Обрывки букв

Парень молча протянул сумку.

– Идите вы..!

Она сорвалась к дверям, но, не зная, как обойти широкого мужчину, пыхтела и толкала его. Коснувшись её плеча, он вызвал возмущенный крик и безапелляционные угрозы. Подельник, охраняющий противоположный выход, достал из-за спины автомат и ударил прикладом. Мгновенно упала тишина и женщина. Карманы справа шумно вздохнули. Мужчина, атакованный рыжей, поднес ко рту рацию и равнодушным тоном сказал, что встретили сопротивление. Её оттащили к поручню, обыскали, забрали все средства связи, привязали. Парнишка продолжил обход.

Люди боязливо смотрели на него и протягивали телефоны. Кто-то еще пытался возмущаться, но он всё равно отдавал, что просили. Мужчина в форме правоохранительных органов, замерший ещё когда спокойный голос сообщил, что вагон захватили, неумелыми движениями обучающегося жить робота бросил в чёрное жерло сумки телефон. Люди, окружающие его, пялили широкими глазами и беззвучно шевелили губами. Мальчик встал напротив Дмитрия. Он покачал головой. Мужчина в маске грабителя, бросив своё место у двери, медленно прошел между пассажирами.

– Пожалуйста, не задерживайте.

– У меня нет телефона.

– Разрешите Вас обыскать? – он протянул ладонь.

Дмитрий поднялся, расставив руки и ноги в разные стороны. Хлопая, мужчина тщательнейшим образом досмотрел его и одобрительно кивнул. Он заглянул в сумку и, вынув оттуда из поношенной футболки чёрный блестящий пистолет, снова поднес к губам, потрескавшимся, торчащим в разрезе маски, рацию. На другом конце ответили коротко и ясно: «Изъять». Мужчина, кивнув, вернул сумку, и убрал пистолет за пояс. Парнишка, опустив голову, пошел дальше.

Женя крепко прижала любимый рюкзак к себе. Как же не хотелось расставаться с этим потрёпанным гаджетом. Но все нужные слова прочитаны, все смыслы впитаны, и эта глупая техника не сможет подарить ничего более серьёзного, чем то, что уже было подарено ей. Девушка протянула мужчине свой телефон и планшет друга.

Покорные, осторожно блеющие, пассажиры отдавали технику и оружие, если таковое имелось.

– Благодарим вас за сотрудничество, – ласково пролепетал голос сверху. – И просим вас спокойно посидеть ещё некоторое время. Спасибо.

Мужчины в котелках недоуменно переглянулись. Папа крепче прижал к себе дочь, по лицу которой бежали безмолвные слёзы. Белый платок постепенно темнел и неприятно сминался. Старушка что-то ворчала про себя, привлекая внимание крайнего мужчины в чёрном. Школьники, так желавшие сойти с вагона, жались друг к другу и смотрели снизу вверх на огромных бандитов. Стоявшие неудобно топтались на одном месте и нерешительно садились. Дмитрий уступил место большой женщине с широкими карманами и опустился на пол, запихивая сумку под сидения.

За жёлтым окном показались лица соседнего вагона. Белые ладони стучали в стекло, красные, синие губы что-то кричали, пытаясь привлечь внимание. Как только один из мужчин в чёрном подошел к двери, словно зверёныши, они отпрыгнули. Их испуганные глаза желали как можно скорее убраться оттуда. На смену им приходили новые, ничего не знающие, но такие же большие и трусливые. Этот широкоплечий, что молча и терпеливо стоял на своем посту до сих пор, поднял средний палец в чёрной перчатке. Он задорно засмеялся, когда женщина с густо накрашенными губами с визгом отбежала. Двери в соседних вагонах распахнулись, и люди, помятые, всё ещё сонные, уже получившие свою долю адреналина, с белыми мочками ушей, с красными шеями, выпрыгивали на землю. Они стучали, колотили, молотили в наш вагон и кричали, кричали, кричали.

Женя отрешённо смотрела на развернувшийся вокруг хаос. Казалось, что люди, собравшиеся здесь, в этом вагоне за несколько прожитых минут смогли стать единым целым. Каждый чувствовал страх. Причём страх не только свой, но и каждого, кто так же был подчинён и безоружен. Каждый чувствовал одновременно и отчаяние, и готовность бороться за свою жизнь до последнего вздоха. Но не начинал борьбу, потому что «страх»… Довольствуясь лишь собственной готовностью, многие глубоко, часто и истерично впивались в воздух. В закрытом пространстве вагона становилось очень холодно и душно. Слишком мало пространства оставалось для «последнего вздоха»… Окна слегка запотели, ещё больше отрывая пленников чужой игры от повседневной, спокойной жизни. По желтоватому стеклу пронеслась капелька влаги, вторя слезинке, скользящей по бледной щеке ребёнка.

