Мать бесов

– Отстань от нее. Давайте мы просто пойдем, нам не нужны проблемы.

– Ага, она обещала мне свидание, а потом слилась, как это по-твоему? Я что на лоха похож?

– Не похож, – пронзая пристальным взглядом Таню, сказал мелкий.

– Я ей написал, что она мне понравилась, что хочу встретиться, – и она согласилась. Даже писала, как в ней пробудились чувства! – последние два слова были сказаны почти криком, с нажимом. А взгляд устремился в Катьку.

– Да, а потом ты начал в переписке вести себя грубо, обзывать меня и материть, за что? За то, что я не ответила тебе на твое «доброе утро» в течении двух секунд. И что значит ты найдешь меня и вы..ешь? Или твои эти пошлые картинки, фото твоего члена, – мы два дня знакомы, ты что думал, я сразу же прыгну к тебе в машину? А вот хрена лысого ты угадал, мудак!

Таня поняла, что Катьку понесло и ее чувство самосохранения отправилось в долгий отпуск. Сейчас все может усугубиться и домой она может быть не попадет уже никогда. А если и попадет, то только на инвалидном кресле прикатит.

– Наш Герберт письки бабам шлет, – хихикая, шептал сломанный нос длинному, прикрывая рот рукой. Мелкий смотрел с замиранием сердца на Генку.

Глаза Генки запылали злобой. Он ринулся вперед, схватил Катьку за русые волосы и резким движением повалил на землю. Никто даже глазом моргнуть не успел, а он уже сидел на ней сверху и что-то нечленораздельно орал ей прямо в лицо. Девушка закрывала лицо руками, волосы раскидало по пыльному тротуару. Таня будто впала в ступор, в ушах звенел адреналин. Она не знала, что делать, все просто смотрели на то, как крупный парень шлепает по лицу ладонями маленькую девушку и кричит на нее благим матом, как будто она является его самым большим врагом. Тело будто сковало цементом, она не могла двинуться и ощущала чувство скорбного бессилия.

– Да ладно, хорош, – сказал сломанный нос и двинулся медленным шагом к этой сцене на тротуаре, не вынимая руки из карманов синих джинсов.

– Отойди на хер! – крикнул на него Генка, брызгая слюной. У него так налились глаза кровью, что казалось, будто он плачет.

Сломанный нос остановился и обернулся назад, глянуть на своих друзей. Длинный все так же имел безучастный вид, изредка оглядываясь по сторонам, яйцевидная голова на тонкой шее смотрелась неестественно. Мелкий же смотрел с каким-то наслаждением за происходящим, ехидно улыбаясь.

– …ты меня решила кинуть, тварь? Ты хоть понимаешь, кого ты решила бортануть?! Я тебя выбрал, чтобы не просто потрахаться, ты мне понравилась, сучка ты тупая!

Таня наконец сумела договориться со своим телом и сделала первый шаг, а затем ринулась на Генку, не зная себя. Она пинала его ногами, руками, чем только могла и куда только могла попасть. Парень был крепкий, но носки ее балеток на ребрах отдавались острой болью. Он приподнялся и схватил Таню за ворот белой блузки, оттолкнул от себя и чуть в сторону, чтобы та не смогла сохранить равновесие. Таню хорошенько тряхануло, и она упала боком на асфальт.

– Уберите эту паскуду! – показывая пальцем на Таню, сказал Генка. По его подбородку тянулась струйка слюны. Но бить и кричать на Катьку он сразу не стал, просто смотрел на ее закрытое ладонями лицо.

– Завязывай, Ген, хватит с нее, – это впервые издал звук длинный. Голос был сухим и нерасторопным.

– Ладно, – посмотрев в глаза длинному, запыхавшись объявил Генка. Вытирая сгибом локтя слюни с подбородка, он встал на ноги. Начал отряхивать пыльные колени джинсов, не отрывая злой взгляд от лежащей на тротуаре Катьке.

– Всё, едем? А ее с собой не возьмем? – спросил мелкий, указывая пальцем на Таню и делая к ней шаг. Та продолжала сидеть на асфальте и смотреть на подругу, которая уже убрала ладони с лица и просто смотрела на всех. Мокрые от пота волосы налипли на лоб и щеки. В глазах стояли слезы.

– Да мне насрать, – достал сигареты из кармана и пошел в сторону своей машины.

