Бремя власти I

Первый был выструган из темного дерева. Его инкрустировали золотыми львами. Их когти впивались в древесину, пасти застыли в немом рыке. В нем лежал Юрий Соболев. Император, чей меч выжег мне путь в этот мир. Сквозь стеклянную крышку виднелось его лицо – спокойное, умиротворенное, но всё ещё гордое. На груди покойного лежал сломанный клинок с гербом династии на рукояти – оседланный орлом медведь.

Второй гроб отливал белым шёлком, словно снег в лунную ночь. Он был обрамлен серебряными розами по краям. Пальцы рыжеволосой императрицы сжимали букет засохших васильков – любимых цветов Николая – это я узнал из его памяти.

«Мать…» – эхо чужой боли прошило сознание, но я сжал зубы, заглушая её.

Третий гроб оказался попроще. Дубовый, массивный с выжженными коронами по бокам. Борис Соболев. Старший брат, чей труп я увидел, как только попал в этот мир. Его доспехи, пробитые демонскими когтями, всё ещё хранили следы чёрной крови. На груди у него висел медальон с миниатюрой: Николай-ребёнок смеялся на руках у Бориса.

«Ты всегда был лучше меня… Но почему же ты погиб?» – с нескрываемой горечью в голосе спросил принц, сидящий в моей голове. Но ответа не последовало.

– Я дам тебе попрощаться, – внезапно сказал я. Николай замер в уголке сознания, будто пойманный врасплох.

–Как? Зачем? – его голос дрожал, смешивая тоску, гнев и надежду.

– Чтобы они поверили, что ты всё ещё здесь. Игрушка. Плачущая кукла на троне.

Он не ответил, но его молчание было согласием. Я отпустил контроль над телом, и мой дух отступил в тень угла. Тело захлестнула волна чужой боли – Николай рухнул на колени перед гробами, пальцы впились в резные края, будто пытаясь вцепиться в ускользающее прошлое.

– Отец… Мама… Брат… – его голос сорвался в хрип, слезы катились по щекам, оставляя мокрые дорожки на серебряной оторочке камзола.

Зал замер. Даже хладнокровная Меньшикова, стоявшая у трона с беспристрастным лицом, сжала губы до белизны. Верейский переминался с ноги на ногу, его ордена звякали, словно кандалы. Юсупов же наблюдал за этим с ледяным равнодушием алхимика, изучающего реакцию в тигле.

– Простите… – шептал Николай, целуя холодное стекло над лицом отца. Его дыхание запотело на поверхности. – Я всё исправлю… Клянусь…

Толпа зашепталась. Где-то сзади зазвенел бокал – кто-то уже праздновал предстоящее регентство Ольги. Николай вскинул голову, его взгляд метнулся к гробу матери. Он обнял белый саркофаг, прижавшись щекой к серебряной розе, и замер. В тишине было слышно, как трещит лак под его пальцами.

– Хватит, – мысленно толкнул я его, возвращая контроль над телом. Слезы мгновенно высохли, будто их и не было. Тело выпрямилось с неестественной плавностью, как марионетка на туго натянутых нитях.

– Садитесь на трон, ваше величество, – прошипела Ольга, указывая резким жестом на массивное кресло из чёрного дерева. Его спинку венчал двуглавый орёл с рубиновыми глазами – они сверкали, словно пропитанные кровью.

Я прошёл сквозь толпу, чувствуя, как взгляды впиваются в спину: одни – с ненавистью, другие – с жалостью, третьи – с расчётом. Трон встретил ледяным прикусом – металлические шляпки болтов под обивкой впились в тело, напоминая, кому теперь принадлежит эта власть.

– Корону! – рявкнул Рыльский, и священник в багровых ризах, похожий на оживший труп, поднял диадему с алмазами. Камни блестели тускло, будто выцветшие от дождя.

– Николай Третий Соболев, волей бога и кровью предков… – голос патриарха гудел, как набат, но слова тонули в грохоте моего пульса.

Я не слушал. Вместо этого смотрел на Ольгу. Она уже примеривала корону регента – тонкие пальцы скользили по золотым шипам, а губы шептали что-то, заставляя рубин на брошке вспыхивать алым.

– …да здравствует император! – грянул зал.

– Да здравствует! – подхватили дворяне, но в их голосах звучала фальшь, как в театральной постановке.

И тут из толпы выступил мужчина в зелёном камзоле, расшитом волчьими пастями. Его лицо пылало яростью, а рука сжимала свиток с печатями.

– Не потерплю, чтобы Меньшикова правила! – он вскинул свиток, и пергамент развернулся с шелестом крыльев нетопыря. – Вот доказательства её грязных интриг! Она ведьма! Её семья…

Рыльский молнией метнулся к протестующему и взмахнул мечом. Быстро. Тихо. Лезвие сверкнуло, разрезая воздух с шипением раскалённого железа.

Голова смутьяна упала на мрамор с глухим стуком. Кровь брызнула на серебряные розы гроба императрицы, превратив их в багровые. Тело ещё дергалось, пальцы судорожно сжимали обрывки пергамента.

– Скучно не будет, – резюмировал я, ловя взгляд Ольги. Её глаза сверкнули, словно клинки, готовые вонзиться в следующую жертву.

– Да здравствует император! – громко повторил Рыльский, вытирая лезвие о плащ. Алые полосы на ткани слились с вышитыми кабанами, создавая иллюзию, что зверье оживает.

А толпа замерла. Воздух сгустился, словно перед ударом молнии. Где-то в глубине зала зазвенело разбитое стекло. Ольга махнула рукой церемониймейстерам, и тут же грянули трубы, возвещая начало пира. Слуги быстро выволокли тело бунтаря, вытерли кровь и поставили гигантские столы в центре зала.

«Итак… С чего ты начнешь?» – мелькнул испуганный голос принца в голове.

– Для начала напьюсь и сыграю роль неопасного шута. – натянув на лицо маску страха, мысленно бросил я. – Это даст нам фору.

Глава 4

"Я начинал революцию, имея за собой 82 человека. Если бы мне пришлось повторить это, мне бы хватило пятнадцати или даже десяти. Десять человек и абсолютная вера. Неважно, сколько вас. Важно верить и важно иметь четкий план."

Фидель Кастро

Проснулся от удара… Но не от физического, а от того, что выворачивает мозг через уши. Свет из щели между шторами вонзился в зрачки раскаленной иглой. Я задыхался, будто на груди лежал бес-душитель. Губы слиплись, язык прилип к нёбу, словно обугленная пластиковая деталь. Пахло кислым вином, рвотой и едким потом – ароматом вчерашнего «триумфа».

Память возвращалась обрывками: хриплый хохот, брызги шампанского на парчовых шторах, дружеские объятия с графом Ломовым – тот пах, как дохлый осетр, выброшенный на берег Невы. Его борода колола щеку, а жирные пальцы сжимали мое плечо: «Ваше величество, вся Россия за вас!» Я орал похабные частушки, бил кубком о мраморный пол, пока осколки хрусталя не впились в подошвы некоторых гостей. Меньшикова наблюдала с регентского трона, улыбаясь так, будто видела уже свой портрет в учебниках истории… поверх моего трупа.

– Ты… превратил меня в шута! – голос Николая прорезал череп, как пила. Он материализовался у зеркала, полупрозрачный, с искаженным от ярости лицом. Его пальцы впились в раму, но прошли сквозь позолоту. – Род Соболевых никогда…

– Род Соболевых практически сгинул, – выплюнул я, сползая с кровати. Мышцы дрожали, будто их били током. В зеркале мерцало отражение: бледный юнец с синяками под глазами, в рубахе, испачканной вином и чьей-то помадой. Шея в красных пятнах – то ли от удавки, то ли от женских губ. – Теперь ты – я. А я – тот, кто выжжет ваш позор дотла. Не сомневайся.

Я сгреб со стола графин с водой – остатки вчерашнего «фейерверка». Ледяная влага обожгла горло, смывая вкус похмелья. Но этого было мало.

– Очищение! – я сжал кулаки и вцепился в резерв – крошечное солнце под ребрами. Магия жахнула по венам, как удар хлыста. Кожа слегка задымилась, со лба хлынул пот, смешиваясь с черной слизью, сочившейся из пор. В воздухе запахло горелой патокой и гниющими яйцами. Алкоголь выходил клубами пара – я видел их: извивающиеся тени зеленого змия, последние вспышки отравы.

– Ты… сжигаешь мою плоть! – закричал Николай.

– Твоя плоть – мусор, – прошипел я, наблюдая, как синие прожилки на руках бледнеют. – Я же сделаю из нее оружие.

Уже через пять минут я стоял, опершись на спинку кровати. Дрожь в теле исчезла, а противный вкус на языке испарился, как не бывало. Зеркало показывало того же юнца, но глаза… глаза теперь горели царственной решительностью Соломона. В груди клокотала ярость – чистая, без примесей.

– Теперь, – повернулся я к призраку, – научись смотреть в лицо реальности. Твой «позор» – это мой щит. И когда-нибудь он станет петлей для тех, кто над тобой смеялся.

Николай молчал. Он чувствовал, что впервые за семь сотен лет существования его род стал сильнее, чем он мог бы мечтать. И страшнее. Интуиция буквально била в набат об этом…

Шелковый халат шлепнулся на пол, как сброшенная кожа. Тело обнажилось – ребра выпирали под бледной кожей, мышцы в некоторых местах висели тряпками, будто их выкрутили и бросили сушиться. Но самым отвратительным был пивной животик. Николай, мерцая в углу, сжал кулаки:

– Ты похож на больного кота с помойки!

– Ты сам себя довел до такого состояния… Но я скоро это исправлю. – огрызнувшись, я впился ладонями в ковер. Ворс вонзился в кожу – приятная замена песку арены или армейскому плацу.

Первый рывок – кости хрустнули, будто сломались. Десять. Пальцы онемели. Двадцать. Локти горели, как будто в них вбили раскаленные гвозди. Тридцать. Пот залил глаза, смешался с соленым вкусом на губах. Сорок. Капли падали на ковер, оставляя темные пятна.

– Остановись! – Николай метнулся ко мне, но его рука прошла сквозь плечо. – Ты умрешь!

– Умирал… сотни раз… – выдохнул я на пятидесятом отжимании и перекатился на спину. – Теперь… Мне не хочется повторять этот опыт.

Я немедленно перешел к прессу.

Каждый подъем отдавался ударом в солнечное сплетение. Тридцать раз. Живот горел, будто в нем растворили расплавленный свинец. Пятьдесят. Николай замер, наблюдая, как кожа натягивается над редкими валиками мышц.

– Вы… вы все были слабаками! – я хрипел, переходя на приседания. – Пили вино… ели павлинов… а демоны… и враги при дворце рвали вашу власть!

Сорок. Пятьдесят, – бедра свело судорогой. Я упал на колени, неудачно схватился за спинку кровати. Зубья резного дерева больно оцарапали ладони. Кровь смешалась с потом.

– Безумие… – прошептал призрак.

– Нет, – я встал, дрожа всем телом. – Простая математика. Каждая капля пота – минус один шанс у врагов убить меня.

Я попрыгал на месте и перешел к бою с тенью. Николай, разинув рот от шока, молча наблюдал за моими нечеловеческими движениями. Принц недоумевал, как такой слабый мешок с костями, способен двигаться, словно молния. Через десять минут я взял перерыв, а после отдыха продолжил.

Минуло два часа, и пол блестел, как лед после шторма. Я стоял на четвереньках, трясясь, но сжатый кулак ударил по паркету:

– Видишь?

В зеркале – все тот же тощий юнец. Но теперь на шее пульсировали толстые вены, а взгляд мог прожечь стекло.

– Ты… – Николай сделал шаг назад, – ты не человек… Я бы так никогда не смог… Ты превращаешь мою плоть в сталь.

– Нет, – я вытер лицо влажным полотенцем. – В огонь. А сталь придет позже.

Я молча направился в душ, благо он располагался прямо в моих покоях. Современный, со всеми наворотами, гидромассажами, музыкой и прочей мишурой, – он быстро покорил мое сердце.

Вода хлестнула спину, как плети палача. Горячие струи смывали пот и усталость. Я стоял, уперев ладони в кафель, пока пар заволакивал зеркало. Отражение дрожало – мягкий силуэт с еле-заметнымм шрамами на ребрах и груди. Недавние рубцы на мягкой плоти. Тело Николая всё ещё напоминало изнеженную куклу, но хотя бы уже не тряпку.

– Ты там долго будешь возиться? – Николай возник в тумане, его голос резанул слух. – Нужно уже что-то делать… Двор кишит изменниками, а ты тут…

– Дай мне хорошенько отмыться… Чтобы вонь слабака не спугнула будущих союзников, – перебил я, закручивая кран с горячей водой. Освежающий холод ударил в лицо, покрыл плечи, потянулся по спине. Всегда любил контрастный душ.

Наконец смыв с себя всю грязь «зарядки» и вчерашней попойки, я потянулся к полотенцесушителю.

Мягкая ворсистая ткань пахла лавандой и чьим-то страхом – служанки, наверное, дрожали, пока гладили это полотенце. А так быть не должно… Неправильно это.

Я шагнул из душа и завернулся в ткань. Воздух скрипел на чистой коже. Николай отпрянул к окну, где сквозь щель в шторах пробивался тусклый свет петербургского утра. Дождь стучал по стеклу, будто робко напрашивался внутрь.

– Говори, – бросил я, расчесывая мокрые волосы гребнем с гербом Соболевых. Зубья впивались в кожу головы – легкая боль помогала думать. – Кто еще верен тебе? Не мне. Твоим идеалам. Твоей… – я усмехнулся, – «чести».

Призрак сжался, будто получил удар под дых. Его пальцы впились в подоконник, но прошли сквозь камень.

– Капитан Рыльский… – начал он, словно выплевывая слова. – Отец спас его, когда тот устроил бойню в казарме. Убил десяток гвардейцев из-за оскорбленной сестры. Его должны были четвертовать, но отец сделал его своим мечом. Теперь… – Николай заскрипел зубами, – теперь он целует кольцо Меньшиковой. Он был влюблен в нее. Все при дворе об этом знали.

– Вероломство – болезнь. Лечится властью, – отметил я, наблюдая, как тень от гребня ползет по стене. – Дальше.

– Старший библиотекарь, Григорий. Он учил меня… – призрак замолчал, его голос дрогнул. – Общим наукам и основам магии. Говорил, что я талантлив. Но после смерти отца… его выгнали из совета. Теперь он чистит книги от плесени в подвале. Ломов как раз об этом вчера обмолвился…

– Романтик. Это хорошо… Следующий.

– Сестра моей няни, Агафья. Она… – Николай сделал паузу, – печет пироги на кухне. Подкладывала мне сладости, когда отец сажал на пост.

Я расхохотался. Звук эхом отразился от мраморных стен, обитых деревянными панелями.

– Пирожки против армии Меньшиковой. Сильно! – Я с досадой швырнул гребень в стену. – Твое влияние держалось на стариках и кухарках?

Николай метнулся ко мне, глаза полыхали синим пламенем. Его рука схватила мою глотку – призрачные пальцы обожгли кожу, как лед.

– Ты не смеешь! – зарычал он. – Они… они лучшее, что у меня осталось!

Я не дрогнул. Магия призрака была слабее детского плевка.

– Ладно-ладно! Не кипятись. Я не хотел тебя обидеть… – спокойно ответил я, отталкивая призрака одной лишь волей. – Просто твои «верные» прячутся в подвалах. С этим особо не поработаешь. Придется с нуля всё создавать…А теперь лучше скажи: кто силён при дворе? Чьи клыки остры?

Принц понуро опустил голову и сделал шаг назад.

– Ты их уже знаешь… – выдохнул Николай. – Алексей Юсупов. Темный маг. Говорят, он вырезал целую деревню, чтобы создать артефакт из собранных душ. Его боятся даже Меньшиковы. Но он… – призрак замялся, – он ненавидит женщин у власти. Считает, что Ольга – ошибка природы. У него есть несколько сыновей, но я с ними не знаком.

– Женоненавистник-садист. Отлично.

– Верейский, Олег Александрович. Удельный князь. Интриган, но трус. Продаст мать за титул регента. – Николай говорил быстрее, будто вытаскивая занозы из горла. – Его люди контролируют столичный арсенал и множество фабрик. Москва – его вотчина. Там его влияние безгранично.

– Удивительно, как он это все еще удерживает при таком характере? – хмыкнул я, натягивая штаны. Ткань обожгла натруженные мышцы. – Дальше.

– Так у него дочь – одна из сильнейших магов Империи! Мне кажется, она там всем и заправляет.

– Решим… Дальше.

Призрак заколебался. Его фигура задрожала, как пламя на ветру.

– Есть еще Рябоволов Юрий Викторович. Он возглавляет Тайный отдел Императорской канцелярии. Отец с ним часто спорил, но могущество этого человека выходило даже за границы России. Сильный маг, государственник и безумный гений шпионажа. Такому плевать, кто на троне. Главное, чтобы Империя процветала. Поговаривают, что он терпеть не может Меньшиковых. А также ходят слухи, что у него есть доступ к артефактам Эпохи Разлома.

Я замер. Рука сама потянулась к шраму на груди…

– Хм… А у нашей регентши не все так гладко… И артефакты Разлома… – пробормотал я. – Скорее всего, они умеют открывать двери в иные миры.

– Ты прав. Это портальная магия. – бросил призрак. – Очень редкая и строго засекреченная. Думаю, нам никто не позволит прикоснуться к ее тайнам, будь мы хоть трижды императорами. Тайный отдел по-любому возненавидит тебя за слабость… Они бы могли вступиться за тебя, поделиться секретами а ты принял участь покорной овцы и выбрал не ту сторону.

Я ухмыльнулся, хватая со стола нож для писем. Лезвие блеснуло в луче света.

– Идеально. Общий враг, презрение и ненависть – не самый худший клей для союзов. – я ткнул острием в стену, где висел портрет Николая-ребенка. Холст порвался с шелковым треском. – Где мне найти Юрия Викторовича?

– Не знаю. Он…Как призрак…

– Ладно! Разберемся! – закончил я за него. – В конце концов, мы в самом сердце страны! Здесь можно найти всё, что угодно. – я повернулся к окну, отодвинув штору. Там, за высоким каменным забором, выглядывали шпили башен, чадящие трубы заводов и черепица аккуратненьких домов. И мне вдруг захотелось прогуляться.

Я подошел к гардеробу и стал выбирать наряд. Остановился я на самой скромной одежде.

Старый парадный камзол обтянул тело как вторая кожа – это была грубая шерсть, лишенная вышивок и гербов. Я нарочно выбрал самый убогий наряд из гардероба: потёртые локти, минимум красок. Идеальный костюм для «несчастного императора-сироты».

«Ты куда собрался?» – поинтересовался Николай у меня над ухом.

– Хочу проверить границы наших возможностей… – буркнул я и открыл дверь в коридор.

Две тени отделились от стены, едва я сделал шаг из покоев. Гвардейцы в зелёных мундирах, беспристрастные лица, слабая аура магии и клинки на поясах. Их сапоги стучали в унисон – тук-тук-тук – словно маятник метронома.

– Ваше величество, – один из них протянул руку, блокируя путь к лестнице, ведущей вниз. – Регентский совет рекомендует…

– Рекомендует? – перебил я, широко улыбаясь. – А я думал, это мой дворец!

Прошел сквозь них, как сквозь дым. Они замерли, не решаясь схватить «законного императора». Но шаги их участились – тук-тук-тук-тук. Тени преследования.

Я мигом спустился вниз и прошел в главный холл. Местные дворянчики и слуги почтительно кланялись, завидев меня. Кто-то – с подобострастием, кто-то – с усмешкой на лице.

По счастливому стечению обстоятельств Рыльский стоял у парадных дверей. Его шрам – от виска до подбородка – покраснел, как свежий рубец. Видимо, этот рубец носил магический характер и периодически воспалялся. Серые глаза мужчины сузились, когда я приблизился.

– Куда изволите, ваше величество? – его голос звучал, как лязганье клинков на поле брани.

– На прогулку, Лев Павлович! – я распахнул руки, будто собирался обнять весь мир. – Хочу посмотреть, как мой народ коптит небо фабричными трубами. Вдохнуть воздух прогресса!

Его пальцы сжали эфес. Клинок выдвинулся из ножен на дюйм – сталь зашипела, словно змея.

– Нельзя. – Рыльский шагнул вперед, перекрывая путь. – Вчера в районе Сенной нашли демона-людоеда. А регент… – он сделал паузу, вкладывая в слово странную суровую нежность, – беспокоится о вашей безопасности.

Я закинул голову и засмеялся – звонко, истерично, как пьяный шут.

– Ах да, моя «любящая советница-наседка»! – всхлипнул, вытирая несуществующие слезы. – Она же мне,как мать родная! Ладно, ладно… -Я повернулся, волоча ноги. – Вернусь к кокеткам и вину. Ведь это моё призвание, да?

Гвардейцы переглянулись. Один из них фыркнул – короткий, подавленный звук. Рыльский вонзил в него взгляд, и смешок умолк.

Я поправил воротник камзола и неспешно зашагал обратно, в свои покои.

– Как ты терпишь это?! – Николай материализовался прямо в воздухе передо мной, его фигура пульсировала кроваво-красным светом. – Они смеются! Они…

– Терпение – лучший клинок, – мысленно перебил я, удерживая лицо в гримасе идиота. – А ты бы уже полез на мечи. Тебя бы поколотили, заперли в какой-нибудь башне и, возможно, ты бы сдох. Опять.

– Я бы…

– Убил пару гвардейцев? Взорвал дверь? – я замедлил шаг, делая вид, что спотыкаюсь о ковер. – А потом у Меньшиковой развязались бы руки. Она упекла бы тебя в какую-нибудь лечебницу. Потом привели бы тебе какую-нибудь девушку, вы бы с ней заделали ребенка, а там можно было бы и удавить тебя. Мол, наследник трагическим образом скончался от душевного недуга! И народ аплодировал бы новому императору в пеленках. – Я вошел в покои, швырнув камзол на кровать.

Николай завис у окна, его контуры дрожали, как пламя. Дождь за окном усилился, его барабанная дробь по стеклу стала яростнее.

– И все равно… Ты позволил им украсть мой трон, – прошипел он.

– Трон? – я повалился на кровать, нарочно громко икая. – Это всего лишь стул, Николай. Настоящая власть… – я потянулся к графину, налил вина в стакан, и ткнул себя пальцем в висок. – …вот здесь. В головах. И я их переверну. Но для всего нужно время, анализ обстановки и хорошая подготовка.

Призрак недовольно фыркнул и исчез, оставив после себя запах грозы. А я прислушался – за дверью по-прежнему маршировали все те же гвардейцы. Тук-тук-тук. Почетный караул…

– Скоро, – прошептал я, закрывая глаза. – Скоро вы все затанцуете под мой свист.

Я погрузился в глубокую медитацию и принялся работать над своим ядром. Я собирал манну, разлитую в округе, расширял магические каналы, делал их тверже, шире. Щедро бросал энергию в источник, как угли в топку. Он даже стал светиться немного ярче после такой процедуры. Понятное дело, я был далеко от астрала, а в мире живых я мог рассчитывать лишь на половину былой силы. Но и этого должно было хватить для моих целей.

Вселенная дала четкое указание снизить градус темной энтропии в этом мире. При этом она намекнула на то, что данной реальности требовался достойный правитель.

Не скрою, к этому у меня был определенный талант да и опыт имелся. Но главной моей мотивацией по-прежнему оставалась ненависть к демонам. Если таким образом я смогу сделать мир чище от скверны, то я потружусь на славу… И не потому что мне приказали… А потому что таков мой путь. Мое кредо по жизни.

Когда я вышел из транса, то с удовольствием отметил, что за окном стояла темная ночь. Идеальное время для разведки!

Я подошел к столу и стал рыскать в поисках подходящего реквизита.

– Так-так… Свеча… – бубнил я себе под нос, хватая все необходимое. – Нож…

Когда собрал все, что мне было нужно, я немедленно приступил к ритуалу.

Клинок блеснул в свете единственной свечи, оставшейся от вчерашнего пира – не помню, зачем я приволок ее оттуда. Воск стекал по серебряному подсвечнику, как слезы. Я провел лезвием по ладони – медленно, чтобы боль успела превратиться в сладкое жжение. Кровь сочилась густо, будто переработанное масло, и падала на дубовый пол.

– Ты сумасшедший, – прошептал Николай, материализовавшись у стола. Его пальцы сжали край карты Петербурга, которую я мельком изучил, пока искал элементы для будущего заклинания. Бумага смялась, но не порвалась – призрачная сила была слабее ветра.

– Как раз таки именно сумасшедшие и правят мирами, – ответил я, рисуя кровью круг. Руна за руной: Аншар – связь, Калиб – тень, Нергал – подобие. Пол слегка замерцал, впитывая символы. – Хочешь побыть собой? Настоящим. Хоть на миг.

Его глаза вспыхнули, как фонари в тумане.

– Спрашиваешь! Конечно, да!

Свеча погасла. Воздух сгустился, наполнив комнату запахом серы и горелого волоса. Из тени под кроватью выползла черная масса – бесформенная, пульсирующая. Моя кровь закипела в круге, превратившись в пар.

– Доппельгангер! – выдохнул я заклинание, вгоняя клинок в центр круга.

Тень взвыла. Из пара вытянулись конечности, лицо, волосы – точная копия Николая, но пустая. Глаза – два уголька в пепле. Клон замер, ожидая команды.

– Входи, – приказал я призраку, указывая на двойника клинком.

Николай метнулся вперед, как голодный зверь. Его душа впилась в клона, обвиваясь вокруг магического каркаса. Тело дернулось, кожа приобрела телесный оттенок. Грудь вздымалась, как у утопающего.

– Я… я живой? – он потрогал лицо, затем сжал кулак. Кости хрустнули. – Я чувствую… сердце!

– Пять часов, – предупредил я, вытирая окровавленный клинок о занавеску. – Потом плоть рассыплется в прах.

Николай схватил кувшин с вином, опрокинул его в горло. Красные струи стекали по подбородку, оставляя пятна на камзоле.

– И вкус чувствую! Потрясающе!

– Сиди тут, никого не впускай, – бросил я, открывая окно. Ночной ветер ворвался в комнату, разметав бумаги. – Рви шторы. Бей посуду. Притворись пьяным дегенератом.

– А ты? – он ухмыльнулся, разбивая вазу об стену. Фарфор рассыпался алмазным дождем.

– Пойду туда, где правда пахнет дерьмом, а не духами. Прогуляюсь по ночной столице.

Клон замер.

– Так враги здесь! И трон здесь! Дворец…

– Дворец – клетка, – перебил я, перелезая через подоконник. Карниз под ногами был влажным. Внизу, в тридцати метрах, блестели мокрые булыжники. – Ты меня совсем не слушал? Революции начинаются не в тронных залах.А в трущобах. Где голодные глаза следят за каждым куском хлеба. Переворот сверху у нас не получится. Придется работать снизу.