Тайна Мёртвого Озера

– Значит, выход всё же есть. Надо думать! Думать! Потому что, когда вернётся колдун, будет поздно.

– Давайте всё же испробуем шар? Шарик, миленький, помоги нам выбраться отсюда!

В глубине шара колыхнулись какие-то краски. Но очень, очень глубоко. Они метались глухими всполохами, не в силах прорваться к поверхности. Внезапно послышался звук лопнувшей струны, и трещины стремительно стали чернеть и углубляться.

– Он сейчас рассыплется! Андерс! Метте! Что делать? Что?

И, повинуясь непонятному наитию, Ильзе сорвала со своей руки оберег и стала натягивать его на шар.

– Что ты делаешь?! – Гийом рванулся остановить подругу, но было поздно. Оберег ,со всеми его ниточками, бусинками, монетками врастал в плоть шара. По поверхности побежали радужные разводы, послышался тихий гул, и трещины стали затягиваться, как бывает, когда пряха набрасывает свой покров. Стекло засияло зеркальным блеском, но оберег рассыпался в прах, словно его спалило огнём.

Гийом с ужасом глядел на кучку летучего пепла и обгорелые бусины.

– Вот что, – возьми и надень немедленно! – и он сдёрнул с запястья и протянул Ильзе свой оберег.

– Нет!

– Бери, не рассуждай!

– А как же ты сам?

– Я, если что, сумею выкрутиться. Да не волнуйся за меня, тётка меня всё же чему-то да выучила!

Слушайте, а ведь этот дом не всегда служил Эмиссару. Когда-то здесь жили обыкновенные люди, и построен был он обыкновенными людьми, для обыкновенной человеческой жизни. Эмиссар просто приспособил его для себя. А если мы отнесёмся к этому месту как к изменённому и искажённому пространству? Если попробуем залечить его дыры и трещины?

– Эк хватил! По-моему дверь вышибить, и то проще!

– Ты можешь предложить что-то ещё? Нет? Тогда хватит раздумий. Что у нас есть для ворожбы?

– Ничего у нас нет.

– У меня есть веретено! – Метте не расставалась со своим веретеном ни при каких обстоятельствах. – Но совсем нет пряжи.

Андерс порылся в карманах, досадуя, что у него ничего нет, и тут его взгляд упал на чучело кота. – Говорите, нет пряжи? А это чем вам не пряжа? – Он уже протянул руку, чтобы отщипнуть клок шерсти, но Метге закричала под руку:

– Как ты можешь! Так нельзя!

Гийом прижал к себе девочку, заглянул ей в глаза:

– Пойми, его никто уже не сможет воскресить. А нам надо спастись. Или ему лучше валяться среди хлама в этом чулане, год за годом, пыльным чучелом, на радость Эмиссару?

– Да если бы его спросили, если бы он мог ответить, я уверен, он не принял бы твоей жалости, он всё отдал бы, чтобы отомстить своим мучителям. Ты простишь нас, котяра? Я верю, я знаю, простишь. Ты с нами. Ты – часть нашего Круга. – И Андерс дрожащей рукой стал выщипывать белый шелковистый мех.

Метте, стараясь не глядеть на то, что осталось от кота, приладила пушистый ком на перевёрнутый стул, веретёнышко заплясало под быстрыми пальцами, наматывая тончайшую невесомую нить. Наконец Метте остановила веретено.

– Всё! Больше мне не успеть. – Оставшуюся пряжу она завернула в тряпицу и спрятала в карман. – Теперь постарайтесь настроить компас и шар, без них, боюсь, не справиться. Эх, жаль, нет здесь моих капурёшек! Я пробовала их позвать, но они или не могут сюда попасть, или боятся. Скорее всего боятся, потому что трещин в этих стенах столько!.. Каждый кирпич, каждая балка сплошь пронизаны трещинами, не знаю, каким чудом держатся.

