Мой роман со Стивеном Кингом. Тайные откровения

И я стала пробовать звенеть цепью. Сначала стучать, потом – сильнее! Со всех сил стала колотить цепью о камень, собрав её звенья кучкой…

Устала.

Сама-то громыхание слышала, но до другого конца площадки слишком далеко. Наверно не слышно. И сидел он так странно спокойно! Вообще не искал меня. Или не видел. Это у него костёр, хотя и не большой, а у меня ничего: сижу почти в темноте…

Чем же с такого расстояния привлечь внимание?

Только бы не рухнуть в обморок. Он обещал меня спасти, говорил, что мне нужно к сыну. Он обязательно будет меня искать. И найдёт, конечно, нужно только терпеливо ждать. Я могу ждать. Может бросить тапок? Но это же не ракета, дальше пары метров не долетит, всё равно что забросить носовой платок. Белый тапок, но слишком маленький, чтобы рассмотреть в потёмках с такого расстояния.

Если уж не видит меня, я всё же не дюймовочка, куда больше несчастного тапочка…

Правда, похоже, такая же несчастная. А всего пару дней назад – была счастливая. Потом со Стивеном супер-счастливая, а теперь – вроде бы и не в плену, но совсем несчастная… если он меня не найдёт.

И опять начала колотить цепями по камню, и пыталась кричать…

Огонёк его костра как будто усилился. Теперь лучше различалась фигура и немного лицо. Как всегда безмятежное, он неспешно подбрасывал прутики в пламя.

Сидит себе – спокойный как удав, отдыхает…

Вокруг никого… мы в условиях дикой природы, позади него – темнеет проход между скалами. А между нами – пропасть тишины! Горизонтальная пустыня неземной поверхности?

А он сидит, легонько подкидывая веточки в огонь? И где только взял… и что мне делать с такой информацией? Как с ней поступить? Чего именно можно извлечь?

Пока я вглядывалась… усиливая и без того уже предельное напряжение, да ещё пребывая в состояние заторможенности и бессилия – по всему – опять впала в психическую изменёнку. И однозначно – какую-то совсем уж мрачную…

И только лицо Стивена по прежнему манило освещённое огоньком…

Но внезапно – опять, словно по мановению волшебной палочки – так беспощадно захотелось к нему, что я неконтролируемо резко дёрнулась, не рассчитав возможность, и ударилась коленками об камень… отметила следы крови, и – он поднял в мою сторону лицо… Неужели сейчас?

– Я здесь! – Рвалось навстречу моё естество! Что тот волк из песни Высоцкого: «я рвусь из сил, из всех сухожилий»…

Вставала, прыгала, трясла и стучала цепями, махала руками… Но увы – он всё равно меня не замечал, однозначно – ничего не увидел и снова уставился на огонь.

Паникуя, я разозлилась и заорала – внутренне, но наружно только тужась и не издавая ни звука – визжала как резаная свинья, готова была отгрызть собственную лапу! Хотя пришлось бы грызть все четыре…

А я? Разве на такое способна?

Нет – не способна…

И вдруг…

Мгновенным озарением – воровской заточкой под грудь: – он ждёт не меня!

Откуда такая мысль? Из какого перепуганного угла души? Из какой такой замаскированной трясины душевной?! А между тем, на полотне памяти уже поплыло: Стивен стоит в дверном проёме и не трогается с места. И около такси – Лю Лю «привязанная к своей сумке», а он – не идёт ко мне, но всего лишь стоит и смотрит!

И картина эта оказалась настолько ясной – как будто среди ночи случился день. И у меня больше не стало на эту тему вопроса. Столько времени я хотела докопаться до ответа, кто я ему, и кто он мне…

А тут просто и наглядно:

– Я всего лишь девчонка, которая навязалась к нему в гости, он и согласился.

Всего и делов – он говорил то, что мне хотелось услышать. А ему без разницы. Так же без разницы, как было купить дурацкие синие ромашки. Взял, какие попались. Его просто всё устраивает. Примерно так, как всего пару дней назад всё устраивало меня…

Сначала внутри – всё резко остановилось и опало…

Потом из ниоткуда вспомнила о сыне. И уже совсем иначе – снова всё внутри вздёрнулось, изо всех сил бешено и с отчаянием я колотила цепями то о камень, то выцарапывала цепь из креплений в скале, то пыталась вытянуть руки из наручников, освободить ступни, снова со всей дури стучать оковами о камень, пробуя раскурочить… Злость перемежалась с отчаянием…

Он продолжал сидеть у костра и пялиться в огонь…

Набухли травмированные запястья, из-под ногтей на пальцах сочилась кровь, на щиколотках тоже всё опухло, и обручи сидели уже заметно плотнее.

