Отмщение

– Это наш конец! – заявил Савва; опустив глаза, он увидел, что сообщение Данилу было доставлено.

С чувством выполненного долга он вдруг замахнулся и бросил свой «Iphone 8» в Гамбарова. Не ожидая, тот, сморщившись, отбил телефон рукой и вдруг почувствовал боль. Секундная растерянность Саши сыграла на пользу Савве, который налетел на стрелка, стараясь того удержать. Правой рукой он схватил обрез и отвел в сторону. Левой то бил, то пытался оттолкнуть Гамбарова. Все происходило быстро. Саша, восстановившись от удара, еще больше рассердился и, процедив сквозь зубы: «Убью», стукнулся лбом об нос Саввы. Тот почувствовал неприятное давление и боль, но только сильнее ухватился за обрез. Понимая, что ему не победить, что сил у Гамбарова явно больше, Савва повернул голову в сторону окна, находившегося позади него. На подоконнике на корточках там сидел Родион, который все еще не прыгнул. Он напугано смотрел на происходившую драку, на то, как слабый Ваня Савельев старается остановить стрелка.

– Р-р-р-родя! Помо-о-оги!!! – завопил умоляюще Саввка, наивно ожидая помощи от друга.

Но тот продолжал смотреть округлившимися глазами.

– Р-р-род-д-дя!!! – умолял Савва. – Пожа-а-алуйста!

В глазах мальчишки читалось отчаяние. Он начинал осознавать, что Родион ему не поможет, что вот-вот Саша победит его. Савва не хотел умирать. Он надеялся. Он точно знал, что если Родион поможет ему, то они одолеют Гамбарова.

– Родио-о-он!

– Нет… Нет! – пугливо отшатнулся тот, развернулся и окончательно собрался прыгать.

В этот момент Савва упал. Раздался выстрел. Родион не видел, но слышал и осознавал, что бросил друга, который теперь умрет. Он прыгнул. Мгновение, – и он уже лежал подле трупа Вадика и размыто видел, как к нему, перебирая руками, ползет Алина. «Что с Ваней, что с Ваней?» – спрашивала она. А Родион только молчал, пытаясь прийти в себя.

Савва лежал на школьном дряхлом линолеуме. Смерть почти мгновенная. Он не остановил Сашу Гамбарова, но выиграл время. Благодаря поступку Саввы часть детей и Екатерина Владиславовна сумели упрятаться в лаборантской и забаррикадировать дверь. Вне лаборантской оставались Инесса Михайловна, Маша Савичева, Даша, Вика (которая отчаянно ломилась внутрь, но ее не впускали) и еще пару одноклассников. Саша Гамбаров сорвал маску с себя. Снял перчатки, которые отчасти пропитались кровью. Все это он бросил на пол, с сумки достал какой-то самопальный пистолет-пулемет, зарядил. Все наблюдали за этим так, как наблюдают за стоматологом, который медленно готовится просверлить пациенту больной зуб. И ведь из детей никто и не вздрогнул. Все застыли, словно играли в «Море волнуется раз». Только Инесса Михайловна вдруг бросилась в сторону Гамбарова и упала перед ним и телом Саввы на колени.

– Боже мой, Боже мой! Ваня… Ва-а-аня! Бедный мальчик!.. – учительница вдруг развернулась к Саше, – Сашка, зачем, зачем, Боже мой, зачем ты себя загуби-и-ил?

Тот брезгливо отшагнул назад.

– Почему ты отвернулся, Сашенька? Ибо понимаешь, что не такой ты, не-е-ет, не такой! Ты запутался. Прости меня, это я, я, дура, упустила, прости! Покайся, пока не поздно. Всегда есть прощение тому, кто запутался и искренне сожалеет…

– Я не сожалею! – Гамбаров сжал губы. Глаза его залились гневом пуще прежнего; при этом они не смотрели на Инессу Михайловну.

– Но я знаю: ты не такой. В душе не такой…

– Да, да, да, да – Саша с язвительной улыбкой замахал головой. Всем видом он сопротивлялся словам классной руководительницы.