Ребята встали в круг, подняв над головами руки ладонями вверх, так, будто в растопыренных пальцах лежали невидимые чаши. В правой руке Ильзе был шар, в правой руке Гийома – компас.

И тут одна крохотная, не больше вишнёвой косточки, капурёшка выплыла из стены. Пискнула. – Ах ты моя умница! Храбрая ты моя малышка! – Рядом возникли ещё несколько.

Самая большая была с майского жука, остальные – не больше первой, видно страх не позволил им вырасти чуть побольше. Они жались к Метге, словно ища у неё защиты.

Девочка протянула им нить. Капурёхи повеселели. Метте "загудела" песню, капурёхи полетели от стены к стене, как живые коклюшки. Компас и шар светились красным, яростным светом. Белые нити ложились на стены и потолок и буквально втягивались в трещины. Нити вибрировали, словно кто-то пытался спутать их и порвать, но капурёшки держали их крепко и упрямо клали "штопку".

Наконец, нити кончились. Да и ребята выбились из сил.

Увы, ничего не произошло. Да и чего можно было ожидать? Здесь, в самом гнезде Эмиссара?

– Я ещё попробую. Только отдохну чуть-чуть, и снова возьмусь за дело.

Метте достала припасённую шерсть, и тут вдруг откуда-то потянуло сквозняком. Огонёк заметался, кинулся к двери и, ярко вспыхнув, погас. Зато дверь, до сей поры запертая на секретные замки, щеколды и запоры, запечатанная страшным эмиссаровым заклятием, заскрипела и приотворилась. За дверью не было ни души. Только по стене, спеша забиться в щели, расползались рыжие усатые букашки.

– Куда теперь? Где здесь выход?

– А компас нам на что? Вперёд!

Скрипучая дверь. – Комната с узкими пыльными окнами сплошь заставленная тёмными шкафами. – Ещё одна дверь. – Мрачный коридор. – Зал с прокопчёнными сводами, стены увешаны линялыми гобеленами и звериными шкурами. – Снова коридор. – Что-то вроде прихожей. – И, наконец, тяжёлая, обитая чёрной кожей входная дверь. Дверь на волю.

И тут дверь распахнулась. На пороге, ухмыляясь, стоял Эмиссар.

– Куда вы так торопитесь, птенчики мои ненаглядные?

Он шёл прямо на них, и ребята, невольно, отступали. Через прихожую в коридор. Через зал. Через комнату со шкафами. Опомнились они лишь в чулане.

Эмиссар оглядел комнату. – Ах, так здесь поработала пряха? Ну что ж, сейчас поглядим, чьи нити крепче!

С этими словами он бухнулся на карачки и стал раздуваться, раздуваться, раздуваться. Изо рта, с металлическим щелчком, вылезли страшные жвала, руки и ноги словно усохли, вытянулись и превратились в паучьи лапы. На концах этих жутких лап торчали крючья вроде абордажных. Всё тело, похожее теперь на грязный бурдюк, покрылось клочковатой рыжей шерстью и бородавками. Четыре самые огромные бородавки лопнули, и оттуда полезли покрытые шипами конечности. Колдун на глазах превращался в гигантского омерзительного паука. Из его раздутого брюха потянулись толстые серые нити, паутина словно сама собой разрасталась, грозя заполонить всё вокруг.

– Ну что, мои хорошие, удалось вам одолеть Эмиссара? – Этот голос, этот размеренный и свистящий шёпот обволакивал разум и душу. – Спать!.. Спать!.. Спать!.. Забыть обо всём! У вас нет никаких желаний! У вас нет своей воли! Дыхание ваше всё реже, биение сердца всё слабей. Вот пропущен один удар… Вот ещё один сбился с ритма…

Зачем сопротивляться, если вы всё равно обречены? Насколько проще покориться и спать-спать – спать… Забыть свой дом… Забыть своих близких… Забыть свои имена… Вот они уже расползлись нитями и исчезли в небытии… Так гаснет пламя свечи, когда его задувают.

