Изгнанник. Книга первая. Проснись, хранитель Юга, я с тобой

Тот огляделся. Он действительно стоял посередине огромного зала для молитв. На постаменте, где обычно возвышался служитель и проповедовал веру Света, возведя руки к небесам, на коленях стояла Наина. Она плакала и звала Тота. Он бросился к девушке, но остановился, как вкопанный: возле жены встал Бон. Он замахнулся и наотмашь ударил Наину. Тот перестал плакать, хотя слезы все еще текли по его щекам. Он не мог рассмотреть, кто еще взошел на постамент. Грубый резкий смех разнесся по храму, и руки снова начали хватать Тота за плечи. Они тянули его за рубаху, не позволяя идти вперед. Тот сопротивлялся и рвался к Наине. Бон хищно улыбнулся и снова ударил ее. Она повалилась, распластавшись на каменном полу, усыпанном песком.

– Беги, Тотти, беги, маленький, – шептала разбитыми губами Наина. Она тянула к нему руку, и по ее лицу тоже текли слезы.

Смех нарастал, давя на уши. Он не позволит обижать Нану! Нана добрая, ей нужно помочь! Тот разозлился так, что стены храма затряслись, а из образовавшихся на стенах трещин посыпалась штукатурка. Трещина росла и бежала вверх к потолку. Когда с потолка посыпался песок, Тот закрыл голову руками. Пыль оседала на каменный пол и взвивалась выше человеческого роста.

Ярость вперемешку со страхом вырвалась из маленького тела ослепляющей черной волной и затопила своды храма темнотой, пенной мглой закручиваясь вдоль стен.

Вопль ужаса разбудил Тота. Он распахнул глаза. Щеки были мокрые, все тело била дрожь. Руки тряслись, и из-под ногтей выплескивалось что-то мутное и темное. Ночью толком ничего не разглядеть и даже лунного света недостаточно, чтобы увидеть, что не так. Тот напугался еще больше и решил, что кара Яра настигла его за украденные раньше фрукты и лепешки.

– Тиса, – вопила что есть мочи Анила, самая младшая сестра. Она стояла возле настила Тота. Тьма, которая лилась из пальцев мальчика, касалась ее рубашки и, словно вода, оттягивала подол к полу.

– Тиса, Тиса, Тиса! Тиса, Тот темный! Он проклят Яром! Тиса!

Ужас сковал маленькое тельце мальчика. Глаза в страхе расширились, он боялся даже вдохнуть. Все дети проснулись и уставились на него, будто ожидая чего-то.

В комнату ворвались полусонные Тиса и Син. В руках отца Тот заметил изогнутый кинжал и плеть для выпаса скота. Увидев родителей, он сильнее вжался в стену и попытался загородиться руками от неизбежного наказания. К тому времени, как родители примчались на зов детей, Тот перестал извергать тьму, темнота рассеялась, и из узких окон комнату озарил лунный свет. Син окинул детей сердитым взглядом, Тиса стояла за спиной мужа и озиралась по сторонам, не понимая, что могло так напугать ее детей.

– Всем спать, – скомандовал Син, хмуря брови. – А ты, – он кивнул на Тота, – идешь со мной.

Тот поднялся на трясущихся ногах. Все тело колотило мелкой дрожью не то от страха, не то от полной потери сил. Ноги казались каменными, переставлять их приходилось непомерным для маленького ребенка усилием воли. Вся спина взмокла от пота, в голове шумело, и во рту было сухо так, что язык прилипал к небу. Син остановился посередине придомовой территории. Плотно утрамбованный песок хрустел от его шагов, и редко посаженные кусты шелестели на легком прохладном ветру. Где-то стрекотали цикады и кричали дикие птицы, но Тот будто не слышал посторонних шумов. Он сосредоточился на фигуре отца, который стоял, не двигаясь, и глубоко дышал, переводя дух.

– Что там произошло? – напряженно спросил Син. Он не поворачивался и все смотрел вдаль. Руки он завел за спину и сцепил в замок. Тот понимал, что отец еле сдерживается, чтобы не накричать или не ударить его.

– Я.… – голос мальчика пропал. Его рот открывался, но звук не выходил из него. Мальчик откашлялся. – Я не знаю. Я проснулся, когда Анила зак’ичала, – он старался говорить так, чтобы голос не дрожал. Иначе отец мог разозлиться и наказать его.

– Что могло ее напугать? – тем же сдержанным голосом поинтересовался отец. Тот видел, как желваки играют на скулах отца в свете луны. «Нельзя бояться, – думал он, – отец этого не любит. Нужно отвечать. Но что ответить?».

