маленькой девочкой с утренней мамой на кухне. Но следующий вопрос вернул меня в сегодня:
– Виктор спит?
– Спит. С кои-то веки может себе позволить. Дети тоже не вставали?
– Пришли уже рассвело, разговаривали, я слышала.
– Майя в первый раз Новый год не дома, – сказала я, доставая банку с дефицитным молотым кофе. Виктор привозил из Москвы, покупал в Елисеевском, там и мололи.
– Большая уже, друзья появились.
– Ты знаешь их? – я посмотрела на маму, она всегда знает больше, чем мы думаем, обо всех нас. О школьниках тем более. Но, с тех пор как Илья школу окончил, она всё равно каким-то образом всегда оказывается куда более осведомлённой о его жизни, чем кто бы то ни было. Исключая Майю, конечно, ближе неё к нему никого нет.
– Так… Обычные дети.
– А этот… забыла, как его… Метелин…
– Метелица, – поправила мама. – Дочь замуж выйдет, ты знать не будешь, тоже мне.
– Ну, ладно, когда мне за её приятелями следить, – я помешала кофе в турке, пена начала светлеть. Я давно привыкла, что мама упрекает меня в невнимательности к дочери.
– Он не приятель, он её друг. Может только Илья ближе. Вася парень толковый, если с пути не собьётся.
– Илью женить надо, – сказала я.
Мама засмеялась:
– Илью… – она покачала головой, надо же, химические кудри её никогда не бывают в беспорядке. – Илью женить, а это… не думаю, что он женится когда-нибудь. Ему и так хорошо.
– По расчёту женить. На богатой. Чтобы квартира-машина, связи, – я налила кофе в чашки.
Мама достала вчерашние бутерброды с икрой чёрной и красной, и с плотной тёмной лососиной.
– Он на мотоцикле гоняет с Майкой, что ты хочешь от него, какая женитьба? – и засмеялась.
– Так и будет бобылём. Привык. Вечный пацан. Денег не считает, девиц тем более.
– Ну… денег и ты не считаешь, – усмехнулась мама.
Бутерброды подсохли немного, но от этого стали только вкуснее, будто на тостах сделаны…
Илья заглянул на кухню, волосы расчёсанные, и умылся уже, лицо свежее.
– О, кофе пьёте, девочки. Меня-то угостите?
– Садись. Что не спишь-то? Пришёл утром.
Илья налил себе кофе, сел на третью сторону стола:
– Так одиннадцать уже, весь день что ли валяться? – он разом проглотил бутербродик на половинке батонного ломтика. Мы с мамой всегда делаем миниатюрные.
– Когда подстрижёшься-то?
– Вероятно, никогда, – усмехнулся Илья, обернувшись на меня, приятный запах свежести от него, всегда хорошо пахнет. – Чё ты? Даже на работе никто не возражает.
И головой мотнул, играя, волосами по плечам. У нас с ним одинаковые волосы, плотные, гладкие, у Майки не в меня, и не в Виктора, свои какие-то, мягкими волнами.
– Как надоест на мотоцикле гонять, так и подстрижётся, – сказала мама.
– Маюшка рассказала, как сходила на праздник? – спросила я.
Илья посмотрел на меня, немного мрачнея, если бы не знала его, подумала бы, что он ревнует её:
– Нормально сходила, – хмуро сказал он.
– Что хмуришься-то? Целовались они там? – засмеялась я. – Мы, помниться, целовались в восьмом классе на такой вечеринке. В «бутылочку» играли.
Мама удивлённо выпрямилась. А я рассмеялась, глядя на них, Илья разозлился ещё больше:
– В «бутылочку», уж не играет никто, вспомнила тоже, прошлый век.
– А во что они сейчас играют? В «больницу» отыгрались уже надо думать, – продолжаю веселиться я, с удивлением наблюдая, как мой всегда такой легкомысленный братец вдруг превратился в моралиста и ханжу.
– Это ты играла, вот и… Остановиться не можешь, – прорычал Илья.
Точно ревнует, надо же. Что ты хочешь, Илюшка, выросла девочка. Надо про контрацепцию с ней поговорить, не то будем иметь «удовольствие» … Видала я таких девчонок, на аборты приходят в пятнадцать-шестнадцать.
Виктор открыл дверь в кухню, и тоже улыбнулся:
– Что затаились-то? – смеясь, сказал он. – Икру тайком жрут…
– И красную рыбу! – засмеялась мама. – Присоединяйся!
– Кофе сварить тебе? – спросила я.
– Я пойду, посмотрю, что Маюшка не встаёт, – Илья поднялся.
– Пусть спит. Легла только утром.
Но я сделала маме знак: пусть идёт, охота ему, пусть проверяет.
В это время зазвонил телефон.
– Начинается… – пробормотал Илья и пошёл ответить.
Мы прислушались, любого из нас могли позвать, но Илья не пришёл ни за кем из нас. Тогда я крикнула, выглянув из двери:
– Кому звонят?
– Не вам, – ответил Илья.