– Я, когда тебя впервые увидела, ты мне так запомнился… Любознательный мальчик… Глазки светились… И этот ангельский поцелуй на переносице.

– «Ангельский поцелуй»? – Саша Гамбаров наконец перевел взгляд на Инессу Михайловну. – Я бы ножом вырезал этот кусочек бурой кожи. Одни страдания от него! Нахер тогда этого ангела, который поцеловал меня. – он наставил самопальный пистолет-пулемет на свою учительницу.

– Я во всем виновата. Я упустила. Я! – стоя на коленях сквозь слезы произнесла Инесса Михайловна. – Настоящий ты – хороший мальчик.

Гамбаров затрясся от переполняющих его эмоций. Он должен был уже застрелить Инессу Михайловну, но все медлил. Ему надобно было что-то выразить. Он, собрав силы, проговорил:

– Вы не виновны. Но в одном вы не правы. Я не запутался. Я всю жизнь жил ради сегодняшнего момента.

Гамбаров закрыл глаза и зажал спусковой крючок. Пули впивались в Инессу Михайловну одна за другой. Когда обойма кончилась, тело учительницы запрокинулось назад. Клочок седых волос с макушки ее касались пола. Гамбаров никак не отреагировал на труп. Хмурясь, он перезарядил самопал, достал длинный охотничий нож и направился вглубь класса. Сходу он, без раздумий, застрелил одноклассника, который собирался проскользнуть мимо и выбежать из класса. Несколько пуль вполне хватило. Следом Гамбаров увидел такую картину: Даша и другая одноклассница, что выступила доселе за то, чтобы выдать Вику стрелкам, держали с обеих сторон эту самую Вику, заламывая ей руки. Та изо всех сил брыкалась, но сил выбраться у нее не хватало.

– Вот, ее убей, ее! Она о тебе слухи разносила! – сказала Даша.

– Она во всем виновата. – поддержала другая девочка.

Вика брыкалась. Лицо ее покраснело от истерики. Гамбаров подошел медленно, посмотрел на творившийся цирк и без ответа одноклассницам всадил охотничий нож в живот Даше. Вторая девочка тут же все поняла, стремительно отпустила Вику и побежала к окну, но ее почти сразу настигли пули самопала. Вика же, в полной рассеянности, каким-то образом, шатаясь, убралась из кабинета №313. Отвлекшийся на другую девочку Гамбаров не успел выстрелить в нее. Бежать за ней он тоже не стал. Даша все еще была живой. Она, истекая кровью, наблюдала за Гамбаровым. Тот это увидел. Медленно подошел. И с какой-то маниакальной жестокостью продолжил наносить Даше увечья охотничьим ножом. За всем этим из-под второй парты на первом ряду наблюдала Маша Савичева. Она своими глазками видела, как Саша вновь и вновь всаживает нож в живот, в грудь, в горло Даше. И крови все больше-больше. И от ее вида тошнит. Убедившись в смерти Даши, Саша опустился сжал щеки девушки и поцеловал ее в губы. Вдруг в голову ему ударило какое-то странно чувство. Он ощутил, что кто-то смотрит на него и, подняв голову, увидел Машу Савичеву. Исподлобья злостно взглянув на нее, он резко встал, исчез из вида девушки. Она стала озираться по сторонам, ища стрелка. И резко: парта, под которой она сидела, уехала в сторону. Маша Савичева вскрикнула. Ее застали врасплох. Она, громко хныкая, принялась отползать, барахтаясь ногами и руками; отползать так, как только может. Сашу лишь рассмешили ее движения. Когда Маша Савичева уткнулась спиной в неподалеку стоящую парту, Гамбаров присел напротив нее на корточки, вертя в руках нож.

– Ты знаешь… Ты попадешь в ад. – тихим голосочком проговорила Маша.

Саша кивнул.

– А ты знаешь, что подглядывать нехорошо? – спросил он.

Нож его вонзился прямо в глазницу Маше. Та закричала с такой громкостью, что, кажется, было слышно за пределами школы. Это был крик боли, ужаса. Самый сильный вопль в ее жизни. Она руками схватилась за лицо, упала на пол и стала барахтаться от боли. Саша Гамбаров же встал с корточек и после пристрелил Машу; видимо, чтобы самому не слышать ее криков боли. Он вдруг вздохнул, подошел к двери, ведущей в лаборантскую и свирепо постучал по ней.

