Матрёшка, или Побег из Москвы

– Ну, он просто гений, что тут скажешь. Все реже такие рождаются на земле. Он очень верно заметил, что мы так и не осознали, нам не дали правдиво осознать то, что произошло с Россией в 1917 году и позднее. А из-за этого мы не поняли, что произошло в 90-е ХХ века и что, вообще говоря, происходит сейчас…

– И чем больше я читаю все эти книги, чем меньше во мне желание приходить на работу. Я понимаю, что не могу подводить ребят, мою команду. Ведь в этом году мы наконец-то должны выйти в финал, и это был долгий, сложный путь. Но каждый день повторять эти шутки, которые как волкодавов, спускают на разные религии, и, в особенности, на православие – мне это делать все тяжелее с каждым днем.

– А ты не можешь как-то избежать этих шуток? Убедить всех, что они не подходят? Или не произносить их?

– Шутки придумываем не мы, а утверждают их на самом верху – здесь ничего не изменишь. Не произносить их я тоже не могу, ведь я капитан, а эти шутки – одни их самых важных, они от меня должны исходить по должности.

– Да, очень сложная у тебя ситуация. Конечно, самый, кажется, простой вариант – увольняться, но ведь он же и самый сложный…

– Да, если уволюсь – меня не поймут. Последствия могут быть самые катастрофические.

– Тебе бы со священником этот вопрос обсудить, получить его духовный совет с этой ситуации.

– Да, только священник-то и нет. Хотя ты упоминала о каком-то в нашу последнюю встречу.

– Да, надо постараться связаться с ним.

– Как свяжешься, ты мне сразу дай знать, чтобы можно было встретиться с ним!

– Конечно, иначе никак!

– Знаешь, Анна, я скучаю без тебя! Нет, серьезно, честно тебе говорю! Это не флирт или что-то в этом роде. Просто хотел тебе сказать…

– Да, по твоему поцелую я поняла, что ты скучаешь! – с улыбкой сказала она, – я тоже могу тебе в этом признаться. И эта наша встреча сегодня, я ее очень ждала. Знала, что теперь жизненные пути наши переплетены. И, хотим мы этого или нет, расплести их уже не удастся.

– Как ты все интересно описала! Да, наверное, так и есть! Но вот, уже и моя станция, ты выходишь со мной?

– Нет, я поеду дальше! До свидания! До скорой встречи!

– Да, до скорой, надеюсь, очень скорой встречи!

Его вытолкнула толпа людей, так что он даже не успел обнять Анну на прощанье, что ему очень хотелось сделать.

***

О ком же говорила Анна, когда упоминала о возможности встретиться со священником? Она имела в виду отца Серафима. Уже в преклонных годах, он был пострижен в монахи еще в молодости, а через некоторое время закончил духовную академию и стал иеромонахом (священником и монахом одновременно). Когда в его городе была закрыта последняя церковь, и не осталось ни одного действующего монастыря, он приютил у себя в квартире многих священников и монахов, большинство из которых потом ушли на восток, в Сибирь.

Отец Серафим служил очень редко, насколько позволяло уже серьезно пошатнувшееся здоровье, и все время удивлялся, почему его до сих пор не арестовали, несмотря на то, что фигурой он был достаточно известной в православных кругах. Знала о нем и Анна. Через своего знакомого, который близко общался со знакомым отца Серафима, Анна смогла договориться о присутствии на ближайшей литургии, которую должен был служить иеромонах через несколько недель. ФАС как раз вовремя позвонил Анне, и она смогла ему сказать, что у нее все получилось.

– Привет, Анна! Рад, что застал тебя дома! Сегодня отсыпалась после суток?

– Привет! Да, уже успела отдохнуть! Знаешь, я смога сделать то, о чем ты меня просил!

– Ого! Отлично! Давай встретимся, все расскажешь!

– С радостью!

– Давай где-нибудь погуляем. Например, в Измайловском парке.

– Хорошо. Я смогу быть там через часа два, не раньше.

– Да, отлично! Тогда через 2 часа в метро «Измайловский парк»?

– Я согласна.

