Бойся мяу

«Смотри, какой маленький… какой крохотный на крохотных ножках… мелочь… малец… пупсеночек…»

И неожиданно стало легче. Ноги ныли, в боку кололо, воздуха не хватало, но какое-то облегчение поселилось в нем. Женя почувствовал силу. Открыл вдруг, что сила есть в нем. Он готов был снести, протаранить насквозь, затоптать всех и вся. Летел, колотя землю под собой, рассекая воздух руками. Выжимал все и терпел. Да, нельзя жалеть себя. Сила куется из боли.

А затем свалился на колени перед тайником, согнулся, опершись на руки, и дышал. Он не знал, что сейчас произошло, в голове не было ни единой мысли. Ни страха, ни жалоб, ни обиды. Просто дышал, истекая потом, уставившись в землю и мельтешащих муравьев. Они бегали уже по пальцам, но ему было все равно. Он дышал минуту, полторы…

Наконец просунул руку в нору под корнем и… вытащил записку.

Узнал Марусин почерк – и зажмурил глаза. Перевалился на пятую точку, сел, откинувшись спиной на прохладный ствол Почтовой Осины. Раскрыл сложенное послание и, прислушавшись к сердцу – спокойно, – взглянул.

«Привет, дурак. Я сильно злилась на тебя. Но сейчас уже не очень. И все равно решила, что пока буду звать тебя так. Раз уж ты покаялся, что дурак. Приходи сегодня в три к магазину. Буду учить тебя ездить на велосипеде.

Ps: Надеюсь, ты сообразил, что надо захватить велосипед?» – писала Руся.

* * *

Спустя три с половиной часа Женя стоял на бетонной площадке перед магазином, держа под руки велосипед. Держал напряженно, словно непокорного скакуна, не думающего ему служить. Он был не такой тяжелый, как у родителей в городе, к тому же без рамы, и все равно казался не по возрасту. Изогнутый руль – на уровне шеи, твердое сидение с пружинами – выше пупка. Салатовый, бескрылый, поскрипывающий «Школьник». Велосипед Маши.

Женек знал, что велик есть у дяди Юры – видел в сарае. Но когда прикатил-таки несчастную тачку, после того как пропал с ней без вести, и обмолвился о желании покрутить педали, дядя посмотрел с нескрываемым сомнением и ответил, что у имперских приспешников должен быть свой транспорт.

Женя уже собирался – со страхом, крутившим живот, – бежать к Мите, мириться, извиняться и выпрашивать велосипед, о котором тот говорил. Пускай велик и в соседней, отнюдь не близкой деревне. Но, пока судорожно соображал, сестры позвали его на очередной киносеанс в Мишимашин дом. Тогда-то он и вспомнил один слух среди прочих: якобы шрамы на ноге у Маши оттого, что кожа ее попала в велосипедную цепь. А это значило, что у нее может быть велик.

Стараясь не отвлекаться на лающего, пожалуй, уже приветливо Зверя, Женька осмотрелся в Мишимашином дворе, перед тем как зайти в гости. И, действительно, заметил выглядывающее из-за пристройки колесо со спицами. Тут же, ни с того ни с сего, выпрашивать велосипед не стал. Да и не смог бы – ну, как-то это нагло. К тому же по времени было еще рано.

Поэтому сперва посмотрел со всеми мультфильм «Король Лев». О волшебной перемотке не вспоминал, за удивительной историей Симбы следил отрывисто – не давали покоя мысли: вдруг это просто колесо, одно единственное, вдруг велик сломан и не на ходу, а он тут тратит время. Они застали Машу дома, это было хорошо и удачно, но в то же время Женя нервничал, что она поинтересуется, воспользовался ли он ее советом, повел ли себя по-взрослому и извинился перед друзьями. И, если он ответит правду, вдруг, разочаровавшись, она не даст ему велосипед. Хотя он мог сказать часть правды – ведь у Руси-то прощения попросил. Этим и успокаивался.

