Бедовая отшельница

– Я не лесник, – с этими словами он сунул ладонь за дверной косяк и достал ключ. Повозившись с ржавым замком, распахнул передо мной двери.

– А кто же тогда? – допытывалась я и шагнула в тёмные сени.

В нос ударил запах старого дерева, овчины, квашеной капусты и лука…

Внутри дом не казался таким уж маленьким. Правда, не было здесь привычных комнат или той же прихожей. Мы сразу оказались в просторной горнице, посреди которой стояла печь. Всё пространство было поделено занавесками, которые висели справа и слева от неё. У окна стол и два массивных табурета. На стене полочки с посудой. В углу напротив старенький умывальник над тазиком и закреплённое на стене зеркальце.

– У тебя телефон есть? – спросила я, разглядывая распятую на стене шкуру медведя.

– Зачем он мне? – Мужчина повесил кепку на прикреплённые слева от дверей оленьи рога. – Здесь сотовой связи нет.

– А…

– И в ближайшей деревне тоже, – опередил он меня с ответом. – До неё суток пять пешком по лесу и ещё по реке на лодке…

– Сколько?! – Я не поверила своим ушам.

Вместо ответа он взял меня за запястье и повел во вторую половину дома.

Я стала колотить его по руке кулаком, пытаясь вырваться.

Мужчина дёрнул сильнее и сдавил запястье так, что я присела.

– Тихо! – приказал он.

– Что ты задумал?! – ужаснулась я. – Куда? Что ты себе позволяешь?!

Я даже не сразу поняла что произошло. В следующее мгновение мужчина ударил меня по щеке. Он замахнулся несильно, но этого хватило, чтобы я оказалась на полу.

– А-а-а! – закричала я, что есть сил, испугавшись неожиданного поворота событий, и слезы градом брызнули из глаз.

Он наклонился надо мной, схватил за запястья рук, которыми я пыталась закрыться от него и, словно пушинку поставил на ноги.

– Если разозлишь, убью и скормлю медведям, – объявил мужчина спокойным голосом.

Я потеряла дар речи. Всё в его внешности и в интонации говорило о том, что злодей не шутит. Более того, я вдруг поняла, что он уже неоднократно это делал. Насчёт медведя, конечно, может и преувеличил, чтобы нагнать страху, а вот что убивал – это точно.

Во второй половине за грязной занавеской оказалось некое подобие кровати. Матрац, грубо сшитый из разноцветного тряпья, был набит соломой и лежал прямо на полу. Простыней в том понимании, к которому привыкли нормальные люди, здесь не было и в помине.

Мужчина наклонился и потянул торчащий из пола огрызок ремешка. Взору открылся прямоугольный лаз, из которого пахнуло земельным холодом и картошкой.

– Полезай в подпол, – велел он.

– Зачем? – ужаснулась я.

Он грубо схватил меня за шею, сдавив одной рукой, как тисками, и процедил сквозь зубы:

– Мне повторять?

Я спустила в лаз ноги, нащупала ступеньку деревянной лестницы и поинтересовалась:

– А свет там есть?

– Обойдёшься! – проворчал он.

Подпол оказался неглубокий. По крайней мере, когда я ощутила ногами сваленную картошку, моя голова ещё возвышалась над полом.

– Лезь! – поторопил он, и слегка отпустил крышку люка, словно намереваясь ударить по темечку.

Я взвизгнула и присела на корточки. Раздался грохот закрывающегося люка, и стало темно. Я задрала голову вверх. Образованный полом потолок был расчерчен тонкими прорезями дневного света, попадавшего сюда в щели между половицами. Я опустила взгляд. Глаза постепенно привыкали к темноте, и я разглядела на стене напротив полки со стеклянными банками.

Я села на картофель, обхватила колени руками и задумалась. Несмотря на весь ужас происходящего, меня не покидала надежда, что в итоге это ненадолго.