– Открывайте! Сдохните все! – закричал он.

Неутолимая злоба хранилась в нем. Он и не думал останавливаться. Те, кто находились в лаборантской, рассказывают, что Саша очень громко стучал в дверь. Кулак школьника звучал тяжелее кулака взрослого мужчины. Гамбаров не жалел себя. Но поняв, что дверь ему не откроют, он, по всей видимости, вспомнил о тех, кто прыгал из окон. Приготовив самопальный пистолет-пулемет, он подошел к подоконнику. Что-то блеснуло вдруг вдали. Через секунду в Сашу Гамбарова вонзилась пуля. Теперь упал уже он; упал навзничь. Спустя несколько минут этот монстр умер.

А внизу, у школьного цоколя над прыгнувшими ребятами, как мухи, кружились врачи, расспрашивая о самочувствии. «Все будет хорошо» – услышала Алина раз десять. Она невдумчиво отвечала на вопросы докторов и при этом глядела на окна кабинета, из которого прыгнула. Все пережитое проносилось мимо ее глаз. Алина не верила, что крики утихли. В голове ее пока не укладывалось, что эти ужасные почти полтора часа ее жизни закончились. И что по окончанию этого времени не все те, кого она знала, кем, может быть, интересовалась, остались живы.

Глава 16

Окончание мести или тяготы нашей жизни.

«Они у нас не возвращайтесь не идите к нам» – пришло мне сообщение от Саввы, написанное, очевидно, второпях. Сначала я сам раза три пробежался по тексту глазами. Потом осмелился зачитать его вслух. Никита мгновенно помутнел, лицо его приняло вид застывшей гримасы раздумий. Губы его медленно пошевелились:

– Вот как значит… У них… И оба стрелка, судя по всему. Савва… емае…

– Нет, – замотал я головой, зная, что скажет сейчас Никита.

Мой усатый друг был растерян.

– Вероятнее всего… – начал вновь он.

– Он не умер! Он не мертв! – отчаянно загорелся я.

– Без вариантов. – отметил Никита.

– Не мертв он, я тебе сказал! Нам надо вернуться. Пока не поздно. Я пойду! Я сейчас… – я вскочил без раздумий, собираясь уже побежать наверх, но меня остановила Неля. Она поднялась за мной, обняла и сказала:

– Не надо.

– Он мертв, Данил… – Никита сурово поглядел на меня.

Я сдался. Упал обратно на холодную раздолбанную плитку и сказал:

– Я не поверю… Не стану верить, пока не увижу.

Мы помолчали с минуту. Паузу прервал Никита:

– Савва известил нас, чтобы мы не возвращались в класс и вместе с этим дал как бы установку выбираться.

– Да, с твоей ногой теперь точно выбираться… Но… но остальные? Может… – надежда пронзила лучом мое сознание.

– Мертвы остальные! – разозлился Никита, занавесив окно в моем сознании плотной шторой. – Не нужно больше геройствовать. И не нужно, пожалуйста, этого идиотизма. Ты был в актовом зале и знаешь, что происходит, когда стрелки заходят в закрытое помещение, наполненное людьми. Спасибо Савве, что предупредил. Теперь… мертв он. И остальные мертвы. Может, единицы остались в живых, но подавляющая часть… Все мертвы. – глаза его заблестели. Впервые мной были увидены отголоски слез на лице моего друга. Они заставили меня успокоить пыл и прислушаться.

– А мы-то тоже могли сейчас быть там, наверху… Но вышли из класса. – выговорила Неля свои мысли вслух, не обращая ни на кого внимания. Взгляд ее уже пробил несколько черных дыр в полу. Она сидела, прижав ноги к груди и закинув на них сцепленные руки. – Такая удача…

– Кстати, да… да. – ответил я, но Неля меня не услышала.