Когда «Король Лев» закончился, сестры захотели снова окунуться в морозный мир «Титаника», и Женька забеспокоился не на шутку. До встречи с Марусей оставалось чуть больше часа, а фильм от кормы до носа занимал часа три. Когда же ему поговорить с Машей? Что, прямо так, при всех? Однако ему повезло: Маша видела «Титаник» не раз. И когда она вышла из зала, поспешил за ней.

Маша согласилась легко. Не стала расспрашивать об успехах в примирении с товарищами, перечислять сотню правил езды на ее велосипеде и требовать обещаний, не раскурочить его. Не уточнила даже, умеет ли он управляться с ним. Сказала только:

– Не забывай тормозить. Особенно если впереди дерево или столб. Послезавтра заберу.

Женек глазел по сторонам, не имея представления, откуда может прийти Руся. Магазин находился на пересечении дороги, ведущей в деревню, и первой улицы. Кажется, Пушкина, припомнил он. Улица таким образом делилась пополам, а дорога продолжалась в проулок, упирающийся в соседнюю улицу – Советскую. Свою Женька запомнил хорошо.

Вертел он головой еще и потому, что побаивался, вдруг наткнется на Колю или Митю. И притом не сможет даже уехать, к примеру, от их расспросов, так и будет стоять, приросший к велосипеду. Редкие покупатели и то косились на него. Нормальный мальчишка наворачивал бы круги по площадке или приставил бы велик к стене, чем стоять памятником.

Неожиданно его прямо затрясло от мелькнувшей мысли. С чего он взял, что Руся приедет одна? Вдруг она позвала и ребят… И когда в очередной раз стал злиться, что не нашел смелости помириться, жалеть, что психанул на школьном поле и вообще зачем-то пошел смотреть кино, а не играть в футбол, к реальности его вернул звонок.

Женя повернул голову, и облегчение вылилось в улыбку. С проулка к магазину сворачивала Маруся, работая педалями и дергая пальцем сияющий звоночек. Трень – трень – трииинь. И сияло вообще все: мерцали искрами спицы, сверкали серебристым блеском крылья и изогнутый руль, матово поблескивал насыщенной синевой корпус. Женек взглянул на небо. Удивительно, но солнце пряталось в тучах.

Трень – трень – трииинь. Сияла улыбкой и Маруся. На повязке ее была вышита синяя птица, летящая в небесной лазури. Кофейные кудряшки, прыгающие и пружинящие, забраны ободком цвета ночи. На ногах – кроссовки и джинсовые шорты выше колен, выше – почти что тельняшка, только полосы шире. Трень – трень – триииинь!

– Привет, дурачок! – притормозила она и легко спрыгнула с сиденья.

Ее Везунчик тоже был без рамы и даже, кажется, складной. Женька видел такие в городе, но марку позабыл.

– Привет… спортсменка, – ответил он, по-прежнему не двигаясь с места. Хотя поймал себя на том, как тянет ее обнять. Но с велосипедом боялся и шаг сделать. Положить его на землю – это вообще нормально?

У Маруси такой проблемы не возникло, потому что ее двухколесый друг имел еще и ножку, вернее, подножку. Везунчик мог стоять без ее помощи. Такое было верхом мечтаний у пацанов во дворе.

– Старенький, но на ходу? – спросила Руся, глядя на его «Школьник» без крыльев и с местами облупившейся краской.

– Да… То есть, наверное. Это велик сестры. – Переместив одну руку на сидушку, Женька немного отстранил его от себя, чтобы присмотреться и самому.

– Ага, вот как. – Она подошла к «Школьнику». – Тогда тебе придется заслужить его доверие. – Взялась одной рукой за руль, а второй, будто гладила жеребца, провела по сиденью. И легко коснулась при этом пальцев Жени.