Мужчина с родинкой над губой, стоявший у дверей напротив Дмитрия, сказал главному, который, видимо, осаждал кабинку водителя, о том, что люди снаружи не оставят их в покое. Ответа не последовало ни по рации, ни по громкой связи. С правой стороны стояло ещё четверо мужчин, снаряжённых будто на самую настоящую войну. Если бы Дмитрий увидел их не сейчас, захватывающими метро, а на улицах какого-нибудь военного города, он ничуть бы не удивился. Так хорошо и органично они были снаряжены, будто это мероприятие и было для них войной. Они стояли прямо, крепко сжав губы, пальцы, прочно держась на ногах, внимательно наблюдали за всеми и хмурились, когда кто-то совершал слишком резкое движение или издавал непомерно громкий звук. Пассажиры продолжали следить за ними, сидя на местах или на полу, устав от напряжения.

Люди, выгребшиеся из других вагонов, постепенно уходили в сторону станции. Правда, её света не было видно, и определить, как далеко до неё, было почти невозможно. Немногие оставались рядом с закрытым вагоном и стучали в двери, кидали маленькие камешки.

У поручня проснулась рыжая. Она дернулась и закричала, обнаружив себя привязанной:

– Я обращусь куда надо! Вы не знаете, с кем связались! Я найду каждого из вас, подонки! Развяжите меня сейчас же! А то..!

И много, много всего неприятного извергала она из себя. Один из захватчиков опустился рядом с ней на корточки и басом проговорил:

– Женщина, успокойтесь, иначе нам придется применить силу.

– Что? Что?? «Силу»? Я тебе сейчас покажу силу! – заорала она, яростно шевеля плечами и стуча пятками. – Что за дерьмо захватывать метро?! Какого чёрта вы от нас-то хотите?!

– Вас совершенно не касается, что мы хотим. Просто посидите спокойно.

– А раз так, то зачем вообще делать что-то? Хоть бы убили кого-нибудь! – набрав воздуху, она плюнула в него, но не попала в лицо, несмотря на то что целилась именно туда.

Чёрными перчатками он смахнул её плевок с колена и поднялся. Рыжая хищно оскалилась, считая себя победительницей. Она ещё раз повела плечами, желая сбросить веревку, но на секунду расслабилась. В лоб метило похоронное дуло пистолета, конфискованного у Дмитрия. Он слегка приподнялся, увидев это.

– Ты просишь убить кто-нибудь, – хладнокровно пробасил мужчина. – Что скажешь, если ты станешь первой?

Два круглых глаза вперились в бездонное жерло. Поёрзав, она выгнулась, направившись прямо на пистолет.

– Ты пытаешься напугать меня? У тебя плохо это выходит, придурок! – она хихикнула. – Да-да, давай доложи там своему главному говнюку, что за комедия тут разыгрывается! – выпалила она, заметив движение широкоплечего бандита.

– Пожалуйста, успокойтесь, – медленно ровно произнес басистый.

– Как же, успокоишься тут, когда на тебя наставляют пушку! Чего ты хочешь, а? Вот зачем ты меня связал? Зачем ты забрал телефоны у этих людей, а? Чего заткнулся?

– Пожалуйста, девушка, успокойтесь.

– Что мы вам сделали? – она посмотрела на мужчин в черном. – Мы же все ехали по своим делам, зачем вам нужны мелкие людишки? Лучше бы уничтожали и привязывали так тех мразей, что мучают нас сверху! Вот тебе станет легче, что ты пристрелил меня? Душа твоя успокоится?

Люди слушали её выкрики, затаив дыхание. Женщина с большими карманами нервно сглатывала. Её пальцы, побелевшие на концах, теребили замок куртки.

– Пожалуйста… – тише проговорил басистый, пытаясь успокоить рыжую.

– Что «пожалуйста»? Что ты заладил? Ответь вот мне: тебе нормально живется, когда ты знаешь, какую пенсию получает твоя бабушка или дедушка? Тебе нормально спится и естся, когда ты знаешь, что твоя мать пашет по тринадцать часов и получает зарплату, как задрипанная поломойка? И, надеюсь, тебе отлично дышится, когда ты знаешь, что твоя сестра видит в телике богатую сытую жизнь, но себе может позволить только хлеб из травы? Как, душа не болит? Какого хрена вообще, а? – её голос наконец понизился, и вагон заполнили рыдания. – Зачем мы вам?..

