скачать книгу бесплатно
На миг озарился асфальт. И опять он прошел не больше трех шагов, как бухнул гром. А затем стало тихо. Даже слишком тихо. Исчез ветер, капли зашептали, больше не заставляя щуриться. И будто бы даже донеслось коровье мычание. Женек взглянул на небо. И ослеп.
Вспышка обожгла, он зажмурился. Заморгал. И снова капли зашвыряло в лицо, и распахивать глаза было необязательно. И снова задрожала хмурая жесть, раскатываясь во все края.
Да-а, мама реально нас убьет, если узнает, что мы еще и в грозу гуляли, испугался Женек. Сердце колотилось и так. Теперь и ноги стали подгибаться. Хотелось присесть, укрыться или припасть к земле. Он знал – в открытом поле в грозу по-настоящему опасно, на возвышенности – вообще не до шуток. Откуда узнал, вспомнить не мог. Да и не хотел.
Смотрел, как Оля с Катей едва не бежали. Бедная Оля! Откуда у нее столько сил? Столько смелости? Ему стало жаль ее и как-то виновато за себя – она старшая, она решает, она отвечает. А что тут сделаешь?..
Замерцали всполохи. Мурашки по коже уже не бегали – просто стояли и пускали дрожь под собой. Метров сто до конца подъема. Какой там «сухо» – все так же заливает!
А что сделаешь? В деревню уже не вернешься, здесь нигде не укроешься, даже – на свой страх и риск – под деревом. Телепортация?.. Не существует. Тут уж пришлось Женьку смириться. Что сделаешь? Только вперед. Или, и в самом деле, животом, лицом в грязь и…
Гудок!
Сквозь ворчание грома пробился автомобильный гудок. А через пару секунд рядом затормозила машина. Та самая болезненно рыжая «восьмерка». Дождь барабанил по рыже-ржавой крыше, двигатель тихо урчал. Медленно опустилось переднее боковое стекло. Оно, как и, похоже, все стекла, оказалось затонированным. Оля подошла к окошку. Катя встала чуть за спиной.
Новая вспышка мелькнула в заднем стекле, когда и Женек приблизился к машине. Искра отразилась какой-то блеклой, вялой и тут же пропала в черноте стекла. Прижимаясь к Кате, он пытался понять, что ему напоминает эта чернота. И отчего хотелось просто пройти мимо, а то и сбежать.
Раскаты грома заглушили голоса. Но и когда они стихли, Женя смог расслышать только сестрин голос. Попробовал заглянуть в салон, но обзор загораживала Оля, а еще больше мешала Катя, старавшаяся сделать то же самое. Наконец Оля выпрямилась, обернулась:
– Подвезет до деревни. Едем, – она вроде бы и не спрашивала, махнула рукой, как бы приглашая, но сама не спешила, мешкала.
– Боже, наконец-то! Поехали, – устало обрадовалась Катя.
И они шагнули к задней дверце.
В этот краткий миг Женек успел заглянуть в салон – через сужающийся проем окошка. Но увидел лишь рыжий затылок и левую кисть на руле. Неестественно крупную и красную, а пальцев… Он хотел бы, чтоб ему лишь померещилось – конечно, а как еще, разумеется, просто показалось. И все же… Пальцев было шесть. Не понятно почему, он был так в этом уверен, хотя даже не заметил, что считал их – один, два, три… шесть.
Миг прошел, черное стекло поднялось полностью.
Оля открыла дверцу. Катя перед ней шаркала кроссовками по асфальту в ручье – чистила подошвы. И тут Женю ударило. Сверкнула молния, бахнул гром, и его тряхнуло. Он вспомнил, осознал и едва не закричал.
Задняя дверца! На «восьмерке» нет задних дверей! Никакая это не «восьмерка». «Девятка»!
И что? Ну и что? Что? Почему ему так не по себе? Почему он пятится, а живот скрутило?
«Но в «девятку» не цель…» – прозвучало в голове и повторилось эхом. Всполохи побежали по небу, но в секунду потонули в черноте стекол. Катя забралась в салон. Исчезла в нем.
Грянул гром, как будто треснул мир. И Женя вышел из оцепенения.