– Я не знаю, – прошептал Тот.

– Я не слышу! – прикрикнул Син, резко повернувшись. Тот вздрогнул и непроизвольно сжался, приложив ладонь к груди. Пальцы тряслись и отбивали дробь на грубой рубашке. Глаза Сина как-то неестественно светились в темноте ночи. Они искрили красными всполохами и тут же гасли, словно догоравшие угольки. Син гулко выдохнул. – Ответь как следует.

– П’ости, Син. Я не знаю, что п’оизошло в спальне, и не знаю, что могло напугать сест’у.

– Иди спать, Тот, – Син так и не повернулся. Его спина была напряжена, а кулаки сжимались и разжимались. Тот не стал ждать, развернулся и помчался в спальню, где остальные дети, притихнув, лежали в кроватях. Никто не спал.

Тот старался не издать ни звука. Он забрался на лежанку, забился в угол и, обхватив колени, стал ждать, когда же его начнут бить братья и сестры, которые, словно дикие собаки, смотрели на него со своих коек. Когда первые лучи солнца вырвались на безоблачную гладь небосвода, Тот уснул.

– Не смей прикасаться к этому уроду! – где-то на задворках сознания послышался голос Бона. Тот разлепил глаза и проморгался, чтобы скинуть с себя дремоту. – Я сказал тебе…

– Не смей так разговаривать со мной! Я твоя жена, а не прислуга, – этот голос принадлежал Наине. Обычно она не осмеливалась разговаривать с членами семьи Сина в таком тоне и особенно была смирной с Боном. Но сегодня что-то переменилось, и она больше не сдерживалась. – Он еще совсем малютка! Он ребенок! Не может ребенок быть проклятым или… одаренным, как ты сказал. Он еще слишком мал. Даже если он и владеем даром, то сила не должна проявиться так рано. Нет! Я не верю в это. Бон, ты слышишь? Это неправда!

– Сходи и посмотри сама, – сквозь зубы прошипел Бон. – Но знай, что, если ты не вернешься, я убью это отродье! – Желчь, с которой старший брат выплевывал слова, больно ранила Тота. Он отлично понимал, что разговор шел о нем, затаил дыхание, и стал ждать, сам не зная чего. Его тело устало бояться и находиться в постоянном напряжении.

Наина фыркнула и прошла через бусины занавески, которая отгораживала спальню детей от общей комнаты для трапез.

– Будь выше воды, дитя, – она подняла голову и улыбнулась. В уголках ее глаз собрались морщинки, и искренняя доброта взорвала внутри Тота так долго сжимаемые пружины страха, боли и одиночества. Судорожно вздохнув, Тот, больше не сдерживая себя, разрыдался. Наина бросилась к нему и обняла, притянув к груди. Она укачивала его в своих нежных руках и напевала какую-то песенку, напоминающую колыбельную. Слезы непрекращающимся потоком струились по детским щекам. Тот всхлипывал, захлебываясь неровным дыханием, жался к Наине и вытирал ладошкой текущие слюни и горькие слезы.

[1] Тюран – животное. Лапы представляют собой сросшиеся перепончатые длинные пальцы, оканчивающиеся длинными, как у хищной птицы, чёрными когтями. Лысая вытянутая морда со щетиной на губах, искажённая огромными выступающими жёлтыми клыками. Утопленный нос – две продольные щели, шевелящиеся при дыхании. Маленькие янтарные глаза с длинными ресницами, защищающими от ветра и песка. Длинная грива и большие лысые, чаще розовые, стоящие торчком уши.

Мощное мускулистое тело с широкой грудиной позволяет изящно и быстро двигаться. Передние лапы длиннее задних. Хребет изогнут, делая тюрана горбатым, голова опущена. Длинный щетинистый хвост с кисточкой жёстких волос на конце. Ростом выше человека в холке, способен служить не только транспортом, но и отличным защитником от других хищников и горячих пустынных ветров. Всеяден. Окрас зависит от местности, вида, смешения крови. Преобладает песочный и коричневый. В стае царит матриархат.

Вита. Видение.

333 год от создания мира Велина

Очередное собрание хранителей перед днем Единения проходило в доме Суммана. В большой трапезной собрались все, кроме Виты и Веры. Лиэй, как обычно, сидел за столом, опрокидывая чарку за чаркой. Нерей, сидя рядом с братом, хмурился и ковырялся в тарелке, чем-то озабоченный. А Ирай с братьями Пьёром и Метусом играли в кости в углу у печи, громко хохоча на весь дом. Сумман во главе стола ждал прихода сестер: что-то они задерживаются, прихорашиваясь в спальнях на втором этаже барского дома.