Он опустил пистолет. Он попятился и едва не упал на мужчину в котелке. Кудрявая женщина, ступая на цыпочках и бросая на басистого осторожные взгляды, подобралась к рыжей и принялась успокаивать её, держа за плечи. Лепеча что-то, девушка плакала и качалась из стороны в сторону. Люди уставились в пол, пряча глаза.

Кто-то из бандитов бросил «дура», за что был награжден злобным взглядом. Рыжая набрала воздуху и уже хотела высказать всё, что мигом завертелось на языке, но женщина, приложив ладонь ко рту, шикнула на нее. Девушка удивилась, и это немедленно охладило её пыл.

Немая борьба обрела голос, но, увы, ненадолго. Голос снова попал под контроль страха. Евгения всматривалась в лицо рыжеволосой женщины, теперь абсолютно отчётливо читая в дрожащих его чертах непростую жизнь, к сожалению, отчаянно нарывающуюся на смерть. В голове внезапно возник ироничный вопрос. Интересно, а сколько вообще из всех собравшихся здесь заинтересованы в том, насколько хорошая пенсия у их бабушек?

Дмитрий смотрел за каждым движением захватчиков. Они казались ошеломлёнными, ведь никто не ожидал, что гражданские будут давать отпор, носить с собой оружие и произносить пламенные декламации о жгущей каждого правде. Басистый вернулся на свое место, рапортуя главному упавшим голосом. Спустя некоторое время он получил короткое сообщение: «Строй их». Мужчина кивнул остальным. Жесткими, сильными руками они хватали людей и пихали их в конец вагона. Некоторые поднимали ладони в знак того, чтобы их не трогали, и медленно шли в сторону. Папа еще сильнее прижал дочь к себе, двигаясь к самой стене. Мужчины в котелках не успевали захватить с собой купленные спокойным утром газеты и едва переставляли ногами, толкаемые бандитами. Кудрявую женщину захватчики попросили сесть рядом с рыжей, чтобы успокоить её в случае очередного припадка. Девушка, пылая глазами, давно бы удавила их, если бы не была привязанной к поручню. Дмитрия плюхнули в ряду тех, кто оказался ближе всего к мужчинам в черном, вместе с девушкой с черным рюкзаком. Те недоуменно заглядывали в её лицо и виновато отводили глаза.

Когда пассажиры были загнаны в один конец вагона, дверь кабины водителя открылась. Из неё, держа за ворот мужчину в форме, вышагал главный шайки захватчиков. Он швырнул измученного и встал в ту же позу, что и все его подопечные.

– Дорогие пассажиры! – мягко сказал он, пытаясь расположить всех. – Вы думаете: мы пришли с силой, со злом, со смертью, но это не так. Мы пришли, чтобы освободить вас всех, чтобы освободить тех, кто страдает, кто безвинно осуждён, кто несправедливо заперт в духоте работы, тюрьмы, обязанностей, – его маленькие глаза переходили от одного к другому, руки иногда отрывались, представляя его оратором. – Четыре месяца назад был задержан Андрей Денисов, всем известный, как депутат участка номер 15, по подозрению в мошенничестве, продажности, нелегальной торговле и прочая, прочая. Мы, как желающие мирного разрешения, просим вас немного посидеть в тишине и спокойствии. Как только наши условия выполнят, мы отпустим каждого и всех, целехонькими и невредимыми, – он поднял руки и сложил их вместе, будто пастырь, окончивший читать молитву с сыновьями.

Пассажиры молчали.

– Всё дело в том, что наш голос не хотели и не хотят слушать. Поэтому мы пошли на столь радикальные меры. Мы очень надеемся, что вы простите нас, но как ещё нам нужно было поступить в такой ситуации? Наш друг, знакомый, товарищ арестован за то, чего он не совершал. На него повесили кучу преступлений, доказав их липовыми уликами. Его лишили всех привилегий и почетов, его отрезали от внешнего мира, чтобы на его место пришел подставной человек…

Опять люди оказались инструментом для восстановления чьей-то справедливости. Женя усмехнулась своим мыслям, пытаясь заглянуть в темноту карих глаз говорящего: «И ты тоже инструмент. И я инструмент. И тот, кто попытается нас спасти, если вдруг попытается… И тот, кто наградит тебя за то, что ты делаешь, тоже. И следует из этого только то, что справедливость – тоже всего лишь инструмент. Причём такой, который будет работать в руках любого, намекнувшего на моральную сторону вопроса». Девушка поёжилась от холода, уставившись на поношенную и грязную со вчерашнего дня обувь. Иронично-циничная мысль, снова заставившая её усмехнуться, подарила тяжёлое осознание того, что, несмотря на огромное стремление сохранить спокойствие, и она находилась на грани безумия: «будет забавно, если я встречусь с тобой, так и не дойдя до твоей могилы»…

– Катитесь к чёрту!..

