скачать книгу бесплатно
Чтобы прервать вспыльчивость хозяйки и защитить бедную девушку, я сделал удачный оборот и, наливая рюмку, сказал:
– Извините! Я теперь ничего не вижу и не слышу, кроме вас.
Сенанж улыбнулась, раскрыла ротик до ушей, выставила два ряда черных зубов, за учтивость дала мне ногою толчок, и чуть не оцарапала мне кожи; я не остался в накладе и заплатил ей тою же монетою. Подстольные наши забавы дали время оправиться задумчивой Саше; она вышла и бросила на меня взор, выражающий, что рассеянность её происходит от причины вовсе не понятной её госпоже.
– Антоний! Как мне приятна твоя весёлость; она приводит мне на память счастливое время первых дней замужества! Покойник (царство ему небесное), точно так же сиживал напротив меня, как ты – нельзя о том вспомнить, чтоб не рассмеяться и вместе с тем не заплакать о потерянном! – Тут она бросила в меня шарик из хлеба, я сделал то же.
– Шалун! Бросать хлеб грешно! За такую вину ты должен меня поцеловать! – И, не дождавшись начала, схватила меня за уши; чтоб не оставаться без дела, я сделал то же самое – толстое красное ухо Сенанж находилось в моей руке.
Внезапное «ах!» и стук прервали восторги лицемерки; она вздрогнула так неловко, что диван под ней затрещал.
Это была Саша; она несла блюдо с пирожными. Бедная малютка остолбенела, увидев меня так близко от своей госпожи, уронила свою ношу, испугалась, и вскрикнула.
Можно представить бешенство этой женщины: вскочить, вцепиться, осыпать пощёчинами, было для неё делом одной минуты. Увидев Сашу в опасности, я бросился к ней на помощь, и заслонил собою.
– Пустите, сударь! Пустите! не мешайте мне разделаться с бесстыдницей!..
– Ради Бога, успокойтесь! Это безделица, ничего не значит, одна скорость…
– Да, скорость… – перехватила наступающая громада, – эта скорость причиною того, что… разбилось блюдо… – Одышка помешала ей окончить.
– Сударыня, клянусь, преданность к вам Саши стоит пощады, простите!.. Эту милость я постараюсь заслужить верною… – Я не мог окончить начатой лжи, и как необходимость заставляет медведя плясать под дудку скомороха, то я, уберегая милую девицу, сделал над собой насилие – взял потную руку мадам Сенанж и с нежностью поцеловал.
– Антоний! Ты камень можешь тронуть, и показываешь преимущество мужчин над слабым полом! Одна твоя просьба обезоружила гнев мой. Хорошо; я её прощаю, сядем по прежнему. – Тут Сенанж захохотала весьма натурально. – Послушай, глупая девчонка увидев нас так близко, может подумать Бог знает что. А дура не понимает, о чем шло дело. А ты теперь поди в свою комнату; я сама здесь всё уберу, и если понадобишься, приду за тобою.
Печальная Саша исполнила приказание, подобрала в передник разрушенный пирог с остатками блюда, быстро посмотрела на меня и медленно вышла. Ах! Какой взгляд! – Я прочитал в нем любовь, ревность и презрение. Она молча выразила свои самые сокровенные чувства.
С отсутствием красавицы стыд и досада заменили во мне другие мысли; я покраснел и стал безмолвным.
– Что с тобою сделалось? – спросила поспешно Сенанж.
– Я много пил, чувствую кружение в голове, прикажите подать воды?
– Пустое! Шампанское скорей разгонит дурноту.
Я опорожнил несколько бокалов, вино произвело свое действие, я стал весел, и… Вдруг раздался громкий голос:
– Пустите! Говорят вам, пустите!
– Ах! Боже мой! Мы погибли! – вскричала Сенанж, проворно соскочив с дивана.
– Нельзя, сударь! – повторяли вместе и довольно внятно косая ключница и рослый лакей. – Барыня нездорова, легла почивать.
– Что нужды! – кричал голосистый крикун. – Я разбужу. Если больна, дам лекарства, – в шкафу пузырьков довольно.
– Подумайте, сударь, теперь одиннадцать часов, и непристойно…
– Слушай, карга! И ты, долговязая скотина! Если вы меня раздразните, то я вас и всю вашу челядь так швырну, что в неделю не отыщут!
– Антоний! Мы погибли! – шептала дрожащая Сенанж. – Это Тумаков, человек умный, добрый, только немножко беспокойный, когда выпьет, – он убьет тебя. Спасайся. Саша! Сашенька! – повторяла Сенанж вполголоса. – Ступай скорей! – И между тем спешила тарелки и бутылки ставить в шкаф. – Ах! Боже мой! Он ломится в двери!
