скачать книгу бесплатно
– Спасибо, Орсег! – сказала я, повернувшись к нему. – А с поцелуем, чего же годить, теперь и поцелую. В благодарность за доброе сердце и бескорыстие, за предложение твоё и подарки.
И я поцеловала его в большие тёмно-красные губы, горячие и пахнущие солёной водой, от кожи его пахло морской солью и горячей силой, слишком большой для меня, даже жутко, а волосы точно расчёсывали русалки, завивая в кольца и спирали. Он не стал нагличать и раздвигать губы, но зажмурился и прижал меня за талию большой рукой, чтобы подольше прижиматься ртом.
– Не серчай, коли приду когда тайно, без зова поглядеть на тебя, полюбоваться красой твоей чудесной, – тихо проговорил он, отпуская меня.
Направился, было к выходу из покоев, впрочем, открытых теперь, ветерок влетал внутрь и колыхал тонкие занавеси, но остановился и сказал обернувшись:
– Как насладишься волей морского путешествия, сходите на мою родину, погляди, где я родился, где вырос, хотя и переменилось всё за тысячи прошедших лет, но места те же, воздух и дух, даже люди. Может быть, ближе стану к твоему сердцу.
– Где же эти места?
– Команда знает, отвезут тебя. А прозывается Финикия – лучшая страна из всех стран, хотя ты и не согласишься, всякому своя Родина милее всех.
– Спасибо, Орсег. Давно я не видывала щедрот земных и душевных. Коли не смогу полюбить тебя, не обижайся, не держи сердца? Не наказывай за то?
У него в лице мелькнуло что-то, но незлое, спокойное, только грустное немного.
– Не стану. Не думай, Аяя, даже и ревности не будет, я говорил. Не захочешь в мужья, оставь другом.
Я улыбнулась, я, действительно, давно, а может быть, и никогда ещё не видывала таких добрых людей. Я вышла с ним на палубу, он подошёл к борту, протянул мне руку:
– Точно никому привета передать не надо? – он внимательно смотрел мне в глаза, будто хотел проникнуть в глубину зрачков.
Я пожала его большую уверенную ладонь и сказала:
– Некому боле, – вздохнула я. И, подумав, добавила всё же: – Потому и сердце мертво и пусто.
– Негоже. Ты жива, заживо себя хоронить – большой грех. Оживить ретивое надоть, не закрывай душу от мира, впусти воздух, как вот ветер впускают паруса, и взлетишь снова. Сильным много дано и спрос большой, ты только толику небольшую прожила, только первую закалку преодолела, что ж, сдаваться? Надо жить, Аяя.
С этими словами он прыгнул в Царь-море или как сам назвал его, в океан. А я осталась смотреть на медленные дышащие волны, чувствуя, как свежий и плотный морской ветер холодит мне кожу. А ведь давно не чувствовала я ни ветра, ни запахов, ничего…
Ко мне подошёл высокий длинноносый человек с рыжей бородой, но самой благородной наружности и с поклоном спросил:
– Прикажешь отправляться, царица?
– Не зови меня так, – поморщилась я, ничего хуже не было, чем когда прозывали меня царицей.
– Как прикажешь, госпожа Аяя, – с почтительным поклоном ответствовал капитан, а думаю, это был именно капитан.
– Как звать тебя? – спросила я.
– Гумир, госпожа.
– Хорошо, Гумир, отправляемся. На родину Орсега, в Финикию.
Гумир улыбнулся:
– То и моя родина, госпожа.
– И семья есть?
– Конечно, жена, сыновья взрослые. Один на этом корабле со мною ходит, мой помощник над матросами – Силен.
– Стало быть, ты счастливый человек, Гумир?
– В чём считать счастье, госпожа, в имениях или желаниях. По имениям я вполне счастлив, а вот желание ты моё выполнила – домой идти. Так что да, я счастливый.
– Что же такое горе, по-твоему?
– Горе, когда желаний нет.
У меня желание было и преогромное: ужасно хотелось вцепиться этому подводному пройдохе в горло, да в скулу врезать. Прямо кулаки зачесались. И не казался он мне таким уж добрым и честным как Аяе. Ишь ты, явился со своими дарами, наготой прекрасной, даже шрамы на нём красивы, чтобы он провалился в самые глубокие омуты в своих морях! Сватать Аяю, да ещё с таким подходом, какой любой женщине льстит и нравится, ишь какой мастер, этих жён у него, небось, полный садок!
Это именно я и сказал Аяе, когда мы отошли уже достаточно от берега, когда нас с Рыбой тоже устроили в великолепных покоях, каждому не токмо ложе, но и целый сонм прислужниц оказался положен. И яства на столах, и вино диковинное, и убранство, каких я вообще никогда прежде не видел, как и обхождения. Рабы и рабыни в шатре у Гайнера тоже были подобострастны, но эти рабыни ещё и на редкость хороши собой, а к ночи оказалось, что готовы с радостью исполнять все до единого мои желания, не гнушаясь и не ломаясь.
На мои слова, сказанные с плохо скрытым кипением в голосе, она, убранная, как и мы с Рыбой, в прекрасные одежды изысканных тканей, вышивок, с волосами, перевитыми великолепными украшениями, с драгоценными камнями, и золотыми нитями. Куда там до прежней, спавшей на общей кошме рядом со мной и Рыбой и одетой в самую простую посконь. Теперь и не узнать бы её было, как совсем не узнать Рыбу, отмывшую многолетнюю грязь, и нарядную теперь как настоящая госпожа, но Аяя и на фоне этого великолепия выступала ещё только ярче невероятной басой своей. Она обернулась на мои слова и сказала, улыбнувшись:
– А подарки его принял, в красивое платье оделся, Дамэ, не отказался. Что же злишься?
– Што злюся? Так может ты и на ночь позвала его? Проверить, каков жених-от, царь подводный?
Аяя перестала улыбаться, выпрямилась, бледнея, и произнесла сквозь зубы:
– А вот это не твоё дело, драгоценный названный брат мой! Не смей никогда мне ревнивых слов говорить, не то тот же час приму Орсега в мужья и жить к нему на дно морское отправлюсь, подальше от людского мира, от злости и скверны вашей!
– Нашей… – я отступил, стушевавшись. И добавил глухо: – Моя скверна, што ли? Точно я человек…
Аяя смягчилась тут же, тронула за руку меня и произнесла:
– Прости, Дамэ, но… Потому только и остались мы вместе, что ты мне согласился братом быть. Не переходи за это, не мучь всеми отжившими во мне глупостями. Нет ничего внутри меня, чем я могла бы ответить на любовь или страсть, и не береди больше. Пообещай.
Я пообещал, конечно, как иначе. Ну, а ночью утешился с одной из прекрасных черемных девушек, звали которую Арит. Таких радостей не было у меня так давно, что я отвык, совсем, казалось, разучился, но, надо сказать, всё мгновенно вспомнил. И так Арит была хороша, мила и послушна и многому научила меня, приходя еженощно, что я очень скоро уже забыл свою ревность, благодарил подводного царя за его щедрость…
Рыба же предалась удовольствию, что доставляли ей кушания и напитки. А вот Аяя… вот же странная душа, прилипла к старому рудобородрому Гумиру, и взялась изучать их финикийских Богов, на чёрта они, спрашивается, ей нужны. Но Рыба сказала мне на это:
– Боги, Дамэ, да счастье, что вообще чего-то зажелала, хоть что-то делает, не мёртвой куклой, как по сию пору. Пущай, глядишь и вовсе оживёть. Может, и правда надумает и замуж пойдёт.
Не знаю, о чём надумала Аяя, но, занимаясь сама, взялась и меня и Рыбу снова учить тоже. И этим финикийским идолам и ещё, что узнавала от Гумира, что знал умудрённый годами моряк, но это бы и половина беды, но так ведь и прочим премудростям, что сама знала. И добро бы этого мало было, я-то думал всё, наше образование ещё когда окончено, а то ведь, где в ней и хранилось столько сокровищ этих знаний безмерных, откуда она доставала их, когда и насобирать в свою голову успела, но делилась ими теперь щедро и даже радостно снова начал думать я.
– И на что нам энто всё? – вздыхая, ворчала Рыба. – Жили-жили, ничего не ведали, теперича… и страшновато делается, сколь остается ещё за гранью…
На это Аяя улыбалась удовлетворённо:
– А это потому стало, Рыбочка моя дорогая, что приоткрыла ты сокровищницу тайн и знаний. Чем невежественнее человек, тем увереннее в себе. А теперь иная уверенность в тебя входить станет, что ты сама – безграничная вселенная и заполнить её никогда и ничем полностью не удастся.
Рыба только и вздыхала и, подчиняясь Аяе, благодаря которой после стольких скитаний жила теперь как не все богачки живут, в окружении роскоши, благости и полного безделья, если бы не учёба, вгрызалась в гранит наук, хотя давалось ей это весьма непросто. Мне было легче: мой ум, как сухая губка с жадностью впитывал всё, что вливала в него Аяя. Я не думал и даже ожидать не мог, что в ней, такой с виду маленькой, такой хрупкой, юной, хотя я и знал, что она живёт очень давно, и всё же мы все привыкли больше верить глазам, а не умственным вычислениям, в ней, кого я знал так близко, почти невозможно было вообразить и поверить, что, оказывается, в ней так много знаний и мыслей. Рыба так и говорила:
– Оживает, похоже, касатка-от наша.
Ну что же, от Орсега этого кроме всего остального ещё и такая польза нам оказалась. Хотя и не привык я к царскому житию, но к такому хорошему привыкаешь быстро, а потому разнежился и стал хорошо относиться к подводному чудищу. Хотя и не престал подозревать его в дурных мыслях. А кому ещё, если не мне сохранять бдительность? Орсег, действительно, приплывал к Аяе, и довольно часто, пока мы двигались по безмерному Царь-морю его или как он его назвал, по океану. Бывало, она и не видела, что он тут, он не показывался ей, наблюдал исподволь, не видели и другие, видел только я один, сохранившимися у меня способностями видеть, что скрыто от всех прочих. Приплывал и открыто, и они подолгу разговаривали, и я слышал, потому что и слышать я могу как никто из сущих…
Глава 4. Возвращение и бегство
Арик болел кряду двенадцать дён. И не раны, что я уврачевал скоро, терзали и ослабляли его. Я впервые не мог поднять кого-то быстро, как всегда, несколько мгновений требовалось на это, не больше суток, если целое село или город, и выздоравливали все, а тут… И понимал я, что тоже виноват в том, что Арик так ослабел, и ничего поделать с этим я не мог. Легко вместе биться против общего врага, но когда его не стало, мы снова повернулись лицом к лицу в вечном противостоянии. Не было бы Аяи между нами, может быть, мы и просуществовали бы снова достаточно долго в мире и согласии…
Я приехал в Авгалл на другой день после похорон Могула, и явился во дворец к моей дочери, что теперь осталась при троне своего сына, ещё отрока, Кассиана. Я понимал, как непросто сейчас придётся ей, и хотел предложить свою помощь. Но, кроме того, и получить доступ к страже и пустить её по следу Аяи, одному в такое время, когда всё перемешалось в царстве, когда потоки наших и пришлых людей беспорядочно двигаются по всем городам и весям, перетекая, входя и уходя, не обустраиваясь, искать было бы несподручно.
Арлана приняла меня вместе с Кассианом, мне даже показалось, что теперь она ни на шаг не отходит от сына, будто саму себя уговаривая, что она при нём для того, чтобы помогать ему стать настоящим царём, но на деле ей самой хотелось быть полновластной царицей, может быть, хотелось этого всегда, только теперь представилась, наконец, эта возможность.
– Счастлива видеть тебя живым, батюшка! – приветствовала она меня, улыбаясь, впрочем, довольно холодно. – Как обнаружили наш пустой похоронный престол, так и рассчитывали, что ты, в силу природы своей, живой остался. Царь Кассиан гордится, что он внук самого великого предвечного Эрбина. Так ведь, государь?
Кассиан взглянул на мать вопросительно и кивнул мне.
Я не заметил следов слёз или тяжкого горя о потере мужа, напротив, несмотря на траур в городе, во дворце и одеждах её самой и Кассиана, она была бела и свежа, никаких следов слёз на лице её не обнаруживалось.
– Ну… Чай царица, не баба из деревни, не должна по полу от горя кататься, волосы на себе рвать, мужа потерявши? Горе то, для всего Байкала горе, но мне силы на управление царством нужны и на слёзы их не хватат, – сказала мне на это тихое замечание моя дочь. – И больше того, не на меня в последнюю свою минуту глядел мой супруг, ты вем…
Вот об этом я и хотел поговорить. Я не видел, как умер Могул, в этот миг я сам помчался к Завесе, удерживая Арика за руку.
Я отвёл Арлану в сторону, чтобы сын её и Могула не слушал, чтобы в царственности своей не сомневался, тем более что найдутся вороги, что не преминут ему ещё напомнить и попенять, что он сын царицы, чья царственность под вопросом, а значит и его собственные права на трон. Я спросил мою дочь так, чтобы она не могла даже заподозрить меня в собственном интересе к Аяе:
– Где же та, мукомолка? – старательно изобразив небрежность, спросил я. – Убита?
– Да если бы! – ответила Арлана, с досадливым вздохом. – Утекла кудай-то, никто не видел после, как разметала всё войско вражье. Сказала великодушно, что истинная царица – я, будто долг отдала, а что мужа на веки захватила и так и не выпустила из когтищ своих стальных, это…
– Погоди, Арлана, что значит, разметала? – изумился я, не понимая.
Она с удивлением посмотрела на меня, но, будто вспомнив, кивнула:
– Ах, да! Ты же… Арий тоже живой, стало быть?
– Живой, как я мог позволить ему умереть?
Арлана покачала головой: – Н-да, подумать, Эрбин Великий – мой отец, Арий – дядя, – сказала она, с улыбкой глядя на меня. – Призадумаешься не на шутку.
Но я хотел говорить об ином, а потому спросил:
– Так что с воями вражьими?
И Арлана рассказала мне то, чего мы с Ариком не видели… Этот рассказ я повторил после ему. Он, сильно исхудавший и при том ещё очень бледный и слабый, слушал меня, полулёжа в большой горнице с распахнутыми по случаю жары окнами, где ходили за ним Серая и Белая.
– То есть как это молнии с небес? – изумлённо спросил Арик, приподнимаясь.
– А вот так, Ар, я сам не видел, как и ты, всё с Арланиных слов, что видела сама, то и рассказала, а она к Аяе относится так, что приукрашивать не станет, напротив, приглушит и пригасит, но Арланины слова: Аяя в воздух поднялась как даве с Мареем, но уж одна, чёрны тучи собрала, едва не в кулаки, и молниями на врагов обрушила, не она, не в нашу пользу могла решиться битва. А если и в нашу, сколь полегло бы байкальцев там…
Арик смотрел на меня, качнув головой, волосы от лежания сбились на затылке, надо остричь, паршивки не следят. Но он не замечал, проговорил как зачарованный:
– Предвечные так не могут, Эр… Управлять небесами – это в ведении Богов.
Я лишь пожал плечами:
– Мы с тобой не видели своими глазами, а что видела Арлана, кто теперь разберёт, что ей со страху померещилось, что на самом деле было. Я, к примеру, вообще не знал, что моя дочь войско собрала и на подмогу шла следом, добрались они как раз к гибели Могула… Ну, и нашей тож.
– Н-да, странно… И удивительно, – Арик, прикрыл глаза, опустив затылок на подушку. И добавил, почему-то: – Как всегда.
А следов Аяи не могли найти и многие десятки стражников, что я тайно послал на её поиски. Но этого я не знал ещё в тот день, это узнается только в течение месяцев и даже лет. Никто ничего не видел и не знал об Аяе.
Арик поправился и сам пустился на поиски Аяи, об их результатах я не знал, как он не знал о моих. Выздоровев, он поблагодарил Серую и Белую за заботы, сердечно попросил прощения у Игривы, что занял её дом так надолго и обнял меня на прощание. Я, как и обещал, дал ему и одежду, и коня, я подвёл его к границе своих владений, открывая перед ним проход, через который мог прошествовать только я, и, остановившись здесь на мгновение, мы посмотрели друг на друга.