Нельзя! Нет, в «девятку» нельзя!
Оля тоже очищала подошвы и передавала Кате сумку. Обернулась к Жене. Волосы ее теперь свисали мокрыми змейками, кремовый топ вымок полностью, и сквозь ткань просвечивал лифчик.
– Давай скорее. Обувь почисти только, – замахала она рукой.
Он слабо замотал головой:
– Нам нельзя туда садиться.
– Что?.. Почему? – Она перестала топтаться на асфальте.
– Водитель так предупредил, – ответил он, не двигаясь с места.
– Не говорил он такого. Не видишь – ждет. Давай шустрее. – Оля протянула руку.
Женя шагнул. Но не к ней, а в сторону. Потом еще шаг. Теперь он мог заглянуть внутрь. Катя сидела, придавленная сумкой, смотрела вверх, в крышу. А может, вообще глаза закрыла. Водитель словно слился с креслом, не оборачивался, ждал почти неподвижно.
– Не задерживай, Женя. Что с ума сходишь? – Оля сделала серьезное лицо и сурово уставилась.
– Нет. Не хочу. Нам нельзя! Пойдем дальше.
Посмотрел на нее с мольбой, а затем скосился обратно в салон. Водитель забарабанил по рулю. На его подголовнике с обратной стороны висела маска лисы. Совсем не для детского утренника.
Оля согнулась, заглянула в салон:
– Простите, пожалуйста, сейчас мы. Сейчас-сейчас. Извините.
– Да ничего, – бросил водитель.
И Женька заколебался, а не валяет ли он, в самом деле, дурака. Настолько мирным, приятным и добрым оказался этот голос.
– Женька, хватит тупить! Бесишь! – крикнула с сидения Катька.
Он шагнул к машине. Оля подошла и потянула.
– Протри кроссовки. Давай резче. Вот тут лужица.
Он стал неуверенно шаркать, опустив голову. С каждой секундой росло жуткое чувство, что из нутра машины его изучает чужой, острый взгляд. Женек не поднимал головы, наблюдая, как грязь с подошв растворяется в луже. Шею сковало. Там, куда целили эти неведомые глаза, он ощущал мурашки. И все-таки знал, что все равно посмотрит. Как бы ни было страшно, посмотрит. И быстро вздернул голову – хотел поймать водителя, увидеть его лицо.
Но тот сидел все так же, взирая перед собой. Зато хищные, черные и в то же время пустые глаза лисьей маски всматривались. Не отрываясь и не моргая. Глубоко-глубоко, туда, откуда разливался холодом по телу страх. Женя и сам не знал, где эта червоточина. Но лиса нашла, довольная и голодная. Мотор вдруг зарычал по-звериному.
Буря вновь метнула искр. Оля дернулась. Стала его подталкивать.
– Оль, давай не будем. Я не хочу. Я… я, мне… страшно, – последнее он прошептал.
– Так, Женя! Хватит уже! Ты домой хочешь? Скоро ночь. Гроза, дождь. Всё, залезай давай! – чувствовалось, как она едва сдерживает раздражение.
Он снова отступил. Оля схватилась за голову.
Почему они мне не верят? Мы же семья… Женек не знал, что делать. Сесть в машину, а потом винить себя. Или… Но как ему убедить их? Как вырвать из черного-черного сундука?
– Давай дойдем, мы же…
– Нет! – оборвала его Оля. – Уже поздно, мы все мокрые! Я устала, а помощи от вас… Быстро залезай.
И он заплакал. Заревел в голос. Надул губы, опустил голову и заныл, как капризный молокосос. Это единственное, что он придумал. Оля толкнула его к двери. Он отмахнулся, вырвался, отбежал. Присел на корточки и продолжил ныть.
– Достал! – взорвалась Оля. И словно в ответ – проворчал гром.
– Катя, вылезай! – процедила она. И нагнулась за сумкой.
Бухнула сумка. Топнула Катя, спрыгнув с сидения. Хлопнула дверца, замкнув тьму.
«Девятка» тронулась. А затем рванула, мерзко гогоча. У самой вершины склона приняла в себя осколки молний, метнувшихся к земле. И в их огне исчезла.