Кто вы такие, чтобы сопротивляться воле Эмиссара, воле Нихеля?..

И всё, что шептал этот голос было так убедительно, что нельзя было не согласиться с каждым словом.

Только защитная сила оберегов не дала этому напору сломить ребят.

Хуже всех пришлось Гийому. Сознание его, ощущение своего «я» словно раздвоилось. Один Гийом даже не покорно, а с радостным восторгом принимал слова шепчущего, готов был ради этих слов отречься от самого себя, плакать, кричать, умолять о чём-то. Другой же Гийом, слабый и далёкий всё ещё пытался бороться. Но он уходил, уходил безвозвратно в чёрную глубину! ..

И лишь на миг, на единый миг его вынесло из этой гасящей сознание глубины, вынесло волной ярости и гнева… – Я не должен позволить этой твари взять верх над собой!

Сосредоточиться! Главное – сосредоточиться. Вспомнить, чему учила меня Элис!

Невероятным усилием воли Гийом унял бивший его озноб. Одеревеневшие ладони не хотели слушаться. И всё же он сомкнул их и тотчас резко раскрыл не разнимая рук. Там, внутри, словно в створках раковины, мерцал крохотный огненный язычок. И в тот же миг стих шепчущий голос.

Огонёк креп, набирал силу. Пламя всё разгоралось, пока свет его не достиг какой-то уж совсем нестерпимой яркости.

И тогда Гийом выкрикнул заветные затверженные слова. Пламя с грозным гулом вырвалось из рук и перекинулось на паутину.

Паутина вспыхнула разом. Липкие нити обуглились и рассыпались. Паук, потеряв всю свою наглую уверенность, заметался из угла в угол. Внезапно он весь сморщился, словно перезревший гриб пороховик, и лопнул. Чёрный дым завертелся над тем местом, где он только что стоял. Затем втянулся к трещину на стене и исчез.

Глава 18. Котёнок.

Почти под утро дети, вымотанные до предела, добрели до дядюшкиного особнячка. Мартин и Элина всю ночь не сомкнули глаз.

– Живы! Ну слава Богу!

– Что случилось? Мы уж не знали, что и думать!

Но на все расспросы ребята отвечали одно: – "заплутали в незнакомом городе".

– Так что же вы, идолы бестолковые, дорогу у людей не могли спросить? Где вас носило? – В каменоломнях? В гавани? У маяка? Что вы молчите? Всё, наше терпение лопнуло! Утром гружу всех на телегу и домой, в Залесье, пусть Юстас с вами разбирается! Совести у вас нет! Господи, чего мы только не передумали за эту ночь! Какие только ужасы в голову не лезли!

Устроить бы вам хорошую порку, чтоб ни сесть, ни встать не могли!

Но увидев измученные рожи ребят, ввалившиеся тоскливые глаза, обмётанные серой коркой губы, взрослые решили ограничиться домашним арестом. – Завтра из дома ни на шаг! Слышите? Надо бы наказать посущественней, ну да пусть с вами разбираются родители!

– Нам бы к Йошке хоть на минутку!

– Обойдётся без вас Йошка! И разговаривать с вами тоже никто не будет. И за стол чтоб не смели опаздывать! Раньше, чем приедут ваши родители, никаких извинений от вас мы не принимаем! Всё. Идите мыться и есть!

А к вечеру Мартин совершенно забыл, что ребята наказаны, и за столом первые его слова были обращены к ним: – Ну, разбойные души, признавайтесь, где ещё набедокурить успели?

И дальше уже ко всем домочадцам: – А у нас во дворце небольшая неприятность – пропал куда-то любимец королевы, белоснежный красавец Митусь. Надоело, видно, ему на шёлковой подушке лежать, решил собственным носом мир обнюхать, собственными лапами исходить. Да не тут-то было – велено беглеца вернуть, вновь на шёлковую подушку усадить. Кинулись туда, кинулись сюда, весь дворец обыскали – от подпола до крыши – нигде его нет. Он, конечно, найдётся, куда бедному зверю деться, если за ним столько народу охотится, но суеты вокруг, будто что-то серьёзное случилось.