Я не заставил её повторять, схватил подаренный кинжал, готовился выйти, не знал куда, и чтобы поддержать себя, сказал:
– Что вы так испугались? Прикажите его впустить, я научу негодяя вежливости.
– Опомнись, Антоний! Ты хочешь драться? Это грех. Он сильнее тебя, ростом около сажени, это Геркулес! Что нам делать? Он ломится!
Тут дверь затрещала и от сильного толчка чуть не соскочила с петель. Я услышал по голосам, что пять или шесть человек удерживали его, а он швырял ими как мячиками.
На сикурс прибежала Саша.
– Где ты была? Ты спишь, а госпожа гибнет. Вот ключ от калитки и крыльца, выведи как можно скорее гостя тайным переходом. Прощай, милый Антоний! Ах, какая развязка! Какой конец моим желаниям! Не сердись! Приходи завтра, в эту пору, никто нам не помешает… Прости. – Она сдернула с пальца алмазное кольцо, положила мне в руку. – Надень и носи. Ах! Спасайся! Он здесь.
И точно, едва я успел выскочить в потайные дверцы, которых прежде не заметил, как дверь оставленной комнаты разлеталась; страшный голос отзывался как из бочки.
– Дьявол меня возьми, если тут нет шашней! Горница убрана, ты разрядилась, тарелки стучали… Если кого найду здесь, то-то будет потеха, и к чёрту баран! Одним махом размозжу голову – будь я, анафема, проклят, если не наделаю проказ…
Последние слова я слышал издалека. Саша, схватив меня за руку, вела по темному коридору, и говорила:
– Не бойтесь! Теперь мы в безопасности!
– Бояться? Мне только жаль, что не удалось поколотить этого забияку!
– Нет, сударь! С ним Боже сохрани схватиться; слышите, как он возится?
Я стал оправляться от страху, прижал крепче миленькую ручку Саши и обнял ее.
– Перестаньте! Это никуда не годится; здесь темно. – Она оттолкнула меня.
– Саша! Что это значит? Ты сердишься? О, я поцелую тебя!
– Говорят вам, отстаньте! Завтра приходите в назначенное время, и целуйте госпожу сколько угодно, а до меня не дотрагивайтесь.
– А! Теперь понимаю – ты ревнуешь?
– Совсем нет! Может ли бедная сирота, приёмыш, ревновать к богатой госноже? Одна может только любить, а другая…
– Несправедливая Саша! Если б ты знала, как несносно мне притворство и минуты, когда показывал, что отвечаю на любовь к твоей госпоже… Но я жертвовал собою ради тебя!
– Покорно благодарю! Вы скоро уверите, что ради меня сидели на диване, и…
– Милая, прелестная Саша! Тещё неопытна, и не знаешь, сколь обманчива наружность! Надо видеть мое сердце и потом обвинять!
– Сердце закрыто, а что касается до наружности, то я, сударь, не слепа! Ах! не жмите меня – мне вас велено проводить. Тумаков занял ваше место; его не выживут так скоро!..
Насмешка Саши показалась мне колкою.
– Ты не веришь мне? Не хочешь выслушать мои оправдания? Жестокая! Я уйду, умру с печали! Прощай, ты меня никогда не увидишь! – Я притворно сделал движение, что хочу удалиться.
– Куда это вы, сударь? Впотьмах, в незнакомом месте, вы не сыщете двери, да и ключ у меня. Подождите, я принесу свечку, провожу вас – завтра увидимся.
– Завтра? Нет – повторяю, никогда! Я вторично пришел в этот дом единственно для тебя – ради тебя угождал я страсти ненавистной мне женщины! Ты же, польстив мне приятной надеждой, заплатила неблагодарностью. Твоя откровенность, невинность, очаровали мея! Ах, эта мечта исчезла! Я думал отыскать сердце полное, открытое. любви, и нашёл одну холодность! Саша! Ты не хочешь проникнуть в мою душу и вместо несправедливого упрека, броситься в объятия мои, наградить взаимной страстью, наградить любовь пламенную, вечную, которую и самая смерть не может охладить.
– Ах, сударь! Что вы говорите? Я скоро заплачу. – Она прижалась тихонько к груди моей. – Вы хотите любить меня вечно? Может ли это статься? Барыня утверждает, что одно богатство составляет счастье, а без него любовь – одна горесть. Признайтесь, вы ведь и сами к ней пришли за деньгами?
