По следам «невидимки». Рассказы об уголовном розыске

Была и вторая версия. Она появилась после того, как были опрошены все девушки, дружившие с Валей в то время, когда она работала телефонисткой. Одна из них припомнила парня, который грубо навязывал Валентине свое расположение, а когда получил отпор, стал угрожать разделаться с ней.

Обе версии надо было проверить самым тщательным образом. Одновременно продолжалась работа и по другим направлениям. Сопоставлялись факты, опрашивалось множество людей. Цель была одна: выяснить, кто был спутником Валентины в этой ночной прогулке, завершившейся столь трагически.

В эти дни Аристов проводил множество летучих заседаний, и на каждом, сопоставляя новые и новые факты, оперативники настойчиво искали путь к выявлению возможного спутника Кривотуловой.

– Чего-то мы недоучитываем, – говорил Аристов. – Есть в деле какая-то логическая связь, которой мы не придаем должного значения, а она, вероятно, ведет к убийце. Помните, как у Алексея Ивановича Рязанова было в пятьдесят пятом году? Подозрение было, а улик никаких. Он тогда ухватился за шнурок, которым преступник мешок с награбленным завязал, и вытянул все дело. Смекаете?

– Смекать-то смекаем, – откликнулся Стрелков. – Ho там хоть был мешок, перевязанный шнурком, а у нас что?

– А у нас – головы. И предназначены они не только для того, чтобы носить фасонные кепки. Должны мы найти свой шнурок, который выведет нас к убийце.

* * *

А дело тогда, в 1955 году, обстояло так. На месте происшествия – а была попытка ограбления магазина – едва не застигнутый врасплох преступник оставил мешок из цветной ткани, который он успел наполнить, но не мог унести. Поиски долгое время ничего не давали. Тогда к расследованию подключился уполномоченный республиканского уголовного розыска Рязанов. Он, в частности, обратил внимание на шнурок необычайной крепости, которым преступник перевязал мешок. И тут как раз следствие, до этого плутавшее впотьмах, вышло на одного человека. Биография «отменная» – судимость за судимостью. Но прямых улик не было. Обыск в квартире подозреваемого ничего не дал.

Уже сидя за столом и составляя протокол, Алексей Иванович еще раз окинул взглядом комнату. Этажерка, карточки на стенах, обычные занавески. Впрочем… Рязанов подбежал к окну и стал рассматривать не занавески, а шнурок, на котором они были укреплены. Где он видел такой, очень прочный, производящий впечатление прорезиненного? Ну конечно же – на мешке, брошенном преступником в магазине. Появилось звено, за которое и смогло ухватиться следствие.

ВЫШЛИ НА СЛЕД

– Понимаешь, старик, – сказал Аристов Ковалеву, только что возвратившемуся из отпуска, щеголявшему первозданным гагровским загаром. Что-то у нас сальдо с бульдо не сходится13. Я имею в виду убийство в парке. Фактов, казалось бы, тьма. А выводы самые расплывчатые. Туда ткнулись, сюда ткнулись, а результатов не видно.

– Слышал. Мне генерал говорил…

– Вот-вот. Раз генерал, значит, не случайно, значит, рассчитывает на тебя. Было у нас две версии. В первой не совпадало время: сторожиха видит утром ту, что была убита ночью. Правда, парень, с которым она якобы видела девушку, далеко не ангел и определенные подозрения вызывал. Но и зовут его не Колей, а Александром. Но главное, этот Александр утверждает, что как раз в ночь убийства он был якобы в другом месте и с другими людьми. Ну, мы, конечно, организовали проверку. Представили его этой сторожихе на опознание. И что же ты думаешь?

– Думаю, опознала.

– Как в воду глядел. Устроили очную ставку. Она твердит свое, а он в ответ: «Пусть старуха не мутит воду. Не тратьте зря время. В ту ночь я был с компанией на реке Лососинке». Спрашиваем: «С какой компанией?» Назвал. Стали разбираться. Оказывается, все они укатили в Ленинград. А он все твердит: «Не тратьте зря время».

– Между прочим, хороший совет…

– Согласен. Но версию-то надо до конца разработать. Отправилась Зоя Михайловна с одним из наших в Ленинград. С трудом на какой-то даче отыскали ту теплую компанию. И что бы ты думал! Полное алиби у Александра.

– А вторая версия?

– Там возни еще больше было. Целый том она в деле займет. В ходе этого расследования еще больше укрепились во мнении, что погибшая была хорошим человеком. Вот что в школьной характеристике говорится, – Аристов полистал лежавшую перед ним довольно толстую папку, – слушай: «Спокойная, сдержанная девочка». А с последнего места работы пишут: «Выдержана, скромна». Видишь, как сговорились…

– Ну, а с парнем тем, что грозил ей, все ясно?

– Да, был такой такой парень. И угрозы были. Спьяну. А оснований к серьезным подозрениям – никаких. Тоже полное алиби. Сказал человек чепуху, и сам потом об этом жалел.

– Что же, будем загорать?

– Это ты в отпуске загорал. А я сейчас хочу тебя в курс дела ввести и напомнить, что дело это по всем статьям твое.

– Не сердись, Арсеньич, я так… Понятно, что мое. Думаю, никуда этот гад от нас не уйдет.

– А ты не хвались. Лучше бы идейку какую подкинул.

– Подкину. Давай еще раз посмотрим со всех сторон. Материалы следствия почти с полной достоверностью показывают, что этот тип…

– Подозреваемый.

– Хорошо: подозреваемый тип! Хочу называть вещи своими именами. Так вот он, видимо, вместе с ней приехал на поезде из Кондопоги. Будь он петрозаводский, не стал бы по паркам шляться так долго. Думаю, тоже приезжий. Приезжему ведь где-то жить надо. Отсюда вывод: надо еще раз внимательно порасспросить во всех гостиницах, не появлялся ли кто в ночное время. Куда-то должен же был он отправиться после преступления. На вокзалах ничего не замечено. Значит…

– Ладно. Остальных я распределю, а «Северную» ты возьмешь на себя.

Так и решили. Ковалев немедленно отправился в гостиницу «Северная». Главная гостиница города. Сколько раз бывал он здесь по работе. Как говорится, знал все входы и выходы, знал людей, и это очень ему помогало. На этот раз тоже помогло, да и определенное везение имело место. Оно ведь бывает не только на футбольном поле, когда мяч, посланный форвардом противника точно в ворота, попадает в штангу. Везет иногда и сыщикам. Так было и на этот раз. Ковалев обходил дежурных по этажам.

Слышал от них то же, что до него слышали и другие оперативники: «Нет, после двух часов ночи никто не приходил», «Не видела», «Не припомню такого случая», «Была в отпуску», «Нет, я в этот день не дежурила». Как договорились… Но вот дело дошло до Анны Дмитриевны Ситневой, которую Ковалев хорошо знал. Сидя за полированным столиком, она неторопливо перебирала карточки, каждая из которых рассказывала о человеке, живущем в определенном номере. Сама профессия вырабатывает у дежурных в гостиницах определенное внимание к деталям и мелочам, к такому, чего человек со стороны и не увидит. Оторвавшись от своих карточек, Анна Дмитриевна внимательно выслушала Ковалева, сморщила лоб, припоминая теперь уже довольно далекую ночь. Перед ней предстало нечто в виде плохо проявленной фотографии, но по мере того, как восстанавливались детали, фотография делалась все более четкой.

– Постой, Николай Ефимович, – сказала она, приподнимаясь из-за стола. Постой. Было ведь, было! Помню: возвратился один. Я как раз на часы посмотрела – сравнялось три часа ночи.

– Фамилию запомнила? – спросил ее Ковалев, торопясь выяснить самое главное и в глубине души готовя себя и отрицательному ответу. Разве запомнишь всех…

– Запомнила. Почему не запомнить. Этот, длинный, еще за номер несколько дней не расплачивался. Я ему и раз напоминала, и два, и три. Все без толку.

– Так какая все же фамилия? – не удержался Ковалев.

– А ты, дорогой Николай Ефимович, не торопи. Не люблю, когда меня торопят. Все скажу, как полагается. Фамилия его Грощенко. Все в таком светлом плаще ходил. Импозантно выглядел. И на женщин поглядывал очень охотно. А тут, помнится, вернулся в одном пиджаке. Помятый какой-то, сам не свой. Через несколько часов расплатился и уехал.

– А имени его часом не запомнила, если уж такая памятливая! – с тайной уверенностью, что услышит знакомое имя, спросил Ковалев.

– Чего нет, того нет. К чему мне его имя.

– Ничего. Это мы мигом узнаем у администратора. Спасибо вам огромное, Анна Дмитриевна. Надо в уголовный розыск на работу переходить. Будете грозой жуликов.

– Ничего, мне и тут неплохо. Они и тут меня боятся. А что этот долговязый натворил?

– Этого пока сказать не могу. Идет следствие. Сами понимаете…

– Понимаю, как не понять…

Казалось бы, ну чего особенного узнал Ковалев. Лишь фамилию человека, который пришел в гостиницу в три часа ночи. Причем и до этого жил здесь. Где же могла его дорога скреститься с дорогой Вали, только сошедшей с поезда? А разве сам факт, что человек вернулся в номер в пиджаке, а до этого ходил в плаще, и что вообще он вернулся ночью, может служить основанием для подозрений? Конечно, не может. И все же внутренним чутьем опытного сыщика Ковалев чувствовал, что, вероятно, он вышел на след. Есть что-то. Не платит, а тут сразу расплатился и уехал. Появились, значит, деньги, появилась, значит, необходимость уехать.

Не без волнения следил он за тем, как тонкие белые пальцы дежурного администратора скользили по карточке.

– Грощенко, говорите? Проживал такой. Выбыл 29 июня.

– А имя, имя его какое?

– Имя и отчество Грощенко – Николай Игнатьевич.

* * *

…В отделе было тихо. Все ушли на задание. И только Аристов скрипел пером в своем кабинете. Увидев Ковалева, буквально ворвавшегося в узкую дверь, Геннадий Арсеньевич сразу понял, что у того новости. Выслушал внимательно, не прерывая. Потом тихо сказал: «Так…» Это аристовское «так» знали все. Оно означало, что он осмысливает услышанное, чтобы высказать свое мнение. Ковалев это знал лучше других.

– Так, – повторил Аристов. – Значит, следующий шаг состоит в том, чтобы выяснить, что за люди жили с этим Грощенко в номере гостиницы, встретиться с ними и получить всю возможную информацию. Могут появиться конкретные сведения о том, где он, что он, кто он.

– Уже сделано.

– Хорошо. Еще надо Зою Михайловну поставить в известность. Знаешь, сколько труда она уже в эту историю вложила.

– Уже сделано.

– Так. Хорошо.

Последовавшие вслед за этим дни дали много нового. Во-первых, дежурная припомнила, что Грощенко, возвратившись тогда ночью, долго не гасил свет в номере. Когда она заглянула туда, чтобы еще раз напомнить ему о необходимости уплатить за проживание, он явно притворился спящим. Но вот что бросилось в глаза: повсюду были разложены для просушки его документы. Где-то он их вымочил, хотя дождя не было.

Проживавшие в одном номере с Грощенко, разысканные в разных местах, описали наружность своего соседа. Это высокий парень спортивного типа. В порыве откровенности как-то вечером он сказал, что у него есть жена в Гомеле и что сам он ни за что бы не женился – заставила комсомольская организация техникума. Из номера 28 июня он ушел рано утром, а когда вернулся, никто не видел – все уже спали. Еще один из временных жильцов вспомнил, что Грощенко жаловался на недостаток денег. Когда уезжал, плаща на нем не было, а ведь все время, живя в гостинице, он носил этот светлый плащ.

Эти сведения, конечно, представляли определенную ценность для выяснения личности неизвестного, но они не давали никаких данных для непосредственного контакта с ним.

Конечно, немедленно были запрошены все районные отделения милиции. Положительный ответ пришел из Кеми14. Да, был такой. Сначала работал на лесозаводе, затем в строительном училище воспитателем. Уволился тогда-то, уезжая, прихватил с собой казенные спортивные ботинки. В личном деле, которое сохранилось в училище, была весьма положительная характеристика, данная для поступления на заочное отделение лесоинженерного факультета Петрозаводского университета. Эта характеристика и дала возможность продолжить поиск. Может быть, Грощенко приезжал в Петрозаводск на экзаменационную сессию.

– Надо обратиться в университет. Хорошо бы установить фамилии петрозаводских заочников, с которыми он мог общаться, и через них узнать его последний адрес.

– Все это хорошо, – заметил Стрелков. Но чего мы уцепились за этого Грощенко? Парень приехал сдавать экзамены, живет в гостинице «Северная», у всех на виду. И вдруг идет в парк культуры, чтобы убить девушку, приехавшую из Кондопоги. Нет тут логики. Тем более, что экспертиза и акта насилия над Кривотуловой не подтвердила. Каковы же тогда мотивы преступления?

– Так, – сказал Аристов, – мы тут кипятимся, ищем, а ты уже все решил. Конечно, для сомнений есть основания. Но есть основания и для того, чтобы разыскивать этого Грощенко. Почему, спрашивается, пребывание в гостинице исключает какую-либо временную поездку, встречу? Вот-вот, временную поездку и встречу. Так…

В университете подтвердили: да, есть такой заочник. Но располагали здесь только старым кемским адресом. Нашелся и петрозаводский знакомый.

– Где он сейчас, понятия не имею. Появился у меня дома как-то ночью. Срочно, говорит, деньги требуются. Получил, мол, новую хорошую работу, скоро, мол, верну. Денег у меня не было. Пришлось попросить у матери пятьдесят рублей. Ушел и с тех пор ни разу не дал о себе знать.

И снова начались запросы во все районные отделения милиции. Одно за другим они отвечали, что такой-то на территории данного района не проживает и на военный учет не вставал. Оставалось предположить, что подозреваемый уехал в другую область, а может, к жене в Белоруссию или к матери на Брянщину.

Правда, оставалась еще одна зацепка: университет. Заочник обязан присылать курсовые работы, выполнять задания.

– Тоже придумали! – сказал по этому поводу Стрелков. Если уж он убил человека, то разве станет присылать работы? Только и ждите! А если пришлет, то, значит, прав я, и он к этому убийству никакого отношения не имеет.

– Так, – заметил Аристов. – Ну, а если он настолько уверен в своей безнаказанности, если у него голова варит, то разве не может ему прийти на ум, что как раз неприсылка работ вызовет подозрение. И потом: с каких щей он решит, что мы вышли на университет? А вот затаиться где-нибудь он мог. Надо ждать.

Ждали и действовали. Но результатов все не было, никаких новых версий не появлялось. Генерал сердился. Он сказал Аристову и Медянникову, возглавлявшему в это время отдел:

– «Топляков» прибавляете. Нераскрытое убийство – это вам не случайная кража. Мне уже из министерства звонили. Давайте действовать активнее, а если не хватает пороха, то так и скажите.

– Так, – сказал Аристов. – Пороху у нас хватит.

«ЖИВ-ЗДОРОВ»

Незадолго до того, что произошло 29 июня, он уволился с прежней работы и вскоре поступил на новую. Приехал с направлением, почти сразу получил жилье. Новые знакомые помогли ему устроиться поудобнее. Нашлась самая необходимая мебель, в коридоре пристроили умывальник, порекомендовали, как лучше решить проблему питания, имея в виду завтраки и ужины. Обедал же он в лесу, на котлопункте15, или, в свободные дни, здесь же в поселке в рабочей столовой. Все эти бытовые мелочи на время заслонили от него то, что произошло.

Но присмотримся повнимательней к этому человеку. Если бы у него спросил кто-нибудь, способен ли он убить человека и тем более совсем юную девушку, конечно, он бы ответил отрицательно. Если же взглянуть на дело со стороны, взглянуть, взяв всю сумму фактов, станет очевидным, что, сам того не осознавая, он уже длительное время прокладывал себе путь к преступлению, поскольку давно начал пренебрегать тем, что принято называть нравственными принципами.

Родился он в семье помощника лесничего на Брянщине. Время было тяжелое. Отец, как миллионы других в эти годы, ушел на фронт и в тысяча девятьсот сорок третьем году погиб. Мать осталась с детьми одна. Казалось, кто как не сын сможет понять горе матери, стать ее опорой и поддержкой в трудные дни. А он жил своей жизнью и меньше всего думал о матери и своих младших сестренках и братишках. Вот в этом равнодушии к самым близким людям впервые и проявился серьезный изъян его характера.

Уехав в Белоруссию и поступив в техникум, писал домой мало и скупо и совсем не интересовался, как там справляется с семьей мать. Парень он был видный, рослый, занимался спортом и даже имел разряд по классической борьбе. Он нравился девушкам, но странно – не тем, с которыми учился, а так, случайно повстречавшимся на его пути. Они с восторгом внимали рассказам о его спортивных «подвигах».