– Пойду узнаю, что так задерживает наших красавиц, – встал из-за стола Нерей и двинулся было в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, но Сумман остановил его движением руки и сам молча направился к женским спальням.

Шорох и приглушенный голос Веры насторожил хранителя. Прибавив шаг, он ворвался в комнату, где обычно Вита проводила ночи, чтобы поддержать старшего хранителя и помочь ему. Достаточно прошло времени с того дня, когда его жена покинула этот дом, но боль не отпускала, и воспоминания о былой любви еще давили на сердце неподъемным грузом. Пройти еще пару шагов – и барская спальня, где жил Сумман со своей суженой, напомнила бы о тех недолгих годах, где он был самым счастливым.

– Что происходит? – прогремел хранитель, стремительно пересекая порог спальни. Вита стояла посередине изваянием. Ее волосы развевались, подобно подводному течению, руки были вскинуты, словно она пыталась что-то рассказать и так замерла, глаза затянулись поволокой и, полностью белые, устремились в его направлении. На напряженном лице испуг и удивление застыли в одной маске.

– Мы говорили, и тут случилось это. Она не двигается уже несколько минут, и я никак не могу ее расшевелить. Сумман, что с ней? Ты видел подобное? – Вера бросилась на грудь Суммана. Ее испуг передался хранителю, и в комнате повисла звенящая тишина. Да, он не раз видел, как проявляется дар Виты, когда очередное видение настигает и замораживает хранительницу в одном положении. Она словно сама становилась видением и прекращала существовать. Даже сердце и дыхание останавливались.

– Что она сказала последним? – тихо уточнил Сумман, проводя пальцами вдоль скул Виты, замершей с изумленным выражением. Теплая бархатная кожа, длинные волнистые волосы – она была так прекрасна в своем идеальном очаровании.

– Да ничего особенного. Рассказывала, каких успехов добилась в постройке города и расширении своего влияния среди мужского общества и мэрии.

– Иди, Вера, там все собрались и ждут только вас. Скажи, что Вита задерживается. Но ничего в подробностях не рассказывай. Иначе они все соберутся здесь. Ступай.

Девушка кивнула и вышла из спальни, тихо притворив за собой дверь.

– Вита, что же ты там сейчас видишь? – Сумман опустил ее руки себе на плечи и, придвинувшись ближе, легко обнял за талию. Пару раз глубоко вдохнув, он припал лбом к ее лбу и заглянул в мутные бесцветные глаза. Тут же его затянула тьма и уволокла в мир иллюзий.

«В кругу каменных глыб, словно в воронке от взрыва, на плоском возвышении для жертвоприношений младенец, завернутый в серую грубую простыню, сучил ножками и надрывно плакал от порывистого ветра и завываний диких животных. Кругом искрило, и мелькали вспышки света, сражаясь с темным куполом, но прорваться наружу не могли, оставаясь в пределах крошечного свечения младенца. За стеной света и тьмы темные ожившие сгустки энергии с кривыми длинными когтями скребли купол и выли от бешенства. И только она – Вита – стояла рядом и не могла пошевелиться, словно околдованная.

– Вита, что ты видишь? Почему мы здесь? – Сумман опустил руку на плечо девушки и сжал его, чтобы привлечь внимание.

– Это девочка, Сумман. Она… – тут весь воздух выбило у нее из грудины, и Вита начала задыхаться. Она схватилась за горло, чтобы сорвать невидимые оковы и сделать хотя бы один глоток воздуха.

– Что? Что происходит? – Сумман оторвал ее руки от шеи и увидел глубокий разрез, из которого хлестала кровь, булькая и заливая лиф длинного льняного платья.

– Спаси меня, – одними губами произнесла девушка. Сумман прижал ладони к ране и зажал ее. Кровь перестала пульсировать, и на шее остался лишь грубый рваный шрам.

– Вита, где мы?

– Это неважно, Сумман, – прохрипела хранительница. От травмы связки повредились, и теперь ее прекрасный голос пропал. – Важно то, что этот ребенок должен все изменить.

– Какой ребенок? – Сумман раз за разом напрягал память, но никак не мог вспомнить, о каком именно ребенке говорит Вита. Он оглядывался по сторонам, чтобы увидеть происходящее ее глазами.