Приятные иголочки побежали по руке, охватили спину. Волосы на затылке зашевелились, а дыхание перехватило. Сердце заколотилось так, словно на один удар меньше – и все, смерть. Нестерпимо захотелось потрогать ее кудряшки.

– А скажи-ка, что ты вообще знаешь про велосипеды? – спросила Руся, с видом знатока сжимая переднее колесо.

– Чтобы ехать, крутят педали. Чтобы повернуть, крутят руль. Чтобы затормозить, педали назад, – перечислил Женек, пока она проверяла заднее колесо.

– Ты же в школе отличник, да? – улыбнулась она своему выводу.

– Вообще-то, ударник.

– Ну а как ты думаешь, что главное в том, чтобы не упасть? – Руся выжидательно уставилась на него медово-карим глазом.

– Поймать и сохранять равновесие, наверное, – ответил он, чувствуя себя самым что ни на есть троечником.

– Главное, дурачина, не бояться, – улыбнулась она. – Не сидеть напряженным, скованным, а расслабиться. Почему?

Он вспомнил, как она погладила, нет, не его, а «спинку» велосипеда:

– Потому что он почувствует мой страх?

– Правильно. Садись, «пять».

Они посмеялись.

– Нет, серьезно, садись, – указала Руся на велик. – Залезай, посмотрим, достают ли ноги до педалей, или надо опустить сидение.

Она взяла велосипед за руль и под сидение. Женек примерился, сообразил, что ногу закидывать глупо. Поэтому встал на раму, поднялся от земли и пристроился на сидушке.

– Ну как? – выдавила Маруся, удерживая велосипед.

В нижнем положении до педали приходилось тянуться носком.

– Не годится, – заключила она.

Еще десять минут они подгоняли сидение, перехватывали друг у друга ключ, толкались, пригнувшись к нему.

– Ну а теперь тебе пора ехать, – объявила довольная Руся, когда все было готово.

– Покажи, – попросил Женя, кивнув на ее преисполненный достоинства, сияющий велосипед.

– Хорошо. – Она умелым движением убрала подножку, взялась за руль. – Руки на руле, одну ногу на педаль, второй отталкиваешься, разгоняешься. И – хоп – запрыгиваешь и крутишь педали.

Маруся покатила по бетонной площадке, у края свернула и поехала по кругу.

– Держи его крепко, чтобы не клонился вбок. Не дай ему сбросить себя.

Она убрала руку с руля и замахала ей над головой, словно наездница на диком скакуне. Правда, Везунчик ее был спокоен и покорен.

И Женек попробовал повторить. Но разогнался недостаточно. Попробовал снова – не удалось вовремя перекинуть ногу. Еще раз – долго устраивался на сидении. Еще – одна сторона перевешивала, и баланс рушился, так и не устоявшись. И всякий раз «Школьник» заваливался на бок и едва не утягивал Женька за собой.

Однако не успело солнце выползти из-за тучи, как он поехал. Запрыгнул на сидушку, заработал педалями, крепче взялся за руль, приструнив его. У края площадки, показавшегося вдруг обрывом, повернул его слишком резко, снова повело вбок, но он кое-как сбалансировал и покатил дальше.

– Молодец! – обрадовалась Руся и затренькала звоночком. – А теперь расслабься.

Женя проехал кружок и затормозил, слез на землю.

– Вау! Вау! Прикольно.

– Страшно? – Она остановилась рядом.

– Ни капельки, – выпалил он, будто сердце и не колотилось в груди.

Они сделали еще с десяток кругов, а после три «восьмерки»: две неудачные и последнюю образцовую.

Наконец, Женек затребовал передышку. Маруся нахмурилась было, и он поспешил предложить по мороженому.

– Люблю пломбир, – поделилась она, кусая белоснежную мякоть.

– Я тоже, – кивнул он и глянул на дно рожка, не течет ли.

– Люблю эклеры, – вспомнила еще Руся.

– Я тоже.

– И орешки со сгущенкой.

– Печенье?

– Ну.

– Я тоже.

– Зефирки.

– Да.

– Люблю «Баунти», еще «Твикс», – продолжала она, не отрываясь от мороженого.

– Ага, тоже.

– Обожаю халву, – протянула мечтательно.

– Не-а, – мотнул головой, – бэ.

– Как? – она грозно стрельнула глазом.

– А вот так. Серая, жирная и как песок, фу-фу.

– Дурак ты, – она толкнула его плечом.

– Конечно-конечно, – закивал он. И как на зло в подтверждение этому с прохудившегося донышка рожка соскользнул драгоценный кусочек пломбира.

Когда морозно-сахарный перерыв подошел к концу, Маруся снова оживилась:

– Знаешь, что нам надо?

– Уничтожить всю халву в мире? – пошутил Женька, но действительно весело стало потому, что заметил у Руси на кончике носа капельку мороженого.

– Ты собираешь, я уничтожаю, – она показала большой палец. – Нет, нам нужно скатиться по склону.

– Погоди, не двигайся.

– Чего? – не поняла она и завертела головой.

– Руся, ну-ка, замри.

Она уставилась на него, нахмурившись. Он вытер руку о футболку и протянул к ее лицу. Она не отстранилась. Брови приподнялись, в уголках губ мелькнула улыбка. Женя смахнул большим пальцем мороженое с ее аккуратного носика, прикоснувшись остальными к румяной щеке. Руся смешно дернулась.

– Ты испачкалась, сластена.

Она засмеялась и потерла нос, пряча улыбку.

– Я «за», – сказал он.

– А? – потерялась она.

– Я за то, чтобы покататься. Но только не в овраг.

Она рассмеялась снова.

– Да нет, конечно. Ты же знаешь дорогу в деревню, асфальтированную, – махнула рукой в сторону выезда. – Там есть хороший, долгий спуск. Очень классный.

– Кажется, знаю. А мы… не разобьемся.

– Не попробуем – не узнаем, – улыбнувшись, она положила руку ему на плечо.

Женя понял, что скатится с ней хоть по спине диплодока из мультфильма.

Однако уже через пять минут непреодолимым испытанием для него стала обычная земляная дорога. Требовалось ехать по узкой колее: чуть вправо, чуть влево – и колесо или врезалось в высокие края, если колея уходила вниз, или срывалось с этой тоненькой полоски, если колея вздымалась. В любом случае, подпрыгивая испуганно на кочках, Женек рано или поздно терял равновесие и слетал на землю, не всегда удерживая велосипед. Расслабиться он, конечно, не мог и только злился. На площадке все было хорошо, и он уже решил, что все в этой двухколесной езде легко и просто.

– Пошли пешком, не мучайся, – не выдержала Маруся, когда он вновь оказался на ногах, проехав от силы метров тридцать. – Там скоро плиты начнутся, по ним уже можно попробовать.

Женя вздохнул. Хотелось выругаться на дорогу, кочки и велик, но это быстро прошло, как только мелькнуло в голове, что капризничать это для размазни и плаксы.

– Хорошо, – буркнул лишь и, толкая велосипед, быстрым шагом поспешил к ней.

Некоторое время шли молча. Тихо шуршали шины и дребезжали на кочках тела двухколесых питомцев. Изредка чиркали о землю подошвы двуногих всадников. Раза два Везунчик звонко тренькал и рвался, казалось, на дыбы. Женя почти не отрывал глаз от дороги, следя за непослушным колесом. Руся поглядывала на облака и напевала под нос.

«Ванечка-а-а… просил спать у нянечки… Ванечка-а-а…»

– А у нас дедушка в чулане, – вырвалось вдруг у Женька.

– Спит? – обронила она, не опуская головы от неба.

– Живет, – ответил он, уже жалея, что проговорился.

Руся посмотрела на него, нахмурившись:

– Зачем?