Может мне задушить себя цепью?

Но что проку, если не могу издать ни звука. Наверно мне ампутировали из горла какую-то запчасть. И вдруг опять – ощутила, как страстно хочу к нему. Пожаловаться на него же. Нужен же человеку кто-то? Пусть бы погладил по волосам, пожалел. Кошерно…

И он будто услышал – поднялся и стал всматриваться, пока я звенела кандалами, прыгала и кричала, беспомощным карпом с пламенными щеками открывая рот… Он смотрел, но без толку – не видел! Как я не могла закричать, похоже, так же он не мог увидеть.

Под сердцем горел пожар: рвалась к нему, спрятаться на груди – пусть бы что угодно… Да и чёрт с ним, пускай бы зарезал – только бы кошерно, любя! Я страстно устремлялась на ту сторону пустыни – чтобы всё стало как прежде! Ни мыслишки упрёка за всё, что он наделал, когда предал меня – всё оказалось позабыто и похоронено! Как страшный сон! Но теперь – пылало только одно испепеляющее страстное чувство: – хочу к нему!

Костёр около него заметно усилился!

Воображение рисовало, что мои кости и тело вытягиваются. Словно в фильме Мастер и Маргарита… Внезапно охватило жаром, душно, отступила чуть назад… не рухнуть бы в обморок… Опять начала тянуть из скалы цепи, и откуда-то казалось, словно они и вправду тянутся, делаясь мягкими…

Похоже мозг сдавал свои позиции. Усиленно толкаясь, напрягая челюсти и плечи – я делала усилие за усилием, представляя как растягивается самоё тело и приближается туда – через площадку – к огню…

И в этот момент… – за спиной Стивена произошло движение…

Сами собой… словно тренькнул и оборвался неведомой струны нерв… а онемевшая скрипка ещё не поняла, в чём дело… Так я застыла, опять обнаруживая собственное зрение изменившимся…

За спиной Стивена из темноты вышел… – из секты Филателистов – художник…

Как его звали? Кунс… Скунс… Гадина.

Я не могла поверить глазам… Даже в этой ирреальности Скунс был более чем реален, он опять задорно растянул в улыбке свой акулий рот – простой американский парень… И главное – видно его было отлично! Как днём!

И Стивен – тоже видел его! А меня нет. Встал, в ответ на приветствие пожал руку…

Что??! Ещё?!! Кого-кого они приветствуют?

И из того же пролома к ним вышли Банкир и Галерейщик…

Марк Климчер в роли Фауста?!!

Ах, вот оно как…

Вот оно как… Вот как…

Сознание кружилось, оплывало свечой… в голове отсвечивали сполохи мысли… Тошнота, в мозгу мутилось и квакало…

Полюбить… полюбить… полюбить… Они уходят? Догнать… Обязательно догнать… И… Полюбить… полюбить… Полю… полюбить… по…лю-бить… по-лю-бить… по лю… Лю…любить… Лю… бить… бить… ить… п… ить…

Затихающее эхо ещё аукалось, раскачивая маятник последней мысли, а на внутреннем экране медленно завихрялось снежное поле, и мальчик, мой сын – тянул к матери руку, а мать – силой опального ранее намерения вдруг поднялась и двинулась – навстречу, наружу – из западни…

А следом на грани сознания, на пределе… прежде чем упасть в самый крепкий среди прежних сон… краешком неведомого доселе чувства – уголком неведомого привычным воротам восприятия – вдруг высветилось:

Пока Стивен уходил со своими дружками-филателистами, пока они, приобняв друг дружку за плечи, двинулись в темноту между скал… – слева от меня, рядом с каменистым выступом… – стоял и наблюдал за всеми нами другой Стивен.

– Их двое, – проплыло последнее – заключительный аккорд, последний звук затухающего сознания.

И всё заполнило чёрное-чёрное беспамятство.

Лю Лю ищет брат

Прилетев в аэропорт Кеннеди, Борис в который уже раз опять позвонил сестре. Попросил паренька-попутчика набрать номер, слабо надеясь, быть может сеструха именно его игнорирует. Но нет… Звонки в трубке звучали долго и заунывно. И Борис, отчаявшись дозвониться, пошёл к метро. Примерно за час доберётся, а там уж будет видно…

Наверно придётся караулить, выжидая когда пропавшая вернётся. Ну или на месте что-то предпринять… Вещей у него было не много, а значит можно передвигаться налегке, и Борис начал прикидывать, что будет делать, если всё же не застанет сестру. Можно повторно созвониться с друганом из Каролины и завтра сесть на автобус, не задерживаясь в Бруклине. Только вещи от Мити через кого-то передать. Надо лишь вспомнить, кому бы это можно поручить.

* * *

На стук в дверь откликнудось только собственное сердце. Неприятно ёкнуло в грудине. Сеструхи не было.

Сначала Борис устойчиво сидел на лестнице и ждал, сам толком не веря, есть ли в этом какой-то смысл. Но так или иначе, а идти ему было всё равно некуда. А перекантоваться хотя бы пару дней надо. Дружку он, конечно, позвонит, как только доберётся до интернета. Постепенно собственное положение начало злить.

Опять богемная мадам изволила куда-то свалить, никого ни о чём не предупредив, а ему расхлёбывай!

Но и Борис, однако, тоже не так прост. Когда останавливался в последний раз, то позабыл вернуть от её халупы ключ. Позабыл, конечно, искренне, но зато – очень удачно! И Борис начал активно атаковать чемодан с целью найти припрятанный ключ. Оставалось убедиться, что замок не меняли.

Тут-то как раз и поднялось довольно сильное волнение, а вдруг сестра съехала – тогда он собирался проникнуть в чужое жилище, а Борис – по сути законопослушный гражданин и вполне себе трусоватый, и нарушать закон, рискуя получить по тыкве, желанием вовсе не горел.

Даже и к сестре заходить без спроса – и то получалось как-то вроде бы неприлично, он уж лучше переночевал бы у кого-то ещё, но вот беда – пришло ему на память совсем даже очень нехорошее воспоминание.

Дело было в Москве, в давние совсем времена. Был у них родственник. Немного дружили, хотя тот был значительно старше. Служил при Доме Моды, выкройки рисовал якобы у Славы Зайцева, но Борис, конечно, не проверял. Похвальбушка несусветный, за это его Борис недолюбливал и не уважал… Кому же понравится, чтобы ему садились на уши, постоянно укоряя и ставя себя в пример? Конечно, это доставало. В общем, дружили они формально, когда родственник сам в гости наведывался, а тот, надо отдать должное, приезжал часто. Матушка его приглашала, вот и подкатывал – поесть, попить. Тогда семейство частенько собиралось за общим столом. Матушка всех кормила, а главное – поила, все квасили без малейших ограничений. Считалось, что маманя – аки дойная корова, у которой «всегда припрятано». Она охраняла ликёро-водочный завод, ну и понятно – все несуны оставляли мзду. Хочешь пронести в сумке халявного трёхзвёздочного пойла – выложи долю сторожу. Обычная бодяга – весь СССР так жил. Несуны тащили всё, что можно и нельзя. Ну и тем, кто их должен не пущать – тоже нормально перепадало. А если бы кто не стал бы брать – то «на выход, с вещами», система чужаков отторгала. Не брать было нельзя. Хочешь работать – вертись как положено, и начальству отстёгивай.

А была у матушки напарница, в смену которой вывезли пару грузовиков по поддельной накладной. Ей привычно дали пол-литру, таксу за пронос сумки, но вывезли – пару цистерн. Разумеется, сторожиха не знала, иначе испугалась бы на такое пойти, мелкие сошки – они пугливые.

И вот началось следствие, сменщицу начали тягать на допросы, та с перепугу жаловалась матушке, мол, боюсь очень, вдруг посадят. И следом же стала она сильно плохо себя чувствовать. И ещё покойного мужа во сне видеть. Ну и всё такое не хорошее.

В итоге, от стресса, из-за сильного перепуга у практически не виноватой тётки активировался рак, и умерла примерно через три-пять месяцев. Ещё следствие не кончилось, а напарницу уже схоронили.

Вот какие бывают дела.

Так вот – про родственника… Соседи его почувствовали запашец из квартирки, где тот проживал – один, бездетный и не женатый… А когда милиция вскрыла квартиру – родственничек лежал убитый, в голом виде свисая с кровати, да ещё и ограбленный… Причём следователь сообщил, что убитый имел перед смертью половой акт с мужчиной. Так и сказали: смерть во время ограбления в результате неразборчивых сексуальных связей. Осторожным, мол, надо быть, и не приглашать домой мало знакомых мужчин.

И теперь Борис, сказать по-правде, охрененно боялся застать подобную картину. И даже тщательно принюхивался, не пасёт ли из-за двери определённым душком. Но душком вроде не воняло.

К тому же, братец всё же дождался соседа и осмелился спросить за сестру.

Сосед сообщил, что она не съезжала, но где – неизвестно, не видели её уже порядка двух месяцев, И даже хозяйка, сдающая им жильё – общая на всех, поскольку сдавала весь двухэтажный частный дом, поделив его на отдельные комнаты-студии – так вот, хозяйка уже дважды спрашивала, где жиличка, и грозилась идти в полицию, ежели та не занесёт задолженность.

По всему выходило, что сеструха: либо сбежала, не заплатив, либо по какой-то иной причине не только не живёт в данном помещении примерно месяца два или более, но и не платит.

Когда ключ запросто открыл дверь, которую не пришлось взламывать, Борис сильно обрадовался: трупа внутри не оказалось. Вздохнув с облегчением, он устало опустился на единственный стул. А передохнув, стал исследовать комнату.

Сестра жила, образно выражаясь «на коробках»: из мебели только полупустой шкаф, комод с одеждой и стол со стулом.

В шкафу Борис обнаружил большой пакет с документами. В основном с иммиграционными анкетами и прочими подобными бумагами. Но зато на столе, поскольку у сестрицы, видать, была беда с памятью – открыто лежал себе блокнотец, в котором довольно быстро и была обнаружена искомая информация.

Страницы блокнота пестрели множеством записанных столбиком заданий, частично вычеркнутыми. Планы дел по десять-двадцать пунктов на странице. И на предпоследней среди прочего как раз вычеркнутая запись гласила:

«Распечатать билет к Парижскому любовнику».

Оставалось раздобыть информацию о дате вылета и названии пункта назначения.

И Борис стал ждать, когда в Москве наступит утро, чтобы созвонившись с племянником, донести успокоительное известие.

На следующий день они с племянником уже разработали дальнейший план поиска пропавшей.

Имея доступ к электронной почте матери и проверив полученную примерно два месяца назад почту, Митя быстро определил, куда именно отправилась мать и когда. И даже написал письмо на адрес пришедшего уведомления брони, но бесполезно – ему попросту ничего не ответили.

Борису следовало, не откладывая, идти в полицию и заявить о пропаже сестры. Предварительно выдав им информацию о том, что сестра намеревалась летом вылететь в городок Ранвей и там воспользоваться заказанным заранее такси. Адреса доставки пропавшей они не нашли, но решили попросить полицию расследовать, куда в конечном итоге подевалась сестра.

Всё это Борису предстояло исполнить в ближайшее время.

Пробуждение в больнице

Свет казался невыносимым и, решительно, заставлял открыть глаза. Не хотелось. Но слишком мешал, и надо было удостовериться, что это такое.

Оказалось – опять больничная палата.

И чересчур светлый день. Но ничего больше. И никакого чувства, кроме любопытства. Оглядела палату. Свет уже не казался таким навязчивым. Однако, всё же был чрезмерно сияющим – непривычным.

Подумать только, я снова попала в больницу.

– Занятно, однако… – вяло скользнуло замечание.

И ничего из последних ужасов нет. И сразу мысль: только не надо думать, что всё приснилось! – Так ухмыльнулась во мне первая мыслишка. Мягко так пощекотала словно пёрышком…

– Жива? Выздоравливаю? – раскрывала глазёнки непробиваемая надежда, – подумать только, надежда всё ещё со мной…

– Неубиваемая… – ухмыльнулся краешком сарказм.

Конечно, было бы замечательно, если бы всё приснилось. И даже очень было бы это превосходно… Но… И я стала исследовать свою оболочку.

На животе следов не оказалось, ни дырки, ни швов. Как, собственно, и прежнего животика… Похудела. Это хорошо. На запястьях – синеватые с жёлтым следы, сильные покраснения, но уже не воспалённые, возможно заживут… Вены исколоты, вокруг всё в подкожных синяках. Частично синяки свежие, частично пожелтевшие. Вывод? Кололи долго. В разных местах. Чего-то не припомню, чтобы меня так много кололи.

На левом предплечье медицинским скотчем закреплена «розетка» для капельницы – что-то вводилось в постоянном режиме… – из подвешенного мешка с прозрачным раствором. Такие «розетки» устанавливаются, если пациенту лекарство вводится долгое время, например, в течение нескольких недель.

Память понемногу возвращалась. Не отчётливо и не совсем полностью, но – с глубоким подозрением…

На столике лежала упаковка салфеток, резиновые перчатки и металлическое корытце. Кругом очень чисто.

– Стерильно, – опять усмехнулся дружок-сарказм, – не бросил, значит, дружище…

– Русские своих не бросают! Будем погибать молодым! – Вместе, что называется… И свободной рукой я повторно погладила живот, – относительно безразлично, что удивило: не обнаружив изъятия органов, могла бы и поболее обрадоваться? Интересный, однако, получался расклад…

Полулениво шептались мыслишки, не затрагивая основной айсберг спокойствия.

– Наверно, лучше ещё поспать…

Но пока я постаралась заснуть – заворочались-таки обрывки воспоминаний, не слишком чёткие, но всё же… Мутные – показались первые картинки.

Через какое-то время я услышала звук от двери и снова открыла глаза: в неё – по странности бочком – протискивался Стивен Кинг.

– И здесь нашёл, – так же бочком и безлико протиснулась очередная мыслишка, – когда же он отстанет.

По совести сказать, меня это и не обрадовало, и не огорчило.

Ну узнаю брата Кинга, и что? А ничего. Совсем ничего, обычное дело, что тут такого необычного? Наверно должно было бы зашелестеть море эмоций? Или чего мне положено испытать из-за того, что живая, и что Стивен изволил меня навестить?

– Очнулась, – заговорил он первым.

Мне бы спросить, сколько я в больнице, что произошло, а мне не интересно.

– Очнулась, – всего и ответила. И подумала: я живая, он живой, а чего ещё спрашивать и не знаю. Но всё же помолчав, спросила:

– А где все?

– Не надо об этом, у тебя была остановка сердца, тебе нельзя волноваться.

О! Наконец-то! Мне «нельзя волноваться»? Положительно, этот парень мне послан свыше: инопланетный разум меня не забывает! Он разбудит и самые мёртвые эмоции. Из гроба достанет и посадит в виде правильной матрёшки, чтобы не волновалась!

– Поправишься, всё позади, – он был непривычно мягок.

– Ну, раз ты так считаешь, то я, пожалуй, посплю… – и отвернулась, на другой бок

* * *

– Ты чего, сидел здесь, пока я спала, или уходил и вернулся?

– Сидел здесь. И возвращаюсь.

– Иногда мне этого уже не хочется.

– А мне всегда хочется вернуться.

– Очень мило с твоей стороны.

– Ты злишься?

– С чего бы? Ты снова со мной, чего же ещё желать, – и опять я сделала попытку повернуться спиной.

Он перетащил стул на другую сторону кровати.

– Всё позади. Не думай больше об этом.

– Конечно.

– Ты привыкнешь.

– Разумеется.

– Это только сначала… Всё будет хорошо, вот увидишь!

– Американское зомбирование? Не бойтесь, детки, мы вас спасём? – я опять усмехнулась. С одной разницей… Я не чувствовала соответствующую фразе угрюмость. Обалдеть, моё сознание произносило привычно-саркастические фразы, но внутри спокойное равновесие – фразы оказались чисто формальными, не наполненными эмоциями. Как если бы их произносил роботоподобный ум, а я всего лишь разрешала, но не участвовала.

Стивен пропустил «мяч»…

Опа-на… что-то новенькое! Интерес-с-сно. И мне захотелось с этим поиграть.

– Ты ещё раз хочешь меня обмануть? Не надо, я же понимаю… – произнося это я вслушивалась в то, что чувствую. Судя по фразе, это должен быть упрёк? Но я не упрекала. Меня это устраивало. Он обманывает, а мне без разницы. Не обманывает – точно так же.

– Я не обманываю, – он отвечал, как положено. Я реагировала, соответствуя, и спросила дальше:

– А чего ты хочешь?

– Хочу, чтобы ты поправилась.

– Чтобы вернуться к дружкам-сектантам? – опять спокойствие. Но тут никак не должно быть спокойствия? На таких вопросах невольно должно подняться отношение к дружкам и самому Стивену Кингу – подлому изменнику?

Я сканировала у себя внутри. Почки на месте, сердце на месте, селезёнки и печёнки – всё на месте! Возмущения – нет! Куда делось возмущение? Кто украл протест? Кто своровал моё личное отношение к предателю Принцу-Кингу?

– Ты что, украл мои чувства?

Он рассмеялся! Подумать только, я не могла извлечь эмоций, а он запросто расхохотался! Без какой-либо причины, без вообще… без ничего.

И тогда я обнаружила, как улыбаюсь в ответ. Не изнутри почувствовала улыбку, а снаружи – отметила, как растянулись мои губы, и только потом поняла, что улыбаюсь. Внутренняя реакция запоздала за внешней. Тело жило в своём режиме, не нуждаясь в моём согласии. Оно самовольно обрадовалось от его смеха.

В общем, трудно описать словами… Я оказалась на территории, которую не принято описывать. Для этого просто не придумано названий.

Огляделась внутри себя и поняла – он прав. Скоро я поправлюсь, это уже ощутимо. И очень похоже, что реагировать буду иначе, чем раньше. Что-то во мне очевидно изменилось. И это – вот не поверите! – веселило!

Он засмеялся совершенно законно! Это было единственно правдивой реакцией. И, похоже, я тоже очень быстро приближусь, чтобы его поддержать.

Представила, сидим мы где-нибудь на приёме в ложе Филателистов и хохочем в два голоса! Ну, если не психушка, то исключение за неуважение к суду – нам тогда стопудово обеспечено!

– Значит, ты не уйдёшь со своими дружками? – я заметно развеселилась.

– Так нету никаких дружков.

– А как же дамочка, с которой ты водил шуры-муры?

– Чего-чего? Да я и слов-то таких не знаю!

Он дурачился в ответ на мои дурашливые претензии. А меня радовало. Сделалось так легко как никогда.

– Мне это только кажется, что я стала другого веса? Я не чувствую привычной тяжести.

– Ты очень сильно похудела. Теперь почти как птенчик.

– Я? И вдруг – птенчик? Скажешь тоже…

– Ну да. Потеряла не менее тридцати килограмм, может и больше…

– Да? Это потому что меня морили голодом. Но, сказать, по правде, я есть не хочу.

– Не хочешь… Вернётся аппетит – захочешь.

– Вернётся?

– Обязательно.

Нянечка принесла обед.

– Вам, наконец, разрешили кушать. Не много, у вас строгая диета, но всё же…

Поставила на столик больничную еду. На подносе один пластиковый контейнер размером с кофейную чашку, внутри какая-то белая жидкая смесь. Заглянув в контейнер, я сделала специальное лицо: к ушам растянутый ротик, ямочки на щёчках, глазки неваляшки… Стивен посмотрел, слегка склонив голову, и мы одновременно рассмеялись.

Он поднялся и отнёс поднос с контейнером на тумбочку, ближе к двери, чтобы медсестра забрала.

* * *

– Стивен?

– Да?

– А чем я болею?

– Болела? – Душевной болезнью.

– А это как?

– Это когда душа стремится к чему-то, но распознать, к чему именно, не может. Ей тогда нужна помощь.

– Моя душа стремилась?

– Ну да, а ты будто не знаешь?

– Ну ладно. И ты помогал? Что ты делал?

– Следовал за тобой и охранял… Иногда нужно исправлять прошлое, а чтобы его исправить – нужно его увидеть. Чтобы увидеть – следует вспоминать. Для воспоминаний нужен партнёр, своего рода наблюдатель, чтобы не случилось непоправимого.

– И оно в итоге не случилось?

– Нет.

– А почему тогда мне кажется, что кое-что непоправимое случилось? – я улыбалась загадочным образом, и он опять рассмеялся.

– Потому что ты пока не привыкла к улучшению самочувствия, это поправится, – он тоже улыбался не менее загадочно.

– И каким образом ты охранял?

– У меня есть навык.

– Какой навык? – не унималась я.

– Например, гипноз – привлечение мыслей, внимания, направление в полезное русло действий, ты разве никогда сыну не внушала чего-нибудь невербально?