– Да вот же. Девочка… Я только что начала тебе рассказывать… Это же… – Вита снова схватилась за горло и ничком упала к ногам хранителя.

– Молчи, неразумная. Не говори ничего, – тут же вспомнив, что она уже пыталась рассказать ему о ребенке, он встряхнул ее за плечи и заглянул в сверкающие синие глаза.

– Помоги мне понять! – слезы текли по грязным щекам Виты, губы тряслись, и она безуспешно пыталась остановить эту дрожь, прикусывая их. – Спаси меня, Сумман. Помоги мне выбраться отсюда.

– Как? Скажи, что делать?

– Отпусти меня и выйди вон! – прогремел надрывный голос Виты, выбросив его из видения.

Сумман распахнул глаза, лежа на полу возле ног все так же стоящей по середине спальни Виты. Она раскачивалась из стороны в сторону и что-то мурлыкала. Губы растянулись в блаженную улыбку, а руки были сложены так, словно она баюкала младенца.

– Убирайся, – прошипела Вита, изменившись в лице. Брови были сведены, а взгляд направлен в сторону двери в комнату. – Еще не пришло твое время…

Тут же она расслабилась и повалилась на пол. Сумман едва успел ее подхватить, чтобы она не ударилась головой о пол.

– Сумман? – Вита открыла глаза и уставилась на него, будто впервые увидела.

– Как ты? Встать сможешь? Все уже собрались. Позже поговорим?

– Не о чем тут разговаривать. Время еще не пришло.

Тот

335 год от создания мира Велина

Тота в семье больше никто не обижал. Отец строго-настрого запретил приближаться к младшему ребенку. Только Наина оставалась непреклонна и заботилась о дитя. Тот с нетерпением ждал возвращения подруги из храма и все время он прятался в хлеву в стойле тюранов. Эти большие волосатые собакоподобные животные с широкой спиной и зубастой пастью, в свою очередь, словно чувствуя нужду ребенка в защите, закрывали его своими спинами, переминаясь с ноги на ногу, как лошади, когда чувствуют опасность для жеребенка. Они громко фыркали и опасливо косились на пришедшего в их дом. Несмотря на резкий запах мочи и навоза, на бодание и толкотню тюранов за право находиться рядом с мальчиком, рев и клацанье клыков, Тот чувствовал себя в безопасности и безмятежно спал на сене в углу стойла.

– Тотти, – услышал он. Так звала его только Наина, и сердце ребенка заходилось от нежности к своей покровительнице. Каждый раз, чтобы предупредить животных и убедиться, что мальчик здесь, ждет ее, она звала его по имени, и в ее словах слышалась улыбка. – Ты здесь, дитя?

Тюраны вскинули головы, настороженно заводили ушами, принюхались, забавно двигая мордами в разные стороны, но ни один не сдвинулся с места, уже расположившись на ночной сон. Тот выбрался к загороди стойла и, подтянувшись на руках, высунул голову, чтобы убедиться, что это Наина пришла к нему. Сегодня она была одета, как, впрочем, и всегда, в серое грубо сшитое платье и некогда белый передник в свежих пятнах. Ее работа заключалась не только во врачевании, но и приготовлении микстур и настоев для нуждающихся, и могло так случиться, что несколько капель лекарства проливалось на ее одежду. Чаще всего от нее пахло мятой и розовым маслом, но сегодня – болезнью и гнойными ранами.

Уловив запах гостьи, некоторые тюраны фыркали и зажимали носы когтистой лапой.

– Нана? – Тот нахмурился, рассматривая подругу.

– Будь выше воды… – она произнесла Здравствуйствие, расслабив плечи, и улыбнулась, оголив свои мелкие зубы.

– Будь выше воды, Нана, – вторил Тот.

– Прости, мой маленький фенек, сегодня был очень трудный день, я не успела переодеться, – она скинула свой передник у входа в стойло и подошла ближе. Девушка провела ладонью по лицу ребенка и поцеловала его в лоб. – Как прошел твой день? Что ты сегодня видел?

– Син раз’ешил мне вывести тю’анов на выпас с поле с колючками. И почти весь день я катался на спине во-он той, – он указал пальчиком в дальний угол, где лежала ближе всех к лежаку Тота, положив голову на сено, и ждала возвращения мальчика самая крупная самка тюранов. Ее круглые от беременности бока тяжело вздымались.

Наина улыбнулась и провела пальцами по отросшим волосам Тота.

