К пирамидам. «…внидоша воды до души моея»

– Крещение – важнейшее событие в вашей жизни. Оно знаменует для вас начало новой жизни, угодной Богу.

Октябрьский день был на удивление солнечным и теплым. Солнечные лучи насквозь пронизывали комнатку бабы Дуси, где совершалось замечательное таинство. А когда мы возвращались домой и шли через сквер к остановке трамвая, воспетые всеми поэтами осенние листья празднично шуршали у нас под ногами. Иногда они осыпались с деревьев, и, падая, будто осеняли нас щедрым осенним золотом.

– Вот и Сам Господь поздравляет, – сказала Мария Викторовна.

Мне и прежде нравилось заходить в церковь, но там на меня всегда находила робость. Когда я пришла в храм после крещения, моя робость куда-то исчезла. Я ходила по церкви, подходила к разным иконам. Они были пока неизвестны мне, но уже и не чужды. Казалось, я не впервые знакомилась с ними, а узнавала их дальней памятью. Как будто я вернулась туда, где мне следовало быть по праву, куда я очень стремилась, но долго не могла попасть. Словно Дюймовочка после долгого пребывания в подземной норе крота вдруг оказалась в кругу себе подобных существ, среди цветов на ярком солнце. Я ходила по церкви и была счастлива пока непонятным мне новым счастьем. Новая радость и ликование от того, что осуществилось заветное желание, настолько мощно распирали моё сердце, что оно уже просто не умещалось в моей грудной клетке. Я всё время улыбалась.

– Часто вижу, как люди плачут у икон или просят чего-то, а ты ходишь по храму, и глаза твои светятся. Видно, с радостью пришла. Это хорошо! – со мной заговорила приземистая, совершенно согнутая на один бок немолодая женщина в монашеском одеянии.

В первый раз я увидела в Москве своими глазами настоящую монахиню. Мне было приятно, что она заговорила со мной.

– Я наконец-то и сама приняла крещение, и окрестила маленького сына. Вот и рада, что осуществилось то, чего давно желала, – объяснила я.

– Поздравляю тебя и твоего сынишку! Господь с тобой! – она перекрестила меня. – Постой-ка, подожди меня здесь, – сильно припадая на один бок, она поковыляла куда-то в глубину церкви. Мне она казалась очень симпатичной и доброй. Монахиня вернулась и протянула мне совсем маленькую, меньше ладони икону.

– Прими от меня подарок, – сказала она. – Это Тихвинская икона Божией Матери. У тебя ведь нет иконы, вот и возьмешь её с собой в дорогу.

– Что мне нужно сделать? – почему-то спросила я, совсем не удивившись, что она знала про предстоящую дорогу.

– Нужно свечи зажечь, да помолиться, – ласково сказал она и, снова перекрестив меня, удалилась по своим делам.

Я спохватилась, что не купила свечи, и пошла к свечному ящику. Монахиню я больше не видела.

Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне представляется весьма закономерным, а вовсе не удивительным, и моё крещение, и Тихвинская икона сначала у бабы Дуси на стене, а затем и у меня на ладони, и неожиданное благословение от монахини. И всё произошедшее я воспринимаю, как замечательное предзнаменование в начале моей взрослой самостоятельной жизни. Спасибо, Тебе Господи!

Наше начало в Багдаде.

Через два месяца, встретив меня и Павлика в багдадском аэропорту, муж сказал:

– Извини, здесь совсем не сказка. Я и сам не ожидал такого. Жара, работа, дисциплина. И никаких следов Шахерезады в этом сером бетонном городе!

Но я не из пугливых, да и на сказку особенно не рассчитывала. Прежде всего, мне сразу понравилось, что теперь у нас совершенно самостоятельная жизнь. Свобода, свобода! Жизнь без привычного давяще любящего родительского диктата, а также, наконец-то (ура, ура!), без постоянного трепета по поводу зачетов, экзаменов, и проч. Самостоятельность началась в весьма неплохих условиях: нам предоставлена отдельная квартира, у нас собственный заработок, мы имеем возможность увидеть, как люди живут в другой стране. Для меня это гораздо интереснее, чем, когда муж находится, видите ли, в Лондоне, самой сидеть в доме его родителей с ребенком, имея основным событием-впечатлением походы в детскую поликлинику: ах, сколько вы прибавили в весе, какой у вашего младенца сон, регулярный ли стул. Это всё, конечно, важно для ребенка и для меня как матери. Я люблю своего кроху, но всё-таки я совсем не Наташа Ростова в последних главах «Войны и мира». Мне этого не достаточно.