В один миг стих ветер. А затем по склону скатился запоздалый хрупкий гром. И вновь стало тихо. Только Женька подвывал.
– Ну ты и придурок, – буркнула Катя и добавила противно, – Трусишка.
Он поднялся, выпрямился. И смахнув влагу – то ли слезы, то ли дождь, скромно улыбнулся. Она толкнула Олю:
– Смотри – лыбится еще.
Они уставились на него, проклиная взглядом. И вдруг их лица посветлели, смягчились легким румянцем. Они отвели глаза, жмурясь. И все вокруг озарилось каким-то бронзовым светом, слабым, но согревающим.
Женек обернулся. И кожа почувствовала нежное тепло прощального солнца. Горизонт на западе очистился, и солнце посылало воздушные поцелуи, задержавшись у самой земли. А следом замолчал дождь. И незаметно уполз по склону вверх. Лишь его запах, вкусный и свежий, остался, повиснув в воздухе.
– Тащи сам теперь сумку, идиот, – вякнула Катя, но без прежней злости.
– И потащу, – отозвался Женя. Важно поправил рюкзак, дернув за лямки.
– Вот и тащи, – она слабо пнула сумку и, отвернувшись, пошла по дороге.
– Сам знаю, – он направился к сумке.
Оля вытерла лицо платком и теперь, склонив голову, выжимала мокрые волосы.
– Погоди, Кать, – сказала она устало. – Давайте, надевайте кофты.
Катя вернулась, и они нагнулись к сумке. Женек скинул рюкзак и залез внутрь.
Покопавшись, вытянул кофту. Отлепил, поморщившись, мокрую футболку от кожи, встряхнул несколько раз. Потом собрал на груди и выжал. Потряс еще и, наконец, накинул кофту. Застегивая молнию, увидел, что сестры сумничали и поменяли футболки на сухие. Ну и кофты достали.
Он взялся за ручку сумки. Оля несколько секунд перебирала кистью по лямке, примеривалась, чтобы ухватиться поудобнее, и, печально вздохнув, выпрямилась. Сумка подлетела, и они потопали.
Наверное, у нее уже мозоли там, подумал Женек и попытался взять на себя большую часть веса. Но подтягиваться и отжиматься он ленился, а гантели только катал по полу, поэтому уже через минуту, ну, может, полторы, оставил эту затею.
Солнце грело спину. От ходьбы и нагрузки разогрелось и тело. А кофта сохраняло тепло. Было приятно и уже не так тоскливо. Только джинсы оставались мокрыми и стягивали движения, да ноги в кроссовках страдали.
Ни ветер, ни дождь не ожидали несчастную троицу в засаде за вершиной подъема. Дорога изгибалась широкой дугой, и по ее левую сторону выстроились в шеренгу высокие деревья. Где-то в их ветвях невидимые глазу беседовали птицы. Красиво и заливисто. Если не знать их языка. Женек знал. Не учил специально, просто знал с рождения. И эти вечерние пташки там, наверху, бранились. На погоду, особенно на гром и ветер.
Он вспомнил их любимую загадку. На какое дерево я сяду – говорит птица – во время дождя? Вспомнил и улыбнулся. Хитрые пернатые. Он слышал эту загадку и на птичьем, и на своем языке. А это значило, что не только он понимает их разговоры. Поболтать-то птицы любят. А вот петь… Из всего того, что люди называют пением птиц, наверное, лишь десятая доля и есть то самое пение. Все остальное – болтовня.
Женька хотел было задать сестрам эту загадку. Но не стал. Все это время они молчали. Конечно, злились на него. К тому же он не был уверен, что не загадывал уже им эту птичью мозголомку. За деревьями скрывалось кладбище. Вроде бы. Сейчас он не вглядывался, но в окошко автобуса, он помнил, синим, серым и черным в зелени мелькали кресты, оградки. На кладбищах Женя никогда не был, поэтому его суеверный детский страх соседствовал с детским же интересом.
Потом показалась таинственная цистерна. Огромная и серая, как подлодка, и с люком наверху. Стояла прямо между деревьев. И как она туда протиснулась? Откуда взялась, если должна бороздить темные глубины океана? А потому – что здесь забыла? Все эти вопросы неизменно оставались без ответов. И мама, и папа лишь посмеивались либо просто отмахивались, когда им было не до него. Видимо, потому, что это была самая обыкновенная цистерна – для них, а может, и для всех.
