скачать книгу бесплатно
Приток мигрантов, акты терроризма
И даже часовые механизмы
На фоне недоеденных котлет?
Устои мироздания поправ,
Он смотрит вдаль бесстрастно и бесцельно,
Забив на всех и каждого отдельно.
Эй, часовщик, а ты, пожалуй, прав…
Смешная жизнь с сумою на плече —
Ты мне награда, или же расплата?
Вот на стене часы без циферблата
Идут. Куда? И главное – зачем?
Как жаль впустую прожитые дни!
Но пробил час – вставляю ногу в стремя.
Отныне мне не наплевать на время!
Часовщика беру за воротник
(Застиранный халат трещит по шву)
И тычу носом в грязную посуду:
«Обед давно закончился, паскуда!».
Ах, если б это было наяву…
17.00
Но за окном по-прежнему зима,
А здесь, уже, похоже, дело к лету.
И часовщик опять жуёт котлету.
И я стою. И на плече сума.
Курортник
Прекрасны попа, грудь, лицо…
Вот, кто достоин быть венцом
Природы!
Изгибы бёдер, влажный рот…
Кульков подумал: «Не курорт —
Дом моды!».
Без шансов – слишком он коряв…
Скорбит в шезлонге, потеряв
Дар речи.
Но чу! Его манит рука:
«Давайте выпьем коньяка
За встречу».
Кульков в восторге: «Вашу мать!
И я сумел за хвост поймать
Удачу!».
Но всё испортила жена:
«С утра не сделал ни хрена
На даче!
Зато поддатый каждый день!
Нет, объясни, куда ты дел
Зарплату?».
Кульков, очнувшийся от грёз,
Вздохнул и вновь воткнул в навоз
Лопату.
Русская матрица
Васильков двести грамм коньяка заказал —
Отправление поезда лишь через час.
Вдруг подходит Морфеус, и смотрит в глаза,
И пилюли суёт, благородством лучась:
«Сделай правильный шаг – или в ад, или в рай.
Ошибиться на этом пути не моги!
Это твой исключительный шанс! Выбирай —
Или в Беверли-Хиллз, или в Нижний Тагил».
Васильков озадачен: «Да ну, ерунда…
И потом, я же даже с тобой не знаком!
Да к чему мне? Ну что я, пилюль не видал?
Подожди, дай хотя бы запью коньяком…».
Он покорно пилюлю с ладони слизал,
И немедля вокруг начались чудеса:
Задрожали кабак и Казанский вокзал,
Заплясали салфетки, коньяк, колбаса,
Растворились перроны, пути, поезда,
Пассажиры, таксисты, таджики, менты…
Он за всю свою скучную жизнь не видал
Ни такой глубины, ни такой пустоты!
***
Он очнулся с разбитым лицом – без пальто,
Без билета, без паспорта, без кошелька,
Без портфеля и без телефона. Зато
В телогрейке, трико и фигурных коньках.
Он поплёлся по свалке, натужно дыша,
Безнадёжно хромая на обе ноги,
И подумал, взглянув на суровый ландшафт:
«Не свезло… Значит, всё-таки, Нижний Тагил…».
Аэропорт
Пятнами света на взлётке блестит
Бетон.
Умерло лето. О нём погрустим
Потом.
Слякоть и ветер. В припухших глазах
Печаль.
Штамп на билете. Не вздумай сказать
«Прощай».
Мокрыми хлопьями падает снег
На плащ.
Осень не значит, что нас больше нет.
Не плачь.
Это не самая главная боль —
Дожди.
Я обязательно буду с тобой.
Дождись.
Я обвиняю
Чтобы найти виноватых,
Много раздумий не надо.
Ну, согласитесь, ребята —
Эти паршивые гады
Делают невыносимой
Жизнь позитивную нашу.
Либо условный Василий,
Либо конкретная Маша
Топчут ночами и днями
Счастья и радости всходы…
Кто-то во всём обвиняет
Тех, кому власти охота,
Кто-то клеймит радикалов,
Кто-то – народную массу,
Кто-то – циничных нахалов,
Лезущих первыми в кассу,
Кто-то – монгольское иго,
Кто-то – советские годы,
Кто-то – футбольную лигу,
Кто-то – плохую погоду,
Кто-то – стервозу-супругу,
Кто-то – соперницу-сучку,
Кто-то – богатого друга,
Давшего в долг до получки,
Кто-то – подростков лохматых,
Кто-то – начальника-гнуса.
Каждый себе виноватых
Сам выбирает по вкусу.
Я как другие – я тоже
Выберу бедствий причину.
И обвиню нехороших
Скупщиков швейных машинок.
Речь моя будет простая:
В харю паскудников, в харю!
Не, ну реально достали!
Не, ну а чо они, твари?
Все виноваты и каждый!
Жить среди них невозможно.
Как провинились? Неважно.
Это придумать несложно.
Реверсия
Когда бы мне, ну, скажем, лет в семнадцать,
Поведали про то, каким я буду
Себя считать – солидным, нужным, важным,
Авторитетным, значимым, весомым —
Я вряд ли стал бы шумно восторгаться
И радостно кричать: «Какое чудо!»,
Но изложил бы мысль семиэтажно
Об отвращении к моей персоне.
А после, отдохнув от рвотных спазмов
И вытерев с губы следы морковки,
Спросил бы у меня: «Ну, что ж ты, Владик?
Как можно было столько лет профукать?
Ведь ты же пионером был прекрасным,
И сессии сдавал легко и ловко!
Чего же дальше с жизнью не поладил?
Где праздник? Отчего тоска и мука?».
И я бы так ответил мне, подростку:
«Да что-то… В общем… Ну, не получилось…
Хотел, как лучше – вышло, как обычно…
Не стоят ни гроша мои медали…
Да ты вообще, пацан, наглеешь просто!
Ты на кого орёшь, скажи на милость?!
Не смей при мне ругаться неприлично!
Вот поживёшь с моё…». Ну, и так далее.
Потом бы я со мной уселся рядом,
И рассказал бы, разливая пиво,
Что, мол, не так печальна жизни повесть:
