Изменение обязательств

Зато в соответствии с п. 2 ст. 686 Гражданского кодекса РФ в случае смерти нанимателя или его выбытия из жилого помещения договор найма жилого помещения продолжает действовать на тех же условиях, а нанимателем становится один из граждан, постоянно проживающих с прежним нанимателем, по общему согласию между ними. Если такое согласие не достигнуто, все граждане, постоянно проживающие в жилом помещении, становятся сонанимателями. Здесь налицо изменение субъектного состава обязательственного правоотношения с возможным образованием множественности лиц на стороне нанимателя.

Таким образом, изменения в субъектном составе могут происходить как на стороне должника, так и на стороне кредитора. При этом модификации могут касаться не изменяющих обязательство характеристик субъектов (имя, организационно-правовая форма и т.п.), происходить в результате замены субъекта (цессия, перевод долга); также в обязательстве могут происходить количественные изменения субъектного состава (появление или исчезновение субъекта правоотношения без замены на иное лицо).

2.2 Изменение обязательств на стороне кредитора

Дореволюционное российское законодательство в виде общего правила признавало, что все обязательства способны к изменению субъектов на активной стороне, насколько возможность того не преграждена содержанием обязательства или законом. При этом форма передачи прав указывалась в основном относительно каждого вида обязательственных отношений. Если обязательство, например, было выражено в письменной форме, то передача происходила или надписью на документе, или же вручением документа59.

Действующее законодательство допускает перемену кредитора в обязательстве в первую очередь путем уступки права (цессии). Последствием такой уступки является переход права цедента другому лицу – цессионарию. Существенным признаком цессии, или уступки требования, является свободная замена одного кредитора другим без согласия должника.

В.И. Синайский в свое время отмечал, что, если бы такое согласие требовалось, то возникло бы новое обязательство между должником и цессионарием с содержанием прежнего обязательства, а не произошло бы изменения обязательства. Короче, было бы обновление обязательства на стороне кредитора (новация), т.е. прекращение обязательства заменою его новым обязательством. А это повело бы в свою очередь к особым последствиям, связанным с новацией60.

По поводу правовой природы уведомления должника свою позицию высказывал Дернбург. Он считал, что цессия обязательства производит переход требования, но возможна при этом промежуточная стадия, во время которой цедент, хотя на самом деле не состоит больше верителем, тем не менее по отношению к должнику может еще легитимироваться, как веритель. Только вследствие уведомления, сделанного цессионарием должнику, прекращается легитимация цедента на принятие уплаты61.

Аналогичная позиция нашла отражение в п. 3 ст. 382 Гражданского кодекса Российской Федерации, где сказано, что если должник не был письменно уведомлен о состоявшемся переходе прав кредитора к другому лицу, новый кредитор несет риск вызванных этим для него неблагоприятных последствий. В этом случае исполнение обязательства первоначальному кредитору признается исполнением надлежащему кредитору.

Уступка права может совершаться как на возмездной основе, так и безвозмездно, т.е. осуществляться путем дарения, продажи и т. д. С точки зрения соотношения формы и содержания обязательства сделка, служащая основанием перехода права (дарение, продажа и т. д.) есть форма, а сама цессия – содержание соответствующего правоотношения.

Как справедливо отмечал Г.Ф. Шершеневич, акт передачи права, называемый цессией, отличен от сделки, служащей ему основанием, от дарственного или возмездного отчуждения, хотя чаще всего оба акта сливаются, по-видимому, в одно. По существу эти акты так же отличны, как передача материальных вещей и лежащий в основе ее договор62.

Что «обязательства причисляются к имуществам движимым, право распоряжения которыми сводится также к праву передачи их по договорам, и что для цессии необходимо какое-либо основание (кауза), хотя бы это основание не было видно в самом акте цессии» отмечал также В.И. Синайский63. Он указывал, что цессия, как замена одного кредитора другим, является средством обращения прав требования в оборот, содействуя в нем обращаемости имущественных благ. Она исключается лишь там, где сами стороны или закон не допускают цессии или, наконец, существо отношений исключает ее возможность, как, например, в личных обязательствах и в двусторонних обязательствах64.

К. Анненков в целом допускал цессию прав, возникших из договора. Он указывал, однако, что кредитор не мог только освободиться от своего долга по обязательству, вследствие чего передача этих обязательств в целом невозможна65.

В современном законодательстве возможность одновременной передачи стороной прав и обязанностей по договору другому лицу (передача договора) закреплена, при этом к сделке по передаче соответственно должны применяться правила об уступке требования и о переводе долга (ст. 392.3 Гражданского кодекса Российской Федерации). Это означает в любом случае необходимость получения согласия кредитора по встречному предоставлению под страхом ничтожности сделки, как минимум в части перевода долга (п. 2 ст. 391 Гражданского кодекса Российской Федерации).

Препятствием для свободного обращения прав является также запрет без согласия должника уступать требования по обязательству, в котором личность кредитора имеет существенное для него значение (п. 2 ст. 388 Гражданского кодекса Российской Федерации). Отсутствие при этом четкого правового регулирования прав, неразрывно связанных с личностью кредитора, ведет к расширительному толкованию имеющихся законоположений как в процессе правоприменения, так и в ходе научных исследований.

В п. 10 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 21.12.2017 № 54 «О некоторых вопросах применения положений главы 24 Гражданского кодекса Российской Федерации о перемене лиц в обязательстве на основании сделки»66 сказано, что «если стороны установили в договоре, что личность кредитора имеет существенное значение для должника, однако это не вытекает из существа возникшего на основании этого договора обязательства, то подобные условия следует квалифицировать как запрет на уступку прав по договору без согласия должника (пункт 2 статьи 382 Гражданского кодекса Российской Федерации)».

Очевидно, указание на существенность личности кредитора в договоре не охватывает все случаи запрета уступки по основанию, предусмотренному п. 2 ст. 388 Гражданского кодекса Российской Федерации.

По мнению М.В. Трофимова, складывающиеся между банком и заемщиком особые лично-доверительные отношения при заключении кредитного договора являются препятствием для уступки заемщиком своего права требования предоставления кредита67.

Подобная позиция находит поддержку у В.В. Витрянского, который определяет невозможность уступки права заемщика требовать предоставления кредита иному лицу как одну из особенностей правового режима данного права заемщика68.

Другие авторы не столь категоричны в возможности замены кредитора в таких обязательствах. В частности, Л.А. Новоселова приходит к выводу, что уступка требования выдачи кредита не допускается без согласия банка. При этом наличие лично-доверительного характера между сторонами кредитной сделки она объясняет тем, что обязательство выдать кредит «принимается в отношении конкретного лица, чья платежеспособность, надежность и деловые перспективы имеют решающее значение в вопросе о предоставлении кредита»69.

Подобные подходы к основанию ограничения уступки права представляются небесспорными С.К. Соломину. Он обращает внимание на то, что в законе речь идет о таких правах, которые возникли у конкретного лица, которые только этим лицом могут быть реализованы, а его исчезновение влечет погашение этих прав. Неразрывность конкретного субъективного права с личностью кредитора определяет действительность это права. Таким образом, оборот прав, неразрывно связанных с личностью кредитора, ограничен возможностью их принадлежности только одному лицу. Требование заемщика о предоставлении кредита под требование, неразрывно связанное с личностью кредитора, не подпадает. Что же касается ограничения уступки права в случае, когда личность кредитора имеет существенное значение для должника, то, очевидно, речь идет о фидуциарной сделке. Кредитный договор, по мнению С.К. Соломина, не отвечая признакам фидуциарной сделки, исключает построение отношений сторон на началах личностно-доверительного характера. Выбор банком контрагента-заемщика ничем не отличается от выбора поставщиком контрагента-покупателя, подрядчиком – контрагента-заказчика и т.д. Этот выбор реализуется в рамках общего признака предпринимательской деятельности – осуществление предпринимательской деятельности на свой риск70.

Соглашаясь в целом с С.К. Соломиным, следует заметить, что в соответствии с п. 1 ст. 821 Гражданского кодекса Российской Федерации кредитор вправе отказаться от предоставления заемщику предусмотренного кредитным договором кредита полностью или частично при наличии обстоятельств, очевидно свидетельствующих о том, что предоставленная заемщику сумма не будет возвращена в срок. Следовательно, ничто не препятствует банку, узнав о состоявшемся переходе требования, отказать в выдаче кредита новому заемщику. Кроме того, уступка права получения в кредит денежной суммы потребует соответствующего перевода долга на заемщика, а на это уже необходимо согласие кредитной организации.

Таким образом, в указанных правоотношениях отсутствуют какие-либо личностно-доверительные связи, что позволяет говорить о возможности свободного обращения требований о предоставлении кредита с той только оговоркой, что и обязанность по возврату будет с согласия кредитной организации переведена на заемщика.

Кроме случаев полного выбытия субъекта из обязательственного правоотношения (передача договора) в гражданском обороте существует необходимость изолированной (без перехода обязанностей) уступки прав.

В конце 1990-х годов, однако, подобные сделки признавались ничтожными на том основании, что нормы гл. 24 Гражданского кодекса Российской Федерации предполагают безусловную перемену лиц, которой не происходит в силу того, что цедент продолжает участвовать в обязательстве71. В дальнейшем изолированная уступка стала допускаться судами, но с учетом специфики обязательственного правоотношения.

Современное законодательство предусматривает случаи уступки цедентом своих прав с сохранением за собой обязанностей и случаи уступки цедентом части права с сохранением статуса кредитора наряду с цессионарием72.

Возможность последней признавалась еще русскими дореволюционными цивилистами, при условии, что объект обязательства являлся делимым. Признак делимости обязательства наиболее четко был изложен Г.Ф. Шершеневичем: «действие, составляющее содержание обязательства, может быть признано делимым, когда оно может быть выполнено по частям, когда оно допускает разделение его без нарушения сущности, так что каждая часть действия имеет то же содержание, как и целое, и отличается от последнего только количественно»73.

На допустимость уступки части делимого обязательства указывал также Д.И. Мейер. В таких случаях, считал он, цедент выбывает из обязательства только по отношению к той части, которая передана другому лицу; но по отношению к этой части между лицами, участвующими в обязательстве, возникают точно такие же юридические отношения, какие предоставляются при уступке полного права по обязательству74.

До официального признания законодателем частичной уступки к этому вопросу обращались также многие современные российские ученые. Например, В.А. Белов утверждал, что перемена лица может производиться как в отношении всего объема обязательства, так и в отношении его части, если иное не установлено законом; при этом единственным ограничителем свободы волеизъявления в этом вопросе является делимость предмета обязательства75. Л.Г. Ефимова подчеркивала, что российская правовая доктрина исходит из возможности передачи прав в порядке цессии частично при делимости предмета исполнения76.

При всем этом критерии делимости предмета исполнения в законодательстве так и не определены. Согласно п. 3 ст. 384 Гражданского кодекса Российской Федерации, если иное не предусмотрено законом или договором, право на получение исполнения иного, чем уплата денежной суммы, может перейти к другому лицу в части при условии, что соответствующее обязательство делимо и частичная уступка не делает для должника исполнение его обязательства значительно более обременительным.

Учитывая, что законодатель оперирует термином «делимое обязательство», вполне оправданным было бы официальное закрепление соответствующей дефиниции. К таковым можно было бы относить денежные обязательства, а также иные обязательства, объектом которых являются делимые вещи. Что касается обязательств по оказанию услуг и выполнению работ, то их следовало бы признавать делимыми в случае возможности исполнения по частям, с тем условием, чтобы каждая часть имела самостоятельное значение и могла выступать объектом аналогичного первоначальному права. Если же раздел объекта обязательства невозможен, а уступка части требования произошла, на стороне кредитора будет образовываться множественность лиц.

Аналогом понятия делимого обязательства является теория общей собственности на имущественное право, разделенное между несколькими кредиторами по различным основаниям. В частности, на двойной смысл термина «право собственности» указывал, в своих работах Р. Саватье. Он отмечал, что право собственности – это всегда право, а, следовательно, бестелесное имущество. Это право представляет собой совокупность всех правомочий, которые могут осуществляться в отношении конкретной вещи, представляющей собой телесное имущество, либо в отношении абстракции, которую юридическая техника превратила в бестелесное имущество. Термин «право собственности» стал настолько эластичным, что иногда говорят о собственности на права требования. Но в этом случае сам характер права требования таков, что даже если назвать его «собственностью», оно может быть противопоставлено обязанности только определенных лиц – должников77.

Описанные теоретические конструкции активно воплощаются в практике.

Так, кредитная организация обратилась в арбитражный суд с иском к обществу с ограниченной ответственностью о взыскании суммы долга по кредитному договору путем обращения взыскания на заложенное имущество.

Согласно материалам дела во исполнение кредитного договора банк выдал ответчику кредит в размере, предусмотренном кредитным договором. Кредитное обязательство было обеспечено залогом принадлежащего заемщику имущества (автомобиля). В дальнейшем банк уступил часть права (требования) возврата кредита истцу. При этом в соглашении об уступке права (требования) также было указано, что цедент уступает права по договору о залоге пропорционально переданной части основного долга.

В связи с наступлением срока возврата кредита и неисполнением ответчиком обязательства по его возврату был предъявлен иск.

Решением суда первой инстанции соглашение об уступке права (требования) в части уступки прав по договору о залоге признано ничтожной сделкой, в иске отказано.

Суд указал, что в силу залога кредитор по обеспеченному залогом обязательству имеет право в случае неисполнения должником этого обязательства получить удовлетворение из стоимости заложенного имущества преимущественно перед другими кредиторами должника. Таким образом, залоговое обязательство является неделимым. В спорном соглашении установлено, что право по договору о залоге передается пропорционально переданному основному долгу, то есть фактически право залога уступается в части. Это противоречит указанной статье Закона, поэтому спорная сделка является ничтожной в части уступки прав по договору о залоге.

Суд кассационной инстанции решение суда отменил, дело направил на новое рассмотрение, признав правильным вывод суда первой инстанции о неделимости права залога, указав при этом, что окончательные выводы суда не основаны на законе и материалах дела. Стороны при заключении соглашения об уступке права (требования) не имели в виду частичную уступку права залога. Воля сторон была направлена на укрепление уступленного основного долга имеющимся залоговым обеспечением. Кроме того, спорное соглашение преследовало также цель сохранения права залога и за цедентом. Исходя из изложенного, суд кассационной инстанции указал, что воля сторон не была направлена на уступку части прав по договору залога. Поэтому данное соглашение не является ничтожным. В спорном соглашении стороны не указали, что переход прав по договору о залоге влечет за собой полную замену кредитора в залоговом обязательстве. Поэтому в результате перехода прав по договору о залоге на стороне залогодержателя образовалась множественность лиц. Следовательно, цедент и цессионарий являются сокредиторами по залоговому обязательству78.

С учетом вышесказанного логичной представляется точка зрения М.А. Егоровой по поводу последствий частичной уступки. Суть ее позиции в том, что цессия направлена не на изменение обязательственной части договорного отношения, а на смену его субъектов. Поэтому соглашение об изменении договора путем передачи части обязательственных прав по нему направлено на смену кредитора по части обязательств, подлежащих передаче. Следовательно, в данном случае происходит «расщепление» основного договорного обязательства: права требования и соответствующее им исполнение по неизмененной части обязательств продолжают существовать в составе измененного (сокращенного) основного договорного обязательства, а переданные права требования и соответствующие им обязанности должника по основному договору составляют содержание того же договорного отношения, но с измененным субъектным составом79.

Схожий подход использует Е.А. Рыжковская. По ее словам, в случае частичной уступки не возникает каких-либо новых обязательств; первоначальное обязательство не трансформируется, а остается неизменным по содержанию, лишь на его активной стороне появляется множественность лиц80.

Иные последствия возникают в случае полной уступки права (требования) новому кредитору. Обычно обязательство находится уже на определенной стадии развития, поэтому кредитору, помимо основного требования, переходят и дополнительные права, гарантированные законом или договором.

Следует признать справедливой практику судов, признающих возможность замены кредитора путем цессии независимо от того, является ли требование бесспорным. Вслед за Высшим Арбитражным судом Российской Федерации81 на это указал Пленум Верховного Суда Российской Федерации в своем постановлении от 21.12.2017 № 5482.

Вынесением указанного Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации также внесена ясность в вопрос о возможности уступки в обязательствах, в которых кредитор обладает специальной правосубъектностью (например, в страховых, кредитных).

Существовавшие на этот счет точки зрения ранее можно было разделить на две группы. Сторонники первой считали, что наличие специальной правосубъектности, имеющейся у первоначального кредитора, необходимо также и для нового кредитора, которому передано право требования. Противоположная точка зрения сводилась к тому, что специальной правосубъектности не требуется, поскольку цессия не влечет изменений в договоре.

В одном из обзоров Высшего Арбитражного Суда РФ за 2007 год было указано, что уступка банком прав кредитора по кредитному договору юридическому лицу, не являющемуся кредитной организацией, не противоречит законодательству83. Этот вывод присутствовал и ранее в решениях арбитражных судов России. При этом отмечалось, что «путем уступки права требования осуществляется перемена лиц в обязательстве, а не сторон по договору кредита. В связи с чем для осуществления и реализации права требования исполнения встречного денежного обязательства (долга), вытекающего из кредитного договора, не требуется наличия у лица, к которому переходят права, специальной правосубъектности»84.

Между тем, в более поздней практике, особенно в системе судов общей юрисдикции, были нередки судебные акты, основанные на противоположном подходе85. В основном они исходили из необходимости защиты прав потребителей финансовых услуг.

Также точка зрения об ограниченности уступки в обязательствах, в которых кредитор обладает специальной правоспособностью, поддерживается в настоящее время Роспотребнадзором. В одном из своих писем государственный орган указывает, что при разрешении дел, связанных с уступкой требований, вытекающих из кредитных договоров с потребителями, судам общей юрисдикции необходимо в каждом случае достоверно устанавливать факт действительного наличия добровольного волеизъявления заемщика на включение в кредитный договор условия о возможности уступки требования третьему лицу, не равноценному банку (иной кредитной организации) по объему прав и обязанностей в рамках лицензируемого вида деятельности, осуществляемой первоначальным кредитором. При этом такое условие, включенное в договор, в любом случае является оспоримым, что позволяет применять к соответствующим договорам не только общие положения о последствиях недействительности сделки (статья 167 Гражданского кодекса Российской Федерации), но и положения о недействительности сделки, совершенной под влиянием заблуждения (статья 178 Гражданского кодекса Российской Федерации)86.

Появление дискуссии по поводу цессии в обязательствах, предполагающих наличие субъекта со специальной правоспособностью, неслучайно. В законодательстве, например, о банкротстве, продажа имущества (а статьей 128 Гражданского кодекса Российской Федерации имущественные права отнесены к имуществу) страховых, кредитных, сельскохозяйственных и т.п. организаций осуществляется подобным организациям87. Приведенные нормы наглядно демонстрируют волю законодателя ограничить переход прав по таким обязательствам.

Однако в отсутствие прямых запретов в законодательстве можно сделать вывод, что отсутствие у цессионария лицензии на осуществление страховой либо банковской деятельности не является основанием недействительности уступки требования. Именно об этом говорится в п. 12 вышеупомянутого постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 54. Более того, спрос на подобные сделки растет повсеместно. Ограничение означало бы нарушение принципа равенства участников гражданского оборота, тормозило бы развитие рынка имущественных прав в целом.

По общему правилу цессия происходит по обоюдной воле цедента и цессионария. Однако в некоторых случаях закон обязывает первоначального кредитора уступить требование новому кредитору. В частности, комиссионер не вправе отказать в передаче комитенту прав по сделкам с третьим лицом в случае неисполнения третьим лицом сделки, заключенной с ним комиссионером (п. 2 статьи 993 Гражданского кодекса Российской Федерации), даже при условии, что комитентом не исполнены обязанности перед комиссионером.

Наконец, необходимо отметить, что законодатель не проводит различий между уступкой права в договорных и внедоговорных обязательствах. Тем самым предполагается, что к изменению кредитора способны вообще все обязательства, поскольку должнику безразлично, кому произвести то действие, которое он должен исполнить.

Справедливость таких выводов исходит из общих положений гражданского права, а именно из принципа имущественного характера ответственности. Личность сторон в гражданском правоотношении имеет минимальное значение. Единственным надлежащим удовлетворением для кредитора является имущество.

Большую группу случаев изменения активной стороны обязательства составляет переход прав кредитора к другим лицам на основании закона. Исходя из формулировки ст. 387 Гражданского кодекса Российской Федерации можно предположить, что норма права входит в фактический состав наряду с указанными в ней обстоятельствами, необходимыми и достаточными для перехода права кредитора к иным лицам. Однако и в случае цессии такое последствие, как переход прав кредитора, предусмотрено законом. Поэтому вряд ли можно говорить о том, что закон является правоизменяющим юридическим фактом в данных случаях. Представляется, что правильнее было бы говорить об обстоятельствах, с которыми закон связывает переход прав кредитора к иным лицам.

В частности, переход прав кредитора закон связывает с универсальным правопреемством. Оно происходит, во-первых, при наследовании, во-вторых, при реорганизации юридического лица. И то, и другое представляет собой определенную последовательность юридических фактов, наличие которых вызывает наступление соответствующих изменений в субъектном составе обязательства. И то, и другое, в частности, влечет правопреемство, т.е. переход права от одного лица к другому в порядке производного правоприобретения.