«А если это всё специально устроил Вадим? – страшная мысль заставила меня забыть про желание разрыдаться. – А что? Договорился с этим мужиком проучить меня как следует, а потом забрать».

Между тем мой тюремщик несколько раз прошёл из угла в угол дома. Я с замиранием сердца вслушивалась в шаги и скрип прогибавшихся под его весом досок. Наконец хлопнули двери, и всё стихло. Подвальный мир жил особой жизнью, и пугал меня своими беспрерывными мышиными шорохами, поскрипыванием, холодом и неизвестностью. Надо попробовать выйти отсюда. Сотрясаясь от крупной дрожи, я нащупала над головой крышку подпола и попыталась поднять ее. Несмотря на все мои старания, крышка даже не сдвинулась с места. Я поняла, что он поставил на нее что-то тяжелое.

«А если с ним что-то случится, как же я отсюда выберусь?» – ужаснулась я и живо представила, как поедаю наощупь сырую картошку и вылавливаю грязными пальцами из разбитой банки соленья. Всё это на фоне зловония собственных фекалий.

– Когда все припасы этого изувера закончатся, я умру с голоду, – констатировала я вслух, и тут же озвучила следующую картину: – Или нет, меня заживо сожрут черви…

Жуткое ожидание смерти леденящим жгутом скрутило живот, а переживания сделали слух острее. Я всеми силами пыталась понять и представить, какую участь готовит мне незнакомец, и вдруг различила стук молотка по дереву, затем какой-то грохот… Тишина… Затем: вжик… Вжик… Я вся превратилась в слух. Он что-то пилит. Казалось, что едва слышный звук пилы елозит по моим оголенным и натянутым нервам… Застучал молоток… «Что он задумал?» – страх неизвестности сводил меня с ума, а воображение рисовало картины одна страшнее другой. Я вдруг подумала, что он маньяк, и сейчас делает для меня гроб, в котором похоронит живой. Я даже ощутила запах свежеструганных досок. Мне не раз приходилось наблюдать, как садовник что-то строгал под навесом. «Интересно, что Вадим с ним сделал?» – подумала я. Но этот вопрос возник лишь на мгновенье. Какая теперь разница? У самой жизнь на волоске. Сергей может уже давно отмучился, а мне ещё предстоит пережить собственное убийство. От такой мысли разбушевавшееся воображение нарисовала картину страшнее первой. Я ясно представила себе перспективу, в которой изувер набрасывает на мою шею веревку и медленно затягивает ее, при этом немигающим взглядом глядя в мои расширенные от ужаса глаза. Страх спазмом сдавил горло и, лишив возможности шелохнуться, сковал все тело.

Наконец, хлопнула дверь, мужчина зашел в дом. Тяжело заскрипели половицы под его ногами. С потолка на мою голову посыпалась труха. Мужчина передвигал какие-то тяжелые ящики. Я зажмурилась и тут же сквозь закрытые глаза ощутила, что стало светлее.

– Вылезай! – прогремел над головой голос моего тюремщика.

– Зачем? – ужаснулась я и разлепила воспаленные веки.

– Тебе что, нравится там сидеть? – Мужчина сделал вид, будто снова собирается закрыть крышку.

Я даже не поняла, как выскочила из подпола.

– То-то! – Он разжал руку, и крышка с грохотом обрушилась на прямоугольный люк.

– Что ты собрался со мной делать? – спросила я, стараясь по выражению лица мужчины понять, какие у него планы в отношении меня.

– Ещё не решил, – признался он.

– А зачем решать? – вкрадчиво начала я и предложила: – Отпусти и всё…

– Может, я тебя сожру? – выдал он, как само собой разумеющееся.

От неожиданной перспективы быть съеденной, мои ноги подкосились, и я повалилась на пол.

– Да чего ты падаешь?! – Он подхватил меня подмышки и усадил, прислонив к стене.

Я начала слабо подвывать.

– Хватит скулить! – рявкнул он.

Я поперхнулась и разом замолчала в ожидании продолжения.

– Есть хочешь? – спросил он.

Вопрос был задан до того обыденным тоном, что мне даже сначала показалось, будто я ослышалась.

– Что?

– Жрать хочешь? – повторил он.

К горлу вновь подступил ком, а на глаза навернулись слёзы. Я не смогла вымолвить ни слова, но испугавшись, что этот мужлан подумает, будто я не голодна, выразительно кивнула.

Он показал взглядом на стол.

Я увидела какой-то странный похожий на кусок глины предмет, лежавший на кружке с отбитой эмалью.

– Это что? – спросила я одними губами.

– Хлеб с молоком, – пояснил он и добавил: – Коза у меня здесь есть…

Я медленно встала и, несмотря на то, что была очень голодна, робкими шагами подошла к столу. Хлеб оказался чёрствым и безвкусным, но при этом источал аппетитный аромат. Он крошился, резал дёсны, и я толком не прожевав, глотала его, проталкивая большими глотками молока. Всего два дня назад я и представить себе не могла, что буду так ужинать. Впервые в жизни я ощутила, что значит настоящий голод. Оказывается, хлеб и молоко – это райское наслаждение. Покончив с незатейливой трапезой, я вскоре скривилась от боли, прорезавшей живот.

– Что? – Он участливо заглянул мне в глаза.

– Мне бы в туалет… – простонала я.

– Пошли.

Пёс, увидев возникшего на крыльце хозяина, от радости тявкнул.

– Будут тебе кости, Мироша, будут! – пообещал мужчина.

«Уж не меня ли он планирует своей собаке скормить?» – подумала я, разглядывая будку, сделанную словно маленький теремок.

Двери в покосившемся нужнике не было, а мужчина даже не соизволил отвернуться, наблюдая за нелицеприятной сценой моего оправления.

– Куда ты меня ведёшь? – спросила я, направляясь обратно к дому. – Снова в подвал?

Он молчал и лишь сопел в ответ.

– Можно умыться? – Я умоляюще посмотрела на своего тюремщика и протянула ему чёрные от грязи руки.

Он показал кивком на жестяной умывальник, прибитый прямо к стволу сосны.

Я намочила руки и начала шарить взглядом по сторонам.

– Что ещё?

– А мыло?

– Это роскошь, – усмехнулся он в усы.

Больше я вопросов не задавала.

Дождавшись, когда я приведу себя в порядок, он вдруг положил свою могучую ладонь на мою хрупкую шею и легко, словно тряпичную куклу, направил по тропинке вокруг дома.

С другой стороны оказалась пристройка. Я увидела на обветшалой и почерневшей от времени двери заплатки из свежеструганных досок и поняла, что он приготовил для меня нечто вроде камеры.

«Уже легче, – подумалось мне. – Раз так основательно – значит стразу убивать не будет. Господи! – ужаснулась я своим мыслям. – Я так спокойно рассуждаю о собственной кончине! Что бы сказали Сонька и Ника?»

– Здесь будешь жить! – объявил мужчина. Затем он щёлкнул пальцами, словно вспоминая подходящее слово, и выдал: – Это твоя светлица!

– В светлице светло должно быть, – осторожно проговорила я. – По определению. А здесь темно как в могиле…

– А ты там была?

– Где? – не поняла я сразу, о чём речь, разглядывая маленькое окошко под самым потоком, нары, заправленные тряпьем не первой свежести, и грубо сколоченный стол. Материал, из которого он был сделан, трудно назвать досками. Скорее это длинные и плоские поленья. Удивило наличие шкафа. Настоящий антиквариат с облупившейся коричневой краской был забит книгами.

– В могиле, – между тем уточнил он.

– Нет, не была, – призналась я, делая вид, будто разглядываю репродукцию, небрежно вырванную из какого-то журнала, которая висела рядом с тулупом. В полумраке я угадала, что на ней изображена голая женщина, распускающая собранные на затылке волосы, сидя на постели в пол-оборота к мастеру. Ее образ даже в темноте выглядел призывно.

«Наверное, мастурбировал на неё!» – Спонтанно возникшая мысль сначала надула мои щёки, а потом вырвалась наружу коротким смешком сквозь плотно сжатые губы. Я тут же взяла себя в руки.

– Что с тобой? – Он насторожился.

– Мы уже столько вместе, а я так и не знаю, как к тебе обращаться, – нашлась я с ответом.

– Егор, – представился он.

– Егор, – повторила я и спросила: – А откуда столько книг?

– Были ещё до меня, – пространно ответил он. – Кстати, хорошо помогают развеять скуку. Только я почти все перечитал.

С этими словами Егор развернулся и вышел.

Я подошла к шкафу и стала изучать корешки книг. Это была литература, выпущенная задолго до моего рождения. Среди потрёпанных книг я нашла даже несколько синих томов вождя пролетарской Революции Ленина и удивлённо хмыкнула. Оказался здесь и уже знакомый мне Есенин.

Глава 9

Непутёвая дачница

Животный ужас гонит меня прочь. Вязкий и влажный воздух криком застревает в горле, ставшем вдруг узким, словно иголочное ушко.

– И-ии! – вдыхаю я его, чтобы снова закричать.

Но наполнить лёгкие никак не удаётся.

Ноги вязнут, проваливаются до колен во что-то липкое и каждый шаг дается с трудом.

– Господи! – ужаснулась я, понимая, что просто топчусь на месте, словно муха, попавшая в плевок.

Мрачный, туманный лес, живой, корявый и недобрый, цепляет меня своими сучьями, корнями и пнями, не оставляя шанса уйти. Одна мысль, одно желание – бежать. Только сил больше нет. Я спиной ощущаю что-то большое и страшное. Оно нагоняет меня, нависает сзади леденящей чернотой смерти, остужая в жилах кровь и шевеля на затылке волосы. Я боюсь повернуться, чтобы увидеть, кто это…

– А-аа! – кричу я, но слышу жалкий писк.

Страх железными когтями сдавливает горло. Вдруг голос прорывается наружу, и я резко просыпаюсь от собственного истошного вопля:

– А-аа!

Двери с грохотом распахнулись, и на пороге возникло какое-то косматое существо со светящимися белками глаз.

– Чего орёшь?! – голос Егора вернул меня в реальный мир.

– Господи! – Я медленно развернулась на нарах и свесила ноги.

Всю ночь меня донимали комары. Я пыталась спастись от них, накрывая голову тулупом, но уже через минуту под ним становилось невыносимо душно, и пот начинал разъедать мелкие ранки и ссадины на лице. К тому же овчина воняла чем-то кислым. Сон состоял из каких-то провалов в забытьё с видениями достойными лучших фильмов ужасов.

– Пойдем, умоешься! – предложил Егор, и открыл двери шире.

Я торопливо вставила ноги в кроссовки и направилась вслед за ним. Егор подвёл меня к умывальнику, закреплённому на стволе дерева. Я, как и накануне, умыла руки и лицо, потом нерешительно посмотрела на своего истязателя и взмолилась:

– Отвернись!

Егор ухмыльнулся и предположил:

– А ты меня по голове сзади навернёшь?

– Мне умыться надо! – захныкала я.

Он пожал плечами, делая вид, будто не понимает, чего я вредничаю и напомнил:

– Так за тем и пришли!

«Ну и шут с ним! – подумала я, и стянула через голову футболку, оставшись в одном бюстгальтере. – Хорошо, что на ночь не сняла!»

Однако вода для тела оказалась слишком холодной.

– А можно тепленькой? – проблеяла я.

Брови у Егора взлетели на середину лба.

– Чего? – протянул он.

– Вода холодная, – объяснила я.

– Баню сегодня топить буду, – пообещал он. – Так что перебьёшься.

Завтрак разительно отличался от ужина. Егор удивил перловой кашей с тушёнкой. Отдельно на тарелке принёс первые веточки укропа и перышки зеленого лука с грядки.

Я допила чай и посмотрела на своего надзирателя. Всё это время он сидел на нарах, молча и бесцеремонно наблюдая за тем, как я ем.

«Когда насиловать будет? – гадала я, и вновь усмехнулась обыденности, с которой рассуждаю над этим. – А может, он маньяк, и получает удовольствие от того, что сначала держит жертву в неволе, а потом убивает ее?»

От этой мысли стало совсем нехорошо, и я покачнулась на табурете.

– Всё? – поинтересовался Егор.

– Да, спасибо, было вкусно! – с этими словами я отодвинула от себя тарелку.

– Бери посуду, пошли мыть, – распорядился он.

Прозвучало это для меня необычно. Я понимала, что просто обязана выполнять все его требования, но случился самый настоящий заскок, и у меня вырвалось:

– Что-о?!

При этом мои брови взлетели на середину лба. Я знала это наверняка, поскольку репетировала мимику перед зеркалом, когда училась отдавать распоряжения прислуге. В следующий момент до меня дошло, что я не дома. Более того, рискую головой, отпуская такие штучки. Надо сказать, что тиран даже не успел перемениться в лице, как я, осознав тяжесть своего опрометчивого поступка, тут же мысленно отругала себя и схватила миски и кружку.

Мы вышли со двора.

– Направо! – скомандовал он.

Теряясь в догадках, как далеко придется идти, я двинула по тропинке.

Трава становилась гуще. От хора кузнечиков не было слышно шагов Егора, и я несколько раз обернулась. Но он шёл следом с задумчивым видом.

Вдоль опушки бежал ручеёк, упиравшийся в дамбу из деревьев и песка.

– Это ты построил? – спросила я, не оборачиваясь.

– До меня была. Вроде как лесник здесь раньше жил, – пояснил он. – Его рук дело.

– А где он сейчас?

– Помер, – объяснил он.

– Так ты здесь за него? – обрадовалась я новости про лесника.

– Нет, я сам за себя.

Я без подсказки шагнула на мостки, сколоченные из стволов тонких деревьев. Под моим весом они зашатались. Снизу раздался всплеск воды. Я отступила.

– Иди, не бойся, – подбодрил он.

Я подчинилась и, дойдя до края, опустилась на корточки и помыла миску с кружкой.

Как оказалось, это было не последнее задание. Во дворе, Егор забрал у меня посуду, поставил её на крыльцо и показал взглядом на грядки:

– До обеда прополоть, – приказал он. – Потом воды наносим и наполним бочку. С утра полить надо.

Я посмотрела на деревянную бадью и удивилась:

– Ты хочешь, чтобы я воду таскала?

– А ты думала, я тебя просто так кормить буду? – вопросом на вопрос ответил он.

Я задохнулась от негодования и злости, но снова взяла себя в руки.

– И что здесь пропалывать? Все сплошь заросло, поди, разберись, – проворчала я, присаживаясь у грядки. Я рвала траву и не заметила, как сзади подошел Егор. Я вздрогнула от его неожиданного окрика.

– Ты что, специально? – взревел он и поднял с земли несколько сорняков.

– Что специально? – пролепетала я.

– Морковь вырвала! – негодовал он.

– А разве здесь не лук растёт?

– Во, даёт! – восхитился он, и ударил себя по бокам руками. – Ты что, первый раз в огороде?

Вместо ответа я кивнула.

– Хватит на сегодня, – с досадой проговорил Егор и показал взглядом на постройку, вросшую в землю на другом конце двора. – Пошли баню готовить.

Глава 10

Бабья доля

Баня – это было громкое название для низенького бревенчатого строения с черными от копоти стенами. Внутри было сумрачно. Скудный свет с улицы попадал сюда через единственное оконце, размером со стандартный лист бумаги.

Когда глаза привыкли к полумраку, я огляделась. Справа от входа подпирала потолок печка-каменка, с уложенными сверху булыжниками. В неё был вмонтирован чан с деревянной крышкой. За каменкой, вдоль стены – полок. Напротив – лавка для мытья. Пахло мокрым деревом, сыростью, берёзовыми вениками и сажей.

– Наведи здесь порядок, – приказал Егор и показал рукой в угол: – Это твой инструмент.

Я разглядела цинковый таз, с мятыми боками прислоненный к кадушке с водой, и кучу каких-то тряпок, черных и скрученных.

– Пол скоблить, – с этими словами он снял с гвоздя серп, обмотал его острие тряпкой, присел на корточки и несколько раз провёл его обратной стороной по доске, оставляя светлые полосы. – Держи. Только не порежься…

– Час от часу не легче! – пробормотала я, когда за Егором с грохотом захлопнулась дверь и щёлкнула задвижка.

Я опустилась на колени, упёрла спинку серпа в пол и потянула на себя. Под металлическим ребром стала скручиваться стружка грязи, оставляя за собой узкую полоску светлого дерева. Я провела ещё несколько раз, царапая пол, и ужаснулась.

– Это же сколько его надо так шоркать, чтобы отчистить? – пробормотала я и снова стала мысленно себя отчитывать: – «Какая я дура! Из-за минутной слабости теперь придётся расплачиваться здоровьем и молодостью! Ведь он точно меня теперь отсюда не выпустит!»

Вдруг сзади скрипнула дверь, и в бане стало светло.

Я обернулась и вскрикнула от грохота сваленных на пол у печки дров.

– Чего орёшь? – удивился Егор и отряхнул руки.

– От неожиданности, – оправдывалась я.

Егор присел перед печью на корточки, натянул рукав куртки на пальцы, ухватился за дверцу и открыл. Лицо вмиг озарилось красным. Он стал забрасывать в топку дрова. Печь нещадно дымила и чадила. Егор отрывал огромным ножом с берёзовых поленьев бересту и кидал в огонь. Я заворожённо наблюдала за его большими и сильными руками. Наконец он ушёл.

«Дьявол», – неожиданно подумала я и перевела взгляд на вмонтированный в печь чан. Закрытый деревянной крышкой он был большим. Мне ничего не стоило в нём поместиться. Я воочию представила себя в этой емкости, наполненной горячей водой. Красная, с волдырями на коже я умоляю Егора вытащить меня из чана, а он лишь ухмыляется в усы и подбрасывает поленья в огонь. Разбушевавшееся воображение рисовало одну картину за другой.

«А вдруг, и правда сварит! – ужаснулась я, и тут же предположила: – Может всё это время Егор просто растягивал удовольствие? Точно! Он ненавидит женщин! Иначе как понимать, что не стал насиловать? Целые сутки рядом с такой сексапильной бабой, и хоть бы хны! Да он импотент, который мстит за свои неудачи!» – осенило меня.

За размышлениями я не заметила, как Егор вернулся с вёдрами в руках.

– Так ты ничего не сделала? – спросил он строго.

Я улыбнулась и попросила с издёвкой:

– Так покажи, как быстрее!

В тот же момент из глаз брызнули искры, и я больно ударилась затылком о стену.

– Ой!

– Ты что здесь столько времени делала? – ревел он как вепрь.

Я сползла по стене и обхватила голову руками.

– Мамочки мои! – услышала я свой собственный голос.

А между тем Егор пришёл в бешенство. Он схватил одно из стоявших у дверей вёдер, и выплеснул воду на пол. Ведро с грохотом улетело обратно в угол, а он топнул ногой так, что в разные стороны полетели брызги и завопил:

– Живее!

Я бросилась тереть пол заскорузлою тряпкой, одним махом сломав на руке ногти.

– У-у-у… – рвался наружу страх, отчаяние и боль.

А надо мной хрипел превратившийся в чудовище Егор.

Я не поняла, как он ушёл. В какой-то момент мне показалось, что изувер просто растворился от злости в воздухе.

Печь раскалилась, от камней шёл жар, из-под крышки чана с водой повалил пар. Я вспотела, а Егора все не было. Я поколебалась и стянула с себя мокрую от пота футболку. Легче не стало. Пот застилал глаза. От грязи тело нещадно чесалось, а грудь горела.

Единственное, что дарило мне надежду в практически безнадежном деле по наведению чистоты – это мысль о том, что, наконец, я помоюсь. Казалось, вечность отделяет меня от белоснежных ванн, чистого дорогого кафеля, душистых масел и мягких и пушистых банных полотенец. Словно и не было ничего этого. Сейчас изнеженная и капризная женщина мечтала всего лишь о тазике горячей воды, пусть даже разделенном с незнакомым и странным мужчиной. До сих пор для меня было непонятным, спаситель он, или мучитель и палач. Что собирается он со мной сделать, для чего держит у себя?

За этими мыслями, я почувствовала появление в бане ещё одного человека и развернулась на четвереньках, едва не уткнувшись в волосатые ноги.

– Господи! – вырвалось у меня.

Я подняла взгляд выше и отпрянула. Егор стоял с веником в руке, в чём мать родила.

– Мама! – проскулила я и вскочила, стараясь не смотреть на него.

– Что с тобой? – поинтересовался он и недобро посмотрел на меня. – Мужика голого не видела?

Я попыталась проскользнуть между ним и стенкой, но Егор прижал меня плечом.

– Стоять! – приказал он.

– Я потом! – пролепетала я и зажмурилась.

Он взял меня за подбородок и скомандовал:

– Раздевайся!

Я даже не поняла, как осталась в одних трусиках.

Егор бесцеремонно поддел их пальцем и рванул.

Я вскрикнула и закрылась руками.

– А ты ничего! – Он похотливо усмехнулся и добавил: – Если отмыть.

С этими словами Егор сгрёб меня в охапку и, не обращая внимания на мои верещание и мольбы, словно пушинку, бросил на полок.

Я свернулась калачиком, а Егор открыл чан, зачерпнул ковшом воду и вылил на камни. В печи что-то заурчало, затрещало и всё утонуло в клубах пара.

От нестерпимого жара я кубарем слетела с полка на дощатый пол, но он поймал меня и вернул обратно.

Обжигая легкие раскалённым воздухом, я перевела дыхание и приготовилась умирать.

Егор налил в таз воды и бросил в него веник. Я закрыла глаза, но уже в следующий момент взвыла оттого, что веник обрушился на мои плечи.

Что было дальше, я помнила с трудом. Мне казалось, что я попала в ад. Пар, удары веником, потоки воды из ковша – всё смешалось. Сердце было готово выскочить из груди. В себя я пришла, когда уже сидела на полу.

– Ну, как? – Он наклонился, убрал с моего лица волосы, взял за руку и потянул. Повинуясь его животной силе, я оказалась стоящей на коленях, едва не уткнувшись лицом в эрегированный член. Я зажмурила глаза.

– Ну?! – торопил Егор и обхватил пятернёй затылок. – Давай! Или я у тебя первый? – спросил он и загрохотал раскатистым хохотом.

Я задержала дыхание, боясь вдохнуть запах, и осторожно обхватила губами головку. Твёрдая, напряжённая и неожиданно приятная. Следующим движением я протолкнула её дальше в себя и медленно вернулась к вершине. Сделав языком круг по блестящей, багровой от напряжения плоти, я погрузила ее глубоко в рот так, что перехватило дыхание и, не удержавшись, совершила вдох. В груди что-то сжалось, а внизу живота внезапно раскатилась волна нарастающего желания. В следующее мгновение я накинулась на этот нефритовый стержень, словно голодная собака на обглоданную кость, облизывая его, погружая глубоко в рот, посасывая и лаская языком.