Журнал «Парус» №94, 2025 г

Ирина Калус, Николай Смирнов, Иван Марковский, Надежда Кускова, Евгений Чеканов, Тамара Пирогова, Григорий Гачкевич, Юрий Селиванов, Никита Иванюк, Азиза Бакаева, Сергей Филиппов, Олег Карсаков, Светлана Беланова

Журнал «Парус» №94, 2025 г

* Обновление 04.08.2025

Цитата

Николай Рубцов. Утро на море

1

Как хорошо! Ты посмотри!

В ущелье белый пар клубится,

На крыльях носят свет зари

Перелетающие птицы.

Соединясь в живой узор,

Бежит по морю рябь от ветра,

Калейдоскопом брызг и света

Сверкает моря горизонт.

Вчера там солнце утонуло,

Сегодня выплыло – и вдруг,

Гляди, нам снова протянуло

Лучи, как сотни добрых рук.

2

Проснись с утра,

со свежестью во взоре

Навстречу морю окна отвори!

Взгляни туда, где в ветреном просторе

Играют волны в отблесках зари.

Пусть не заметишь в море перемены,

Но ты поймешь, что празднично оно.

Бурлит прибой под шапкой белой пены,

Как дорогое красное вино!

А на скале, у самого обрыва.

Роняя в море призрачную тень,

Так и застыл в восторге молчаливом

Настороженный северный олень.

Заря в разгаре —

как она прекрасна!

И там, где парус реет над волной,

Встречая день, мечтательно и страстно

Поет о счастье голос молодой!

Около 1960

Слово редактора

Ирина КАЛУС. «Не можете молчать?»

Дорогие авторы, читатели и друзья журнала «Парус»!

Больше не будем молчать как рыбы, потому что на нашем сайте открылся форум – морская «Гостиница для путешествующих в прекрасном»!

Всех пассажиров приглашаем к обсуждению уже имеющихся тем, а также приветствуем ваши инициативы по созданию новых.

Есть возможность:

– испытать свои художественные способности в «Творческой мастерской» от Ирины Калус: «Пишем хайку», «Послушай, не идёт ли дождь…» (продолжить, оставшуюся недописанной строчку Юрия Казакова);

– подискутировать о вымышленных и текущих реалиях, посмотреть аналитические видео, обсудить «парусные» (и не только) публикации вместе с писателем-фантастом, нашим автором и редактором, помощником капитана Дмитрием Игнатовым

– совершить акт самопознания, ответив на вопросы нашего автора Георгия Кулишкина;

Регистрация – в два хода! А ещё просим наших «постояльцев» добавлять фото, на которых были бы видны ваши лица.

В поисках жемчужины

Юрий СЕЛИВАНОВ. Дон Кихот

На свете жил идальго Дон Кихот.

Хоть беден был, но нёс нужду достойно.

Среди людей прослыл как доброхот,

За что его считали малахольным.

Затеял дон опасную игру:

Фамильный меч в чулане взяв по праву,

Отправился в дорогу поутру,

Чтоб обрести в бою почет и славу.

Но вспомнив, что дорога далека,

А жизнь порой лукава и опасна,

Он взял оруженосцем толстяка,

Ленивца и обжору Санчо Панса.

Уехали без скарба – налегке,

Под панцирем рубаха наизнанку,

Толстяк с мешком – верхом на ишаке,

А рыцарь влез на спину к Росинанту.

Был у него к скитаниям талант

Покинув дом и комнаты чужие,

Он прокричал: «Вперед, мой Росинант,

Навстречу чудесам в поля седые».

Он не заметил в шлеме ржавых дыр,

Простил глупцам насмешки и наветы.

Придуманный его рассудком мир,

Мстил беспощадно рыцарю за это.

В харчевнях ел лепешки и ботву,

Был в бой готов ввязаться ежечасно

И прославлял красавицу одну,

Хоть это было и небезопасно.

Себя на путь ухабистый обрек,

Ни песо за душою не имея,

Жизнь личную пустил на самотек,

Все время повторяя «Дуль-си-не-я».

При дамах выразительно зевал,

На мельницы бросался бедолага,

На латы приключения искал,

С копьем наизготовку и отвагой.

Своей судьбы беспечный господин,

Защитник грез и обветшалых истин,

На смертный бой он выступил один

Под знаменем добра и бескорыстья.

Ну а когда смертельно занемог,

На выдохе слабея и немея,

Сказал, безумно глядя в потолок,

Одно лишь только слово: «Дуль-си-не-я».

Григорий ГАЧКЕВИЧ. Мальчик

Мальчик воду набрал в деревянные блюдца,

Вынес птицам во двор и позвал их: «фить-фить!»,

Годы цепью уходят, слова остаются,

Где-то в небе смыкаясь в прозрачную нить.

Евгений ЧЕКАНОВ. Полёт ковчега сквозь солнце

Там вихри пламенны крутятся…

Ломоносов

Наш ковчег из нанотрубок шустро мчит сквозь плазму Солнца,

А на лавочках ковчега гены древние сидят,

Гены сгинувших учений, ведовства, огнепоклонства, —

И на бешеную плазму сквозь окошечки глядят.

Дождь горит, кипят каменья, вихри пламенны крутятся,

А в ковчеге нерушимом отдыхают без забот

Гены смут и революций, гены равенства и братства —

Их решил забрать с планеты наш гуманный звездолет.

Рядом – гены мессианства, пуританства, ницшеанства,

Порождений мескалина и цветущей конопли,

Юдаизма, басурманства и, конечно, христианства —

Как же было не забрать их с погибающей Земли!

Ой вы, гены мои, гены! Не сойдёте вы с арены,

Вечно будете сражаться за родную ДНК,

Пред которой не устанут трепетать аборигены,

Не умеющие строить ни пептида, ни белка.

Нечем тем аборигенам против вас обороняться,

Не с чем броситься в атаку, нет у них таких кислот!

А у вашей свет-ватаги есть гибридные богатства,

Их и тащит через плазму криогенный звездолет.

В недрах гулкого пространства место есть и для крестьянства,

Для его потомков славных. Есть и мой беспечный ген —

Ген безудержных фантазий, своеволья и упрямства,

Ген желания умчаться из родных надежных стен.

Пусть они теплы и милы – как мне с ними быть согласну,

Наделенному с пеленок непослушной головой?

Вот когда мы всей ватагой пролетим сквозь эту плазму

И на новом месте где-то заведем порядок свой —

Там, глядишь, и пригодится этот ген лихого риска,

Ген стремления освоить неизвестный новый мир.

Всё далекое в том мире к нам прильнёт и станет близко,

Заживляя нам мученья всех потёртостей и дыр.

А пока – в подлунном мире, что губителен и хрупок,

Вихри пламенны крутятся и летит за веком век,

И летит сквозь плазму Солнца звездолёт из нанотрубок,

Наш рачительный хранитель, наш спасительный ковчег…

Юрий СЕЛИВАНОВ. А БО ГА ВАР РА

Каменный идол руки сложил на груди,

Спит покоритель.

Стерто дождями лицо,

Сколы на каменном теле —

В землю ушел глубоко,

Тысячи лет он врастает в неё.

Воины землю несут на щитах,

Вырастает курган.

Бубен шаманки поет,

Губы шепчут слова заклинанья,

А

БО

ГА

ВАР

РА

Женщина ночи.

Она говорит со вселенной,

Небом и звездами,

Жухлой травой

Камнем пустынным

Тихим ручьем.

Душа улетает,

Огненный всадник с копьем

Скачет по небу на белом коне.

Дождь золотой от копыт.

Воины землю несут на щитах.

Вырастает курган

Смерть продолжение жизни.

В предчувствии битвы трава припадает к земле,

Бой барабанов сливается с конницы гулом.

Стервятники в небе кружат.

Клич боевой из тысячи глоток звериных

Слава великому Ару!

Лязг топоров и мечей.

Ярость в железных сердцах.

Ветер знамена победы полощет

А

БО

ГА

ВАР

РА

Дикий простор равнин!

Судовой журнал

Николай СМИРНОВ. Судовой журнал «Паруса». Запись 29.

Подземные выходцы

Деревенский вечер один раз, да и то – лишь в юности – случается таким странным, будто ты потерялся в нём, переходя знакомое выкошенное клеверное поле. И вдруг стало чудно как! Тёмная деревня в кольце затаившихся сторожей-стогов… и над ней ночь-старуха загрела свой древний медный самовар на облаке…

Ступил через порог – звонко и как удивленно, будто уж не чаяла меня видеть, встречает девчушка: а где ты был?.. Я в ответ вынимаю из кармана и кладу на стол молодые грибы: два белых и три красноголовых боровика. Она глядит на грибы с таким созерцательным самозабвением, загадочно застыв – как и грибы на неё – из-под ярких живых шляпок. Так самозабвенно, сполошливо, сам по себе, взглядывает на нас огонь из печки; так глядит ночь сквозь окно, свежая борозда поля или, сияя на солнце, красная улыбка свежей кладбищенской глины.

А старуха у белёной русской печки глядит не так. Старуха родная – словно живой, домашний список той древней ночи с лунным самоваром… Лицо её, как берёста в письменах морщин. Словно всё, что я сегодня видел и что не пересказать словесно, – она знает: и видит тонконогую чащу осинника, оглушившего меня листвой, сквозь которую я продирался к болотной луговинке, где утренняя осока весело блестела и дразнила сверкающих крылышками стрекоз. Мы там косили и разваливали сушить сырую траву…

Когда я вошел – в темных сенях она зажгла свет и тронула меня ладонью, словно для того, чтобы убедиться, что я из того же мира, что смотрит глазами ребенка – из мира осоки, осинника, стрекоз, копён сена и молодых грибов, про каких загадывают загадку: «Мал малышок в землю ушел – красну шапочку нашел».

Старые люди любят собирать грибы. Грибы – жильцы двух миров, выходцы с того света, из таинственного подземного мира, куда рано или поздно уходят все люди. Голость, нездешность в белом теле гриба и в его яркой шляпке, цвет которой приобрел примесь подземности; и думается, что там раздвигается тьма – и такой же, по-своему живой мир, напоминающий наш, но телеснее, плотнее, слитнее с землей, и одновременно всё телесное там духовнее, как это бывает в мире видений. Так и все земные предметы в разном возрасте человек видит в разном освещении, будто меняется подсветка смысла – вот и эта грёза грибная о подземном мире, конечно, связана с изменением душевного света… Миг загадки, краткого узнавания, какой-то намёк на потустороннее при встрече с белотелым гномиком в сказочной шляпке.

…Дождь шёл с утра, я лежал и всё пытался удержать в памяти только что приснившийся яркий сон. Но все краски поблекли, смыло шумом дождя, осталось общее – скелет…

Будто бы мы с женой живем и работаем в каком-то большом здании. У проходной – очередь, как перед открытием магазина. Колорит чуть мерцающий, как с подсветкой. Я первым – вытолкнула очередь – вошёл через никелированную вертушку в вестибюль. Жена осталась, зажатая у обрешётки. Пошел я в гулком, охающем эхом шагов и голосов помещении, чтобы где-то на рабочем месте с ней встретиться. Ещё мне на проходной сказали: «Вам сегодня надо ехать в командировку». Вокруг всё отделано под дуб, как в ГУМе, или Елисеевском магазине. По пути в полутемном переходе женщина вежливо предупредила меня: «Смотрите, здесь много…» Последнее слово я теперь забыл: «кабинетов? зал?» – но смысл запомнился такой: много миров-отделов, и можно зайти не в тот.

Я быстро пошел – всё тот же, под коричневое дерево отделанный, полутёмный зал – а навстречу раздалось пение под гармошку. Песня знакомая, сердечная разливалась и отделяла от проходной, от работы, но я теперь не могу вспомнить слов. Навстречу мне вышли трое, под ручку, я, глянув на них, сразу же понял, что это – герои моего повествования: Илья Муромец и Иванушка-дурачок. Весело мерцали их лица, я засомневался: уж очень мелки и одеты обычно, а, может, так замаскировались в этом современном здании?

Третий, в середине между ними, игравший на гармошке, был мой отец. Гармошку он только держал в руках, а песня та, звучная, сама лилась откуда-то со стен. Лицо у него малахитовое, а точнее, как вылепленное из сухой акварельной краски – рот тёмный приоткрыт. Лицо не страшное, а как у игрушки: раскрытый рот изображает изумление. В кепке, в чёрном кителе со светлыми пуговицами, который носил на Колыме в 1953 году. И штаны рабочие заправлены в сапоги. Люди по сторонам смотрели на меня, радостно улыбаясь, песня под гармошку всё лилась и уносила меня от прежней жизни. Может, я здесь заблужусь, затеряюсь и долго не увижу жену и своих родственников?.. Что сейчас будет? Что-то необычное, ведь я знаю, что эти трое, мои странные герои, тоже долго ожидали этой встречи со мной… Что за загадочную красную шапочку мы тут себе найдём?

г. Мышкин

Коралловые рифмы

Сергей ФИЛИППОВ. «Не может быть поэзии без нерва…»

***

Нас затянула круговерть,

И существует точка зренья:

Жизнь – нескончаемая цепь

Одних и тех же повторений,

Пугающих порой иных.

В других – вселяющих надежду.

Нелепых, странных и смешных,

Трагических и неизбежных.

Всё повторяется точь-в-точь,

И опыт прежних поколений

Нам должен вроде бы помочь,

Раз повторенье – мать ученья.

И коль расхожие пути

Для нас удобнее, то каждый

Из нас старается войти

В одну и ту же реку дважды.

А то и боле. И живёт,

Ведь жизнь сама в каком-то роде

Один сплошной круговорот

Воды, накопленной в природе.

***

Шагал я в группе с детским садом

И был на ангела похож.

Лишь воспитательница рядом

Твердила: «Что ж ты отстаёшь?»

И в юности я часто слышал:

«А ну-ка, парень, не зевай!

Держи-ка голову повыше

И от других не отставай».

Боялся в жизни этой пуще

Всех страхов что-то упустить

И в «чёрный» список отстающих

И неуспевших угодить.

Да и теперь уже на склоне,

Как это ни прискорбно лет,

Возьмёт вдруг кто-то, да напомнит:

«Опять не догоняешь, дед».

По доброй воле, из-под палки,

Передохнув едва, опять

Играю с жизнью в «догонялки»,

Лишь в «жмурки» не хочу играть.

***

Жизнь то игра в очко или в рулетку,

Когда ей занят ночи напролёт.

И девушка – красавица-брюнетка,

Продажная и лживая кокетка,

Тебя под утро с выигрышем ждёт.

То милая лубочная картинка,

Что радует порой мещанский глаз.

И пышная дебелая блондинка

Усердно трёт вам в русской бане спинку

И ластится, как в самый первый раз.

Жизнь – женщина. И дело не в оттенках,

А в принципах, наверное. И вот

Уже сорокалетняя шатенка,

Вас приперев однажды утром к стенке,

Решительно потребует развод.

Жизнь позади, всё кончено, казалось.

Ведь осень, как мы знаем, не весна.

Но всё равно, встречай спокойно старость,

Раз всё простила и с тобой осталась

Седая, располневшая жена.

***

Всё неприглядней наша поступь.

Всё тяжелей. И вот уж некто

Не прочь весь мир отдать на откуп

Искусственному интеллекту.

Приоритеты обозначив

И основные цели, чтобы

Все повседневные задачи

Не человек решал, а робот.

И там, где нужен был когда-то

Рабочий высшего разряда

Сегодня есть манипулятор,

Которому платить не надо.

Сиди на печке, как Емеля

Сидел, и радуйся прогрессу.

И наблюдай себе на деле

Роботизацию процесса.

Плюс экономию в придачу.

Одно лишь с вами не забудем,

Что если робот напортачит,

То отвечать придётся людям.

Ведь самый умный робот – пешка.

И попадают под раздачу,

Когда виновных ищут в спешке:

Конструктор, стрелочник, наладчик.

И сколь бы новый интеллект

Не создал шума на планете,

Вновь тот же средний человек

По-прежнему за всё в ответе.

***

«Человек – нечаянная, прекрасная,

мучительная попытка природы

осознать самоё себя».

В. М. Шукшин

Везде, не только в глухомани

Российской, что ни говори,

Наш человек бывает странен,

Причём, как внешне, так внутри.

И в странностях души не чая,

То разглагольствует сполна

С друзьями, где за чашкой чая,

А где – за рюмкою вина.

То обсуждает с первым встречным,

Презрев порядок и уют,

Вопросы из разряда вечных,

Что вновь покоя не дают.

И пусть в них преуспел не шибко,

Знай лезут, душу теребя

Ему, как тщетная попытка

Природы осознать себя.

***

На старой летней танцплощадке

Смятение и полумрак.

Следит дружинник за порядком

Для профилактики от драк.

У женщин на щеках румянец.

Они волнуются и ждут,

Когда объявят белый танец

Всего на несколько минут.

Стоят, оценивая взглядом

Потенциальных визави.

Им, в принципе, не много надо:

Покоя, счастья и любви.

Как раз того, что во Вселенной

Пусть и на несколько минут

Всем вместе и одновременно

Им даже в танце не дадут.

***

Несём посильную нам ношу,

Идём, сворачиваем вспять.

И кто – плохой, а кто – хороший

Из нас, порой не разобрать?

Всю жизнь греша и тут же каясь,

Угрюмо смотрит из-под век,

Под мир подстроиться пытаясь,

Плохой хороший человек.

А рядом слабый, без харизмы,

Бредёт понурый и бухой,

Неприспособившийся к жизни

Хороший с виду, но плохой.

Но утверждать пока, кто плоше,

Кто лучше, всё ж, повременим.

Я не завидую хорошим

И не сочувствую плохим.

Быть лучше, чем я есть, не стражду,

Как, впрочем, и наоборот.

Хотя бы потому, что в каждом

Из нас сидит и тот и тот.

***

Когда кому-то вдруг приспичит

На новом жизненном витке

Писать и говорить на птичьем

Не всем понятном языке,

То это вовсе не фиглярство,

Народ к нему давно привык.

А есть ещё и канцелярский

Сухой чиновничий язык.

Иные школяры в десятом,

Девятом классе и восьмом

Владеют нынче лучше матом,

Увы, чем русским языком.

И в уши аглицкой картечью,

Как будто жизнь без них мертва,

Из чуждой нам по духу речи

Летят словечки и слова.

Суля России дивиденды.

И ты, как прихвостень, лакей,

Твердишь про тренды и про бренды

И вместо «хорошо»: «Окей».

У каждого из нас на случай

Свой современный лексикон.

А где ж «великий и могучий»

Язык? Куда девался он?

Где то живительное СЛОВО,

Коль наш язык раскрепощён?

В романах Пушкина, Толстого,

Тургенева? А где ещё?

Кто предоставит экспертизу,

Насколько наш язык богат,

Раз всюду американизмы,

А Дума запрещает мат?

Что ж, подождём, коль нам ни к спеху,

Как разобьются в пух и прах

Слепые директивы сверху

И перегибы на местах.

Пройдём сквозь все каменоломни.

Увидим солнце из-за туч.

И кто-то снова нам напомнит,

Как он велик и как могуч.

***

Пусть самобытность – Божий дар,

И Божий свет – самосознанье.

А самоедство, как кошмар,

Сравнимый с самоистязаньем.

Пусть самокритики укор

Вершит дознание с пристрастьем.

И посещает до сих пор

Нас с вами призрак самовластья.

Пусть самомнения печать

Скрепляет качества и свойства,

Что позволяют расцветать

В душе росткам самодовольства.

Пусть самодурство так и прёт,

Не вызывает удивлённость

И прочно входит в обиход

Сегодняшний самовлюблённсть.

А если кто-нибудь и рад

Изжить в себе порою слабость,

Ему психологи твердят

Про самозначимость и самость.

И начинают «просвещать».

А вот меня, ну, хоть убейте,

Вы не заставите читать

Уже ни Юнга и ни Фрейда.

Не убедит ни тот, ни тот.

Любое самоуглубленье,

Вас заверяю, приведёт

Лишь только к саморазрушенью.

***

Дух бродяжий, ты всё реже…

Ни вам ветра, ни волны.

И не выплывут на стрежень

Стеньки Разина челны.

Пьяный, да к тому же – в стельку,

Бывший грозный атаман.

Точно также, как Емелька

И Болотников Иван.

Не по Сеньке, видно, шапка,

Шашка, сбруя и ремень.

Не дождаться снова, бабка,

Нам с тобою Юрьев день.

Русь налево, Русь направо.

Тягло, барщина, ярмо.

Крепостное наше право

К нам явилось не само.

Чтоб устои были в силе,

Торопились поскорей

Опоить и опоили

Самых главных бунтарей.

Наконец-то россияне

Дружно встанут все во фрунт.

И вовек уже не грянет

Беспощадный русский бунт.

***

«Им нужны великие потрясения –