Игры лукавого

Радио трещало и сипело, пытаясь заглушить сильный голос Влада, читающего третий рассказ.

КОРНИ

Деревня умерла. Давно – пожалуй, несколько сотен лет минуло. И всё здесь было мертво – и дряхлые деревья, и иссыхающая речка, больше похожая на ручеёк, и сама земля, уставшая от пустоты. Но временами что-то ворочалось там, внизу, под спрессованным пластом почвы. Ворочалось недовольно и нетерпеливо…

Наши дни

– Погоди, это ты называешь уютной хижиной? – Семён оскалился, глядя на покосившуюся избу, уныло глядящую пустыми оконницами из-за кривых берёз.

– Это глушь, братишка! А мы ведь за этим сюда и ехали, разве нет? – буркнул Сашка, вытаскивая из багажника спальники. – Никакого вай-фая, никакого шума, только мы и природа.

Приехавших было четверо: Саша – старший, вихрастый грубоватый парень, с веснушчатым лицом и нагловатыми зелёными глазищами. Он так и сыпал грубоватыми шутками, подколками, будто изо-всех сил пытался как можно сильнее выбесить друзей. Впрочем, на Аню это не распространялось. Она была неизменно тихая, иногда слишком нервная, тоненькая остроносая девушка с удивительно синими глазами и робкой улыбкой. Они с Сашей встречались давно, ещё с самой школы, и было бы странно не увидеть их где-либо поодиночке. Семён – заядлый айтишник, старался во всём походить на Сашу, а потому и девушку подобрал себе такую – похожую на Аню. Впрочем, сходство у них оказалось лишь одно – обе стройные, длинноногие. В остальном же Лера была противоположностью Ани: суровый медик, молчаливая и, кажется, не особо верящая в романтику и вечную любовь. Она вообще была против этой Сашкиной идеи провести отпуск «вдали от цивилизации». Но… не оставаться же одной на целую неделю!

– Это место даже на карте не отмечено, – недовольно проворчала Лера, разглядывая глиняный, испорченный временем и дождями, амулет на стене избы. – Как будто этого куска земли и не существует.

– Ага, не существует, но пра-пра-дед Санька тут родился, – фыркнул Семён. – Стало быть, есть такое место.

***

Странности ребята начали замечать не сразу. Лишь на третий день Аня, суетясь у костра, пожаловалась Саше:

– Страшно мне здесь. Я проснулась ночью – и слышу, как там, в лесу кто-то плачет, – девушка испуганно оглянулась на редкий, сердитый лес за спиной. – Голос как будто детский… плачет и всё шепчет: «Иди, иди…»

– Сон, – отмахнулся Саша. – Ты совсем нервная стала, Ань. Тебе надо просто расслабиться. Плеснуть тебе водки?

Аня укоризненно посмотрела на парня и отвернулась, поджав задрожавшие губы.

Лера тоже не смогла уснуть этой ночью. Всё ей слышался какой-то треск, скрип, как будто под домом кто-то шевелился.

После обеда ребята пошли прогуляться по деревне. Через десяток дворов они набрели на старый колодец.

– А не перебраться ли нам в этот домик? – хохотнул Сашка, указывая на покосившуюся избу неподалёку от колодца. Они с Семёном, толкаясь и пересмеиваясь, побежали за домишко. Девчата, не желая оставаться одни, бросились их догонять.

За избой все притихли: перед ними возвышался холм с воткнутыми в землю кольями. На каждом – безобразные куклы, свёрнутые из травы и тряпок.

– У них что – человеческие волосы?! – не веря своим глазам, просипел Семён, отступая назад.

Лера, в которой проснулся исследователь, напротив, подошла ближе и теперь с интересом разглядывала кукол. Она протянула руку и пощупала волосы.

– Да они и в самом деле настоящие! – удивлённо воскликнула она и, приглядевшись внимательнее, побледнела и поспешно отступила. – Пойдёмте отсюда! Давайте уедем!