После цистерны они с Олей поменяли руки. Катька, чеканившая шаг впереди, однако часто оборачивалась. Но не для того, как скоро понял Женек, чтобы насладиться его измученным видом или поддержать сестру. Нет, просто у них за спинами великим подрагивающим костром алел закат. Такого в городе не увидишь.
В конце этого зеленого строя дорога расширялась, а затем уходила направо – до этого места всегда доезжал их автобус. Что-то вроде остановки. Они выходили, разминая затекшие ноги, а затем еще минут сорок, а то и час, шли, довольные, легким шагом до деревни. Без этой пешей прогулки деревни и не существовало. В тот момент времени, когда они покидали автобус и топтались на остановке, она находилась так же далеко, все в том же нигде, как и когда они только садились в автобус в своем городке. Невозможно попасть в бабулин дом без такого вот ритуала. Паломничества к лазурным воротам.
Однако когда они наконец достигли начала этого пути – отнюдь не ровного и асфальтного, а пути из сваленных друг за другом бетонных плит, – судьба, похоже, решила сделать для них исключение. Пожалела юных и таких смиренных путников.
Едва они миновали третью по счету плиту, которая от размазанной по ней грязи казалась гигантской плиткой шоколада, как позади послышались тарахтение, лязг и скрип. Женек не удивился бы, если в следующую секунду грянул бы залп и земля рядом взлетела бы на воздух. А может, и они сами. Грохот приближался. Кряхтенье переходило в рычание. Они обернулись.
Конечно, никакой танк их не преследовал. Лучше. Гораздо лучше – их нагонял трактор. Он взобрался на плиты и, подрагивая на стыках и неровностях, тащил за собой повозку.
Ребята выстроились у края плиты. Женька не устоял – сумка перевесила – и все же слетел одной ногой в грязь. Поскальзываясь, с Катиной помощью поднялся. Мрачно-синий в сумерках трактор сбавил прыть и, чуть не доезжая, замер. Дверца кабины раскрылась, и выглянул водитель. Высокий паренек в тряпичной кепке-берете и в комбинезоне поверх голого торса, на ногах сапоги. Он широко улыбнулся и покачал головой. Совсем как в старых черно-белых фильмах, что так любили родители.
– Куда вам? – крикнул он.
Женя указал рукой дальше по дороге, Катя повторила. Тракторист ухмыльнулся:
– Так это ясно.
– В Нюргещи, – уточнила Оля. И тоже махнула рукой.
– Ну и мне туда, – кивнул парень. – Какая улица?
Путники переглянулись и пожали плечами.
– Кажется, не первая… ну, не та, которая сразу при въезде. А дальше… Следующая как раз. Наверно, вторая… Видимо, – попыталась объяснить Оля, а рука ее бегала по волосам.
– Первая, вторая. Нету таких… А дом какой? Чей?
– Перепелицыных, – ответила вразнобой троица.
– Синий с белым?
– Ага. Да, – теперь они кивали и все так же невпопад.
– Айда, поехали, – мотнул он головой и залез обратно. Но тут же вылез: – Подброшу, но не на крылечко. Извиняйте, мне налево.
– Спасибо, – отозвалась Оля.
– Спасибо, – повторила Катя.
И вместе они уставились на Женька. Один взгляд говорил: «Ну, теперь-то можно?», второй – «Даже не думай…»
– Залезайте в прицеп… если… э-э… не боитесь. Да нет, там сено было, сейчас ничего.
Женя первым направился к трактору, сестры за ним.
– С навоза уж три дня прошло, – закончил парень чуть тише. И опустился на сиденье, но тут же подскочил и шустро спрыгнул на землю. – Как? Сможете? Наверно, это… Я, давайте, я помогу.
Он опустил борт прицепа. Подпрыгнул и залез на площадку. Высотой она была на уровне Женькиных глаз.
– Давайте сумку, ага. – Он перехватил сумку и поставил к борту. – Ну, кто? Пацан? Руки давай.