Звонкий голос рыжей снова прогремел в вагоне.

– Вы, что, заодно с этим подонком? Я никогда не поверю, что нормальный человек захочет терять свободу из-за такого, как он.

– Почему же? Разве Вы знаете Андрея Денисова лично? – ровно спросил главный, подойдя на два шага к толпе.

– Ну, если и так, то что с того? Мне плевать, что он там сделал. Если его судят, значит, так и должно быть, значит, он достоин только этого, – успокаивающие похлопывания и шиканья кудрявой женщины не помогали. – Он должен получить то, что заслужил, вот и всё. Зачем устраивать такое шоу ради какого-то ненормального?

– Мы хотим справедливости…

– Кажется, мы уже говорили на эту тему сегодня, – отрезала рыжая, пошевелив плечами.

– А, да. Такое невозможно забыть. Просим прощения у Вас, что пришлось такими варварскими методами остудить Вашу горящую задницу, – его голос затвердел, стал металлическим, жёстким. Он присел на колено, явно не желая делать ей романтическое предложение, и, приблизив тонкие губы, зашептал: А теперь заткнись, иначе я лично пристрелю тебя.

Главный одним движением поднялся, оправился. Он вырвал у приземистого паренька в черном сумку, заглянул в нее и холодно спросил:

– Где рупор?

– Ты оставил его у водилы, – хрипя прокуренным голосом отозвался парень.

По-армейски развернувшись, главный прошагал в кабинку и вышел, потряхивая белым конусом. Захваченные начинали шептаться. Расстёгивая лёгкую верхнюю одежду, снимая её, они переговаривались короткими фразами и оборачивались на мужчин в чёрном. Те не двигались, равнодушно глядя на них. Девочка перестала плакать, поднимая на папу красные глаза. Мягко он что-то говорил ей, гладя по ржаным волосам, заплетённым в два хвостика. Школьники жались друг к другу, дрожа пальцами и зубами, они наверняка не знали, каково это – быть захваченным силой держащего в руках оружие. В играх всё совсем по-другому. Люди хотели обсудить горячую новость защиты какого-то депутата, обвинённого во всех грехах, которых он не совершал на самом деле или не совершал только для их ведома. Как только они переводили взгляды с одних на других, их возмущение, их покоренная натура восставала, набирала всё больше храбрости.

– Слушайте, ну, разве мы уже не разобрались, что всё это бессмысленно? – снова подала голос рыжая, устало положив голову на плечо.

Главный, вперившийся в часы на запястье, уставился на неё, не сразу поняв смысл слов. Он улыбнулся.

– Ну, конечно, разобрались. Только я же попросил посидеть тихо. Всего несколько минут – и всё это кончится.

– А если ваши условия не выполнят? – прозвучал робкий голос мужчины в форме.

– Как же мы упустили, что среди нас есть должное лицо? Ох, и влетит же нам! – театрально расхохотался главный, держась за живот. – Ничего, выполнят, у них не будет другого выхода.

– Выход есть всегда, – пискнула женщина с широкими карманами.

– Верно, верно! – он оскалился, хлопнув в ладоши. – Но вот у них его не будет.

Он разочарованно закатил глаза.

– И что вы собираетесь делать? – рыжая никак не унималась и явно пыталась разозлить мужчин в чёрном. – Снесете всю ветку к чертям? Или убьете нас?

– Ну, это мы посмотрим. Ситуация подскажет, как поступить разумнее.

– У вас ничего не получится.

Припав на колено и приставив к губам рупор, главный сказал в маленькое ухо девушки:

– Пошла…!