Дрожь резко пронеслась по моему телу в тот момент. Если бы не воля случая, то мы бы были мертвы. Вместо того, чтобы валяться где-нибудь, харкаясь кровью, мы сидели в вонючем тесном помещении туалета… Что за удача? Я помню, что мы обсудили дальнейший план: решили спускаться вниз. Попутно, разговаривая друг с другом, мы все отключили телефоны, чтобы нам никто не написывал и не названивал в самый неподходящий момент. Я помню, что заметил несколько пропущенных звонков от мамы и папы (телефон мой стоял на беззвучном режиме). Горло вмиг пересохло. Стало даже как-то стыдно. Я не хотел, чтобы родители волновались; оттого перед отключением телефона отписался, что со мной все в порядке.

Мы условились на том, что выберемся, пока оба стрелка находятся в нашем кабинете. Надобно найти помощь. Скорее сдать раненного Никиту медикам. Мы с Нелей помогли встать моему усатому другу. Благодаря его габаритам особых проблем не возникло. Никита рукой приобнял меня, оперся таким образом. Я тут же почувствовал его запах пота, бьющий сквозь вонь туалета (к которой, кстати, мы уже привыкли). Ну, это было и не важно. Никите приходилось буквально прыгать на одной ноге; простреленную он волочил за собой. Неля открывала нам двери и время от времени придерживала Никиту, чтобы тот не свалился. Она отнеслась к моему другу так, словно это был ее давний товарищ и вполне дорогой человек. Я это сразу подметил. И за это я благодарен Неле. Правда лицо ее теперь выражало абсолютную усталость. Оно и понятно. Пережить такое эмоциональное потрясение. После увиденного уже не обращаешь внимание на грязь, на кровь на руках. Просто хочется выжить. Хочется попасть на волю. На свежий воздух. Хочется больше не оглядываться по сторонам, в ожидании угрозы. Хочется почувствовать себя в безопасности. Мы шли. Отдаленно слышимые выстрелы так уже не пугали. Привыкли? Запах аммиака остался позади. Лестница находилась не так уж и далеко, но с учетом скорости нашего шага пройти следовало прилично. Слева от нас вдоль всей стены располагались старые, даже не пластиковые окна, что выходили на фасад школы. Обычно коридор, по которому мы шли, всегда был наполнен учениками разного возраста. Впервые мы здесь шастали одни.

Когда очертания лестничного пролета стали доступны нашему зрению, мы увидели что-то. Кто-то лежал. «Тела чьи-то» – утвердил Никита очевидное. Подходя, мы разглядели трупы… Разбитые очки. Почти лысая простреленная русая голова… Это те ребята! Из восьмого класса! Те, что гуляли по школе и вели трансляцию! Втроем они лежали на мозаичной плитке недалеко друг от друга. Застрелен каждый в беге, думаю. Один из мальчишек, по всей видимости, успел немного проползти, пока пуля в голову не поставила точку в его короткой жизни. Вообще, все трое были прострелены дополнительно в голову. Почерк Димы. Целиться в голову. Убить наверняка. Это испугало. «Дима был здесь». Я находил что-то не то в мертвых телах… что-то… Я не мог догадаться… смотрел, но не понимал, а потом Неля тихонько произнесла:

– Четвертого нет. – она почти не глядела на трупы. Так… разве что… украдкой.

– Точняк! – воскликнул я, – Их же четверо было.

– Вы их… знаете? – Никита поднял на нас голову.

– Мы их встретили по дороге в наш класс. Они по школе бегали… эфир вели. – прояснил я.

– Удачно, я посмотрю.

– По крайней мере, они нашли то, что искали. – заметила Неля.

– Взгляните, кровь каплями продолжает идти, доходя до лестницы. Говорите, был четвертый? Надо открыть дверь.

Но кто-то этот сделал за нас. Дверь распахнулась в тот момент, когда рука Нели потянулась к ее ручке. В проеме показалась длинная фигура в плаще. В руках она обтирала окровавленный длинный нож. Немного другой, нежели носил Гамбаров, но тем не менее… Неля попятилась назад, ожидая, когда я подам какой-либо знак для бегства. Но имело ли смысл бежать? Позади – туалет, стены, закрытые двери.