А вот соученики не очень его любили, замечали, что он хорошо относится только к тем, от кого рассчитывает что-нибудь получить, при помощи кого надеется чего-нибудь добиться. Во многих случаях он был несправедливо груб, непомерно заносчив, пренебрежителен. «Даже в отношении старших» – это строка из школьной характеристики.

Окончил техникум и вскоре женился. Сначала в семье все было как будто хорошо. Жена уже ожидала ребенка. И не подозревала, что ее семейная жизнь, только начавшаяся, уже подходит к концу. Он вдруг засобирался в отъезд. Решил уехать в Карелию. Там, мол, лучше можно устроиться с его специальностью, там леса необозримые, есть где развернуться. Как приедет, напишет, вызовет к себе. Она поверила. А почему, собственно, было не поверить: внешне он оставался внимательным, приветливым, одним словом, таким, каким он ей нравился. Да, оставался, а про себя уже решил: все…

Приехал в Кемь – город деревообработчиков, энергетиков, город, откуда уходили в разные страны мира суда с лесом. Работал на лесозаводе. Чем ему там было плохо? Решил уйти. Искал чего-нибудь полегче. Вот и перешел на должность воспитателя в строительное училище. Здесь ему весьма пригодились спортивные навыки. Стал тренировать ребят по классической борьбе. Решил поступить на заочную учебу. Для этого потребовалась характеристика. Выдали блестящую. А впоследствии из того же училища писали совсем другое: что к работе относился халатно, что «имел склонность к присвоению государственного имущества». Ничего себе – «имел склонность…»

А склонность эта выразилась совершенно конкретно. Когда получил расчет, то подобрал ключи к спортзалу и украл спортивные ботинки.

Уехал из Кеми. Уехал вовремя: окружающим все яснее становилось, какой человек скрывается за этой довольно приятной внешностью.

Жена? О ней он и думать забыл, хотя отлично знал, что имеет уже сына или дочь. Как когда-то пренебрег обязанностями сына, так сейчас забыл об обязанностях мужа и отца.

Любил выпить. И поэтому часто одалживал деньги. Люди верили ему. Уж очень искренним был голос, уж очень интимно звучали в нем дружеские нотки. Задолжал буфетчице.

– Будет полный порядок, – сказал он ей. – Не веришь? Ну, возьми в залог вот это. Все-таки документ…

Она взяла и потом только, когда он уже ушел, взглянула на эту небольшую книжечку. Оказалось, что «вот это» – его комсомольский билет.

В Петрозаводске, пока жил в гостинице в ожидании назначения на новую работу, вновь возникла острая нужда в деньгах. И за номер не уплачено, и выпить не на что. Не постеснялся прийти к малознакомому человеку поздно вечером, почти ночью, чтобы выпросить в долг пятьдесят рублей. У того денег не оказалось. Он был очень смущен тем, что не имеет требуемой суммы, словно неблаговидный поступок совершил не тот, кто ночью явился в чужую квартиру с нахальной просьбой, а он, потому что не мог выполнить эту просьбу. Знакомый разбудил свою мать и взял у нее эти деньги.

– Не волнуйся, отдам на днях! Получил хорошее назначение. Деньги будут платить большие. – И ушел, отнюдь не обремененный заботой, сможет ли отдать долг «на днях». Или вообще когда-нибудь.

Он во всем себя оправдывал. Ну, одолжил… Ну, не отдал в срок… Ну, взял ботинки в спортзале. Да он у них всем спортивным делом верховодил! Они ему должны в пояс кланяться! Подумаешь, какие-то паршивые ботинки!

Жена? Чего ей сейчас писать, когда ни денег, ни товара. Вот устроится как следует и, может быть, заберет ее сюда. Это «может быть» он все же мысленно произносил, оставляя за собой возможность считать, что он способен поступать по-иному.

И вот произошло то, что произошло в парке. После этого он никаких вопросов себе не задавал, поразительно быстро обрел утраченную было самоуверенность, поразительно быстро изгнал из памяти ту страшную сцену…

Как уже было сказано, почти сразу же освоился на новой работе. Даже временно заменял уехавшего в отпуск начальника. Чуть ли не с самого начала стал приглядываться к одной женщине. Хорошая фигура, быстрый взгляд, ямочки на щеках. Сразу решил, что она не придерживается строгих моральных правил. Но она плохо заботилась о нем, и он переключил свое внимание на другую. Эта больше подходит. И постирает, и комнату приберет, и даже денег даст на выпивку.

– Будь спокойна, только немного освоюсь здесь у вас, сразу все отдам. Ты же видела: на доске показателей мы не последние.

Действительно, против его фамилии значились довольно высокие проценты. Не без удовольствия взирал на это. Потом вдруг ощутил страх. А что, если по его следам уже идет милиция?.. Ведь фамилия-то сразу бросится им в глаза. И с этой минуты тревога уже не покидала его, хотя он и успокаивал себя, что фамилия его сыщикам неизвестна.

Нет, не искалеченное лицо убитой вставало перед ним в часы, когда он, отослав свою временную сожительницу, оставался один. Им овладевало одно чувство – боязнь неизбежной расплаты за содеянное.

«Нет, действительно, – думал он, – как же они меня отыщут? Никто нас с ней вместе не видел. Да и ее не так легко опознать… Если бы не квитанция!» Обыскивая убитую, он не нашел квитанцию на сданные ею в камеру хранения вещи, потому что был уверен, что она в кошельке, а его, прежде чем выбросить, он осмотрел уже у моста, переложив в свой карман лежавшие там деньги. Возвратиться за квитанцией не решился. Мало ли что. Может быть, там уже орудует милиция.

Страх крепко сдавил его в своих объятиях, страх часто не давал уснуть. Появление в поселке человека в милицейской форме сразу же представлялось ему не случайным. Но шли дни, все оставалось по-прежнему, постепенно в нем пробуждалась былая самоуверенность. Через несколько дней после убийства он писал домой матери Екатерине Ануфриевне: «Сообщаю, что жив-здоров, чего и вам желаю».

Да, он был жив и здоров. Но где-то в его подсознании продолжала пульсировать мысль о неизбежности расплаты. Он – как камень на морском берегу, все ближе к нему белая пена, вот-вот нахлынет волна, накроет и потянет за собой на неведомую глубину.

В эти недели он пристрастился к чтению книг о преступлениях и преступниках. И здесь тоже была своя закономерность. Его особенно интересовали в этих книгах именно те обстоятельства, благодаря которым оперативникам удавалось выйти на след. Мысленно он сравнивал изложенные там ситуации со своей и не без удовлетворения делал вывод, что он не совершил тех ошибок, которых не избежали другие. Например, он был уверен в том, что ничего не оставил там, у скамейки в парке. Казалось бы, все предусмотрел, бояться нечего. И все-таки боялся. Однажды в его руки попала книга «Будни прокурора»16. В ней его особое внимание привлекли такие слова, которые он даже выписал: «Всякое преступление, кем бы оно совершено ни было… всегда может быть раскрыто, ибо нет преступника, который бы не оставил след после преступления, совершенного им».

«Но я же не оставил следа», – пытался он уверить себя. И все-таки не вполне доверял этим своим выводам. Где-то в глубине сознания понимал, что само понятие «след» у него одно, а у людей, профессия которых и состоит в том, чтобы раскрывать преступления, – совсем иное. К тому же не было уверенности, что все его действия уже после того, что произошло, остались незамеченными. Откуда он мог знать, что никто его не видел, что никто ничего не слышал.

Когда одолевали эти мысли, он не находил себе места, но потом вновь обретал уверенность, свойственную его характеру, встречался с новыми знакомыми, бражничал, усыпляя свою совесть.

ПЕРЕД ФИНАЛОМ

Как всегда бывает в таких случаях, телефонный звонок оказался неожиданным. Еще накануне Ковалев справлялся на заочном отделении университета о том, не получили ли они каких-нибудь сообщений от Грощенко. Ответили, что нет. А вот теперь звонили, что от Грощенко пришла контрольная работа по химии, которую он должен был сдать еще в прошлый приезд.

– Дал все же знать о себе, – сказал Ковалев Аристову. – Я мигом.

– Давай! Чувствую, к финалу дело идет.

Но даже у Ковалева, когда он ехал на дежурной машине в университет, появилось что-то похожее на сомнение. Не в такой степени, как у Стрелкова, но все же… Убил человека, зверским, почти невероятным способом, а сам спокойно зубрит химические формулы. «Ладно, надо размотать клубок до конца».

Методист по заочному обучению Анна Сергеевна Каратаева сказала:

– Я специально не передала ее на рецензию, чтобы сначала показать вам.