Грубое слово оглушило вагон. Шёпот улёгся; женщины потупили взгляд, мужчины, копаясь в причинах бездействия, срамно сжимали кулаки и бестолково смотрели на захватчиков. Главный удовлетворённо хмыкнул и вернулся на исходную позицию. Он стоял, как и его подельники, бесстрастно глядя на пассажиров, чей день так обыденно, так прозаически, так мучительно скучно начинался в первом вагоне метро. Его маленькие живые глазки бегали от заплывшего жиром лица до посиневших от страха пальцев, от мокрых дорожек на щеках до слегка раскрытых дрожащих губ, от воздетых к небу янтарных точек до неловко склоненной на бок шеи. На минуту или две он вкусил приторно-сладкий пирог тщеславия, возвышаясь над такими же, как и он, людьми, что говорится, из плоти и крови.

Издалека послышались хрипы и гудки. Главный встрепенулся и, шепнув что-то товарищу в маске, прошёл в кабину водителя. Мужчина в чёрном, только что получивший распоряжения, выступил вперёд. Улыбаясь сухими губами и сверкая лукавыми искорками, он вынул из кармана длинный армейский нож. Кровожадные блики, вспыхивающие на лезвии, сжали каждую клеточку Дмитрия. Он оглянул пассажиров. Почти никто не обращал внимания на игру захватчика, люди погрузились в себя, встретив грубое сопротивление на пути к свободе. Только большие глаза кудрявой женщины, одного из мужчин в котелках и девушки с чёрным рюкзаком не выпускали из виду тех, кто так бесцеремонно ворвался в их спокойную размеренную жизнь.

– Послушайте, – начал Дмитрий твёрдо, – давайте хотя бы отпустим детей и стариков.

– Нет.

Острые зайчики снова пробежали по лицу старого вояки. Он зажмурился. В выглядывающих в разрезах участках лица ему виделись такие же молоденькие, совсем зелёные парнишки, что когда-то сидели вместе с ним у костра и распевали песни. Но эти, в жестких чёрных костюмах, были сделаны совсем из другого теста, их воспитатель учил крушить всё, что резко противостояло их воле. Их воспитатель заставлял грызть землю вместе со стеклом, приправленным перцем, чтобы жизнь казалась им прекрасным сном только что вышедшей замуж принцессы. Их воспитатель, завязывая ученикам глаза, вскормил в них жгучее желание добиваться своего любыми способами. Кем они были этому Андрею Денисову, депутату 15 или тридесятого участка, – это совсем неважно; важно, что они обязательно, обязательно выбьют ему эту свободу. И им безразлично, что жизнь каждого из сидящих на полу вагона стоит во много раз дороже, чем та сумма, что они будут держать в ладонях.

Рация мужчины с родинкой затрещала. Он, спешно прикладывая её к губам, отошел в другой конец вагона. Глупо глядя на отпечатанную афишу о будущем цирковом представлении, он кивал головой и односложно отвечал.

– Понял, – наконец отрезал он.

Люди переглянулись в ожидании скорейшего завершения этой фарсовой постановки. Мужчина в чёрном встал перед пассажирами и, стараясь придать голосу уверенности, проговорил:

– Скоро вы уже сможете уйти – в ближайший час сюда доставят переговорщика.

Рыжая девушка звучно выдохнула, стараясь привлечь как можно больше внимания. Как никто другой она устала сидеть закованной и зажатой. Пошевелив печами, она обратилась к мужчинам:

– А можно меня уже развязать? Руки-то затекли.

– Вас попросили посидеть тихо, – одернул её басистый.

– Боже, неужели вас не научили никаким другим фразам? Как же вы живёте среди людей? – запустив в голос яда, проговорила она.

– Я развяжу Вас, если Вы наконец перестанете пререкаться.

Грозный чёрный палец строго вытянулся перед её лицом. Девушка смиренно кивнула. Мужчина потянулся к верёвке, быстро распустил узел и скрутил крепкую тканевую змею вокруг ладони. Рыжая, потирая запястья и разминая кисти, едва не плакала. В углах её густо накрашенных глаз собирались прозрачные слезинки, готовые вот-вот скатиться по впалым от страха щекам. Кудрявая женщина протянула ей почерневший от туши платок, которым она пыталась скрыть свои слёзы и слёзы белокурой подруги, забившейся в угол. Девушка отказалась, робко качнув головой. Давным-давно её прилично уложенные волосы превратились в красную солому старого веника, никогда не прекращающего свою работу. Свеженарисованными ногтями она пыталась распутать клочки, но они нагло проскальзывали между пальцев и только становились больше. По прямому напудренному носу девушки покатились неудержимые слёзы. Розовая помада стерлась с пухлых губ на подбородок, трагично трясясь вместе с ним.

– Сволочи! – взвизгнула она, подскочив на слабые ноги. – Мрази! Ублюдки! – её не чуждающийся скверных слов рот исторгал из себя все приходившие на ум ругательства.

Она подлетела к ближайшему мужчине, до этого скромно молчащему и покорно выполнявшему все поручения, и замахнулась на него крохотным женским кулачком. Два хлопающих звука разразили вагон. Рядом заверещала тётка с огромными карманами, из глаз старушек брызнула скорбная вода, не могущая залечить раны. Видя алые всполохи, пронзившие измученное тело девушки, Дмитрий ошарашено привстал на колено, чтобы защитить её от очередных выстрелов. Басистый хладнокровно убирал пистолет. Уже ничто не имело смысла.

– Что там у вас происходит? – закричала рация голосом главного.

Голодные от мести, красные от слёз глаза пассажиров, вздернутые на убийцу, ожидали следующего хода. Где-то вдалеке зазвучал надрывный плач девочки, рьяно оберегаемой отцом, который так по-дурацки пропустил важный момент и не закрыл ей глаза. Два невинных хрусталика уставились на изуродованное жестоким металлом лицо, ещё секунду назад живое, чувствующее. На уровне сердца красовался кровавый цветок, брызнувший на бежевую стену, медленно расползающийся по полу.

– Сопротивление встречено огнём, – выдавил басистый.

– Какое, твою мать, сопротивление?! Ты что натворил, собака? – орал главный.

Задние ряды пассажиров начали заговорщически переговариваться. Кажется, они все забыли, что ещё совсем недавно ехали каждый кто куда, по своим однообразным офисам, четырехстенным кабинетам, к бледным одинаковым лицам работников и посетителей. Кажется, у всех выпало из памяти, как они старались не заглядываться ни на кого, как они погрязали в голубых экранах, лживых строчках, расслабляющих звуках, как они не желали ничего знать о проблемах других. А теперь они словно восставали из мёртвых, вспугнутые чем-то смертельным. Вот оно.

Дверь кабинки водителя распахнулась с треском, и главный за два шага пересек половину вагона. Удивлённые глаза застыли на лице рыжей девушки, и он, развернувшись к басистому, что было силы заехал ему в челюсть.

– Зачем? Зачем ты, бл…, это сделал? Я же просил ни в коем случае их не трогать! – белки наливались кровью.

Мужчина в чёрном пытался оправдаться, но, кажется, путался в словах и губах и не мог ответить ничего вразумительного. Главный в припадке ярости ещё раз приложился кулаком к его подбородку. Наверное, он бы забил басистого до смерти, если бы в рации не послышался хрипящий голос, доносящийся словно из древней радиопередачи.

– Переговорщик прибыл.

Главный, хищно выдыхая, глядя на провинившегося подельника, сквозь зубы проскрежетал:

– Пятнистый и Щелкунчик – со мной.

Мужчина с родинкой над губой и парнишка, собравший технику, направились к двери. Поправляя маску, намокшую на шее, главный пытался взять себя в руки. Несколько недель, может, месяцев, он сверял все графики маршрутов метро, высчитывал, какого водителя будет легко убрать, а кто и сам прижмет как муху, не спал ночами и хлестал большие кружки кофе с чаем, чтобы ещё раз, ещё раз учесть все неожиданные моменты, повороты не туда. И теперь, встретившись лицом к лицу с тем, о чем он даже и не задумывался, мужчина не представлял, как вести себя, как произносить слова перед теми, кто стал свидетелями убийства невинного человека. Он расстегнул перчатки и застегнул их, попробовал ремни на чёрных военных штанах, дотронулся до рации, которая ничем не могла помочь ему.

– Я прошу прощения, если за такое вообще можно просить прощения, – наконец главный обратился к пассажирам. – Скоро вы сможете разойтись по своим местам и забыть всё, что здесь происходило.

В толпе всё ещё осторожно, однако вслух проговорили матерные слова. Главный сделал вид, что не слышит, и проследовал за дверь. Пластмассово-деревянный звук разнесся по вагону. Будто разрываемый на части пьянчужка схватился за голову и зашелся связывающей его черепки воедино молитвой к кому-то невидимому. Кто-то, жалея беднягу, похлопал его по плечу. Школьники, давно переставшие плакать и бояться, находились без сознания на коленях мужчин без котелков. Старушка с сожалением смотрела на распластанное тело девушки и бросала ненавистные взгляды на басистого. Девушка с чёрным рюкзаком качалась, прижав колени к груди и обняв себя.