Это звонил Вася. И голос у него по телефону совсем не мальчишеский… Проснулся уже… я сказал, что Майя спит и вообще мы сегодня поедем на дачу. Ерунду сказал, дачу никто не готовил, там топить надо целый день, прежде чем отправляться.
– Так что ты денька через три звони, – вдобавок наврал я.
Я никогда ещё не врал и так ни на кого не злился: надо же, продержал Маюшку возле себя целую ночь. Боялся он, знаю я уловки эти хитрые, сам не промах дурочек разжалобить.
Я не зря тревожился, я чувствовал: Маюшка заболела. Войдя в её комнату, я сразу это понял. Мне кажется, я уже от двери почувствовал, что у неё температура. Подойдя и глядя на её припухшие веки, красные губы, я не мог не вспомнить, Лидины слова о поцелуях…
На письменном столе листочек со стихами. Я прочитал, Маюшка писала стишки время от времени, вот и этой ночью. Вернее утром. Почему такое? Странное стихотворение… что-то случилось всё же. Случилось. И не рассказала.
Я тронул её лоб ладонью, горячая кожа… Она повернула немного голову, приоткрыв глаза:
– Ю-Ю… – голос охрип, – м-м-м… горло болит…
Странно ответил мне Майкин дядя, раньше он всегда был приветлив со мной, а сегодня, будто я ему главный враг. Может, не узнал меня? Я положил трубку. И пошёл на кухню. Три дня на даче будет… почему ничего не сказала? Всегда говорит, если уезжает…
Едва проснувшись, даже не проснувшись ещё, я снова почувствовал и увидел и её лицо, и… Открыв глаза, я увидел, как торчит у меня член, высокой горкой поднимая одеяло собой. Эльбрус… Это обычное, и привычное дело, но ни разу ещё мне не было так томно от этого. Будто я раньше не знал, для чего он поднимается каждое утро… Но я был так далёк от осуществления этого знания… А теперь…
Теперь – вот оно. Я подошёл вплотную. Я почти проник в полный загадок и сказочных обещаний мир, о котором раньше только мечтал, он реальный, он совсем рядом и даже открыт для меня. Я остановился, уже приоткрыв дверь в этот мной неизведанный зовущий мир. Уже увидел свет и почувствовал аромат райского сада, но вернулся. Струсил?
Я повернулся на живот. Вот губы её, её груди… и…
Вот на этом диване… Я просто оказался не готов к тому, что это может произойти. Всё слишком неожиданно. Всё как-то, словно само собой, без моего участия. А я хотел сам управлять. Я сам хочу понимать, что я делаю.
И чтобы… чтобы она не боялась.
Я встал, и ещё неодетый, и босой, едва выйдя из сортира, взялся звонить ей. Как и обещал…
Разочарование и какой-то холод овладели мной. Уехала. Не знала вчера, значит? Чайник на кухне шумит всё громче.
Сказала, что любит меня. Так сказала. А я ничего не ответил на это. Она не спросила даже. Ей не важно? Как это может быть не важно?..
Я насыпал чай в чайник. Чёрно-коричневая пыль облачком поднялась внутри чайника, я сбил её кипятком. Что съесть-то?..
На улице холод ужасный. Вчера я не заметил, что была за погода, а сегодня и снегу намело, и мороз потрескивает стволами деревьев на старой аллее, по которой я иду домой из больницы. Мама повеселела, вышла ко мне в вестибюль, говорила, рассказывала про соседок по палате. Вчера ещё никого не было, из-за праздников всех отпустили, а наутро уже вернулись. Три бабуси. Одна с астмой, другая с желудком, третья с давлением и бронхитом.
– Сегодня капельницы будут?
– Не знаю, уколы ставили.
– Что принести, мам? Магазины завтра откроются, что купить?
– Тут хорошо кормят, не волнуйся. Деньги там под салфеткой ты бери, а то пока выпишут теперь…
Так и пошёл я домой, размышляя, что бы лучше купить маме завтра. И чувствуя себя куда более одиноким, чем когда-либо. Оказывается, я не был один до сих пор. Мама и Майка, а теперь обе они… Почему ты уехала так…
А ведь на даче у них есть телефон. Почему не звонит? Или звонила? А меня не было…
А может ей противно то, что случилось вчера?! Виду не показала из жалости, а теперь… теперь не хочет меня видеть.
Я вошёл в нашу с мамой комнату: такой симпатичной она не стала бы никогда, такой уютной и приятной, если бы не Майка…
Но если я так ей противен, зачем сказала, что любит меня? Да и не было ей вчера противно…
Я сел на диван, в вазе еловая ветка с тремя игрушками, зелёной, оранжевой и розовой… зверушки какие-то неведомые… Вчерашний наш Новый год.
– Василий, как мама?
– А?.. Да… лучше, Иван Генрихович, – ответил я, не сразу сообразив, что он заглянул ко мне и зовёт обедать. Чем обедать-то?
А, там суп вчерашний есть, с перловкой.