Ровно через 2 часа ФАС был на месте. Анна опаздывала, ФАС ждал ее уже минут 15 и начал нервничать. В голову стали лезть разные мысли. Сначала сетование на женщин, которые вечно везде опаздывают, как будто специально. Раздражение сменилось беспокойством: может, что-то случилось, может, она попала в беду, а он здесь, ничего не знает и ничем не может помочь! С каждой минутой беспокойство все усиливалось, молодой человек уже, как говорят, места себе не находил, нарезая круги по платформе и нервно поглядывая на светящиеся электронные цифры часов метро (говорят, эти оранжевые цифры горят так, сменяя друг друга, уже лет 70, а то и больше).

И вот двери очередного вагона открылись, и из них вышла Анна. Она сразу увидела ФАСа, и, виновато улыбнувшись, посмешила навстречу ему.

– Прости, пожалуйста! Я совсем не хотела опаздывать!

– Я уже весь на нервах! Что-то случилось?

– Нет, просто что-то я затянула со сборами. Обычно со мной такого не бывает!

– Ну, ничего страшного! Главное, что с тобой все хорошо! Пойдем, лес уже прямо пахнет! Чуть ли не единственное место в Москве осталось!

– Да, мне тоже здесь очень нравится! Жаль, редко удается побывать!

Они вышли из станции «Измайловский парк» и двинулись вглубь открывшегося им леса. Какая красота! Изумрудные после недавно прошедшего дождя, листья деревьев искрились на неожиданно вышедшем из-за туч солнце. Где-то зашуршала, прошмыгнув среди травы, лесная мышь, послышался ритмичный стук дятла. Чуть поодаль несколько человек собрались в кучку, пытаясь приманить белку. Все это создавало такое легкое, певучее настроение. Казалось, что Москва с ее вечным шумом, пробками, тяжелым воздухом и серым небом пропала в одночасье, уступив место этому почти волшебному лесу. Гулять по нему было одно удовольствие, ФАС и Анна даже шли какое-то время молча, находясь под обаянием этой жизнеутверждающей атмосферы. ФАС первым пришел в себя:

– Ну, рассказывай!

– Да-да! В общем… Я смогла договориться – мы попадем на литургию! Конечно, ты еще можешь отказаться. Помнишь, что случилось тогда, когда ты спас нас с отцом Глебом!?

– Нет, я не откажусь! Что ты! Когда, где?

– Через неделю, в следующее воскресенье. Адрес и время такие… (она прошептала что-то ему на ухо).

– Просто прийти к этому времени?

– Да, ты должен прийти один, именно в это время, точно, минута в минуту. В другие минуты будут приходить другие люди. Важно не нарушить эту последовательность и не создавать столпотворение.

– Хорошо, я все понял.

– Я тебе кое-что принесла, – произнесла Анна, руку ФАСа беря в свою руку и незаметно вкладывая ему какой-то маленький сверток, – это серебряный крестик, его мне подарила бабушка. У тебя же нет крестика, как раз оденешь во время литургии.

– А он разве не тебе предназначался?

– У меня есть, не переживай! Возьми, мне будет приятно!

– Спасибо тебе большое! Этот подарок очень важен для меня!

Они так и шли, не разжимая рук, погрузившись в свои мысли. ФАС предвкушал грядущую литургию, радовался, что теперь у него есть крест, которые он может, хоть и тайно, носить. Анна радовалась, что ее подарок пришелся по вкусу, и что она нашла в себе смелость взять его за руку и не отпускать.

***

На стене были криво выведены буквы: «НОМС». Из можно было принять за бездарные граффити, которые не устают появляться на лице города благодаря подросткам, которые считают, что их иероглифы представляют художественную ценность и способ творческого выражения личности. Действительно красивых граффити, эдаких полотен индустриальной красоты всегда было очень мало, как мало было действительно талантливых художников. Муниципальные службы с одинаковым рвением закрашивали как неразборчивые символы, так и картины, чьи авторы вполне могли претендовать на гениальность.

Но эти граффити, с буквами «НОМС» стирали особенно оперативно, увидеть их было непросто. Поговаривали, что они значат «Не от мира сего», и рисуют их какие-то подпольные православные, верящие, что ситуацию с отношением к религии можно изменить, надо лишь пролить свет на умы людей.

Получалось у них, видимо, не очень хорошо, т.к. даже название их организации знали далеко не все. При этом пропаганда не оставляла этих энтузиастов без внимания и периодически вбрасывала с общественное мнение разного рода дезинформацию, дабы лишить их даже малейших шансов на успех. Члены организации представлялись как террористы или их пособники, вину за любые чрезвычайные происшествия старались переложить на них, будь то пожар, взрыв в жилом доме или перебои с водоснабжением. Даже появилась пословица: «если в кране нет воды, воду выпили НОМСы».

Но участники «тайного общества» не унывали и уповали на Бога. Конечно, им не хватало ресурсов для их деятельности. Интернет, будучи под жесткой цензурой, позволял доносить свои идеи до людей с очень большим трудом. Сообщения на форумах и в соцсетях очень быстро удаляли, не говоря о специально создаваемых сайтах, срок жизни которых порой исчислялся днями. Оставались бумажные листовки и настенные граффити, с которыми также нещадно боролись соответствующие структуры.

Тем не менее, порой эти зерна падали в благодатную почву. Как вода точит камень, так и члены НОМС точили умы людей, как бы собирали выброшенные на берег повседневности морские звезды и бросали их в море православной веры, о котором они уже начали забывать, погибая на берегу мира, где Бога старались забыть.

Анна, конечно, была участницей такой организации, как и многие другие православные люди, тайно исповедующие веру. Но ее роль была минимальна. Отец, находящийся в психиатрической лечебнице, был одним из активистов НОМС, и ей необходимо было «пустить пыль в глаза» ФСКР, чтобы к ней ослабло внимание. В день встречи с ФАСом в Измайловском парке, сразу после его звонка, телефон зазвонил снова.

– Привет, ты можешь говорить? – послышался знакомый голос.

– Вы ошиблись номером! – Анна сразу же повесила трубку, пульс участился до 130 ударов в минуту, лицо побагровело. «Зачем он мне сюда звонит, совсем с ума сошел». Это был активист НОМС, с которым Анна ранее очень активно общалась.

Телефон зазвонил снова. «Брать или не брать трубку?» – судорожно пыталась сообразить Анна, и все все-таки подняла ее.

– На обычном месте плюс три, через декаду, – произнес тот же голос.

Она все поняла. Через 15 минут она уже стояла в сквере, самом большом в ее районе. На лавочке поодаль сидел человек. Как только она подошла и села на ближайшую к себе лавочку, он встал, оставив какой-то сверток. «Опасную игру ты затеял», с вырывающимся из груди сердцем думала Анна. Человека она, к счастью, не знала, но была уверена, что он из НОМС – когда он вставал, ноги его немного заплелись, так что образовали крест, он на секунду зафиксировал их в таком положении – это был условный знак.

Было сложно понять, следил ли кто-то за ним или за ней, нынешние технологии позволяли делать это совершенно незаметно. Подождав некоторое время, чтобы хотя бы чуть-чуть снизить риск быть схваченной, Анна пересела на лавку с оставленным свертком. Еще раз оглянувшись по сторонам, она чуть приоткрыла его – нести с собой «кота в мешке» она не хотела. В пакете была книга – первый том сочинений Пушкина. Анна округлила глаза. Они снова стали занимать пол-лица. «Так рисковать ради книги Пушкина, что за бред», – поразилась она. Она взяла сверток в руки, он показался ей тяжелее, чем должна весить книга. «Наверное, это только обложка», – догадалась она, но раскрывать пакет и выяснять, что там на самом деле, не стала – прохожие могли увидеть слишком много.

Как бомбу, как ежа, она несли в руках пакет с книгой, стараясь идти спокойным шагом, что удавалось ей с трудом. Наконец она зашла домой, открыла книгу. Сердцевина ее была вырезана, как будто это передачка в тюрьме, вместо листов бумаги в книге лежал не напильник, нет. В ней была небольшая массивная емкость, похожая на шкатулку. Анна достала шкатулку, для ее открытия нужно было отбросить вверх небольшие замочки, она сделала это, но дальше открывать побоялась. «А вдруг мне нельзя это делать?», засомневалась она. Любопытство в ней боролось с дисциплинированностью. Тут она бросила взгляд на часы: она опаздывала на встречу с ФАСом уже почти на час, надо было спешить. Она вернула шкатулку в книгу, книгу положила на полку среди ей подобных, ничего лучше ей в голову не пришло. Вернувшись домой после встречи, она решила рссказать обо всем отцу Серафиму и шкатулку не открывать.

***

Вот и наступило долгожданное для ФАСа воскресенье. Ровно ко времени он позвонил в дверь, ему открыл высокий старик, с длинными седыми волосами и такой же бородой, его прищуренные голубые глаза искрились мудростью и добротой. Старик был одет в обычный спортивный костюм и домашние тапочки.

– Здравствуйте! Чем могу помочь? – спросил хозяин.

– Здравствуйте! Меня зовут ФАС. Меня позвала Анна.

– А, проходите скорее, молодой человек! Очень, очень рад, что Вы пришли!

– Спасибо! А Анна уже здесь?

– Нет, еще не подошла. Вы хотите сегодня исповедоваться и причаститься?

– Да! Я, конечно, очень волнуюсь, для меня это впервые. Но все равно очень хочу.

– Вы как-то готовились?

– Я так готовился: читал Последование ко Святому Причащению, молебны Иисусу Сладчайшему, Пресвятой Богородице, Ангелу Хранителю. Прочитал книгу про исповедь, выписал на бумагу отдельную все, что я посчитал, относиться ко мне, подумал, может что-то еще надо дописать, дописал. Ну, и постарался пост продержать последние три дня.

– Вы хорошо подготовились, все как надо сделали. Готовы приступить к исповеди?

– Что, прямо сейчас?

– А когда же? Пока все собираются, я исповедую. Как раз сейчас никого нет.

– Конечно!

– Вот сюда пройдите, у меня специальный закуток. Подождите немного, только облачусь.

И вот перед ФАСом, впервые в жизни предстал православный священник в облачении. Конечно, это было не полный его вариант, как на литургии, например, но уже этого было достаточно, чтобы ввести нашего герой в трепет, он даже немного вспотел от волнения.

Отец Серафим действительно сильно преобразился. Из странного старичка в аляповато сидящей протертой «олимпийке» он превратился в статного священника, убеленного сединами подвижника веры. Строгий, но добрый взгляд по-отечески излучал тепло и уверенность. Именно этим взглядом он пригласил ФАСа подойти поближе.

– Как тебя зовут, чадо?

– Если по крестинам, то меня зовут Фёдор. Извините, а почему – чадо? Я же уже совершеннолетний!

– О! Совершеннолетие тут совершенно (усмехнулся он получившееся тавтологии) ни при чем! Все мы – чада Божьи! Так ты, раб Божий Фёдор, имеешь желание исповедоваться? Я слушаю тебя!

Фёдор подошел к отцу Серафиму максимально близко стал шептать ему свою первую исповедь. Говорил он долго, обстоятельно, глубоко сокрушаясь о своих грехах и имея четкое намерение не повторять их впредь, как и должно настоящему христианину. По ходу исповеди священник немного поправлял его, давал пояснения, где это необходимо, подбадривал, видя, что этого новоначального нужно поддержать в определенные моменты. Вот исповедь подошла к концу, священник прочитал разрешительные молитвы, накрыв голову Фёдора епитрахилью.

– Вот и все, Фёдор! Можешь сегодня причаститься!

– Спасибо!

– И тебя спаси Господи!

Тут к ним подошла Анна.

– Привет, Фёдор! Исповедовался? Очень рада за тебя!

– Спасибо! Да, батюшка сказал, можно причаститься!

– Вот это да! Отец Серафим, могу ли я тоже исповедоваться?

– Конечно, Аннушка!

– Сначала я хотела бы Вам кое-что рассказать, это еще не исповедь.

– Да, конечно!

– Мне кое-что передали.

– Можешь не продолжать, я знаю, мне сообщили об этом. Ты посмотрела, что там?

– Я очень хотела, но нет, я не смотрела.

– Молодец, ты очень правильно поступила. Как ты думаешь, что там?

– Думаю, там какая-то реликвия, какая-то важная вещь. Не знаю…

– Там мощи. Точнее, частицы мощей нескольких святых. Их обнаружили случайно и сейчас передают из рук в руки, чтобы было сложнее изъять. Храни их у себя, пока не наступит время передать дальше. Не советую тебе открывать ларец. Помни, мощей святых почти не осталось, они либо уничтожены, либо хранятся в запасниках музеев.

– Конечно, я вообще не буду трогать книгу без необходимости.

– Хорошо! Ну а теперь перейдем к исповеди…

Как только Анна исповедовалась, отец Серафим произнес:

– Друзья, я смотрю, все в сборе, давайте начинать литургию.

Конечно, литургия несколько отличалась от той, которая могла бы быть в храме, но это и понятно – условия были совсем другие. Но священник смог соблюсти все каноны и правила, чтобы служба не прошла зря. Вот так и получилось, что Фёдор и Анна причащались из одной чаши, просто для Фёдора это было первое причастие, а Анна уже потеряла им счет.

Сразу после окончания службы Фёдор подошел к батюшке. У него был один вопрос, который в последнее время его очень волновал.

– Отец Серафим, скажите, если я хочу предложить девушке венчаться, как это лучше сделать? Вообще, может какие-то условия надо соблюсти или традиции?

– Какой неожиданный вопрос! Кто же эта девушка? Кроме Анны, мне что-то никто в голову не приходит…

– Ну… Да… Верно, Вы все, правильно угадали, – очень смутился Фёдор.

– Девушка хорошая… Так ты хоть знаешь, что она тебе ответит на такое предложение?

– Конечно, нет!

– Почему тогда хочешь венчаться? Сейчас это среди молодежи не принято.

– Просто я понял, что люблю ее, хочу быть с ней. Не могу же я с ней вести себя как остальными – соблазнить и так далее…

– Да, я понимаю, что ты хочешь сказать. Но тебе надо понять, как она относится к этому. Она к тебе что-то чувствует?

– Хочется думать, что да – чувствует!

– И еще ты должен понимать, что венчание – это на всю жизнь. Конечно, Православная Церковь признает повторное венчание при определенных условиях, но об этом советую не думать, иначе вообще не стоит венчаться. И еще: венчание не должно быть вторым таинством в жизни после крещения. Если человек всю жизнь до венчания прожил вне церкви, ему надо сначала вернуться с церковь, а уже потом венчаться – создавать домовую церковь.

– Да, я об этом думал, я это очень хорошо понимаю!

– Тогда ты должен сказать ей о своем желании. Конечно, в таких случаях, если она ответит «Да», просят благословения у родителей, но сегодня Вас вряд ли поймут, если с такой просьбой обратитесь. А я вас всегда благословлю.

– Спасибо, батюшка! Благословите! – произнес Фёдор, скрещивая руки под благословение, как он читал – как будто хочешь воды набрать в ладони, правая ладонь поверх левой.

– Бог благословит!

После окончания службы перед прихожанами импровизированного храма встала задача безопасно покинуть его. Анна, помня не так давно произошедшие события, очень боялась этого момента. Люди потихоньку, по одному, с заметными интервалами, стали расходиться. Анна все не хотела уходить, пропускала других вперед. Фёдор понимал ее беспокойство, ему тот воскресный день тоже очень запомнился. Все время после разговора с отцом Серафимом он хотел хотя бы на несколько минут остаться с Анной наедине, но такой возможности никак не представлялось…

– Анна, я, наверное, пойду первым. Если что-то произойдет, постараюсь дать знак, – сказал Фёдор.

– Хорошо!

– Может быть, мы потом встретимся. Я имею в виду, сегодня!

– Наверное! Почему нет? Как договоримся?

– Ты выйдешь через полчала после меня? Давай я дойду до метро, проеду три остановки в сторону центра, выйду и подожду тебя.

– Хорошо, так и договоримся.

Фёдор с опаской выглянул из двери, огляделся, не заметил ничего подозрительного, быстро вышел, тихо закрыл дверь, и медленно пошел по лестнице. Идти надо было немало – 9 этажей, но лифтом он пользоваться не хотел, что-то подсказывало ему, что так будет надежнее. За каждым поворотом ему чудился поджидающий именно его сотрудник ФСКР, но кроме контрафактных окурков он ничего не заметил. Вдруг страшно захотелось курить (а ведь он отказался от этой привычки уже несколько недель назад, да и только что исповедовался в своем пристрастии). Пару этажей он еще держался, но вот, в очередной раз его взгляд упал на очередной окурок. Как на грех, у него в кармане завалялась пачка с парой сигарет и зажигалкой. Остановившись, но виновато, как будто делает что-то совершенно аморальное и глупое, достал эту пачку, чиркнул зажигалкой один раз, второй, третий, но она никак не загоралась. ФАС тихо выругался, встряхнул зажигалку, так любезно говорящую ему, что он совершает глупость, усилил мощность подачи газа, еще пару попыток – и огонь извергся из пластиковой коробочки, чуть не опалив ФАСу брови. Закурив, ФАС глубоко вдохнул дым, но не почувствовал знакомого ощущения удовлетворения после долгого перерыва в курении. Сделал еще затяжку, и еще… Каким противным показалось ему то, чем они занимается, и он уже было решил затушить сигарету и пойти дальше, но тут на лестничную клетку ворвалась женщина средних лет в домашнем халате и наскоро обутых туфлях, с видеокамерой в руках. Судя по красной горящей лампочке, камера был включена.

– Вот я тебя и застукала! Ты что, не знаешь, что курить на общедомовой территории запрещено?? Я все время думаю, откуда так тянет куревом этим противным! Теперь не отвертишься! Ответишь по полной! Полиция!

ФАС не на шутку испугался. Бросив сигарету на пол и затушив ее быстрым движением, он стремглав бросился вниз по лестнице. Он не помнил, как добежал до метро, сел в поезд не в ту сторону, о которой они договаривались с Анной. Только через пару остановок он опомнился, вышел из вагона, перешел на противоположную платформу и поехал обратно. Выйдя на нужной остановке, ФАС уже окончательно отдышался и почти пришел в себя. Сидя на скамейке в метро, он раз за разом прокручивал в мозгу ситуацию с женщиной и камерой, думая о том, какие последствия повлечет этот инцидент. ФАС не заметил, как к нему подошла Анна. Ей даже пришлось тронуть его за плечо, чтобы он очнулся от своей задумчивости.

– Ты где? Ау? – спросила Анна.

– О, привет! Да так, задумался…

– Что-то случилось?

ФАС, хоть и нехотя, но рассказал ей все…

– Да уж, нехорошо получилось. Видишь как – отдался соблазну, Бог тебе сразу и показал, насколько ты неправ. Главное, что ты раскаялся в этом, понял, что глупо поступил. Что теперь будет – неизвестно. Будем надеяться, что эта женщина много шуму не наделает и будет довольна тем, что обратила тебя в бегство.

– Понимаешь в чем проблема – она же меня на камеру сняла. Кому она теперь эту запись покажет?

– Не думай об этом. Если покажет кому не надо – ты об этом быстро узнаешь. А если не покажет – то и не о чем беспокоиться.

– Как-то не сильно это успокаивает… Ну, да ладно, теперь уже ничего не изменишь… Давай лучше погуляем где-нибудь.

– Давай! Куда пойдем?

– Да выйдем прямо здесь – на Воробьевых горах, пройдемся по набережной или на сами горы поднимемся.

– Хорошо, пойдем!

Они вышли из станции метро «Воробьёвы горы» и пошли по той стороне, где, в нескольких сотнях метров над ними, возвышалась смотровая площадка МГУ. Не сговариваясь, они направились в сторону Парка Культуры и Отдыха, который, по предложению нового министра культуры, переименовали из «имени М. Горького» и в «имени В. Пелевина». Причем переименование коснулось не только Парка Культуры, но и Литературного института, который когда-то так и не закончил Пелевин. По иронии судьбы институт стал носить имя студента, который был из него отчислен.

– Анна, я все эти дни думал об одном вопросе…

– О каком?

– В общем, у меня к тебе предложение… неожиданное… Ты, скорее всего, откажешься, но не надо прямо вот так, сразу отвечать!

– Какая-то интрига получается!

– Я очень смущаюсь, такие вещи я никому никогда не говорил…

– Фёдор, не томи, говори уже!

– В общем, я хотел бы с тобой повенчаться! – на одном дыхании выпалил ФАС.

– Что? Ты чего? Откуда такие мысли? – глаза Анны расширились, щеки стали красными.

– Я понимаю, что это очень неожиданное предложение! Просто я очень много думал о тебе, о наших встречах. Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. Думаю, именно это чувство называют «любовь».

– А что для тебя любовь?

– Я думаю, это отдание себя любимому человеку. Ну, и, конечно, должно быть такое ощущение, что человек тебе нужен, не должно быть безразличия. Как это называют в книгах – теплохладность, вот!

– И ты это чувство испытываешь ко мне?

– Да!

– Думаешь, этого достаточно, чтобы венчаться? Ты же понимаешь, что это очень серьезный акт, это таинство, т.е. то, что мы, люди, не можем в полной мере осознать и понять. Что-то такое происходит, что выходит за рамки этого земного, дольнего мира. Как в причастии или исповеди, ты не чувствовал? Это же тоже таинства. Заметь, далеко не все священнодействия в Православной Церкви так называются, а только совсем небольшой их перечень.