Сначала о нашем быте, потому что моя жизнь за границей состоит пока что только из этого.

Семьи советских специалистов проживают в новом четырехэтажном многоквартирном доме. Каждая квартира состоит из просторного холла-гостиной, спальни, кухни со всем необходимым и санузла. На потолке в гостиной вращаются лопасти огромного вентилятора. Дверь холла выходит в общий широкий коридор. Детям не разрешается носиться по этому коридору. Они выходят гулять на полянку – специально выгороженную зеленую площадку у дома, где для них установлены качели, горки, песочница. На полянке сложены раскладные кресла, которыми можно пользоваться, если хочется побыть на зелёной территории с детьми, либо просто пообщаться друг с другом. Уходя, следует поставить кресло на место.

Мне совсем не нравится сидеть на этой полянке, но из-за Павлика приходится, детям тут удобно гулять. В нашем доме почти у всех дети дошкольного возраста. В первой половине дня, пока еще не очень жарко и пока мужья на службе, женщины посиживают здесь с вязанием, болтовней и непременными сплетнями. Основная тема: кто сколько тратит, кто что купил, кто умеет торговаться, а кто для этого недостаточно хитроумен. К часу дня все расходится по своим квартирам, так как наступает нестерпимая жара и пора готовить обед. В начале четвертого автобусы привозят усталых военных советников домой. Их напряженный рабочий день начинается здесь с шести утра. В послеобеденные часы в нашем доме (как и во всем городе до восемнадцати часов) устанавливается тишина, почти все спят. Вечером желающие снова выбираются на полянку. Опять те же разговоры и часто препирательства по поводу поведения детей.

Таким образом, наше пребывание здесь весьма однообразно. Близких друзей у нас пока нет, хотя мы сблизились с одной семьей английского переводчика, которая живет в нашем доме этажом выше. У них тоже маленький ребенок. Некоторые знакомые моего мужа по его Институту международных отношений обнаружились в посольстве и торгпредстве. Но это всё далеко от нашего дома, часто общаться не просто. Можно отправиться на прогулку по двум близлежащим улицам, однако с Павликом далеко не уйти. Ему очень нравится, держа нас за руки, уверенно вышагивать между нами, но он ещё мал для продолжительных расстояний. К тому же нас постоянно предупреждают, что здесь своеобразная санитарная обстановка: грязь, микробы, бактерии и прочее. Поэтому с ребёнком лучше поменьше бывать в людных местах.

Недалеко от нашего дома располагается офис руководства. Это двухэтажный особняк, где на первом этаже имеется зал – небольшое помещение с роялем и кабинет генерала, а на втором этаже проживает генерал с супругой. Генералу нравится, когда люди собираются по вечерам на полянке у офиса пообщаться, поиграть в шахматы. Иногда там показывают советские фильмы.

Описываю столь подробно, так как для нас с Володей всё это наши будни, такова наша жизнь за границей, куда все стремятся за деньгами, за карьерой, за новыми впечатлениями.

Новые знакомые

Событием для всех является отъезд в Союз тех, у кого закончился срок пребывания в Ираке, и приезд новых людей. Все дружно провожают к автобусу отъезжающих, и охотно знакомятся со вновь прибывшими.

На этот раз момент прибытия новой группы специалистов должен был носить несколько официальный характер, поэтому для встречи в аэропорт направился самолично генерал, его помощник и офицер с иракской стороны. Когда генерал увидел на небольшом поле багдадского аэропорта группу прибывших советских людей, сохранить самообладание ему помогла его военная выдержка. Он сказал иракскому офицеру, что его люди не прибыли, настойчиво пригласил его к себе в машину и увез из аэропорта. Его помощник самостоятельно усадил прилетевших в автобус и доставил в офис.

Прибывшим семи офицерам генерал велел выстроиться, а их женам сесть не предложили. Некоторое время он, молча, прохаживался вдоль строя своих подчиненных, одетых так, словно они отправились не в загранкомандировку, а на картошку в соседний совхоз. Затем генерал указал всем на прилетевшую вместе с группой пару, которая стояла чуть поодаль. На молодом человеке был добротный замшевый пиджак и стремительно входящая в моду белая водолазка, а его жена, изящная худенькая женщина, была в нарядном строгом костюме с юбкой слегка выше колен. Лаковые туфли на каблуках и в тон к ним сумочка. Их багаж состоял из двух объемных аккуратных саквояжей. К тому же молодой человек держал в руках зачехленную гитару.

– Представьтесь, – скомандовал генерал.

– Вольнонаемный переводчик арабского языка Плотвин Глеб Алексеевич. Моя жена – Плотвина Эльвира Гансовна.

– Посмотрите, – обратился генерал к разномастному строю офицеров, – вот так нужно ездить за границу! – он указал на переводчика с женой. – Вот так следует представлять за рубежом нашу замечательную родину – Советский Союз. В хорошем пиджаке и с гитарой!

Пару дней на полянке основной темой разговоров было то, в каком виде прибыла группа специалистов из маленького белорусского гарнизонного городка. Какой выговор они получили от генерала за то, что свои полученные в Москве специально для загранкомандировки новые гражданские костюмы (вместо обычного военного обмундирования), они сразу же отправили посылками домой в родные Бобровичи, а в неизвестную чужую страну отправились в таком, что не жалко будет там и выбросить. На полянке обсуждалось, что генерал приказал прибывшим сразу же на выданный аванс купить новые рубашки, приличные кофточки-юбки, обувь и сумки, чтобы было в чем и с чем ходить на службу, в магазин и на базар за продуктами. Женсовету было велено помочь прибывшим женщинам разобраться с бытовыми вопросами.

– Вы знаете, у одного из них для дорожного багажа вместо чемодана был заплечный мешок, сделанный из полосатой оболочки старого матраса! – осуждающе гневно сообщала всем Тамара Леопольдовна, председатель женсовета.

Признаюсь, я тоже посмеивалась над этими людьми. Конечно, на полянке обсуждалась и пара из Ленинграда:

– Сразу видно, что они люди интеллигентные, это свойственно всем ленинградцам. Надо же, приехали с гитарой!

Элегантную пару поселили сначала в гостинице, а через два дня они переехали в соседнюю с нами освободившуюся квартиру. Оказалось, что мой муж и новый переводчик-арабист Глеб Плотвин назначены переводить курс лекций для офицерского состава. В первый же вечер мы пригласили новых соседей и коллег, ещё не успевших толком расположиться в своей квартире, к нам на ужин. Следующий день был пятница – выходной, поэтому мы все вместе отправились в город показать Плотвиным, где что по близости находится. Вечером мы получили приглашение к ним. Таким образом, у нас началось новое знакомство.

Из записей Татьяны Петровой

В Москве нас волновало, какие впечатления ждут нас за границей, в другой стране с другой культурой, о которой нам было что-то известно только по сказкам «Тысячи и одной ночи». Безусловно, впечатлений много, причем самых разных. Но мои опыты здесь – это не столько узнавание страны и жизни другого народа, сколько чисто внешние визуальные впечатления от многократного посещения нескольких торговых улиц и базара-сука. Повседневная жизнь протекает в рамках нашего родного социума, и главное не то, что нам довелось увидеть, а то, какие люди оказались рядом. Мне кажется, нам повезло с новыми соседями. Мы подружились с Плотвиными не только из-за того, что наши квартиры близко. Нам интересно друг с другом. А для меня это очень важно! Каково, после суматошной и насыщенной событиями студенческой жизни вдруг окунуться в будничные разговоры-переборы тёток об уборке, готовке и завистливые обсуждения чужих покупок! Я стараюсь поменьше в этом участвовать. Спасающим (для меня) от сплошного быта моментом является то, что во многих магазинчиках здесь можно найти что-нибудь приличное из книг на английском языке, всё-таки в Ираке английский – второй государственный. В киосках достаточный выбор прессы из разных стран, и наконец-то есть возможность почитать и полистать европейские газеты и журналы, которые в Москве нам были известны лишь своими названиями и тем, что они – буржуазные.

Глеб может рассказать что-то интересное о Ближнем Востоке, об обычаях, ведь у него соответствующее страноведческое образование по профилю арабского языка, да и Ирак – не первая ближневосточная страна, где ему довелось побывать.

Когда мы все вместе (включая Павлика) во время вечерней прогулки заходим в магазин, Глеб сначала здоровается, не спрашивая никогда продавца сразу о том, что нам нужно. По арабскому обычаю он задает хозяину лавки вопросы про жизнь, затем сам отвечает на какие-то вопросы, неспешно рассматривает то, что его интересует, снова долго беседует. И лишь потом начинает выяснять цену. Торговля и сбивание цены здесь традиционная, почти обязательная часть торгового диалога. Мне кажется, этот процесс доставляет удовольствие, как покупателю, так и продавцу.

Эля, видимо, хорошо понимает детей и умеет с ними обращаться. Мой Павлик просто льнёт и тянется к ней. Она предложила иногда оставлять его на неё, если нам с Вовкой нужно отправиться в магазин или даже (!) в кино! Тут в наших местных специфических условиях поход в кино – это почти выход в свет. От Эли я получаю и немало полезных советов по ведению домашних дел. Я не являюсь образцовой хозяйкой, не имею опыта, ведь моя свекровь брала на себя многие хлопоты по уходу за маленьким ребенком, и спасибо ей! разгружала меня, чтобы я смогла с младенцем на руках закончить институт.

Я попросила Глеба помочь мне написать русскими буквами некоторые арабские фразы. Не успел Глеб что-либо ответить, как мой дорогой муж сказал: «Зачем это тебе? Ты будешь ходить повсюду только со мной. Говорить буду я по-английски, а тебе нужно, вообще, молчать». Пустяк, наверное. Может быть, своего рода забота обо мне, чтобы со мной ничего не случилось в чуждой среде. Но с другой стороны, новый интересный нюанс в дорогом супруге: тебе лучше вообще молчать… Конечно, я слышала о церковном наставлении: да повинуется жена мужу своему. Но насколько буквально это следует понимать? Не имея конкретного ответа на данный вопрос, я не стала придавать ему большого значения и, непринужденно, «не заметив» указания мужа, стала всё-таки называть слова и фразы, необходимые мне для простого общения, например, в магазине, и Глеб мне продиктовал их арабский эквивалент. Теперь у меня есть свой словарик-разговорник. Мне кажется, что это интересно, как первый небольшой шаг в узнавании страны. Тем более что нам не разрешается никуда ни далеко ходить, ни ездить.

Дружеские вечера.

Какое же замечательное человеческое свойство – дружба!

Наши совместные вечера по четвергам (пятница выходной, нет раннего подъема на работу) стали уже традиционными. Собираемся у Плотвиных или у нас. Не устраиваем большого ужина: легкая закуска, фрукты, немного выпивки. У меня обычно бывает просто, как в студенческой компании, когда всё сразу на столе, а далее без особых приглашений, по принципу: хватай, кому что нравится. Но у Эли не так. Она умеет мило сервировать стол даже по самому незначительному поводу. Для каждого участника застолья у неё предусмотрена под закусочную тарелку красная или синяя льняная салфетка (привезла с собой из Ленинграда!), а также специальный маленький ножичек для фруктов. Несмотря на то, что в нашем многоквартирном доме на каждой кухне имеется вся необходимая посуда, Эля купила для постоянного пользования веселые разноцветные стаканы, крошечные стопочки с графинчиком и чайные чашки из французского матового стекла. И получается, что одинаковые кухонные комплекты навевают одинаковый стандартный казенный вид, а у Эли – всё индивидуально. Тут многие живут в постоянной экономии, иногда переходящей в жмотство ради того, чтобы быстрее накопить на машину и накупить всякого добра для будущей жизни. Уж если кто-то что-то покупает, то бережет и прячет это для своего родного дома. А Эля живет уже здесь, сейчас, не откладывая на потом, эти отведённые ей в Багдаде два года.

Иногда мне кажется, что Эля знает какой-то важный жизненный секрет или обладает некой скрытой умудрённостью.

Наша компания время от времени разбавляется ещё кем-нибудь. Чаще других к нам присоединяется Фёдор Векшин. Он также переводчик, закончил переводческий факультет нашего Института иностранных языков им. Мориса Тореза. Он холост, поэтому его часто посылают в командировки по стране. Ему приходится бывать в разных районах, но, к сожалению, нельзя сказать, что он хороший рассказчик. Его рассказы о других городах и областях Ирака весьма скупы и сводятся к тому, что климат тяжелый, что условия плохие, обучаемые тупы, а инструктора порой не намного лучше. Переводчику приходится сначала самому во всех подробностях выяснять, что же хочет преподать инструктор, а уж потом переводить это другим. Лишь лётчики вызывают у него восхищение.

У Эли оказались с собой две фотографии, на одной они с Глебом сидят на скамейке в Летнем саду, на другой Глеб запечатлен в период службы в армии. Солдаты-музыканты стоят «вольно», опустив свои инструменты.

– А это кто? – спросил Федя Векшин, указав на солдата с трубой.

– Это мой армейский товарищ Димка Власов. Можно сказать, под его влиянием я выбрал себе факультет в университете. Но мы с ним потеряли друг друга. Я демобилизовался раньше, и не знаю, как у него в дальнейшем сложилась жизнь.

– Зато я знаю, – сказал Векшин, – ну дела! Какие же бывают совпадения. Это ведь мой сокурсник. Мы вместе учились на переводческом факультете. Я не догадывался, что он ещё и музыкант. Учился как зверь! Старался изо всех сил! Зарабатывать переводами начал ещё в институте. Он сейчас в Алжире.

Мы часто говорим о том, что будем делать, когда вернемся домой. Мой муж мечтает работать в Европе, например, в Лондоне. Иногда он вдруг заявляет, что ему совсем не хочется заниматься тем, к чему его готовили в его институте – международной и всякой прочей экономикой. Ему хотелось бы попасть на телевидение и делать международные программы о спорте. Он любит спорт и может подолгу рассказывать истории о спортсменах или рассуждать о технологии постоянно обновляемых рекордов. Володя считает, что в спорте человек имеет возможность «предельно себя реализовать» – это его выражение. Ещё он считает, спорт интересен азартом: кто кого! и тем, что дает мирный выход внутренней человеческой агрессии, демонстрируя безграничность и непредсказуемость физических и волевых возможностей человека. А международные соревнования, по его мнению, вызывают у большинства людей общечеловеческое дружелюбие. В общем, мой муж по своим взглядам на «Citius, altius, fortius!» совсем как Пьер де Кубертен.

Глеб поделился, что собирается переключиться на журналистскую стезю, но с первого захода с работой в ТАСС у него не получилось.

– Ну, кто так делает?! – усмехнулся Векшин. – Нужно обязательно заручиться какой-нибудь рекомендацией, официальной или дружеской. Я удивляюсь, как ты вообще дошел до нужного кабинета. Хотя, впрочем, может быть, именно в нужный кабинет ты и не попал. Если твои планы насчет международной журналистики останутся неизменными, и вы с Эльвирой будете готовы перебраться в Москву, я сведу тебя с нужными людьми.

У Векшина, кажется, повсюду есть нужные знакомые, которые с радостью отзовутся на его призыв помочь кому-то. Я собралась купить себе красивый фен для сушки волос «Филипс».

– Пока не покупай, – вмешался Фёдор, – в Багдаде высококачественный «Филипс» стоит дорого. Я договорюсь с другом, который часто бывает в Кувейте, он купит там для тебя такой фен почти в два раза дешевле.

– Что за друг?

– Большой человек, живет в отдельном особняке. Представитель Совэкспортфильма на всем Ближнем Востоке, поэтому разъезжает тут по всем странам.

– С какой стати будет он морочить себе голову феном для меня? Покупать, тащить из одной страны в другую.

– Тащить ему не трудно, он повсюду ездит на своей машине с водителем. А ты, чтобы не остаться в долгу, тоже окажешь ему услугу. Когда поедете в Москву в отпуск, захватишь от него посылку: такой же фен или маленький магнитофон. Тебе не трудно, а ему приятно, что может что-то послать своим родственникам или друзьям.

Квартирный вопрос – также частая тема нашего обсуждения. В Багдаде мы живем в неплохих квартирах, и я была бы рада иметь нечто подобное в Москве, чтобы не зависеть от родителей. О квартире в Москве думают и Плотвины, если Глебу удастся попасть на работу в ТАСС. Конечно, Векшин сообщил, что у него есть знакомый, вернее, родственник мужа его сестры, который имеет отношение к Моссовету. И через него можно найти подходящий жилищный кооператив.