– Ну все, зайка, пришла пора знакомиться. Пойдем, вставай, мы тебя не обидим, домой отвезем. Смотри как попка твоя испачкалась, давай отряхну, – мелкий приближался все ближе, протягивая руки в Тане, предлагая подняться. При этом ехидная улыбка не сходила с его лица, а глаза светились от счастья.

– Не трогай ее! – прокричала Катька, приподняв голову.

– Аааа! – этот голос вообще был никому не знаком. Возглас звучал откуда-то со стороны. Все обернулись в его сторону. В этом крике одновременно читались отчаяние, злость и страх.

Юноша появился откуда-то из-за угла дома. Держа в руках что-то длинное и кривое, похожее на сухую ветку дерева, он несся к развернувшейся на тротуаре сцене и кричал во все горло. Худощавый парень с длинной челкой черных волос яростным криком пытался заглушить страх.

Все опешили и смотрели только на него, даже в лицах бритоголовых можно было прочесть изумление. Мелкий даже сделал несколько шагов назад, в сторону машины, а кривоносый достал руки из карманов. Но легкое замешательство прошло так же быстро, как и началось, когда волосатый приблизился и они могли рассмотреть его поближе.

– Этот педик яйца свои нащупал что ли? – с ехидством спросил длинного кривоносый. Тот продолжал сохранять змеиное спокойствие. Просто смотрел на приближающегося парня с бревном.

– О, а я знаю этого нефора, его мамка у нас в пивнухе полы моет пару раз в неделю. Он часто там вечером тусуется с ней, – со смешком в голосе из-за спин друзей сказал мелкий. – Капец он воин конечно, – бритоголовые рассмеялись, даже у длинного слегка подернулся уголок рта. Генка следил за происходящим из машины, дымя очередной сигаретой, а на лице было лишь легкое любопытство.

Парень уже не бежал сломя голову, а почти шел. Он тяжело дышал, а дубина в его руках казалось весила целую тонну. Худые плечи опущены вниз, а в глазах застыли ужас и замешательство.

Они смеются?! На что я вообще надеялся? Какого хрена я делаю? Что я хотел этим добиться? Герой блин. Хотел произвести впечатление – получи, распишись.

Бросить дубину и убежать? Черт, и бревно полегче выбрать не мог? Тяжеленое же, сейчас руки отвалятся. Взгляд остановился на Тане. Да, пусть я стану посмешищем и мне отобьют почки, но может быть она сможет сбежать от них, тогда все это будет не напрасно. Боже, она такая красивая, даже покрытая пылью, с растрепанными волосами. У нее такие глаза, что когда она смотрит, то…

Выключился свет. В темноте были слышны шаркающие подошвы по асфальту и громкий хохот, в носу стоял запах крови и пыли. Правую руку придавило что-то тяжелое и шершавое. Снова удар по голове, громкий звон в ушах. А затем тишина и мрак.

2

Взяток старший лейтенант Митрохин старался не брать. Еще в школе милиции, в Калининграде, откуда он родом, много про это рассказывали. «Взятки – это чума нашего общества, бельмо на глазу государства», – так говорил их директор каждый раз, когда представлялась возможность. Данил не был лучшим учеником в классе, да и будучи на должности участкового считал себя весьма посредственным, но эта фраза всплывала в голове каждый раз, когда ему предлагали деньги. А предлагали чуть ли не раз в неделю.

Он был новеньким в этом городе, по направлению из центра. Приказ есть приказ и ничего с этим не поделать. Так как он не успел обзавестись семьей, ему выделили маленькую холодную комнатушку в старом общежитии, с плесенью на стенах и провонявшей сыростью и табаком мебелью. Правда из мебели был только старый диван, на котором скорее всего уже умер не один человек, стол, который без одной ножки не мог стоять кроме как в углу и шкафа. Одним словом – служебное жилье. Возвращаясь сюда каждый раз после работы, Митрохин каждый раз сомневался в собственных убеждениях не брать взяток.

Пару раз он уже почти соглашался. Суммы порой назывались крупные, да и не только деньгами. Мужчины, к примеру, предлагали познакомить с «кем нужно», свозить на охоту или рыбалку в запретные места, участок земли под строительство дома, на рынках и в магазинах предприниматели всучивали свои товары чуть ли не мешками, ну и естественно деньги – малые и большие.

Самые запоминающиеся варианты – это корова с теленком, лошадь, живого лося, а один фермер с местного хутора предлагал свою несовершеннолетнюю дочь. Митрохин был очень поражен и возмущен таким поведением родителя и даже хотел сначала наказать его по закону, но все же решил простить. У той девочки-подростка не было никого, кроме этого ненормального отца, и если бы его «закрыли», то ей прямой путь в детский дом. А Митрохин сам вырос в таком месте, как детский дом, поэтому не мог допустить подобного для невинной девочки. Просто решил с тех пор приглядывать за этим фермером.

Женщины же, тем более если они знали себе цену, чаще всего предлагали секс, в различных формах. Участковый не разу не согласился и весьма успешно старался делать все по закону, за исключением редких случаев. Взятка – она и в Африке взятка.

«Найдешь себе бабу, женишься, тогда и получишь квартиру побольше, а пока радуйся тому, что есть», – так говорил ему его начальник. Но Митрохин не унывал, ему и не в таких условиях приходилось жить.

Соседи по общежитию – это отдельная история. В 1965 году эта общага была построена при заводе, на окраине города. Завод специализировался на переработке древесины и изготовлению корпусной мебели: шкафы, столы, кухни. Само предприятие было небольшим – пилорама, цех по сборке, склад и маленькая столовая. Тут же рядом построили и это трехэтажное общежитие, в котором поселили работников. После развала Союза, здание приобрело статус муниципального жилья для малоимущих и нередко использовалось как маневренный фонд для потерявших жилье. В общем служило оно пристанищем для всех «сирых и убогих», коим себя считал и Митрохин, в какой-то степени.

Молодому участковому уже не раз приходилось выходить на вызов по звонку дежурного в свой же дом, чуть ли не в соседнюю комнату. А как прознали все, что «мент» теперь у них на этаже живет, стали обращаться на прямую. В основном это были мелкие бытовые ссоры: драки ревнивых супругов, угрозы, оставление пьяной матерью своего ребенка одного в квартире, очень часто люди просто не могли поделить один унитаз или газовую плиту, что тоже приводило к конфликтам. Ведь эти блага цивилизации были в единственных экземплярах на каждом этаже.

Были случаи посерьезней. За четыре с лишним месяца, что Митрохин прожил здесь, таких было два. В первом пришлось вызывать ОМОН, так как на одном из этажей нашли наркотическую лабораторию в одной из комнат. Дело до сих пор идет и кажется застопорилось. Пытаются найти всех исполнителей, кто с этим связан, но двое варщиков молчат «как рыба об лед». Во втором случае четверо молодых мужчин избили до полусмерти другого гражданина средних лет, прям в его комнате. Митрохин хотел задержать их сам, но они сбежали через окно – этаж был первым. Потом их все же нашли задержали, со всеми пристрастиями – наряд полиции, наручники, сопротивление, одному даже руку сломали при аресте. Но в итоге отпустили, они даже один день не успели в СИЗО просидеть. Ни один жилец общежития их не опознал – все как один говорили: «Я ничего не видел, меня там не было». Сам Митрохин не видел их лиц, только пару бритых голов, когда они выпрыгивали в окно. А затем и вовсе, лежа на больничной койке, Павел Сергеевич, бывший учитель физкультуры в одной из местных школ, – дал показания в больнице, что его никто не бил, он просто упал. Так дело и закрыли.

Митрохин сидел в одних трусах за столом и ел «Доширак», когда зазвонил мобильный. По коридору носились дети и во что-то громко играли. На настольных часах было пол десятого вечера.

– Дань, ну чего ты там, как тебе деревенская жизнь? – с издевкой в голосе спросил дружеский голос. Это был Валера, приятель со времен учебы.

– Да сносно вроде, пойдёт. Вот ем пока, скоро моя очередь воспользоваться стиральной машинкой, – отгоняя рукой муху, ответил Митрохин. – А еще вот чайник электрический купил и часы. Завтра, если выкрою немного времени, схожу за нормальным стулом. На этой кривой табуретке у меня уже позвонки начинают выть.

– Ха-ха, а соседи твои как? Ты вроде говорил, что контингент там разнообразный.

– Да, все хорошо, уже мало-помалу со всеми успел познакомиться. Жить можно короче. – Митрохин уже сидел на пропахшем плесенью диване, закинув ногу на ногу. Недоеденная лапша была любезно отдана мухе.

– А я так и не смог привыкнуть к должности, ушел. Думаю, к брату в ФСКН податься. Там же и пара знакомых моих служат, говорят весело у них. Да и деньги другие, сам понимаешь. Ты вообще планируешь начать «нормально» служить? Если бы ты соглашался на все, что тебе предлагают, то уже дом начал бы себе свой строить и на коне кататься, – в трубке снова послышался смех. На заднем фоне было слышно, что тот едет за рулем, – Ну фиг с ним, хозяин – барин. Тебе хотя бы машину выдали уже?

– Уазик.

– Ну вот, нормальная машина, по лесам гонять самое то. Давай там не пропадай, я к Лизке приехал, пойду шишку попарю. Ха-ха!

– Ну давай, удачи.

– И тебе Дань, пока.

Бросив телефон на диван, Митрохин вздохнул и оглядел уже в который раз свою комнатушку. Ну не так уж это все и страшно – обои поменять, окно вставить нормальное, пластиковое, отмыть пол от … что это вообще: кровь, краска, блевотина засохшая? Это пятно уже настолько сильно въелось в паркет у двери, что казалось частью интерьера. Надеюсь Нина утихомирит своих детей до десяти вечера, не хочется снова к ней ходить. Она похоже ко мне неровно дышит. Ну хоть чайник купил – хорошо.

Снова зазвонил телефон. На экране высветилось: «Андрей Юрьевич – нач.». Уже готовясь снова надевать рабочую форму, Данил быстро взял трубку, предвкушая новую работу. Ему больше нравилось делать что-то «в полях», чем сидеть с бумажками в кабинете. В свою комнату он приходил по сути только переночевать.

– Митрохин! Четыре гудка прошло, Митрохин, ты что меня игнорируешь?

– Я не…

– Да ладно, шучу. Чего ты там, работаешь? – голос подполковника, начальника полиции города Черняховска был слегка «навеселе».

– Никак нет, товарищ подполковник, рабочее время закончилось, я уже у себя, отдыхаю. – Митрохин стоял смирно в своей облезлой комнате, в одних трусах.

– Преступники никогда не отдыхают, Митрохин! Работа полицейского служить и защищать, понял? Денно и нощно. Запоминай, пока я жив, понял? – в трубке были слышны разговоры других людей, ножи и вилки елозили по тарелкам, а кто-то вдалеке прокричал: «Девочки приехали, всем подобрать животы!».

– Так точно, понял.

– Митрохин, ты постепенно становишься для меня рыбьей костью в горле, чешется из-за тебя немного, понимаешь? Уважаемые люди приходят ко мне и жалуются на тебя, что ты не хочешь дружить с ними, понимаешь, о чем я? Нахера тебе эта конура вонючая, вшей разводить что ли собрался? Буду тебя почаще отправлять на медосмотр, смотри там. Всё, покеда, не балуй мне. – короткие гудки ознаменовали конец разговора.

Данил Митрохин еще какое-то время держал телефон у уха, а затем положил его на стол, взял кучу грязных вещей с дивана и вышел в дверь, закрыв ее снаружи на ключ.

3

Мама спала в кресле, когда Леша с Мишей вернулись из города. Первый ходил отмечаться к участковому раз в месяц, потому что был на условном сроке. А так как пешком далековато, Миша подвозил его. У братьев были сносные отношения, – глотку перегрызть друг другу не хотели, но и братских объятий у них отродясь не водилось. Терпели друг друга, потому что так велела мать. Алексей был буяном, легко воспламеняемым. Это не первый его срок за увечья, нанесенные в драке. Реальной тюрьмы он волшебным образом пока избегал, но Миша знал, – тут точно лучше не зарекаться. Он мог вскипеть из-за того, что на него какой-то прохожий «не так» посмотрел. А когда начинал дебоширить и лесть в драку, то становился каким-то зверем, ярость затмевала в нем все человеческое.

– Меня бесит этот новый участковый, он как-то странно на меня смотрит. Высокомерный взгляд ублюдка. Как будто считает себя выше других. Я что хуже него? – пыхтел грузный Леша, поднимаясь в след за братом по деревянному крыльцу, – Надеюсь Вика приготовила пожрать, умираю с голоду.

– Тебе не помешало бы скинуть пару килограммов. Такими темпами ты скоро в подвал переедешь жить, потому что на второй этаж уже не сможешь подняться.

– Заткнись.

Не успел Миша дотянуться до ручки входной двери, как она отворилась и на пороге стояла тётка Вика.

– Она спит, зайдите через заднюю дверь, я открыла, и захватите по дороге ведра с водой.

– Че пожрать есть? – тихим голосом из-за спины брата спрашивал толстяк, но Вика уже закрыла перед ними дверь.

– Давай, спускайся теперь вниз, – развернувшись лицом к брату и махнув головой, сказал Миша.

– Блядь, – крепко держась за поручни двумя руками, он задним ходим стал сходить вниз.

– Я не смогу в подвале, там все еще ее запах, – они шли по скошенной траве вокруг дома, а утреннее июньское солнце уже начинало изрядно согревать плечи.

– Распылим освежители воздуха, поставим вентилятор и…

– Да нет, я про другое, черт ты сраный. Запахов тухлятины я не боюсь, иной раз меня даже это возбуждает, просто это запах «ее», он будет мне вечно о ней напоминать. Будь это кто другой, то вообще насрать, но она… Я ведь любил ее, знаешь? По-настоящему, как мужчина может любить женщину. Она единственная, кто смотрела на меня как на человека и говорила, что внутри я добрый парень. Я добрый парень?

– Ты животное, Леш. Ты сраный бешеный кабан. А еще уродливый, как обосранный бизон.

Оба смотрели друг на друга как на злейших врагов. Глаза на одном уровне, потому что ростом они были одинаковы. Толстяк сопел сильнее прежнего, брови сдвинулись и лицо приобрело гримасу злости. А потом они оба захохотали.

– Я ее настолько любил, что раздавил, когда мы занимались сексом. Малышка вообще походу не поняла, как оказалась на том свете. Но я правда не специально. Я тоскую по ней, – Леша потянул за ручку полное ведро воды и выпрямился, немного расплескав на свои большие лесные ботинки с толстой подошвой. – А у тебя такое было, что кто-то умирал у тебя в кровати? Ну, когда ты с ней?

– Она не выдержала твоей любви и умерла, – засмеялся Миша и Леша тоже улыбнулся, – нет, со мной пока еще никто не умирал. Хотя попытки были, но я как рыцарь спасал их снова и снова, – взяв второе ведро, они оба двинулись к отрытой двери позади дома, продолжая улыбаться.

– А что, если перенести ее в лес? – спросил Леша.

– Ну вот Рудика надо просить, ты же знаешь. А еще вечно дома не бывает. Мы с тобой те еще лесники, – либо спрячем плохо, либо сами заблудимся. Ее и так до сих пор ищут. Вон эти сердобольные волонтеры до сих пор лес прочесывают. Я Рудику сказал, чтобы он свои капканы и ловушки пока прибрал, нам тут на участке менты ни к чему. И хорошо еще, что тебя с ней никто не связывает.

– Ну да. Вика уже вон отмазывалась, когда заявились волонтеры. «Никого не видели, ничего не знаем». Вроде бы пока ушли. Я слышал со второго этажа.

– Вы еще в мегафон покричите, кретины, – это тётка выглянула из задней двери, которая вела в кухню. – Чего вы так долго, я на одной ноге прискакала быстрее, чем вы на четырех, – ворчала и показывала пальцем, куда поставить ведра.

– Где ты вообще нашел ее? – уже в соседней комнате, которая служила чем-то вроде раздевалки, кладовки и котельной, спрашивал шепотом Миша.

– Да просто голосовала стояла на дороге, вот я и подобрал ее и сразу домой к нам повез. Зима же была, холодно. А она тихая такая, спокойная, не брыкалась. Ну может больная была какая-то, но она мне сразу понравилась.

Два брата после пары секунд тишины снова засмеялись, стараясь делать это тихо, как делают нашкодившие ученики на уроке строгой учительницы. Когда не можешь держаться, но и громко смеяться нельзя. Мама могла проснуться.

4

Центральная больница Черняховска была после капитального ремонта, поэтому стены еще немного пахли краской, а новые кровати были в меру жесткими, но удобными. Давид был единственным пациентом в палате для трех человек, и для него это было блаженством. В уединении он черпал силу, считая себя интровертом. Людей он сторонился. Взволнованной матери, полицейскому и врачам он говорил, что просто споткнулся и упал. Наверное, ему никто не поверил, но это было неважно. Главное, что все они ушли и он мог побыть один, наконец-то.

И так, что мы имеем: два сломанных ребра, сотрясение мозга, ссадины и синяки, но в целом живой и даже могу ходить. Стянутая бинтами грудная клетка сильно давит, но это я тоже переживу. Доктор сказал, что домой смогу пойти через два-три дня, когда они сделают все проверки и

обследования. Зачетов в эти дни нет, поэтому тоже нестрашно. А вот что случилось с Таней и ее подругой, сумели ли они сбежать, пока я валялся на асфальте? Очень надеюсь. Иначе все это было зря. Ладони еще все в занозах теперь.

Ручка на двери в палату начала опускаться. За долю секунды Давид подобрался и был готов бежать к окну. Этаж был второй, но это его не пугало, высоты он не боялся. Это нацики вернулись добить меня. Но в палату вошла медсестра с подносом, на котором были металлические тарелки, наверняка с едой. Обед? Ужин? Сколько сейчас времени? А где мой телефон вообще?

– Солонгин, сегодня вечером и завтра утром я буду приносить вам еду, на обед пойдете уже сами. Предписание врача. А сегодня постарайтесь лежать, вам дали лекарства. Зачем вы поднялись, вам что-нибудь нужно? – медсестра средних лет с явной излишней худобой и неприветливым лицом повела бровью, ставя поднос на прикроватную тумбочку. От ее рук сильно запахло табачным дымом.

– Я… нет, я просто искал свой телефон, – медленным шагом он стал возвращаться в кровать. Голова и правда неприятно стучала при каждом движении.

– Все ваши вещи развешаны вон в том шкафу. Сказать по правде, их не мешало бы постирать. Вас привезли без сознания и по правилам мы должны были проверить ваши карманы. Телефона там не было, насколько мне известно. Но вы все равно проверьте, – засунув руки в карманы белого халата, она развернулась и пошла в сторону открытой двери. Не оборачиваясь произнесла:

– Если что-то понадобится, можете вызвать меня кнопкой на соседней кровати. Та что у вас – не работает, – дверь в палату закрылась.

И что теперь, я буду каждого шороха бояться до конца дней своих? Нужно что-то с этим делать. Нельзя же всю жизнь прятаться.

В этот момент, пока Давид размышлял о своей трусости и тянулся к подносу с едой, на вид даже съедобной, кто-то подошел к двери с той стороны. Давид замер и прислушался. Человек за дверью кажется просто стоял, но так близко, что не было сомнений – он хочет войти. Медсестра или кто-то другой из работников больницы не стали бы так мешкать. Он скользнул с кровати на пол, как ящерица, быстро и бесшумно, позабыв уже о том, что собирался стать храбрым.

Давид лежал под кроватью, прижавшись тощей грудью к холодному полу. Зеленая больничная рубашка до колен была больше похожа на целлофановый пакет, нежели на одежу, – тепла она не давала. Хорошо хоть трусы оставили. Дверь медленно отворилась, но никто не заходил. Давиду из-под своей кровати было не видно, кто его новый гость.

– Кажется здесь никого нет.

– Ну мне же сказали – палата 18.

– Значит он решил стать невидимым или просто уйти домой. Пошли уже ко мне, – взволнованно шептала Катька.

Давид понял, кто это пришел, но почему-то легче не стало. Все тело сковала глубинная робость, первобытное стеснение, он не мог пошевелиться. Даже почти не дышал.

– Подожди-ка, может быть он просто отошёл в туалет или еще куда. Смотри, вон поднос с едой стоит, – Таня стала входить в палату, осматриваясь.

– Ага, не тронутой. Тань, может быть он просто свалил? Ведь ему, как и мне сейчас, лучше затаиться где-нибудь. Понятно ведь – больница не является местечком, где можно спрятаться от них. А он вроде бы не дурак, если у Нинки зачет на «четверку» сдал, должен был сообразить, что к чему, – Катька тоже вошла в палату и закрыла за собой дверь.

– Ну я вообще-то тоже вроде как под ударом, ты видела этого озабоченного психа? Мне кажется он просто так не отстанет.

– Ну у тебя хотя бы Мишка есть, он может заступиться за тебя. А у меня что, ни братьев, ни отца. А матери эту историю я точно рассказывать не собираюсь.

– Я ему не говорила. Да и не парень он мне пока, мы просто общаемся. Странный он немного, – я к нему со всей душой, а он меня походу просто динамит.

Мишка?! Какой еще Мишка? Так, надо вылезать, а не то у меня сейчас голова расколется от боли. Я и не знал даже, что голова может вот так сильно болеть. Аж челюсти сводит.

Девушки испугались и замерли, когда под дальней кроватью стали слышны шуршащие звуки пакета, а потом во весь рост поднялся худой молодой человек с длинными волосами почти до плеч.