– От бабушки прячется.

– Серьезно?

– Ну, да, – Женька усиленно закивал, так, что лицо у Руси разгладилось, и забрезжила улыбка.

– И почему? – спросила уже не так серьезно.

– Он однажды притворился, что пальто. Так бабушка его случайно повесила в чулан. Вот и приходится теперь там пылиться.

– Ну и ну, – покачала она головой, дразня кудряшками. – А мой папа… в аквариуме.

– Живет? – подыграл Женя.

– Нет, – протянула она. – Родился.

– Реально?

Она закивала, подражая ему. И даже Везунчик звякнул, подтверждая.

– Но как? Почему? – Женек зажегся, всей натурой жаждал поверить.

– Его мама, моя бабушка, была актрисой в бродячем цирке. Она выступала с водным шоу, танцевала, выполняла гимнастические трюки в большом кубическом аквариуме, ну, как сейчас показывают синхронистки. Бывало, играла роль пойманной русалки, – Маруся мило хихикнула. – И вот однажды русалка родила мальчика. Номер назывался «Рождение человека-амфибии» и был показан только раз.

– Вау, прикольно, – остался доволен Женя.

– Да. Папа, кстати, плавает шикарно, обожает дождь, а пойманных на рыбалке рыб отпускает обратно, – добавила она, выставив указательный палец вверх. – Дружит с водой, одним словом.

– А я никогда не был на рыбалке.

– Во-о-т, – протянула она довольно. – Со мной поведешься – и до удочек дело дойдет.

Они дружно рассмеялись. За спинами вдруг посигналили. И им пришлось пропустить натужно кряхтящий салатовый «Москвич». Несколько минут шли молча, стараясь не дышать поднявшейся пылью. Когда ветер согнал ее, вдали показались плиты.

– А твой папа тоже кудрявый? – спросил Женя, поглядывая на ее завитушки.

– Папа? Нет, – усмехнулась она. – Овечка я в маму. Папа лысый. Почти. Зато у него улыбка как у Чеширского кота. Это из «Алисы», я принесу как-нибудь книгу.

– Ты совсем не овечка, – отозвался он после короткой паузы, – ты… знаешь, на кого похожа?

– И на кого же? – улыбнулась она лукаво, а затем грозно произнесла. – Только не говори – Мальвина.

Женек помотал головой:

– Ты – Мили из «Дикого ангела».

– Да?! – обрадовалась Руся. – Наташенька Орейро?

– Ага.

– Спасибо, – произнесла она коротко, неожиданно застеснявшись. Щеки залились краской, и ей вдруг стал очень интересен звоночек Везунчика.

Женя же побежал взглядом по дороге. Уже сейчас видно было, как она поворачивает, выложенная плитами, а дальше конец ее терялся. Там та самая условная остановка, начало асфальта, откуда их забирал автобус. Внезапно он не нашел в себе столь сильного еще утром желания вернуться домой, в город. Не было и намека. Он хотел быть здесь, счастлив быть здесь. Если бы его сейчас забрали, схватили бы и привязали к сидению в отъезжающем автобусе, его сердце – ему так казалось, и это было страшно, – не выдержало бы. Он понял неоспоримо ясно, что написал в письме правду – Руся ему действительно нравилась, быть с ней это… счастье. Ну, просто нет другого хоть на йоту более подходящего слова.

Маруся снова разглядывала бескрайнее небо, вмещающее бесчисленные, неповторимые, далеко-близкие облака. Вспомнив про письмо, Женек на секунду испугался – какое же в итоге она прочитала? Но тут же расслабился: а есть ли разница, главное – он может вновь с ней дружить, разговаривать, смеяться и не сводить с нее глаз. Она смотрела на облако, плывущее над ним. Он смотрел на нее. Синяя птица на ее повязке парила, помахивая крыльями. Казалось, она летит там, наверху в небе, которое не уместить на лоскуте ткани, а это лишь отражение, какое бывает в зрачке смотрящего.

– Мне нравятся твои повязки, – сорвалось у него, – необычные.

Она опустила взгляд на него, на миг в нем мелькнула тревога.

– Спасибо.

– Прикольно, они каждый раз новые, но откуда…

– Я шью их сама, – опередила его Руся. – Мне нравится вышивать.

– У тебя классно получается… Красиво.

Она кивнула со скромной улыбкой:

– Это еще и очень интересно. Вышивая, я как будто вкладываю туда свое настроение, мысли, мечты, какие хотелось бы получить в тот день, когда надену именно эту повязку.

– Просто магия, – отозвался Женя.

Руся лишь пожала плечами.

Он колебался, боясь все испортить, и уже, казалось, отказался от глупого любопытства, но все-таки спросил:

– Ты покажешь мне? – и поспешно добавил: – Я не испугаюсь, обещаю.

– А там нечему пугать… – Она поднялась с Везунчиком на бетонную плиту. – Я не прячу глаз от мира, я прячу мир от глаза. Поехали, прыгай в седло!

Задорно тренькая звоночком, Руся помчалась, преодолевая плиту за плитой. Ждать его она не собиралась, понял Женек. И это неожиданно совсем не расстроило. Наоборот, воодушевило на подвиги и геройства. Вызов принят!

«Школьник» слушался на шероховатой тверди плит: они были шире колеи и не ходили волнами. Но от дороги Женька глаза не отрывал. Он слышал Марусю, и этого было достаточно. Жал на педали уверенно, ощущая наконец, как вонзается в воздух, и тот ласкает кожу и ныряет в волосы. Сердце замирало, лишь когда велосипед потряхивало на не слишком плотных стыках плит. Колесо в эти щели угодить не могло, и все равно в такие мгновения казалось, будто он перепрыгивает на велике с крыши на крышу. В какой-то момент новая плита не появилась, Женек слетел на землю и прокатился, в панике виляя змейкой, еще несколько метров. А когда выровнял руль, сообразил – вот он и на асфальте.

– Приехали, – Руся указала на уходящую вниз дорогу.

– Приехали, приехали, – завел торжественно Женя, наворачивая круги вокруг нее. – Приехали.

– Ага, понравилось? – посмеивалась она. – Теперь вообще не слезешь.

Зайдя на новый круг, он вырулил прямо и покатил вниз:

– Поехали! Наперегонки!

– Не с той связался! – крикнула Руся в спину. И Везунчик заржал, как живой, гремя звоночком.

Теперь ветер не ласкал, он холодил кожу, лохматил голову и нырял без спроса под футболку. Женя крутил педали. Хотя сердце, прячась в желудке, молило: «Достаточно!» Однако дорога – твердая, ровная, широкая – молила тоже, звала. Она была свободна, без встречных машин. И бояться можно было только своего страха. Не дрогнет ли рука, не зажмурятся ли глаза.

А затем вдруг, как бывает при переходе на новый уровень в «Тетрисе», дорога подсунула ямку. Плешь в асфальте. Женек налетел на нее. Велосипед крякнул, и он подскочил. Сердце окончательно рухнуло в бездну. А потом новая ямка и яма пошире. Только успевай объезжать. И, действительно, глаза готовы были испугаться. Он подскочил еще на ловушке, вильнув после. И ноги сами притормозили.

По большой дуге его объехала Руся:

– Пристегнись давай-ка крепче! Я твою превышу скорость…

Она катила вниз широкой змейкой. Плавно, грациозно и легко. И кудряшки развевались на ветру то в одну, то в другую сторону. Женя глянул вниз – машин видно не было. И поехал следом по ее волнам.

И случилось удивительное. Он не смотрел под колеса. Знал, что по всей ширине дороги ям, наверное, еще больше, но не следил, не выискивал их глазами. Глядел перед собой, вокруг. Катил к одному краю – любовался озером внизу, его холмистыми зелено-песочными берегами. Сворачивал к другому – слушал шелест деревьев, тянущихся в синь и ей подмигивающих. И успевал ловить счастливые улыбки необычной до трепета в груди девчонки. А «Школьник» – учуял ли его умиротворение или выучился у Везунчика – сам четко и аккуратно объезжал препятствия.

На несколько минут дорога стала только их. И это тоже казалось частичкой магии. Обласкав асфальт мягкими шинами, они словно выхватили дорогу из реальности. Перекатываясь от одной границы нового мира к другой, точно маятники, растянули прекрасные мгновения свободы, покоя и легкости. Широкоплечие деревья понимали это и ловили, усмиряя, слишком шустрый ветер, шептали грозно: «Держи… держи… хорош». Они катили вниз, баюкая мир. Металлически гладкое озеро не думало приближаться. Похитить и его в свой мерцающий спицами мир у них, похоже, не хватило смелости. Однако на последних витках озеро встретило их, пропитав воздух крохотными капельками потерявшегося дождя.

Закончился спуск, и время нагнало их. Едва Маруся съехала на обочину, и Женек притормозил рядом – уверенно и четко, по дороге промчались две машины навстречу друг другу. И следом – удивительно – еще три подряд.

– Успели, – заметила Руся, когда дорога снова смолкла.

– Не очень-то торопились, – откликнулся Женя, убегая взглядом по склону.

– Ну как? Понравилось? – улыбалась она.

– Еще как! Здорово!

– Великолепно, – пропела Руся.

– Оказывается, я умею ездить на велике. Ехал сейчас и ни секунды не думал, что мне учиться еще и учиться.

– Это я называю «расслабиться».

Они посмеялись. Поглазели вокруг. Дальше расслабляться было некуда, только вверх, орудуя педалями. Назад Женек не хотел и даже не поэтому. Хотелось позвать Марусю на озеро, посидеть, полюбоваться, камешки пошвырять. Но что-то его останавливало, и, кажется, он догадывался что. Мало того что он не умел ездить на велосипеде, так и плавать не научился тоже. А Руся, дочка человека-амфибии, плавала, несомненно, хорошо. Взгляд ее между тем на водной глади не задержался.

– Не хочешь на озеро? – желание пересилило, и вопрос прозвучал сам.

Она посмотрела на него лукаво.

– Не-не, дурачок, – помотала головой. – А как же «наперегонки», а?

– Я это… просто…

– Не-а, шутки не принимаются. Я приехала первая. Имею право загадывать желание.

– Черт… – обреченно склонил голову Женя.

Маруся же потерла руки. И вновь ее хитрый глаз побежал по окрестностям. А его братец под повязкой – Женек был в этом уверен – подсказывал ему, потому как был не менее зрячим и вглядывался притом в его сердце.

– А давай ты… давай-ка, знаешь… Ага, вот! – Руся сделала интригующую паузу. – Слабо забраться в заброшенный дом?

Она указала на холм по другую сторону от озера через дорогу. Там стоял в каком-то неуютном одиночестве весь какой-то неуютный дом. Женя узнал его тут же. Веселье разом сдуло. Он напрягся и невольно поежился от предательского холодка.

Черный-черный дом с черным-черным сундуком… И черным-черным котом.

– Так, так, так… Интересно, – улыбалась Руся, изучая его словно под лупой.

Он снова посмотрел на дом – узкий, вытянутый кверху, с однобокой, покосившейся крышей – и напомнил себе: все это он выдумал сам. Просто так, из ниоткуда. И нет там ничего. Ни-че-го! Обычный дом, доски да гвозди. Ничего зловещего. Потому что это дом не черный-черный, потому что черный-черный дом не существует. Это знает каждый, кто про него рассказывает.

– Вот и залезу. Без проблем, – сказал уверенно. И выдохнул с облегчением, потому что не притворялся.