– Да ну вас, – хохотнул Сашка, толкая Семёна в плечо. – Это же местный фольклор! Детские пугалки для слабаков, коими вы, друзья мои, и являетесь!

– Фольклор, – нервно дёрнулся Семён. – Только вот бабки тут что-то не видно, и дети давненько – лет так двести точно! – по кочкам не шастали. Кто и для кого это сделал?

Лера затравленно посмотрела вокруг и тихим дрожащим голосом ответила:

– Это обереги. Я читала когда-то о таких. Их ставили, когда боялись… чего-то снизу. А волосы… вы посмотрите! Ну?! Давайте же, подойдите ближе! Они же сняты прямо со скальпом!

***

А на четвёртую ночь пропала Аня. Лера проснулась довольно поздно и принялась готовить завтрак, мысленно ругая, на чём свет стоит парней. Вчера, после её истерики, Сашка с Семёном согласились покинуть «нехорошую» деревню, но хлынул такой ливень, что земля вокруг вмиг превратилась в жидкую кашу. Проехав пару десятков метров, машина увязла, как выразился Семён «по самое донышко». Пришлось возвращаться в избу. А теперь, пожалуй, и до машины не дойти: Лера попробовала, но ноги тут же провалились по колено в противную жижу. Придётся ждать, пока земля подсохнет.

– Аня! Вставай, соня, помоги мне! – позвала Лера подругу не оттого, что действительно нуждалась в помощи, а скорее потому, что было скучно. Тишина давила на мозги, рождая самые нелепые страхи. – Анька! Ну, где ты там?

Лера возмущенно толкнула дверь в комнатушку, где расположились Аня с Сашкой и нахмурилась.

– Саша, где Аня?! – затормошила она ничего не соображающего со сна парня. – Вы поссорились, что ли?

– Лерка, ты дура, да? – Сашка потёр глаза и сердито уставился на девушку. – Чего орёшь? В туалет, наверное, побежала Анька твоя! Или во дворе гуляет…

– Какой туалет? Какой – гуляет? – возмутилась Лера. – Ты на улицу-то выгляни! Там от крыльца на два шага не отойдёшь – провалишься к чёртовой матери!

Сон как рукой сняло. Сашка выпрыгнул из спальника и рванул из избы. Жижа ту же жадно впилась в босые ноги, втягивая их в себя как макаронины. С трудом Сашка докарабкался до крыльца и уныло посмотрел в сторону леса.

– Ну, она же лёгкая, как пушинка! Может, всё-таки до какой-то избы добежала? Или до машины… А теперь отсиживается там.

Лера с Семёном переглянулись, но ничего не ответили. Аня не вернулась ни к обеду, ни к ужину. Ребята то и дело выходили на крыльцо и громко, до хрипоты звали подругу. За день погода прояснилась, солнце палило вовсю, позволяя надеяться, что земля скоро подсохнет и затвердеет.

– Точно, в машине сидит, – бормотал Сашка и заглядывал друзьям в глаза. – Доползла до неё и теперь дрыхнет.

Семён не решился сказать Сашке, что машину он вчера запер, а ключи – они как лежали, так и лежат у него в кармане.

К утру земля действительно подсохла и ребята смогли выйти из избы. До самой темноты они обходили полусгнившие дома, дошли до леса, но никаких следов не нашли. Ребята уже повернули обратно, когда взгляд Семёна упал на огромный дуб, росший у самого края леса. Дуб был стар, с пересохшей, крошащейся корой, зато мох вокруг него ярко и весело зеленел. На пару шагов левее дуба из влажной взрыхленной земли торчал светлый корень, до ужаса напоминающий растопыренную пятерню. Семён подошёл ближе и наклонился. Желудок его среагировал быстро – Семёна тут же вывернуло наизнанку.

– Господи… оно шевелится!!! – прохрипел Семён сквозь рвотные позывы. – Оно… живое…

На негнущихся дрожащих ногах подошёл Сашка. Он долго смотрел на пятерню, на Семёна и отказывался верить своим глазам, до тех пор, пока не посмотрел наверх. Тогда он завыл – дико, безысходно, тоскливо. Лера проследила за его взглядом и тишину мёртвой деревни разорвал вопль. С дерева свисала прядь волос. Огненно-рыжих – как у Ани.

***

Сашка пил всю ночь. Пил и не пьянел. Он метался по избе, выбегал на улицу, носился как сумасшедший по деревне и вопил:

– Забери меня, слышишь?! Чем бы ты ни было! Забери меня и верни её! Отдай Аню! Аня! Анюта!!!

И, в конце концов, он был услышан. Изба зашаталась – несильно, так, будто кто-то осторожно её передвигает. Из земли под крыльцом что-то вылезало. Ветвистое, чем-то даже похожее на человека, с растопыренными корнями-руками, с лицом, слепленным из потрескавшейся глины, с пропастями вместо глаз, и ямой-ртом.

– Саша! Беги! – закричала Лера, но было уже поздно. Тварь обвила его корнями и с довольным урчанием потащила под землю.

Семён вытащил Леру на улицу и потянул за собой. Они бежали через лес, через овраги. Им вслед неслись крики, детские голоса, надрывный плач. Останавливаться надолго Семён и Лера опасались, то бежали, то шли, пока небо над ними не начало светлеть.

На рассвете они вышли на поляну и оцепенели от страха. Поляна была окружена костями – черепа, позвоночники, ребра, бедренные кости, а в центре… Внутри круга сидела Аня – живая, только с чужими глазами, чёрными как сажа.

– Аня… ты… – выдохнул Семён, но подойти не решился.

Аня подняла голову и вялым сухим голосом сказала:

– Я теперь – в них. И вы тоже будете.

Из-под земли взметнулись корни и потянулись, окружая Леру и Семёна. Последнее, что почувствовала Лера – это влажную землю во рту и голос в голове: «Свежие семена… Земля будет жить».

***

– Вот и всё на сегодня, мои друзья. Ещё одна история прозвучала в эфире и почему-то мне кажется, что это – вовсе не выдумка. А теперь я спрошу вас: сколько подобных случаев знаете вы? О чём вы боитесь говорить вслух? Сколько раз, просыпаясь ночью, вы слышали что-то, о чём не решались рассказать даже самым близким? Присылайте мне свои письма, не бойтесь рассказать свою историю! Помните – именно она может принести вам победу. В «Чёрном конкурсе» есть место каждому, кто не боится поделиться своим страхом!

Берегите себя! До новых историй!

ГЛАВА 4

В небольшой однокомнатной квартирке стояла уютная вечерняя тишина. Часы на столе, заваленном блокнотами, набросками, карандашами и всякой-всячиной мерно отсчитывали секунды, а свет настольной лампы выхватывал из полумрака настороженное лицо молодой женщины. Она помешивала ложечкой давно остывший кофе и пристально смотрела в монитор. С минуты на минуту должна была начаться передача «Игры лукавого». Женщина не была большой поклонницей таких программ, зато она была весьма неплохой журналисткой. И её внутреннее чутьё подсказывало, что с этим Владом что-то не так. Хотя… возможно, к такому заключению её привели дьявольские истории, которые он рассказывал в эфире. Вчера она, поддавшись эмоциям, отправила Владу на почту свой рассказ, о чём почти сразу же пожалела. И вот, теперь ждала очередной выпуск, в надежде, что её история не попадёт в эфир. Наконец, на экране появилась заставка популярного канала и «Игры лукавого» начались. Голос ведущего звучал чётко и немного ехидно, словно Влад говорил только для неё:

– Добро пожаловать, мои дорогие поклонники! Рад, что вы всё ещё здесь, ведь это значит, что вам на самом деле есть чего бояться! Сегодня у нас новая история – четвёртая в рамках нашего «Чёрного конкурса».

Влад задержал дыхание, и журналистка почувствовала на себе его взгляд.

– Эту историю прислала женщина, журналистка. Имя я не разглашаю, следуя нашим правилам. Но, думаю, эта женщина видела многое: и хорошее, и плохое, но страх… Страх, который живёт в ней она так и не преодолела. – Влад выдержал паузу, давая слушателям подумать над его словами. – Итак, приготовьтесь. Надеюсь, эта исповедь принесёт бедняжке долгожданный покой. Или победу. Игра начинается!

ПОД ЯРЕМ

– Ты только влево не ходи, – наказывала старушка на вокзале, подавая Марине термос. – Там дорога старая, а под Ярем и вовсе вниз уходит. А кто туда пойдёт – назад не возвернётся.

– Что за яр такой? Овраг? – удивилась Марина.

– Яр – это не овраг, – строго ответила бабка, поджимая сухие губы. – Это место силы. Только сила там злая, старая и вечно голодная.

Марина поблагодарила бабушку, чмокнула её в морщинистую щёку, и, попрощавшись, пошла, поглядывая в карту, в село Малая Вязь, что на границе с болотами. Мечтала Маринка написать книгу о забытых обрядах, о жизни в таких вот полувымерших местах, вот и занесло её в эту глухомань.

Село встретило Марину неприветливой тишиной. Люди повыглядывали из окон своих не ахти каких крепких домишек, некоторые повыходили на крыльцо. Глядят вслед и всё что-то перешёптываются, то косятся на гостью, то глаза в сторону отводят. Марина оробела, призадумалась: как быть? Тут к ней и подскочил мальчонка лет шести с медными волосами и бельмом на глазу. Смотрит на Маринку с любопытством, а близко всё же не подходит. Спрашивает:

– Тётя, а вы кого это привели с собой, знаете?

– В смысле? Кого привела? Где? – оторопела Марина.

– А вон, за вами стоит, – ткнул пальцем пацан.

Марина обернулась – нет никого, только в воздухе запах стоит тяжёлый, затхлый. А мальчонка – боком, боком и удрал со всех ног.

С горем пополам упросила Маринка в крайней избе пустить её на постой. Жил в той избе старик Игнат да бабка его, Матрёна. Старик-то ещё ничего, а старуха губы поджала, брови хмурит, глядит сердито, колко. Неуютно Маринке, да деваться некуда. Накормили, напоили, спать на лавке в сенях постелили – и то спасибо, и то не на улице ночевать. А вечером старик вышел на крыльцо, да Маринку за собой поманил. Закурил самокрутку и давай о жизни городской расспрашивать. И всё-то ему интересно, всё удивительно. Ну и Маринка – видит, дед не сердитый вроде, и пристала:

– А расскажите, дедушка, какую-нибудь легенду местную? Я книгу хочу написать!

Игнат прищурил один глаз, смерил гостью насмешливым взглядом:

– Писательша, что ль? Что ж, рассказать-то можно, авось – и выберешься.

Маринка не поняла, о чём толкует дед, да переспрашивать постеснялась. И так вон, посмеивается в усы, наверное, думает: бездельница городская от нечего делать шатается по сёлам.

– Про что тебе, девица, рассказать-то? – спрашивает Игнат. – Про русалок, али ещё про чего?

Марина блокнотик из кармана достала с карандашом, присела рядом на крылечко и попросила:

– Слышала я, о каком-то яре тут толкуют. Что это за место такое?

– Что такое Яр? – переспросил старик, и улыбка его сползла в бороду. Нахмурился он, задумался, а потом махнул рукой, мол: была не была! И заговорил:

– Слушай, да запоминай, покуда ночь не накрыла. Раньше тут не простое село было – двор стоял боярский, давно уж, лет семьсот назад. Боярин дюже лютый был, поганый – Кузьма Чернец. Людей жёг за ослушание, девок брал силой, младенцев в землю сажал – "на урожай". Насмехался всё, что богов нет, что он один на земле здешней – сам бог. А в один день полил вдруг дождь – чёрный, будто не вода с неба падает, а жижа болотная, и не кончался тот дождь три дня. Земля вся вспухла, хаты ушли по окна в глину, а весь боярский двор и вовсе провалился, будто и не было его никогда. Так никто и не спасся из бояревой семьи-то. А как перестал дождь, да подсохла земля, так на том месте осталась яма – Яр. А в ней – что-то копошилось. Не зверь, не человек, а незнамо что. И где-то в глубине, под землёй будто, поёт-воет, как по покойнику. Раз в поколение требует Яр крови. Да не волчьей какой, или птичьей, а самой что ни на есть человеческой, чтоб плоть от плоти, от каждой семьи, от каждого дома по одному.

Пробовали засыпать ту яму, да не вышло ничего. Пробовали молиться всем селом – так иконы почернели, а батюшка живьём сгорел на Пасху прямо в часовенке. Вот с тех пор и несут Яру жертву. А коли кто не принесёт – всё село выжжено будет, как было раз в 1834. Решили сельчане в тот год, что ничего не станется, если Яр жертву не получит: мол, хватит с нас, сколько лет-то минуло! Только боком это им вышло. Три дня кричала земля, а небо было багровым. И сгорели все, как один. Только мальца Яр и оставил одного, годков десяти, чтобы тот, значит, будущим поколениям передал, и люди снова вспомнили.

Всё, больше ничего не спрашивай, – сказал, как отрезал дед Игнат. – Лучше молись да смотри под ноги. А если услышишь пение из-под земли – знай, пришло время Яра.

***

Ночью Марине не спалось – что-то давило внутри, стало вдруг тоскливо. Выбралась она тихонько на крылечко, хоть и запретил дед Игнат строго-настрого дверь открывать, присела на ступеньках и задумалась – не уехать ли домой? Тут её внимание привлёк шорох и приглушённые голоса. Маринка подобралась к забору и увидела, как трое мужиков несут чью-то тушу – то ли козу, то ли овечку. А следом за ними женщина идёт, волоча за собой куклу ростом с малого ребёнка. Марину любопытство разобрало: куда идут? Зачем? Приметила, в какую сторону пошли, и шмыгнула в дом.

На другой день еле дождалась, когда дед с бабкой в огород работать уйдут. Схватила фотоаппарат да юркнула из избы. На улице было тихо, только куры прохаживались вдоль заборов, да кот соседский на солнышке грелся. Марина и побежала туда, куда люди ночью ходили. Едва видимая тропинка вела в овраг, в тот самый Яр. Там, под откосом, открывалась дыра, огромная, словно пасть невиданного чудовища. Страшно было Маринке, но любопытство победило – полезла-таки внутрь, да еще похвалила себя: молодец, что фонарик прихватила! Спустилась в яму – там коридор, прошла по коридору – вышла на гладкую, будто отшлифованную, площадку. Тонкий лучик от фонаря пробежался по стенам, выхватывая из темноты картины. Маринке от их вида не по себе стало: на первый взгляд иконы, а присмотреться – вместо ликов святых не понятно что глядит. Около каждой стоит по чёрной свече, и пламя не движется, не прыгает, точно не настоящий огонёк. И вдруг мелко-мелко задрожала земля под ногами, зазвенело в ушах, ноги подкосились, и Маринка куда-то полетела.

Сколько времени прошло, пока сознание вернулось к ней, Марина не знала. Её окружала лишь темнота. А потом Маринка услышала шёпот:

– Свежая кровь!

По голым щиколоткам скользнуло что-то холодное, до отвращения липкое, и кровь застыла в жилах Маринки. И когда она в мыслях уже попрощалась с жизнью, раздался оглушительный рёв:

– Ты не из Вязи! Ты – чужая!

В следующий момент нечто больно дёрнуло Маринку за ноги, и она почувствовала, что её куда-то волокут. Маринка плакала и молила только об одном – чтобы всё это оказалось сном. И когда разум был уже на грани, девушка поняла, что свободна – ничего больше не удерживало её, ничего никуда не тянуло. Вокруг стояла тишина. Отдышавшись, Маринка встала и пошла туда, где, как ей казалось, находилось село.

***

Дед Игнат и бабка Матрёна встретили Маринку у калитки, переглянулись и нахмурились.

– Не принял, значит, – угрюмо проворчал старик. – Уходи.

– Ч-что? – растерялась Марина.

– Вон пошла! – выкрикнула бабка, наступая на гостью. – Вон! Вон!

– Отдайте хоть сумку, – заплакала Маринка. – Документы…

Дед вынес из избы рюкзак и бросил его к ногам зарёванной девушки.

– Уходи, – повторил он, уже без злости, но в голосе его было что-то такое, что Маринке стало жаль старика.

До вокзала горе-путешественница добрела лишь к обеду. Народу не было.

– Куда все подевались? – удивилась Маринка и присела на лавочку.

Уехать ей в этот день не удалось, так и заночевала на вокзале.

Всю ночь лил сильный дождь – Маринка такого никогда не видела! Со стороны села ветер приносил то запах гари, то болота. А наутро в Малой Вязи не осталось ни одной живой души.

Ближе к вечеру подошёл автобус. Маринка прошла в задние двери и, устроившись у окошка, прикрыла глаза.

– Ты не убежала, – сказал кто-то рядом. – Ты привела его за собой. Теперь он от тебя не отстанет.

Маринка с опаской оглянулась назад и увидела мальчишку с медными волосами и бельмом на глазу. Она дёрнулась и… проснулась. Автобус медленно полз по раскисшей дороге. В салоне никого не было, только почему-то сильно пахло влажной землёй…

***

Влад дочитал рассказ и выдохнул – так тяжело, как если бы сам пережил все эти жуткие события. Немного помолчав, он снова обратился к слушателям:

– Вот и всё на сегодня. Замечательная история, не правда ли? Интересно, что увезла с собой из Яра наша героиня?

Влад усмехнулся и, понизив голос, перешёл к заключительной части:

– Я благодарю нашу новую участницу, которая прислала мне этот рассказ. А вы готовы поделиться своей историей? Готовы ли выпустить в эфир своих демонов? Смелее! В «Играх лукавого» есть место для всех. До новой встречи, мои верные слушатели!

Берегите себя и свои тайны.

ГЛАВА 5

На тумбочке в тесной палате, пропитанной запахом лекарств и старости, потрескивал допотопный радиоприёмник. Невысокий худой (слишком худой для живого существа) старик, укрытый выцветшим шерстяным пледом, почти не шевелился. Лишь глаза, выцветшие, полуслепые, но всё ещё живые, говорили о том, что жизнь пока ещё тлеет в этом тщедушном теле. За окном уныло моросил дождь, не оставляя никакой надежды на радость. Старик, такой же угрюмый, как погода, тяжко вздыхал, с хрипом выталкивая воздух из впалой груди. Но как только радио заговорило, старик встрепенулся и даже, кряхтя и охая, сел в постели, откинув плед. Здесь, в Доме престарелых, вечер был едва ли не самым любимым временем суток – время, когда старики (те, кто ещё мог хоть как-то передвигаться самостоятельно) сползались к огромному телевизору, висящему на стене в холле. Те же несчастные, у которых не было уж сил проделать такое путешествие, оставались в своих палатах слушать радио.

С недавних пор старику нравилось слушать истории «этого брехливого Влада» – так временный постоялец сего заведения прозвал ведущего «Игр лукавого». Сейчас как раз начинался очередной эфир, который старик ждал как никогда. И на это у него, надо сказать, была веская причина…

– Добро пожаловать в «Игры лукавого», мои дорогие слушатели! – начал вещать Влад, и от его грубоватого, с лёгкой хрипотцой, голоса старика пробрала дрожь. – Рад, что вы всё ещё здесь, что не даёте забвению сожрать вашу память.

Сегодня я расскажу вам новую историю – пятую по счёту в нашем «Чёрном конкурсе». Её прислал человек, который медленно прощается с этим миром, встречая свой последний закат в больничной палате, человек, переживший слишком многое, чтобы молчать до конца. – Влад зловеще хихикнул, будто картина, представшая перед глазами его слушателей, была забавной, а не удручающей. – На самом деле, я уважаю таких людей. Тех, кто не уносит свои тайны в могилу, а отдает их нам, чтобы мы знали, что есть вещи пострашнее смерти. – Здесь голос ведущего смягчился, и он, вздохнув, предложил:

– Послушайте эту историю внимательно. Потому что иногда только перед смертью человек способен сказать всю правду…

Игра начинается!

ХОЗЯИН

Дом стоял в низине, отрезанной от остального мира перелеском и небольшим заросшим кувшинками прудом. Его полупрозрачный силуэт расплывался в сером мареве, будто кто-то сжимал пространство вокруг, намереваясь задушить. Бревна, составляющие стены, потемнели, покрылись плесенью, разжились жучками, крыша устало сползла на бок. Крепкая тяжёлая дверь была расцарапана когтями какого-то дикого зверя, который, должно быть в поисках пищи набрёл на избу. На крыльце валялся маленький чёрный валенок, намекая на то, что когда-то в этом доме жили дети. Окна тускло отражали свет фар подъехавшей «Нивы», словно были недовольны тем, что их потревожили.

– Вот чёрт, мы точно хотим тут жить? – буркнул Олег, перебрасывая сумки на крыльцо.

– Хватит ворчать, – устало отозвалась Ольга. – Это ненадолго. Это дом моего дяди, и пока ремонт в нашей квартире не закончится, придётся пожить здесь. Отдохнём от городской суеты, перезимуем и вернёмся домой.

– Ага. Если волки не сожрут, – пробормотал Олег, то ли в шутку, то ли всерьёз.

– Не сожрут, – улыбнулась Оля, помогая выбраться из машины сынишке. – Мы же не глухом лесу, тут до города – от силы два часа быстрым ходом.

Шестилетний Костик, с выцветшим синим рюкзачком на спине, прижался к матери. Его испуганные глазёнки внимательно смотрели на чердачное окно. Там, за пыльной серой занавеской, кто-то шевелился.

– Ма… Там кто-то есть, – Костик потянул мать за руку к машине. – Давай уедем! Хочу домой!

– Это ветер, малыш, не бойся. Просто домик очень старенький, всё скрипит и оттого кажется, что кто-то здесь есть.

Скрип, действительно, звучал постоянно. Дом стонал, тяжело дышал, вдыхая запах новых жильцов, и ждал…

***

Дни летели. На улице резко похолодало, зачастили дожди. И, хотя теперь в доме было тепло и чисто, а окна блестели вымытыми стёклами, уюта новые жильцы не ощущали. Вечерами Костик капризничал, дулся и отказывался спать в своей кроватке.

– Мне страшно, мама! – жаловался малыш. – Он стоит у двери и смотрит на меня. Он злой!

– Кто? – улыбнулась мать, прижимая к себе сына.

– Хозяин, – серьёзно ответил Костик, и от того, как в его глазах промелькнул ужас, у Оли по спине побежали мурашки.

Вскоре начались странности: то пропадали какие-то вещи, а позже находились во дворе, сваленные за забором, то сам по себе включался телевизор среди ночи, а пульт никак не хотел находиться. Но всё это были мелочи, которые Ольга с Олегом списывали на заскучавшего в глуши сынишку. Мелочи, на смену которым пришёл настоящий кошмар. Однажды Олю разбудил Костик.