– Когда свидимся? – спросил я.
Арик пожал плечами. Он сильно похудел и, хотя телесно был вполне здоров, но душой страдал и я это видел, я даже чувствовал его боль, словно она была моей, однако уврачевать его душевные раны мне было нечем, даже, если бы я захотел.
И всё же теперь, когда Аяя снова потерялась, я смягчился сердцем и сказал:
– Быть может… Ар, когда ещё такое было, что мы можем, не скрываясь жить среди людей, быть может, и славу нашу укрепить и пользы принести? В управлении царством помочь? А?
Арик посмотрел на меня, усмехнувшись:
– Ты сам веришь в это? Хотя когда-нибудь был толк от того, что мы с тобой оказывались возле трона? Кончалось дурно.
– Ну не так мало толка было от нас, – возразил я. – В конце концов, если бы не я, может быть, Марей никогда и не стал бы Могулом. И… Не мы бы, нашим никогда не отразить нашествия полуденцев! – горячо ответил я, понимая, что главное, что было нами двоими сделано для победы, придумал и провернул всё же он, Арик.
– Чёрные дни были, Эр – холодно сказал Арик. – Теперь рассеялись, теперь от нас снова большого добра не будет, ты ведь помнишь, всегда было так-от, – возразил Арик, не желая признавать своего доказанного перед всеми величия, не находя его таковым снова. Противный, неугомонный скромник, кого он хочет обмануть?..
– Что, опять в лес куда забьёшься?
Он посмотрел на меня, и я понял, что мне он не скажет. Потому же, почему я не говорю, что отправил несколько отрядов по Байкалу, искать Аяю…
…Ни с чем вернулись отряды Эрика, как ни с чем вернулся и я, когда обойдя все без исключения сёла и города, облетел все леса, и не нашёл и следа от ноги её. Я заходил в каждый дом, я разглядел с самолёта каждое дерево, пещеру, я так хорошо изучил всё приморье, что мог быть уверенным: Аяи нет на Байкале. Никто, ни один человек не видел её после битвы, большая часть людей вообще склонялись к тому, что она так и не спустилась с неба, после того, как поднялась в него. Все без исключения знали и передавали с всё возрастающим восхищением и подробностями то, как парили над всеми Могул и его Аяя, его любимая, которую он потерял и безуспешно искал столько лет, по которой носил траур всю жизнь, и вот, в последний миг…
– Она к нему с неба спустилась и на небо его и забрала к себе…
– Ясно – мёртвые к мёртвым…
– Аки лебедь белая слетела к нему и подняла на крыльях в небеса…
– Но стрелы всё ж достали его…
– Ох… и умер наш Могул, как ни держала его его светлая лебедица…
– И тогда взмыла к облакам и собрала тучи и молнии в руцы свои и поразила всех ворогов-от молниями прямо в темя!..
– А после… После уж мертвеца подняла на крыла свои и унесла с собой, чтобы больше никогда не возвращаться…
И всё это с придыханием и священным трепетом. Так что стала Аяя и Марей теперь легендой живей и ярче, чем наша с Эриком. Впрочем, и мы превратились уже совсем в подобие Богов, великим сочли наш вклад в победу. Но мне это сердца не грело и не облегчало. В отличие от Эрика, он купался во славе и власти, которую получил теперь. Его дочь с удовольствием избавилась бы от него, отодвинула бы, будь он обычный человек, но великий Эрбин – это скала, которую ей было не осилить.
Я же в Авгалл не приезжал много лет. Я не мог простить Эрику и того, что он отнял у меня Аяю и, пусть косвенно, но послужил виной тому, что было после, мне казалось, будь Аяя со мной, и нашествия бы никакого не было, я не мог простить ему и то, что он спас меня и заставил жить одного, обездоленного и потерянного… Уйди я за Завесу, я хотя бы не мучился этой болью одиночества, изводившей меня ныне. Но от этих мыслей меня избавило неожиданное явление: во сне я увидел нечто, это было явление и не похожее на человека, но с человеческим голосом, а как оно выглядело, я не мог понять, я не видел лица или хотя бы тени, я лишь слышал голос. Голос же был женским. И вот этот самый голос сказал мне:
