Долина Зерпентштайн

Ива Беленькая, Саша Левашов

Долина Зерпентштайн

© Ива Беленькая, Саша Левашов, 2025

© Ива Беленькая, художественное оформление, 2025

© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2025

Любое использование материалов данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.

Благодарности

Авторы благодарят Ками и Дениса за множество классных игр. Благодарят Файдо за неоценимую помощь в поиске издательства. А ещë – Киборга, Лоренцо, Айвендила, Соню, Катю, Сержа, Арину, Аню, Ангу, Любу и всех, кого мучили недописанными фрагментами и вариантами сего опуса.

Саша благодарит друзей за поддержку. С вами я прошёл трудный путь в борьбе с родовыми маледиктусами. И пусть конец этого пути ещё неясен, эта книжка – важный шаг, а может, даже и межевой столб.

Ива благодарит маму за вкусную шаурму.

В тексте использованы фрагменты стихотворений В. Брюсова, А. Недогонова, А. Макаревича[1], В. И. Гёте и Ш. Бодлера в переводе В. Левика. Эпиграф ко второй главе заимствован с изменениями у Аристотеля в переводе Н. И. Новосадского. Всем перечисленным авторам тоже большое спасибо!

Глава о том, как первопроходцы встречают в горной долине вовсе не то, что ожидали

Любовью и мудростью своею боги обеспечили беспрерывное движение светил по тверди небесной. Потому во все дни существования мира сев и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся.

«О счёте дней», Григорий Схимник, ок. 450 г. Людской эпохи

– Представься!

– Меня зовут Жиль, я охотник. Я по необычному делу.

– В чьих угодьях работаешь?

– Ни в чьих, мэтр бурмистр.

– Как это? Лё браконьер небось? – Бурмистр города Магны, тучный дед в удивительно дурном парике, наконец поднял взгляд от бумаг и посмотрел на посетителя.

– Я охочусь в глухомани, высоко в долинах Фельдшнайдера, – пояснил Жиль, который, напротив, мог похвастать стройностью и густой родной шевелюрой – как и большинство эльфов.

– А, орочьи угодья, – ухмыльнулся глава города, сминая свои небритые подбородки и пряча их в горгеру, пышный белый воротник.

– Я по важному делу, что составит для ратуши большой интерес…

– На кого ловлю ведёшь? – перебил его бурмистр, прищурившись.

– Зубров стреляю. И силки на куниц ставлю.

– Зубр – это хорошо, – кивнул чиновник, усаживаясь поудобнее за столом неприличных габаритов, устланным деловой перепиской. – Зубр, тушённый в меду и кедровых шишках, – это вовсе прекрасно! В город сам везёшь дичь или продаёшь купцу у подножия?

– Сам везу. Нанимаю телегу. Но я не за тем…

– А здесь, в Магне, хорошо берут?

– Я, конечно, извиняюсь, уважаемый мэтр бурмистр, – изумился Жиль, – но я всегда думал, ты занятой человек, у тебя нет времени и прочее. А как же «Давай сразу, пейзан, что у тебя там, скорее»?

– Но-но-но, не наглей! Со мной так разговор не ведут! Спрашиваю – значит, интерес у ратуши к твоему делу имеется.

– Да не к тому делу он имеется, мэтр бурмистр! – воскликнул Жиль. – Полсотни лет там зубра бью – всем плевать! Я с другим делом-то пришёл!

– Ты что кричишь?! С гор спустился, что ль?

– Именно!

– Резонно, – вдруг согласился глава Магны и поправил свой выпендрёжный дорогой дублет с разрезами и буфами на плечах.

Притом бурмистр в богатом костюме из алой столичной шерсти, расшитом серебряной нитью, представлял собой набитый ватой комок безвкусицы. А неприметный охотник, наоборот, смотрелся донельзя опрятно и удачно в приталенном кожаном дублете со скромной серьгой в качестве единственного украшения. Но таковы уж были эльфы – всегда хороши собой.

«Эта нынешняя мода сведёт людей в могилу, – думал Жиль про себя. – Может, потому они уже почти вымерли?»

– Я нашёл перевал через Фельдшнайдер, – заявил он, пока бурмистр не задал ещё какой-нибудь дурацкий вопрос.

Чиновник собрал всё своё лицо поближе к носу – так велик был скепсис.

– Прям-таки перевал?

– Да, путь с этой стороны на другую, с востока на запад.

– Вздор. Горы непроходимы.

– Проходимы. Там даже телега пройдёт, если короткий тоннель прорубить. Началась весна, паводок – водопад скалу расточил, она обрушилась, и открылся проход.

– Паводок скалу расточил? Серьёзно? Не смеши мои хильфшнигели[2]! Чем докажешь?

– Наймёшь первопроходцев – отведу их, покажу проход в тайную долину, мост через реку и замок.

– Какой мост? Какой замок? Что за чушь ты несёшь? Это ж турлы[3] кошмарные!

– Видимо, там раньше твои предки жили. Вековые древнелюдские руины. Заброшенный тракт. Если так, то в прошлом они проложили путь до Грюйтгау через горы.

Вельможа смотрел исподлобья водянистыми серыми глазами. Его нижняя челюсть то и дело опускалась под тяжестью второго подбородка, а красное лицо, опухшее от вина, обычно выражало дюжину оттенков безразличия. Но теперь оно прояснялось от осознания грандиозных перспектив…

– Там крепкий каменный мост, ещё не одну эпоху простоит, – продолжал эльф, теребя в руках пышный красно-зелёный берет с пёстрым пером. – Если тракт станет безопасным, то наладите торговлю с Грюйтгау. И товар возить будут не как сейчас, в обход Фельдшнайдера, через юг, через столицу, а напрямик, через горы.

– Было бы весьма прибыльно и кстати, – задумчиво признал бурмистр. – Если это правда, конечно. А чего ты обратно вернулся, горы не перешёл по этому тракту?

– Я не ун-амбесиль[4], мэтр бурмистр, – покачал головой Жиль, оглядывая цветастые фрески приёмной в ратуше. – Я до тайной долины покажу дорогу, получу вознаграждение, а дальше не пойду.

– Испугался орков[5]? Не поверю. Ты умеешь с ними разминуться, раз промышляешь в горах.

– Мэтр бурмистр. Искусный охотник понимает, какой лес какой ль-амбрэ сторожит. Если ль-амбрэ, то есть дух, благой – значит, надо с ним дичью делиться, тогда охота славной выйдет. А если ль-амбрэ злой… – Жиль щёлкнул языком. – Я скажу так: найди дураков, что рискнут туда полезть, да заплати им побольше.

И хотя глава города наивным не был и к эльфу отнёсся скептичнее, чем даже к гоблинской бормотухе, он всё же зашёл вечером в Магнийский схолум[6], чтобы проверить сведения. Если мост и замок не приснились на синей кобыле этому пройдохе, значит, о них должно быть хоть что-то написано в архивах, верно?

– Однозначно приснились, я давно все местные долины выучил наизусть, – тут же отмахнулся архивариус. – Без толку смотреть…

Архивариус Ганс фон Аскенгласс заведовал архивом Магнийского схолума уже без малого десять лет и был широко известен своим пристрастием к горам и долинам. Если уж фон Аскенгласс говорил, что такой долины в записях нет, – значит, её точно нет. Однако бурмистр настоял на дополнительной проверке: не зря же он, в самом деле, выбирался из ратуши.

Как только вельможа покинул кабинет, архивариус раскрыл на столе карту хребта Фельдшнайдер, над которой он сжёг не один десяток свечей в ночных изысканиях. Что же это за мост такой?

– Ну и дур-р-рак же ты, Ганс! – звонко прокаркал с подоконника угольно-чёрный ворон.

Ганс уставился на своего питомца, ловя за хвост ускользающую удачу… великую, невероятную удачу!

– Та самая долина! – прошептал архивариус. От волнения он опрокинул чернильницу на карту, залив горные пики, реки и долины зловещим чёрным пятном.

– Долина Зер-р-рпентштайн! – заорал ворон.

Выслушав обновлённый и весьма воодушевлённый доклад Ганса, бурмистр приосанился, поправил парик и велел отправить весточку в Гильдию первопроходцев. Кому, как не им, шариться по горам, в которых путника подстерегает незнамо что. И здесь ключевую роль в нашей истории сыграла буженина обермейстерицы этой гильдии, почтенной гномы Астрид.

Главная первопроходица Магны недавно отметила свой двести одиннадцатый день рождения. К праздничному столу пригласили всю Кривоколенную улицу, на которой селились преимущественно первопроходцы. Среди прочих угощений подавали буженину из подчеревины, шприцованную сливками – и как раз эти сливки по недосмотру повара, потерявшего нюх, скисли. На следующий день все гости свалились с жутким и весьма неаппетитным недугом, детали которого в приличной книге описывать не пристало. Намекнём лишь, что нежелание путешествовать текло у магнийских первопроходцев буквально из ушей.

От недуга спасся лишь Бернар Кох – рыжеволосый подмастерье, который на дух не переносил буженину. Так и случилось, что он оказался единственным в отряде первопроходцем. Попутчиков в опасную дорогу гильдии пришлось искать в других городских цехах, что случалось крайне редко. Впрочем, то были хорошие мастера – лекарь и кузнец. Читатель, возможно, удивится: зачем в горах кузнец? Но то был не просто кузнец, а целая ходячая кузня, при виде которой все вопросы забывались от изумления.

Конечно, уговорить лекаря и кузнеца идти в кишащие орками горы – задача непростая, а потому бурмистру пришлось поднять награду аж до пяти сотен серебряных рихтов каждому члену отряда. Большие деньги! Хватило б на отару биргенских овец в сорок голов, не меньше.

Наконец, в Храме Весны, к которому относился и схолум, решили отправить в дорогу Ганса, дабы тот составил карту нового тракта и подготовил подробный отчёт. Попробовали б его не отправить: он уже всему коллегиуму прожужжал уши о потрясающем открытии. Архивариус снялся с жалования и сменил все прежние должности на новую, весьма забавную. Если раньше его чины и позиции звучали как дурное заклятье – чего стоил только «каноник гармонического доктрината», – то теперь он именовался просто странствующим лектором. Но кому он будет читать лекции в горах? Оркам?

– Я боюсь за тебя, Ганс, – заключил Даваулюс.

Два эрудита, учитель и ученик, сидели в кабинете учителя, пили тий[7] и обсуждали предстоящий отъезд. Даваулюс был сухоньким, но весьма энергичным людским стариком с аккуратной белой чёлкой, ястребиным носом и цепкими серыми глазами. Он сидел в мягком кресле за своим столом, заваленным древними манускриптами. По всему кабинету на верёвочках с прищепками были развешаны небольшие куски пергамента с напоминаниями: «конюх несносен», «двадцать пять шагов на запад», «не забыть про брюкву». Стены от пола до потолка уставлены были стеллажами с фолиантами. Книги поменьше громоздились стопками везде: рядом со стулом, где примостился Ганс, на подоконнике, на ступенях небольшой лесенки, по которой хозяин кабинета забирался, чтобы достать очередной пыльный том с верхней полки. С тех пор как гномы полвека назад изобрели книгопечатание, книг стало безумно много.

– А стоило бы радоваться! – ответил ученик. – Я теперь буду искать маледиктусы где-нибудь далеко отсюда.

– Именно. Я боюсь, что там ты их всё-таки найдёшь. Ты б сходил к оракулу, что ли, дело-то большое.

Если бы Ганс послушал учителя, то, возможно, узнал бы, что всего через пару дней будет задумчиво ковыряться в своих потрохах старинным мечом, а после ползать по каменному полу, откусывая почтенным старцам уши, – и ещё дюжину раз подумал, стоит ли вообще ехать. Тогда все остались бы живы, никто не обратился бы в камень и не отрастил себе лишних частей тела. Призрачные гончие с бледно-жёлтыми, как сам страх, глазами, гигантские плотоядные жуки, лютый мороз, кромешная тьма заброшенных шахт – ничего этого не было бы в их жизнях, если бы не проклятый мост, пропади он пропадом!

Но мост и не думал пропадать. Он изгибался дугой над ущельем, приютившим горный поток, и по нему действительно проехала бы телега. А Ганс не собирался ни к каким оракулам. Он предвкушал грядущие открытия, бессонные ночи в раздумьях о новых конундрумах[8] – и, конечно, статью в альманахе Акерецкого схолума, пахнущем свежими чернилами. Но глубоко внутри, там, куда наш первопроходец почти никогда не заглядывал, он до дрожи в коленках боялся узнать своё будущее. Боялся, что оракул скажет нечто такое, с чем эрудит не сможет жить.

На следующий день отряд вышел из Магны и направился к своей цели – вновь открытой горной долине, которую им предстояло исследовать и обезопасить. Что ж, самое время рассказать о самой Магне, раз мы её покидаем! Это не крупный, но и не маленький всячный город, уходящий своими корнями в самые холодные и мрачные глубины истории. И хотя основали его древние люди и жили в нём более тысячи лет они же, сейчас Магну населяют в первую очередь гоблины, во вторую – гномы, а в третью – эльфы. Читатель, возможно, полагает, что людям, исконному населению, досталась четвёртая очередь, ан нет. Четвёртыми были белки.

Перемены затронули и окрестности города: когда-то его окружали однообразные холмистые пшеничные пашни, а теперь – пёстрые шумные леса, посаженные эльфами. Отряд за два дня пути как раз миновал их и подошёл к подножию горного хребта Фельдшнайдер, чьи белые пики в ясную погоду виднелись из самой Магны.

Здесь начался нескончаемо долгий, нудный, тяжкий подъём вверх. Дорога становилась всё круче, а горные склоны, обросшие елями, грозно сжимали долину всё у́же и уже.

Почти три седмицы назад пришла весна. Она началась с месяца Шпре, и его хозяйка, богиня Мельнанэт, как всегда и бывает, с первого же дня навела свои порядки: согнала снег, разлила реки половодьем, разбудила леса, растормошила птиц и зверьё. Но это там, внизу, а здесь, высоко в горах, она только-только пробуждала природу, будто любящая матушка – сонное дитя.

Лес отходил ото сна размеренно и неторопливо. Ели лапами ловили лучи света, не давая им коснуться земли, оберегая покой своих меньших друзей. Из-под снежного одеяла лениво показывался белоцвет. Сон-трава продирала глаза-бутоны. На каменистых полях, уже освободившихся от снега, голубел жаворонок-шафран. Среди валунов, покрытых жёлто-зелёным лишаём, поблёскивали красные капли клюквы. Трели щеглов перемежались со стаккато клестов.

Природа просыпалась, и одной только Луне, что странствует по небосводу куда ей вздумается, ведомо, каким удивительным вещам суждено проснуться в душах наших героев.

Отряд опасно растянулся.

Далеко вперёд по охотничьей тропке ушли Жиль и Бернар Кох, о чём-то мило беседуя. Оба не раз хаживали по долинам Фельдшнайдера, они грамотно собрали свои рюкзаки и обулись в крепкие сапоги гномьей работы. Но самыми крепкими, конечно, у них были икры, бёдра и ягодицы – без них в горах худо.

– И вот мы уже в её будуаре. Она срывает с меня рубаху, вся такая пышет страстью. А тут мне приспичило по малой нужде… Есть у меня такая особенность: в самый драматичный момент обязательно надо отойти!

Бернар Кох – розовощёкий парень с вьющимися рыжими волосами, собранными сзади в хвост, – широко шагал и так же широко улыбался горам и весне, скрашивая подъём неторопливым повествованием. Эльф Жиль шёл рядом и внимательно слушал историю нового товарища. Если он и перебивал, то только чтобы вставить какую-нибудь остроту – как всегда, чрезвычайно уместную. Или же потому, что не мог поверить своим изящным острым ушам:

– Бернар, подожди, ты был с людинкой? Тебя привлекают люди? У них же волосы на теле растут!

– Ты знаешь, есть в них своя кислинка. – Бернар Кох поднял романтичный взгляд на серые склоны. – Трагичность, что ли. К тому же их так мало осталось, а я собираюсь жить ещё очень долго, мон-ами[9]!

– Это в тебе говорит твоя людская половина. Их трагичность неслучайна. Исход имеет свои причины…

Жиль говорил о знаменитом Исходе людей – так называли не только потерю оными почти всех своих владений после многочисленных войн с орками, но и очевидное вымирание всего древнего народа. Божьих первенцев, как их окрестили прочие ретты[10], косили болезни, бесплодие, дурной нрав и трагические неудачи. Среди эльфов многие считали, что причиной Исхода служило могущественное проклятье, чья тайна известна лишь Бессмертным богам.

Однако среди гномов, мысливших приземлённее, о людях ходила меткая поговорка: «Первый гвоздь – крюком».

– Я их понимаю, – печально покачал рыжей головой Бернар, сам наполовину люд. – Они стареют быстрее всех. Быстрее только гоблины.

– В могилу людей тянет былое величие, – продолжал ворчать Жиль. – Они смотрят лишь назад, в своё прошлое, копаются в нём, перебирают золото, гербы, пергаменты, собирают, что растеряли… И гибнут от первой же хвори.

– Увы, – тихо вздохнул Бернар Кох.

– Прости, мон-ами. Я нисколько людей не презираю, лишь сочувствую. Так что там твоя ля-кокет[11] в её будуаре?

Тем временем далеко позади по горной тропке еле плелись два мага и осёл. То были долговязый бывший архивариус, а ныне странствующий лектор Ганс фон Аскенгласс, гнома-патоморбистка, то есть лекарица, Нисса и питомец Ганса, которого тот приобрёл за медный грош, чтобы было кому тащить все его многочисленные пожитки: деревянный сундук с фолиантами и два увесистых тюка. Первопроходец Бернар ещё в Магне предупреждал колдуна, что идти в горы с таким количеством книг – настоящее безумие, но тот и слышать ничего не хотел. Упёрся как осёл, да простит читатель дурной каламбур.

– И всё же, простите, я не могу скрыть своего удивления: впервые встретил эрудитку, поклоняющуюся Хютеру. Ведь постулаты Хютера подразумевают лишь невероятное однообразие мысли идей и поступков. Они сковывают идею донельзя.

Ганс, заумно рассуждавший о боге-покровителе Ниссы, напоминал неуклюжую чернильную кляксу на горном пейзаже. Спутанные и сальные вороные волосы резко контрастировали с болезненно бледным людским лицом, в центре которого торчал крючковатый нос. Мятый дорожный плащ дрожал на ветру. За спиной эрудита мотылялся скрипичный футляр (кому в горах может понадобиться скрипка?), а на плече восседал ворон Карл, снисходительно поглядывая по сторонам. На левом глазу птицы красовалось бельмо, при взгляде на которое Ниссу передёргивало. Кривые ноги Ганса, какие бывают у всадника, обуты были в худые кожаные башмаки на деревянной подошве – в таких горожане, конечно, уже ходят, но по мостовой и не дальше мясной лавки. Башмаки насквозь промокли и отвратительно скрипели.

– Я возражу, – отвечала ему Нисса, поправляя очки. – Идею Хютер не сковывает, как и поступки. Хютер – бог-защитник в первую очередь, он… он освещает те вопросы, на которые маги вовсе не смотрят. А именно вопросы добра и зла, света и тьмы, сильных и слабых. Вопросы внутренней чистоты и морального облика.

Ниссу отличал рост, малый даже для гномов: она еле дотягивала Гансу до пояса. Всё в её облике выдавало эрудитку. Острые зелёные глаза казались огромными за круглыми стёклами очков в латунной оправе. В сумке позвякивали банки и колбы, а шерстяной плащ гнома заколола фибулой в форме макового цветка – символа Ятрейи, Гильдии лекарей.

– Но постойте, зачем эрудиту – такому, как я, или такому, как вы, – задаваться моралистическими вопросами? Если, конечно, они не являются собственно предметом магического исследования. Однако вы алхимица, вивономиня и патоморбистка[12] – вы исследуете болезни и средства излечения… При чём здесь этика?

Ганс внимательно изучал мелкие чёрные кудри собеседницы, но та словно не обращала на него внимания и опасливо озиралась вокруг. Крутые скалы, чёрные расщелины, мгла в глубине ельника – на каждом шагу их могла подстерегать засада. Последнюю крышу они видели позавчера, и то была всеми забытая охотничья сторожка, в которой они заночевали.

Нисса бросила взгляд на чернильный рисунок, набитый на тыльной стороне её левой ладони. Он изображал солнце с хмурым ликом и старомодными усами – символ Хютера, бога благородства, чистоты и заступничества.

– Пока я защищаю больных от патоморбий, кто защитит меня?.. – пробормотала она. – Послушай, Ганс, почему Жиль с Бернаром так далеко ушли? Разве в этой глухомани нет диких орков? Они везде есть! Мы с тобой отнюдь не воины…

Ганс фон Аскенгласс на всякий случай проверил своё оружие – нож для свежевания шкур с широким лезвием. М-да, такой клинок хорошо расправлялся с колбасой из говяжьей кишки, но не с орками.

– Я полагаю, наши следопыты знают своё дело, – пожал он плечами. – Пока я их видел, они там только шушукались и по сторонам не смотрели вовсе. А потом они пропали. Наверняка здесь не так опасно… хотя я бы попробовал их догнать. Гюнтер, давай скорее! Гюнтер! – Эрудит потянул за узду меланхоличного ослика.

Ёзиас Фиктульд в своём трактате описывал осла как идеальное животное для путешествий в горах. Однако Гюнтер, как только увидал крутые склоны, острые скалы, серпантин и снег, тут же передумал быть идеальным и волочился медленнее, чем даже низенькая гнома Нисса.

А сейчас он вовсе встал, отвернулся от тропы и принялся жевать только проклюнувшийся из-под снега белоцвет.

– Гюнтер, хватит жрать цветы! Пойдём уже! – тщетно дёргал его за поводья Ганс.

– Он, пока всё не съест, тебя не послушает, – покачала головой Нисса.

Меж отставшими магами с ослом и ушедшими далеко вперёд Бернаром и Жилем громыхал кузнец Вмятина – пыхтящая, гремящая, гудящая пружинами и скрежещущая шестернями груда железа на трёх членистых ногах. Рядом семенил его механический питомец Зубило – нечто среднее между псом, наковальней и бегемотом. Оба автоматона не знали ни голода, ни усталости.

На корпусе своём, лишённом головы, Вмятина имел три окуляра, смотревшие одновременно во все стороны. И старался кузнец идти так, чтобы видеть одновременно и ушедших вперёд, и отставших. Но тут Вмятина вдруг резко встал.

– Что случилось?! – раздался с крышки автоматона чей-то встревоженный высокий писк.

– Гнома, люд и осёл вновь замедлились. Я остановился, чтобы видеть их, – пробубнил Вмятина ровным низким голосом.

– Ох! Да что ты так переживаешь? – Писклявый голосок повеселел. Среди раскалённых медных трубок кто-то прятался всю дорогу.

– У автоматона нет переживаний, Чкт-Пфчхи, – ответил Вмятина всё тем же безразличным тоном. – Я ожидаю нападения орков. Я должен заметить нападение орков и отреагировать.

– Неужели ты не чувствуешь, дрр-Вмятина? Здесь нет орков!

Тут Чкт-Пфчхи – так звали ещё одного участника похода, о котором мы как-то забыли упомянуть, – спрыгнул с механического кузнеца на промёрзшую твердь тропинки. Это был крайне энергичный бельчонок с изящными чёрными кисточками на ушах и шикарным пушным хвостом. Как пришёл месяц Шпре, Чкт сбросил серую шубку и сменил её на лёгкую рыженькую с удивительным изумрудным отливом. Но в горах бельчонку стало прохладно – вот он и напросился на прогулку на горячей крышке.

– У автоматона нет чувств, помимо зрения и слуха, Чкт-Пфчхи, – продолжил нудеть Вмятина.

После того как бельчонок наконец спрыгнул, автоматон со свистом спустил лишний пар.

– Значит, ты слышишь речку вон там! – Чкт показывал махонькими лапками в сторону от тропы. – Ты же слышишь, какая она весёлая, бодрая? Были б орки – она бы злилась!

– Я не слышу чувств водоёмов. Я не знал, что у них есть чувства.

Конечно, Чкт-Пфчхи разговаривал. Все белки разговаривают, и настолько они общительны, что порой от их трескотни начинается мигрень. Согласно легендам, миллинки, как сами зверьки себя называют, однажды вдруг стали все разумны, вышли из лесов и расселились по городам, предпочитая гостить в домах потеплее и подружелюбнее. Случилось это более двух столетий назад, то есть ещё до начала эпохи Эльфов. Но летописцы, деля прошлое на эпохи – Людскую, Орочью, Гномью, – про белок забыли, пропустив их явление в Этот мир.

И немудрено, белок все забывают учесть, настолько они малы и необременительны.

– Ах, дрр-Вмятина, как жаль, что и запахи тебе неведомы! Были б здесь орки – знаешь, как от речки бы гадством несло?

– На нас могут напасть орки, что здесь недавно и свой запах ещё не успели оставить. Не соблюдать осторожность – неразумно.

– Ты прав, ты очень прав, но так не всё ж ведь разумом мерится! – воскликнул Чкт-Пфчхи, аж подскакивая на месте и хватая лапками свои чернявые кисти. – Ты можешь чуять своим нутром, своим сердцем – дурная эта долина или нет. Здесь Мельнанэт так и шепчет, что она тихая, спокойная… Тут только зубры, семья зайцев и беременная куница, дрр-Вмятина.

– У автоматона нет сердца, Чкт-Пфчхи, – невозмутимо отвечал Вмятина.

Наверное, сердцем этой ходячей кузни можно было назвать горн, расположенный в нижней его части. И раз они остановились, автоматон снял с плеча чёрный от сажи мешок, раскрыл дверцу топки, дыхнув на бельчонка сухим жаром, и кинул внутрь щедрую горсть каменного угля.

Подъём отнял у него много сил.

– Тебе не нужно сердце, пойми. Ты можешь слышать богов, общаться с ними, и они тебе подскажут, дрр-Вмятина. Походи по храмам, выбери того, кто тебе по нраву, упроси его стать твоим покровителем. Я так обрёл Мельнанэт!