Ребята молча переглянулись.

И тут Метте прошептала, словно ни к кому не обращаясь: – Я подобрала котёнка.

– Какого котёнка? – не поняла Элина. – Я ведь ясно сказала: "Ни шагу за порог!"

– Я никуда и не ходила. Просто, подлетела капурёшка и позвала за собой. Довела до самых ворот. Я хотела повернуть назад, вдруг слышу – кто-то пищит. Я туда, а там прямо на булыжниках лежит махонький котёнок – вот такусенький… Не оставлять же беспомощного малыша на мостовой.

– Всех котят не подберёшь.

– Я не всех, я только одного. Я хотела его взять с собой, в деревню, но теперь понимаю, что должна отдать его королеве.

– Девочка, ты понимаешь, что говоришь? Во-первых, кто ты такая, чтобы идти к королеве и делать ей подарки? Во-вторых, как-нибудь королева обойдётся без твоего заморыша – найдётся её кот. А захочется ей завести котёнка, есть во дворце куча слуг, есть министры, которые достанут ей самого дорогого, самого роскошного, самого пушистого, с родословной на невесть сколько колен. В-третьих, кто тебя во дворец пустит?

– Всё это я знаю.

– А если знаешь, что же городишь ерунду? И потом, как же ты не понимаешь таких простых вещей – это башмаки можно заменить. Платье. А любимое существо, даже если это всего-навсего кошка, – одно. Единственное. И его никем не заменишь.

– Всё так. Но, тётя Элина, Митусь не вернётся. Я это знаю. Никогда не вернётся.

– С чего ты это взяла?

– Кот был её защитой и его… Его просто… Его просто убили.

– Что за дикие мысли у тебя в голове? Ильзе, может ты мне хоть что-нибудь объяснишь?

– Объяснить не могу, но Метте говорит правду.

– Ой, чует моё сердце, чего-то вы недоговариваете. Ладно, вернёмся к котёнку.

Мартин, ты бы хоть слово сказал.

– Я, наверно, прослушал, извини. Устал я немного.

– Представляешь, эта девица подобрала у ворот бездомного котёнка, а теперь вздумала подарить его королеве!

– Что ты хочешь? – ребёнок. Помнится, я в её годы воображал себя пиратом. Даже имя себе придумал – Рыжий Эндрю! У меня на чердаке и корабль был. С бельевыми верёвками вместо такелажа и старыми простынями вместо парусов. А Юстас был на моём корабле юнгой. А кто был лоцманом, боцманом, матросом и бомбардиром угадайте с трёх раз?

– Бабушка Элинор?

– Она самая. Ну, а где же подкидыш? Несите его сюда, хоть поглядим, из-за кого сыр-бор.

– Вот! – Метте сунула руку под тонкую вязанную кофту. – Элина ещё удивлялась, с чего это девочка замёрзла в такую теплынь? – и достала из-за пазухи махонького сонного куцехвостика cамой обыкновенной помоечной масти.

–Такая кроха?! – ахнула Элина. – Как же ты его умудрялась кормить?

– Да просто – макала палец в молоко и капала в ротик.

Мартин боялся даже дышать на эту козявку, не то, что взять в руки.

– Нет, это никуда не годится. – Решительно заявила Элина. – Ну-ка, дай его сюда! Где молоко?

Метте достала из кармана небольшую склянку заткнутую тряпицей.

– Как только ты вся не облилась? Ильзе, принеси из кухни маленькое блюдечко.

Ильзе сорвалась с места, чуть не перевернув стол, стрелой умчалась на кухню, там что-то зазвенело, что-то грохнуло. Через минуту блюдечко было уже в руках Элины. А ещё через минуту котёнок уверенно лакал молоко.

– Тётя Элина, дядя Мартин! Можно, мы завтра сходим с утра к Йохану? – Андерс решил, что сейчас самое время воспользоваться хорошим настроением взрослых.

– К какому Йохану? Ах, к Йошке! Отчего нельзя, можно. Ладно, на этот раз считайте, что вам сошло с рук. Но чтобы к ужину без опозданий!

Йошка слушал ребят, не перебивая. Потом долго молчал, барабаня пальцами по столу.

Наконец произнёс решительно:

– Вот что, дорогие мои, в городе вам теперь оставаться опасно.. Я постараюсь отправить вас по своим каналам. На наше счастье, Стеклодув пока в Виртенбурге.

– Тот самый, что сделал дедушкин компас?

– Нет, его ученик. Идти надо сейчас же.

– Но дядя будет волноваться.

– Дяде я как-нибудь всё объясню.

И вот тут заупрямилась Метте. – Она непременно должна увидеться с королевой, и, пока не отдаст ей котёнка, никуда не пойдёт.

– Что ещё за котёнок? – не понял девочку Трубочист.

Метте вынула малыша из-за пазухи, поставила посреди комнаты. Сразу же возле него оказались Фруська и Джуська. Обнюхали. Котёнок весь взъерошился, прижал ушки, поднял серую лапку с острыми коготками и зашипел: – "Не подходи!" Но королевны что-то успокаивающее мурлыкнули ему, потом вылизали от головы до кончика смешного коротенького хвостика, и он, счастливый, улёгся между ними.

– Смелый! Значит, говоришь, этого нахалёнка надо подарить королеве? А почему бы и нет? Хорошо, попробую это устроить. А пока, друзья, топайте за мной.

– К Стеклодуву?

– К нему самому. Не пожалеете.

Обширный квартал, вытянувшийся вдоль низкого левого берега Эзельде испокон веку населяли медники, гончары, оружейники, краснодеревщики, стеклодувы, огранщики, столяры, плотники и прочий трудовой люд. Добротные дома с пристройками, сараями и непременными мастерскими говорили не столько о достатке, сколько о том, что люди вросли в эту землю навеки.

В одном из этих домов и жил Стеклодув. Для соседей – нелюдим, но мастер толковый. Для посвящённых – легендарная личность. – Посланник Круга. Человек, знающий дорогу в Закрытые Земли. Человек, которому подвластен огонь. Человек, которому открыты все тайны стекла. Человек, которому служат огненные саламандры. Человек, умеющий проходить сквозь зеркала.

Тот, кто встретил ребят за порогом мастерской, не показался им ни загадочным, ни таинственным – самый обыкновенный. Бледное, усталое лицо. Карие внимательные глаза. Густые тёмные волосы выбиваются из-под под плотно прилегающей чёрной шапочки.

Пока Йошка объяснял Стеклодуву причину их появления, ребята осматривали мастерскую.

В очаге очень странного, непривычного вида пылал огонь. Пламя отражалось в сотнях стеклянных сосудов самых разных форм и цветов. Разноцветные блики плясали на белёном потолке. В большом тусклом зеркале плыли серые разводы, меняя очертания в лад пляске огня. Друзья так загляделись, что даже не заметили, что Йошка куда-то ушёл. Из оцепенения их вывел незнакомый голос:

– Что, завораживает?

Ответом был молчаливый восторг в глазах.

– Хотите, покажу вам, как я работаю?

– Очень.

– Тогда садитесь вот сюда, на скамейку, и глядите внимательно. Да, чтобы вам было проще, – зовут меня Михаэль. Михаэль из Биргенштайна. А ваши имена я знаю.

Вот эта длинная палка называется тростью. Одним её концом я подхватываю немного стекла из расплава. Больше ничего объяснять не буду, потому что другой конец трости я беру в рот и дую в неё, почти так, как пастух дует в свою свирель.

Словно творя заклинание, Михаэль стал покачивать трость, раскачивая и вращая растущий прямо на глазах горячий стеклянный пузырь. Потом поколдовал с какими-то инструментами – из пузыря вытянулась узкая горловина. Осторожно опустил всё это на заранее приготовленную подставку, снял с трости и резким движением обрезал верхушку. – Вот, когда остынет, это будет ваза для цветов. Очень простенькая вазочка, без затей.

– Здорово!

– Ну, что бы вы ещё хотели увидать?

– Конечно же саламандр!

– А, вам уже успели рассказать? Конечно, дорога от дома Трубочиста до моего дома долгая, отчего бы не скрасить её всякими небылицами?

– Значит, саламандры – это просто небылица?

– Нет, отчего же? – У Трубочиста свои ручные зверюшки, у меня – свои. Да вот и они.

– Где? Мы не видим!

– Так вы не туда смотрите. Глядите в огонь. Чему удивляетесь? Никогда прежде не слыхали про саламандр, пляшущих в огне?

Ребята вгляделись в пламя очага и ахнули – среди огненных языков сновали похожие на крупных ящериц существа. У них были тяжёлые треугольные головы и короткие хвосты. Приземистые толстые лапы. Огромные янтарные глаза. А так – ящерицы и ящерицы. Чёрная блестящая шкурка покрыта серебряными узорами.

– Хороши?

Ну, а теперь я хотел бы сделать небольшой подарок вам всем. Подойдите-ка сюда! – Он подвёл ребят к большому старому зеркалу. – Вглядитесь в это зеркало, не бойтесь.

– Но там нет ничего.

– Старое тусклое мутное стекло? Пора перетирать амальгаму или выбрасывать на свалку?

Действительно, в нём не отражается ничего, как ни напрягай глаз.

А теперь? Нет, глядите в зеркало, а не на меня.

Он подхватил тростью расплавленную стеклянную массу, и стал вдувать туда воздух, осторожно вращая раскалённый радужный пузырь.

И в мутном зеркале вдруг появились раскалённые дрожащие нити. Они вились, пересекались и сплетались в странном узоре. Отражение словно наплывало на ребят, разрасталось. И внезапно возникло ощущение, что они находятся внутри гигантского прозрачного шара, оплетённого и прошитого насквозь этими пульсирующими нитями.

Вертится, вертится в руках Стеклодува радужный стеклянный пузырь и, словно в такт неслышной музыке, на концах нитей возникают тонкие ростки, тянутся друг к другу, соединяясь в единый узор, крепнут, наливаются силой.

Но вот отражение начинает гаснуть – перед глазами ребят снова тусклое, словно слепое, стекло.

Бледный от усталости, но всё же радостно улыбающийся Стеклодув стоит у рабочего стола, а перед ним остывает совершенно обыкновенная стеклянная банка, в таких хозяйки маринуют огурцы.

– А это, ребята, вам. Пригодится. Не бойтесь взять её в руки, она уже отдала свой жар.

Баночка это не простая – вы можете её ронять, бить, колошматить по ней молотком – даже крохотного скольчика на ней не появится. И точно так же – сколько её ни переворачивай, сколько ни тряси, – из неё не выльется ни капли, если не скажешь заветного слова.

Глава 19. Подарок королеве.

Вернулся Трубочист, перемолвился парой слов с Михаэлем, потом поманил Метте за собой.

Йошка провёл девочку во дворец какими-то одному ему ведомыми ходами через переулки и чердаки.

Оставил в пустом полутёмном коридоре, велев идти прямо, никуда не сворачивая, если кого встретит, не останавливаться, не смущаться, а уверенно произносить слово "Виллерхенд" – сегодня такой пароль у дворцового караула – и идти дальше. Остановиться, уперевшись в белые с золотом двери, повторить пароль и добавить "котёнок".

– Если кто станет задавать вопросы, повторяй одно: "Королева обо мне знает." – Выйдет камеристка и проводит тебя в кабинет.

Самое главное – не волнуйся. Я останусь здесь за колонной и буду тебя ждать. Всё запомнила?

– Всё.

– Какой во дворце пароль?

– Виллерхенд.

– Верно. Ну, иди!

Метте прошла полкоридора. Вокруг ни души. Мерцают свечи в высоких напольных шандалах. Тяжелые двери плотно закрыты. Где-то в невероятной вышине – потолок, расписанный гирляндами винограда и козлоногими пляшущими и дующими в свирели младенцами. Вдруг девочка почувствовала себя покинутой и одинокой, откуда-то подуло ледяным сквозняком. И она – нет, не увидела, но каким-то шестым чувством почувствовала разбегающиеся по стене трещины. Не раздумывая ни минуты, Метте достала из кармана клубок тонких белых ниток – когда она успела их напрясть? – и тихонько свистнула. В тот же миг рядом появилось несколько капурёшек. Те уже знали, что делать. – Тихо попискивая и чирикая, они летали вдоль стены, рисуя причудливые узоры, а между ними, постепенно уменьшаясь, летал белый шерстяной клубочек. Когда работа была закончена, капурёшки уронили совсем уже махонький шерстяной шарик прямо в подставленную Метте ладонь, и прощально чирикнув, исчезли.

А из-за длинной плотной портьеры за всем происходящим следил, выпучив от изумления глаза, младший ключник двора Его Королевского Величества Ханс Эрих Диррксен по прозвищу Клячник.

И вот он уже стоит, согнувшись в три погибели в кабинете Ульриха фан Виштельга.

– Я – человек маленький. Малюсенький человек. Для больших мира сего, вообще – ничтожный человечишко. И я не протестую – пусть. Но и ничтожный человечишко глаза и уши имеет. Зато его не замечают – вроде есть кто-то, пыль вытирает, ключами гремит, и нет его.

– Короче. Без сентиментальных отступлений.

– Своими глазами видел, как совершенно посторонняя, не имеющая никакого отношения к дворцовой прислуге, девчонка стояла, озираясь, посреди коридора, что ведёт в Оружейный зал, хотя стража там на всех дверях, мышь без спросу не проскользнёт.

– Короче, не утомляй.

– Так вот, стоит эта девица посреди коридора, руками вот так шевелит и шепчет что-то, шепчет нараспев не по-нашему. А вокруг капурёхи стаями так и вьются, так и вьются. И свиристят, и чивиркают!

– Складно сочиняешь.

– Если надо, готов каждое слово подтвердить под присягой.

– Как же она оказалась во дворце? Измена?

– Я так думаю – девчонка эта – колдунья. Оттого и стража её не заметила, оттого и капурёхи гнусные ей служат.

Колдовство! Да ещё в непосредственной близости от королевских покоев! Это не что иное, как посягательство на жизнь и здоровье правящих особ!

– Что ж, колдовство должно быть пресечено в корне, безразлично, взрослый негодяй этим занимается, или ребёнок.

– Ваше сиятельство, конечно, в коридорах было темновато, я могу и ошибиться, но, кажется, я знаю эту девчонку!

– Да? И кто же она?

– Племянница господина Главного Королевского Повара! У него этих племянников и племянниц целая куча, и все до одного – нахальные и предерзкие особы!

– Ну, заблудился ребёнок в незнакомом месте, дядюшку искал, руками с перепугу махал, а кое-кто уж и насочинял с три короба про капурёх, да про колдовство, да про посягательство на венценосных особ…

– С места мне не сойти!

– Так сойдите и посмотрите, что с этой девочкой происходит. И не кланяйтесь так долго – время уходит.

Ещё через несколько минут Клячник вновь постучался к Ульриху.

– Что Вы на этот раз нам скажете, господин Ханс Эрих фон Диррксен?

– Просто Диркссен, ваше сиятельство. Я насчёт всё той же девчонки. Она направилась в покои королевы. И её впустили. Сейчас она там.

– Королеву тревожить нельзя.

– Но как же тогда быть?