Эльвира – воспитатель

Мне нравится, что мы подружились с Плотвиными. В них действительно есть то, что принять называть ленинградской интеллигентностью. Это с одной стороны, приветливость и отсутствие заносчивости по отношению к людям, а с другой стороны, вежливость как некий разумный барьер, не допускающий в свой собственный мир.

Эля умеет притягивать к себе людей, хотя на первый взгляд в ней нет ничего броского или особенного. Она никогда не разговаривает громко, никогда не высказывается о других людях категорично отрицательно, всегда приветлива и сдержанно вежлива. Конечно, у неё по-ленинградски хлеб – булка, а подъезд – парадное.

Одним рейсом с Эльвирой и Глебом, в той самой группе специалистов, которой генерал дал разнос за внешний вид, в Багдад прибыла пара из Бобровичей: Зоя и Леша Степановы. Зоя – молодая довольно толстая особа. Но она напоминает не переедающую толстушку, а женскую фигуру с некоторых картин Пикассо: некрупно монументальная и округло прочная. А Леша почти такого же, как и его жена, небольшого роста, но худенький и даже щуплый. У них маленькая девочка, которую из-за необыкновенной подвижности все зовут Мушка. Девочка все время вьется вокруг своей мамы, опасаясь улетать далеко. Ей уже исполнилось два года, но она ничего не говорит. Даже обычное «мама, папа» никогда не произносит. Зоя и сама неразговорчива. А от Леши я и вовсе не слышала ни разу ни одного слова. Зоя – ближайшая соседка Эли, поэтому она часто заходит к ней «учить рецепты». Эля умеет хорошо готовить, не отказывая себе в необходимом и приятном, но при этом, не впадая в транжирство. Ясно, конечно, что осваивание кулинарных тонкостей – для Зои лишь предлог, чтобы не по-деревенски беспричинно-запросто заходить к соседке. Зоя смотрит на Элю с уважением, переходящим в обожание. Мушка по обыкновению вьется вокруг мамы и молчит. Эля задает девочке разные вопросы, но та не отвечает. Но когда Эля обращается к ней с чем-нибудь типа: «Дай мне, пожалуйста, вон ту ложку!» «Принеси, пожалуйста, стаканчик», – она выполняет её просьбы с большим рвением.

– Мне женщины на полянке говорят, может быть, она у тебя немая, – сетует Зоя. – Говорят, тебе нужно проверить её у врачей. А как вы думаете? – спрашивает она Элю.

– С ребенком нужно больше разговаривать, – объясняет Эля. – Нужно рассказывать ей сказки, задавать вопросы.

– А она разве поймёт сказки-то? Ведь она ещё мала, чтобы понимать. Да я сказку только про колобок и помню.

– Про колобок и рассказывай.

– А ей-то интересно будет?

– Расскажешь, тогда и увидишь, интересно или нет.

Зоя задумывается, видимо, пытаясь вспомнить, что же там случилось с колобком.

Честно говоря, мне и самой нравится бывать у Эли.

Вчера я с Павликом зашла к Эле. Она готовила котлеты, а Зоя наблюдала за процессом, старательно запоминая технологию. Мне тоже нравится наблюдать, как Эля готовит, но не только из-за её рецептов. Кулинарный процесс у неё исключительно четкий, никакой лишней суеты, всё очень красиво и всегда порядок. Интригующим для меня моментом является то, что к концу кулинарного действа у неё на кухне не собирается гора использованных грязных кастрюль и сковородок, как бывает обычно у меня в процессе варки или жарки.

Мытьё посуды тут довольно хлопотно. У раковины два крана: из одного льётся настоящий кипяток, из другого – совершенно холодная вода. Нужно либо мыть в тазике, смешивая холодную воду и горячую, либо приноравливаться к своеобразным особенностям местного водопровода. Я однажды сильно ошпарила руку, после чего мой дорогой супруг объявил, что мытьё посуды он берет на себя. Зачем мешать проявлению чьей-то инициативы? Я согласилась и, более того, доверилась его словам и обещаниям. Поначалу как-то ладилось. Мой дорогой Вовка становился вечером после ужина к раковине, и через пятнадцать минут тарелки, кастрюли, чашки и вилки сверкали влажной чистотой. Но буквально через два дня его энтузиазм как-то сбавился. В течение вечера он долго не реагировал на мои намёки и напоминания, и, наконец, нехотя подойдя к раковине со ждавшей его посудой, сказал: