Подкова на счастье

Существеннее то,

которое

          мы

             сами.

М-да… чьи-то мнения…

Пусть, как должно бывает,

хоть чёрная, хоть серая

меж нами пробегает.

Не леденит судьба

во всём привычном.

Знакомое – чуждо.

Чужое —

           безразлично.

Отторжение

Умолкни муза! Звонкой лиры струны

Бесчувственность всеобщая сгубила.

Мой голос, бывший ласковым и юным,

Теперь охрип, и в сердце боль вступила.

Кого мне петь среди долин подлунной,

Средь душ глухих и грубых,

                                            мне постылых?

Отечество скорбит под властью скверны,

Стяжательством отравлено безмерным.

Луиш Важ де Камоэнс, «Лузиады»,

песнь десятая, октава 145. Перевод

О. Овчаренко

•

Я знаю: мир нестоек и безбожен;

следы на нём крошатся там и тут.

•

Остынет ласковое солнечное ложе,

в агонии дохнув вокруг себя

                        кроваво-красным,

                                        бечспощадным

                                                             жаром;

рассветы и закаты навсегда от нас уйдут

к мирам иным,

                где – прорва звёзд

                                              поярче,

где смыслы бытия лишь в притяжениях

да в порушении того, что накопилось.

 •

В последний раз, прощаясь,

                                  улетая прочь

                                              неведомо куда

и видя под собой

                испепелённую,

                      вскорёженную,

                                         скорбную

                                                  пустыню,

тоскливо и невнятно

                         прокурлычат

                                         клинья

                                             журавлиные.

 •

Усохнут навсегда цветы, деревья,

                                           водоёмы, травы;

и в бешенстве забьются

                          особи жирафов,

                                 рыб, собак, жуков

                                             и прочих тварей.

    •

С людским же родом,

                        оскверняющим

                                     земную твердь

  и всё на ней и по-над ней,

                               а также и – себя,

  ещё на много раньше

                                 то печальное

                                   должно произойти,

                                                     что относимо

ко множеству,

                     растущему

                                 без цели и мотива, —

конец ему приблизят и ускорят

                                              добавления

к его угрюмой,

      бесконечно несуразной численности

                                                        и гордыне

и полоскания

                 в разливах искушений.

 •

Бесцветными окажутся

                                    улыбки

                                        и задатки детворы.

 •

И томных дев не увлекут желания зачатий;

на нет сойдут для них

                   забавы и утехи

                                  с мужами,

                           истрепавшими себя

                             в блуде и в сладострастии.

 •

 И откачают головами старцы,

                       смиряясь перед тем,

что в юных

                истощилось

                               радостное

                                             родовое

                                                       семя.

 •

Пригашенное яростное,

                             зубчатое

                                       огневое

                                                 пламя

гримасами

         забвения и фальши

                         заскользит тогда

                                       по полотнищам

                                                  знаменным.

 •

И орды обречённых на безумие

                                    гомункулов,

                                             восстав, —

из отвращения

                     к их утеснённой,

                                         горемычной

                                                           доле, —

властителей над ними —

                   предков тлена и пороков —

                                                    решатся

                                                        истребить…

 •

Нет поворота вспять —

                                   к былому,

                                             к изначальному;

и не проявится лишь то,

                                      что —

                                           не рождалось!

 •

Причин и следствий череда

                                    в объятьях

                                                мироздания

толкает к одному —

                      к погибели.

Себя рассудком

у роковой черты нам не дано

                                             принять.

 •

Мы всё ещё заботимся о славе,

о том, что время

                        в мёде растворится

и нас обдаст живительной росой.

 •

Уж эти росы, —

    в ярких свежих каплях оседающие

                                                     по ночам

или с приходом зорь

                            избытки

                                      испарений, —

 так густо окропившие

                                     стихи

                                           и прозу!

 •

Ещё в зародыше

          иронией и пошлым пересудом

прожигается

           поделенный на всех

                                 утробистый

                                                 расчёт —

остаться в памяти

                         сменяемых

                                беспечных поколений

и – как бы дольше продержаться

                                                       там.

 •

Горьки, бессмысленны

                                     благие

                                         упования!

 •

Куда и для чего

                     манит нас

                              предстоящий срок?

 •

Как будто в нём бы удалось кому-то

поверхность вечно смутных,

                                  измождённых,

                                                 ломких

                                                       будней

подправить благоденствием и благолепием,

чему вразрез

                   уже

                      нельзя

                          воочию

                              не видеть

                              взры́хленную

 в неостановимом

                         долгом истребленьи

  матрицу

             долин, полей, урем, —

  когда-то над собою нас легко носивший

  край

      из ликующих просторов

                                     и бессчётных

                                            горизонтов —

отрада глазу

            и грааль воспоминаний, —

по-детски розовый,

                           благословенный рай…

 •

Под кров его убогий, одичалый

нам

    теперь

           стремиться —

                           с обожанием?

гордиться им —

                    без почитанья,

                                         тупо,

                                               слепо?

  •

 Усердие к тому

                 всегда копилось

                               в деспотах

                                      и в их холопах,

                   на пики насаждавших

                               непоколе-

                                        бимый,

взвешенный,

                   отважный

                                  выбор.

 •

Им – следовать?

 •

Я – не берусь!

 •

Туда ли, на вместилище алчбы,

                                         раздоров,

                                           ненависти,

                                     расточительства

                                                        и боли,

                                                                    я,

постранствовав,

                         вернусь?

 •

Что мне там было б

                           в утешение,

                                     приятным,

                                           увлекало б,

                                                 зазывало?

 •

Не то ль, чтоб мог я в одиночку переплыть

знакомые студёные и тёплые

                                            моря?

протоки, реки и озёра обнырять и омуты

                                                            исчесть?

понежиться под кронами берёз, дубов иль

                                                                 пальм?

к забытой беспорочности и бескорыстию

                                                    в намерениях,

к чести, верности

                  и чистоте

                    в духовном и в телесном

                                             подтолкнуть

                                                          кого-то?

величием нагорий, гроз, лавин

                      и давних укреплений

                                          восхититься?

абсурду следуя, проголосить заздравье

кому-то,

         потерявшемуся

               в лунных, серебристых снах?

рапирою проткнуть злодея?

                            простонать вороной?

увлечься игрищами,

                           строчкой ковыряя раны?

или – заслышав сердца странный,

                                        безотчётный,

                                                      гулкий

                                                       перестук,

в немых предчувствиях себя заледенить:

а —

     вдруг?..

 •

Да – нет; – не то.

 •

Мне дорог путь иной,

устеленный смущеньем

                                  перед тайной

моей нескладно скроенной души,

забывшей о покое,

о всполохах корявой ностальгии,

о зависти к реченьям мудрецов,

бегущей прочь от рубрик похвалы и лести,

не принимающей костров и стуж

                                          вселенской лжи.

 •

И! —

     что бы я без отторженья значил!

 •

Всегда нам ненавистно то, что губит волю

и, искривляя существо заветов,

                                     половинит разум.

 •

Венец красавице невесте – словно щит

триумфа ждущему от завтрашнего боя,

                                         неискушённому,

                                                      лукавому

                                                     спартанцу, —

нелепа и смешна ей мысль

казаться незнакомым юным шалопаям

кривой и злобною каргою —

                                   в отдалённой,

               передрягами и нищетой замятой

                                   пресной,

                                             одинокой

                                                          старости.

 •

Случайный, даже робкий звук

                                          смертелен

                                                  тишине

                                                    звенящей.

И нет простора там,

                            где поднялась

                                             и раздаётся

                                                               чаща.

 •

В тайфунах дум,

                  не знавших заточений,

у финиша лишь тот,

                        кто – начинал с сомнений

и кто – презрев ухмылки

               от себя уйти спешащих

                                                    кланов, —

до срока перезрелых,

                          вялых и унылых, —

всему наперекор пространства и века

                                       преодолеть желая,

свои опять

           с любовью

                      подчищает

                                   сомкнутые

                                                 огненные

                                                            крылья!

 •

Лишь то,

     что чистою отвагою

                               и совестью

                                          обмериться

                                                         должно,

в себе я грею и беречь

                                    готов.

 •

Хотя

      сказать бы

                    следовало

                                к этому

                                  меж строф:

в облатках символов любой обмер —

                                                     сомнителен

и тем уж —

               плох.

 •

В исходе горестном, лихом и опостыленном

вдвойне мучительны бывают

                                   сожаления —

                                о подступающих

                                                  бесславье

                                                     и бессилии.

 •

У бездны, притаившейся в ночи

                      или – под пологом тумана,

бесстрашию легко сойтись

                                         с обманом.

•

Неосторожный и заносчивый

                                              ручей,

                                 упавший с высоты,

от гнева

            взбешенный,

своих намерений,

               как и – себя,

                         уже не помнит,

встретившись —

            с  бушующею,

                    бьющейся о берег

                                       океанскою

                                                   волною.

 •

И я, надземье облетая-обплывая-обходя,

разлады с собственною сутью

                                   познавая и —

                                                мудрея,

чего бы стоить мог,

           такому вертопраху уподобясь?

 •

Пределы всюду есть;

                      и в копоти бедовой

всему вокруг и каждому предписано

не разминуться с новью.

 •

Свет там померкнуть или отклониться

                                                             обречён,

где непрозрачную преграду встретит он

иль перспектива для него —

                                         туманиста

                                                иль – дымна.

 •

И неужели впрямь годятся упования —

на цветики, на бирюзу планет,

на купол неба, с радугой сроднённый,

на приближение

         к затерянным и затаённым

                                     бесконечным далям,

меж тем как необдуманно и глупо

поэты, изощряясь, мир дробят,

собрав по осени багряные листы

и, гроздьями рябины заслоняясь,

встречают зиму тусклою

                                       тоскою,

метели и морозы ненавидя,

расписывая их

                  из утеплённых ниш?

 •

На том ли устоит предназначение?

 •

Спеша надеть корону,

                              помышляй

                                          об отречении!

 •

На неоглядном,

                    диком,

переморенном жарою,

                   обездвиженном,

                               иссушенном

                                          просторе

уже через мгновение

                            надежде,

           завихрённой миражами,

                                            суждено

                                                  являться

истомлённому и заблудившемуся

                                                путнику —

холодной,

           оскудевшею

                          и тщетной.

 •

В трухлявой сыпи звуков и словес

томятся

        лживые,

                 бесстыжистые

                                    гимны —

и – нам, и —

    нами над эпохами расставленным

                             воинственным царям,

                             услужливым сатрапам,

                                                 скоморохам,

                                                         палачам,

                                       речистым аксакалам.

 •

И надо ль сожалеть,

                            что цвет сирени,

как и мечты о счастье,

                             потускнеет

и станут горше росы и рассветы,

и сумерки времён

                             просветятся

                                      мрачнее и корявей

в предвестиях, что землю

                                     кто-то

                                         опрокинет —

                                           в штопор

и негероев рать

                      по ней взойдёт

                                      на пьедесталы?

 •

Потерь от зла и долгих мук

                           не возмещают

                                    оглашением

                                  даже сермяжной,

                                         стопроцентной

                                                          правды.

 •

Никчёмен вымысел, коль вдохновенье —

                                                    неисправно.

 •

И мне достанется пускай – немногое, —

лишь из того,

что взять у всех смогу —

                    без поручительств

                            и уплаты пошлины: —

своею успокоюсь

простою долей, что склонялась книзу,

во глубь пород, где нет ни тьмы, ни света,

откуда не узнать о переменах,

молву с хулой не отличить от гадких прений,

не передать

          восторгов бытием и ярких умилений

бесстрастным,

                  чуждым

                               и бесчувственным

                                                      богам,

не сосчитать

     оставшихся невозмещёнными

                                                  обид,

                                                  укоров,

                                             оскорблений,

не разглядеть дорог

                                в тугих извивах

и трелей не расслышать

                                    соловьиных.