– Ты обижаешь меня, если думаешь, что одна корысть привела в этот дом. Точно, вчера я имел нужду в деньгах, принёс эстампы, продал, и верно не поспешил бы за остальными деньгами, если б не встретился с тобою. Долг доставил мне случай еще раз увидеть тебя; а притворяться согласным на желание госпожи, значило получить право на свободный вход, отыскивать любовь твою, ради которой я готов на все решиться. Теперь знай, Саша, я не бедный художник, я – единственный сын и наследник богатых родителей. Пойдем в твою комнату; там поговорим свободнее, там же я тебя уверю, что ты вечно станешь обладать мною.
Девушка молчала; я целовал её пламенные щёки, розовые уста; она не противилась.
– Ты молчишь, и за все мои ласки не хочешь наградить меня одним поцелуем? Жестокая! Ты меня не любишь?
– Ах, сударь, вы несправедливы! Я не могу выразить, что со мною делается; не могу говорить, как вы… но что чувствую… – Тут её робкие уста запечатлели на губах моих первый поцелуй вечной любви!
– О Саша! Доверши моё счастье! Повтори этот поцелуй!
– Я поцеловала вас и остаться больше не могу.
– Не хочешь?..
– Не скажу, чтоб не хотела! Какой-то страх, совесть, предчувствие, удерживают меня от того, чтобы показать вам мою каморку – притом барыня придет запереть дверь…
– Пустое! Она с Тумаковым, верно, забудет о дверях. Пойдём!
– Хорошо, сударь, только с уговором, посидеть минут пять и домой.
И вот я в жилище милой девицы. Одна небольшая кровать с тюфяком, стол, два стула и огромный платяной шкаф составляли необходимую мебель и всё убранство комнаты; но самый храм Цитерской богини не мог казаться столь прелестным; милая хозяйка дикую пустыню могла превратить в жилище радости.
– Вот, сударь, моя каморка! Садитесь, только извините, не чем мне вас потчивать! Не умею занять, как госпожа моя, она знает всё на свете. – Заботливая Саша поправила свечу, взяла мою шляпу, положила на стол, и когда я придвинул стул, то маленькой ручкой она показала на кровать: – Садитесь сюда; стул простой, на нём беспокойно – правда, и постель не слишком мягка, а все таки лучше!
– С охотою, милая, а ты?..
– Мне должно стоять – ведь вы не простой живописец, а, кажется вы сказывали о родителях, о богатстве…
– Любовь сближает все состояния…
– Полноте, сударь! Это уж совсем не годится; да я сяду подле вас…
Мы услышали шаги в коридоре – Саша с ужасом произнесла:
– Это госпожа!
Не теря времени, я задул свечу.
– Саша! ты спишь? – спросила за дверями г-жа Сенанж.
– Сплю, сударыня, отвечала дроясащим голосом девица.
– Ты от страха совсем одурела; спать и отвечать в одно и то же время нельзя!
– Нельзя, сударыня.
– Ты проводила Антония?
Я ей прошептал на ухо:
– Скажи «проводила»…
– Проводила, сударыня.
– Он вышел сердит, или нет? Придет ли завтра?
– Скажи: сердит, и никогда не придёт.
– Сердит, сударыня! Очень сердит! И сказал, что теперь никогда не придет.
– Теперь сказал? Дура, проснись! Мне болтать с тобой некогда! Ты верно спросила, где он живёт?
– Нет, сударыня…
– Безмозглая!.. В тебе нет ума ни крошки, я тебя выгоню!..
– Ах, не сердитесь сударыня! Я теперь спрошу.
– Кого спросишь?
– Его, сударыня…
– Я лопну с досады! Да разве он здесь, что ты спросишь?
– Нет, сударыня, да это все равно.
– Слушай! Я стащу тебя с постели, выгоню на улицу, заставлю за ним бежать, и до тех пор не пущу в дом, пока ты мне его не отыщешь.
– Говори за мною, – шептал я Саше: – виновата, заспалась. Антоний вышел, я спросила: где вы живете? Он сказал у живописца Арнольди; там все меня знают…
Саша слово в слово всё повторила.
– На силу схватилась за ум! – заявила за дверью г-жа Сенанж. – Теперь спокойно могу возвратиться в свою комнату. Антоний, верно, придёт, а в случае чего можно за ним и послать. Не говорил ли он о шуме? обо мне? Ну! Отвечай!
– Он говорил сударыня… он говорил…
– Опять бредишь. Ну, что он говорил?
Чуть дыша, я диктовал на ухо Саше; а она повторяла с изменениями:
– Он говорил, что Тумаков бездельник, буян, пьяница и ваш любовник.
– Ну это ничего, – одна ревность. Бедный мальчик! А обо мне?