– А я слышу идет кто-то, беседует… Что-то часто нас судьба перекликает. – уверенно усмехнулся Дима, – А я ведь так и знал, так и предполагал, что бегать за вами не придется.

Меня всего передернуло. Убивать учителей… убивать одноклассников… это все одно, но мальчишки из восьмого класса?.. Что они ему сделали? Дима медленно шел в нашу сторону. С каждым его шагом вперед, мы отступали назад. Держали определенную дистанцию. Мой взор был зациклен на ноже: заточенном, с зубчиками. Сразу в голову летели мысли, как он с легкостью войдет в мой бок, прервет дыхание. Какую боль я испытаю! Но через несколько секунд Дима, словно увидев, как я смотрю на холодное оружие, убрал нож в кобуру, прикрепленную на ногу, а ткань, которой он вытирал кровь – выкинул.

– Дима, – сквозь страх обратился я, – Ты был в триста тринадцатом кабинете? Ответь мне!

– Не был. – на мгновение Дима призадумался, – Гамбаров… Гамбаров там. Закрывает лишние счеты. – медленно покачал он головой… Вниз… Вверх… Вниз… Вверх…

– Ты… Вы… Вы вдвоем хоть понимаете, что вообще наделали? – не выдержал я.

– О-о, да, вполне понимаю. – Дима все наступал, словно хищник, – О нас теперь везде заговорят! – медленно он скинул с себя плащ и теперь его фигура не казалась столь длинной.

Пятившись назад, мы с Никитой запнулись об труп и упали. Этого стоило ожидать. Я тут же быстро встал, а Никита задумал отползти. Неля же, сообразив, принялась помогать ему подняться. Я оборачивался, смотря, все ли у них получается.

– Я хотел с тобой всего лишь поговорить, Данил. Я дал тебе возможность уйти, укрыться, но ты предпочел остаться. Можно было догадаться, что ты так и сделаешь, но ради кого… Ради друга, ради этой… – головой Дима кивнул в сторону Нели. – Ради нее ты готов пострадать?

Неля помогала встать Никите; помогала удержаться тому на ногах. Брови у них обоих были нахмурены. При этом в глазах, в глубине маленьких черных точек проецировался страх. Я же одновременно, и следил за Димой, за его действиями, и смотрел, как обстоят дела у Нели с Никитой.

– Это все неправильно! – отрезал я.

В душе моей творилось смятение. Я ощущал и страх. Ощущал и негодование. И гнев. И отвращение. И все эти чувства бураном перемешивались во мне.

– А что правильно?

– Я не знаю, но не это точно! Что это тебе даст?!

– Я стану легендой. – мне показалось, что Дима гордо вытянул голову, – Для кого-то новым Богом. У нас появятся последователи и, может быть, тогда этот мир изменится. Я не увижу весь хаос, не увижу чистоту, но запущу цепочку.

Это звучало так нелепо. Так по-детски. Но устрашало то, что Дима и вправду верил в собственные выражения.

– Никакой ты не Бог, – вмешалась вдруг Неля, – Ты псих; псих-неудачник.

Я обернулся вновь. Никита уже стоял, опершись на плечо моей девушки и исподлобья глядел на Диму. «Зачем же ты злишь его… Что я предприму, если он прямо сейчас нападет… Зачем, Неля, зачем» – подумал я.

Я ждал реакции. Каждое движении Димы настораживало меня. Он остановился. Небрежно длинными ногтями почесал нос. Облизал губы. Задор пронесся в его взгляде. Дима вспыхнул ядовитой улыбкой:

– Да, да… Пси-и-и-их! – пальцами стрелок раскрыл глаза, смеясь над Нелей, а после сердито проскрипел сквозь зубы, – Вошь!.. Всегда вошью была.

Эмоции во мне бурлили. Какая из Нели вошь. Как он смеет! Я думал, что мне делать. Как остановить. Одно неверное движение, и я покойник. И Неля с Никитой тоже. Во-о-он, пистолет у него. На месте. В кобуре. Нож еще легче вытащить. У меня голые руки. Он поймет, если я захочу на него напасть. Что делать?.. Что делать?.. Что делать?..

– А когда тебя спалили с моими фотками в твоем телефоне, я тоже была вошью? – резко выдала Неля.

«Что? Фотки Нели в телефоне Димы?» – подумал я. «Это еще что за история?»

– Заткнись! – пробурчал Дима, смотря на Нелю змеиным устрашающим взглядом.

– А чего ты?! Ходил-ходил, общался со мной, а как не срослось, как не получилось начать встречаться, как увидели… фотографии, мои фотографии в твоем телефоне, как посмеялись над тобой, так сразу блокировка в соц. сетях, так сразу я – вошь, шалава, кто я еще у тебя? – кажется, Неля в ту секунду больше не чувствовала угрозу; она пожелала выразить всю свою сложившуюся неприязнь к Диме.

Мне приоткрылась ранее неслышимая история. Вот отчего такая негативная окраска у Димы к Неле! А может… А мог ли отказ Нели повлиять на весь исход? Что могло случиться, если бы чувства Димы были взаимны? Чего я еще не знаю? Я помню, мне даже как-то стало обидно, что я не знал эту историю, что ее предпочли никак не упоминать при мне.

– Я жалела тебя! Мне было тебя жаль. Но ты сам виноват во всей травле! Вспомни! Ты сам отгонял от себя людей! Ты сам бил по руке помощи! Ты сам вступал в конфликты! Ты хотел быть неудачником. Хотел все это терпеть.

Это было последней каплей. Дима потерял всякое хладнокровие. Иссякла способность думать. Я увидел, как изогнулись его брови, как яростью окрасились глазные яблоки, как он твердо зашагал вперед, уже тянувшись рукой к кобуре со пистолетом. В этот же миг и Неля изменила выражение лица. Ощутив угрозу, она вдруг вспомнила, что находится не в в типичной баталии внутри собственного класса, что она – мишень для Димы, что ему не составит труда ее убить. Она мешкалась, думая, как ей правильно поступить, дабы выжить. Я тоже по-особенному испугался. Какая-то вспышка щекотливого заряда пронеслась по коже. Я больше не дышал. Дима прошел мимо меня, словно сквозь призрака. Все случилось быстро. Мой поворот на Диму. Удар. Он сгибается. Второй удар. Третий удар. Четвертый. Пятый. Шестой. Я не думал. Тело само творило за меня необходимые движения. Мои казаны разбиты. Но я этого даже не замечаю. Дима лежит. Его пучок светлых волос распался. Вижу кровь на его лице. И на ее фоне особым образом горят болотистые глаза. Седьмой удар. Восьмой. Я отскакиваю назад, словно меня оттягивает другой человек. Я даже оборачиваюсь. Никого. Смотрю направо. У Никиты и Нели шок мнет лица. Они медленно отходят, но продолжают взирать. «Пистолет! Забыл про пистолет!» – думаю я. Вновь подбегаю к побитому. Девятый удар. Пытаюсь вытащить пистолет из кобуры. Не получается. Десятый удар. Получилось. Я по глупости кидаю его в сторону. Одиннадцатый удар. Снова неведомая сила оттягивает меня назад. Про нож я напрочь забыл. Смотрю на Диму. Дышу. Я дышу! Пытаюсь надышаться. Словно это моя последняя возможность вдохнуть воздуха.

Дима не ожидал, что я помешаю ему, хотя это было очевидно. Ярость заглушила думы. Дима приподнялся на локтях. Сплюнул кровь. Его волосы веником лежали во все стороны. Я точно сломал ему нос. Дима шипел от боли. Но заговорил:

– Ш-ш-ш-ш… Так все продумать… И даже не прикинуть главного: не понять, что ты защитишь эту… Ш-ш… Глупец я. Глупец! – он стукнул кулаком об мозаичный бетон. – Неудачник… Ха… Легко-легко, конечно, да… Я, кажется, все понял, Данил. Все-е-е понял… Ты защитил меня не потому, что хотел морально правильно поступить… Ты хотел покрасоваться перед телкой, – он посмеивался и вместе с этим на жалких глазах его выступали слезы; рухнуло что-то в Диминой голове, может быть, какая-то надежда, надежда о людях, что соответствуют его непонятным критериям, – Ты не особенный. Ты обычный, самый-самый обычный человек… Ха… Х-ы-ы… Я считал тебя другом-м-м! (заскрипел голос Димы). Я не убил тебя! Не собирался убивать! Ш-ш… Я хотел верить, что будет тот, кто сохранит память обо мне… Ш-ш-ш… Я был неудачником, да, был, определенно был. В восьмом классе я существовал щуплым наивным мальчиком. Боялся всего… Всего-всего! Всех (Дима кривил лицо, внимательно проговаривая каждое слово). Этакий заяц. Боялся проходить мимо компаний подростков. Всегда думал, что меня зашибут. Боялся всю эту погань! Этих будущих алкашей, всех их! Да!.. Идя в школу изо дня в день, мне… Ш-ш-ш… больно… Мне приходилось проходить мимо ряда гаражей. И подле одного гаража проживала стая дворовых собак… Они не кусали… Окружали, таскались за мной и лаяли… Но я боялся их. Сердце прыгало. А это был… единственный мой путь до школы!.. Ш-ш… Весь восьмой класс я боялся! Каждое утро для меня становилось испытанием… А потом еще и обратно идти со школы… И они лаяли вновь и вновь, вновь и вновь я боялся… Все думалось, загрызут меня… А в девятом классе, в сентябре… я повздорил с отцом перед школой, получил пощечину… Синяк внизу подбородка выступил позже… Я был зол… Изрядно зол-л… Я знал, что мне придется идти через этих псов… И тогда… тогда я взял нож… Ш-ш-ш… Канцелярский обычный ножик… Желтый, с желтой ручкой такой… (он облизнул засохшие губы, прихватив с собой немного крови). Я убил грязную псину… что погналась за мной, убил, я резанул ее, она заскулила, и я стал наносить удары… Еще, еще, еще! Оставшаяся стая тут же бросилась от меня! Как от демона! Ха… Я прозрел… Тогда я прозрел впервые… Ощутил, что такое убийство… Блаженное чувство, что в твоих руках жизнь любого (Дима вдруг поднял руки, показывая их нам), что ты способен каждого лишить жизни! Любое существо… Эта истина, что я выше… выше всех, что я могу убить… Да, в тот момент я перестал быть неудачником. В тот момент и умер прежний я… Я изменился, а чуть позже начал к тебе присматриваться, Неля… (он повернул голову в ее сторону) Но ты мне отказала, ты встала на сторону тех, кто меня оскорблял! Я в очередной раз задумался об обществе и сделал… выводы… И хорошо… О-о, очень хорошо, что через год я познакомился с Сашей… Он беспрекословно проникся и доверился мне… Отмщение… Мы задумали отмщение… Мы желали, мы собирались, мы все сделали, чтобы я стал новым Богом! Чтобы обо мне слагали легенды! Чтобы я остался в памяти!

Мы с ужасом слушали откровение Димы. Когда он заговорил про канцелярский ножик, я и вспомнил о другом ноже… Мурашки бегали по мне от пятки до макушки, навертывая круги. Дима вдруг поднялся, продолжая шипеть от боли. Он сделал то, о чем я и подумал: достал нож из кобуры на ноге. Его лицо смотрело на меня с ярой ненавистью. Больше не было того змеиного взгляда; я больше не видел расчета и ясности его до предела открытых, даже выпученных глаз. Дима и вправду походил на безумца. «Я тебя ненавижу… Ты обманул-л меня» – ненавистным полушепотом произнес он. Уже через секунду Дима бежал в мою сторону. С ножом. Тут решалась моя судьба. Я выставил руки перед собой, внимательно смотря на оппонента. Когда он был достаточно близок, я схватил его за плечи, вцепившись ногтями и развернул, позволив при этом ему пырнуть меня. Лезвие вошло. Я почувствовал в своем боку что-то инородное. Но боли не было. Я скорей приложил весь вес, всю силу и разбежался, держа Диму. Шаг. Шаг. Шаг. Треск. Крик. Россыпь осколков летит на землю, а вместе с ними и мы.