 •

Уму, дерзнувшему не доверять святыням

и – никогда ни в чём

                         не изменять

                              себе и мировым основам,

я подаю теперь ладонь —

                           как демон истины,

                                 немытой и суровой.

 •

В рассеянных закатах

                                 запоздалых

случится ли, что в радость иль к печали

хоть для кого-нибудь,

                        кто наважденьями

                                               ещё не свален,

вдруг отзвучит и этот мой,

                              не тронутый оковами

                                      и не лукавый стих?

 •

Я избегал сует и славословий.

Что мне до них?

Лишь то порой тревожит,

что

    меня,

          быть может,

заметить некому,

что спесь людей изгложет

и то, над чем я размышлял и —

                                         что и как

                                      успел и смог

                                                   сказать

                                                     впервые,

рассеют

      по своим строкам

бойцы поэм и повестей

                                     иные.

 •

Так водится: и лучшее и худшее

                                        из нашего

                                        без умыслов

                                                     крадут

и позже

         за таких,

                    как мы,

                             легко

                                  сойдут.

Убитое льзя

Нынешние стихотворцы на что только ни горазды. Строфы, строки, рифмы обделывают словно ржавым рашпилем. Напускают туману с амфибрахиями и с анапестами. Набирает оборотов кривлянье в заглавиях. Не только для отдельных виршей, но и подборок, даже целых изданий.

Если автору кажется, что публика может его не понять, он готов предоставить и пояснение, в чём тут, собственно, дело. Один из таких комментариев помещён в поэтическом сборнике под ультровым козырьком: «Стихи, которые нельзя». Содержание книги автор пожелал раскрыть на внешней стороне её задней обложки, причём весьма обстоятельно, коренным, что ли, образом, вроде как с умыслом на будущее – чтобы в сочинённом легче было разобраться дотошным потомкам. Естественно, комментарий также преподнесён читателю в стихотворной форме.

Между прочим, в указанной книге есть премилый вирш о занятии поэта охотой на мух и пуще всего на муха – самца мухи…

Ниже приводится отрифмованный ироничный пассаж, возникший по размышлении о том, как нелегко отыскиваются заглавия к стихотворным изданиям и что порой они, а также и сами стихи могут обозначать и содержать в себе на самом деле.

Стихи, которые нельзя,

где всё – то мёртво, то незрело,

где даже то нельзя, что – льзя,

где ни простора нет, ни меры,

которые в себе – химеры,

которым гибельно в тиши,

в которых, как их ни пиши,

а нет ни удали, ни веры

и их нельзя ни растереть,

ни взять битьём, ни бросить в клеть,

ни замочить, ни перемерить

аршином собственной души,

которую, хоть задуши,

не всколыхнут чужие стоны,

не увлекут пучки страстей,

увядших от глухих вестей,

которая не скамертонит

ни с дряхлою печной трубой,

ни с гениальной головой,

ни даже, кажется, с собой

и только ноет,

                    ноет,

                           ноет,

вконец себя перемотав,

устав, опять перемотав

и убежав от перспективы,

махнувши на свои мотивы,

себя за шторами хранит

от колкостей и потрясений,

довольная, что не горит,

не ждёт худого, рада лени,

доставшейся от поколений,

не знавших яростного дня,

и только иногда в себя

заглянет, осветясь краями,

и покрасуется стихами,

которые живут в ней сами,

давно сперечив ей, и смех

творят над нею без помех,

её не называя мамой

и постоянно ей дерзя,

и в блуде том не имут срама,

затем, что в них убито льзя

и также нет других стихий,

и потому они – стихи,

не так, возможно, и плохи,

но их уже нельзя ни сжечь,

ни уберечь, ни устеречь,

ни уронить, ни раскартавить,

ни растолочь, ни разлукавить,

ни взять куда, ни зачитать,

ни оболгать, ни передать

хотя б кому или поставить