– А я принесла тебе лепешку с луком и молока, – она потянулась к своей сумке через плечо и достала сверток и небольшую походную тыквенную бутыль.

Тот перестал хмуриться и протянул свои ладошки к девушке. Даже когда Наина приходила к нему, он старался оставаться в стойле: так он чувствовал себя защищенным. Все еще стоя за загородью, он прижал ее подарок к груди и отступил на шаг, чтобы спокойно отпить из бутыли.

– Можно я войду? – Наина дождалась, когда ребенок отпустит бутыль. Он кивнул и отступил еще на пару шагов, чтобы его не зашибло калиткой на пружине.

Так проходили их вечера. Наина не решалась вывести Тота из загона, чтобы не спровоцировать гнев мужа или Сина. Да и «ломать» мальчика, чтобы тот заставил себя выйти из своего укрытия, она тоже не собиралась.

Они сидели в обнимку на сене, окруженные сопящими и храпящими тюранами. Наина рассказывала ему, как прошел ее день, кого она встречала, что видела и что слышала от людей селения. Больше всего Тоту нравились рассказы о Великом Яре, который своей силой магии победил могучую тьму и наградил людей даром света. Единственным опрометчивым поступком бога стало полное истребление лесов и полей. Его свет был настолько ярок и силен, что вся зелень просто исчезла. Появились пустоши и пустыня, но даже такому повороту люди были рады, ведь теперь они не боялись выйти из своих укрытий, чтобы их не пожрали монстры Гумы.

Еще одной любимой темой для маленького Тота была история о богах воды. Огромные моря и широкие реки, несшие свои плодородные воды, питали почву и омывали песчаные берега. Наина говорила, что песочницу со всех сторон омывают моря и по воде ходят огромные корабли. С белоснежными парусами, многомачтовые, они скрипят от ветра и разносят аромат дерева и специй. Мальчик не мог представить себе столько воды, чтобы дальние берега были не видны. Оазис в центре города был далеко не такой большой, и можно было рассмотреть людей в окнах домов на той стороне.

Тот мечтал жить с Наиной на берегу синего моря, чтобы каждое утро ходить по мокрому песку и пить воду без остановки в любое время. Наина смеялась и говорила, что морскую воду пить нельзя. Но Тот отвечал, что все равно найдет способ, чтобы окружить себя водой и никогда в ней не нуждаться. И Наину с собой заберет.

– Нана, а чего бы ты хотела? – однажды спросил ее Тот, лежа головой на ее коленях. Она медленно гладила его, пропуская пальцы через длинные черные мальчишеские волосы.

– О чем ты, дитя? – она встрепенулась: видимо, за долгим разговором девушка закемарила и лишь по привычке шевелила пальцами.

– Чего бы тебе хотелось? Может ф’укта кого-нибудь диковинного, кото’ый не водится в наших к’аях. Или платье новое из тафты? Или…

– Нет, милый, – она усмехнулась и поцеловала его в лоб. – У меня есть ты, а большего мне и нечего желать.

– Нана, а почему ты не заведешь своих детей? Бон не любит тебя? Он обижает тебя?

Наина напряглась всем телом. Как же объяснить ребенку, что она не готова становиться матерью от такого жестокого мужа? И что она регулярно пьет отвары, которые приносит ее наставница.

– Я люблю тебя и не хочу пока нянчить и оберегать никого другого, – решила схитрить девушка. Она начала щекотать его, вызвав сдавленный писк и смех, который чаще всего Тот сдерживал, чтобы не привлекать внимание Сина и его семьи.

– Наина, ты тут? – послышался голос Бона. Радость пропала за одно мгновение. Тот нырнул за спину тюрана и притих. Девушка досадливо повернула голову к пришедшему мужу. Неужели он слышал ее последние слова?

– Да, Бон, – она вздохнула и встала на ноги, отряхивая подол рабочего платья от сена и другого мусора, – я здесь. Будь выше… – «воды» повисло в воздухе, так и непроизнесенное, она запнулась, встретившись с прищуренным взглядом мужа. – Ты что-то хотел?

– Конечно, я хотел. Зря пришел, что ли, в этот вонючий хлев? Что ты тут забыла? Ужин давно закончился, а ты так и не появилась в спальне.

– Я занималась с Тотом, – спокойно произнесла Наина и направилась на выход, понимая, что Тота теперь ни за какие сладкие речи не выманить из-за спины животного. Сердце заходилось от страха перед грозным большим мужчиной.

– Нашла занятие, – плюнул Бон и, дождавшись, пока Наина приблизится к нему, прижал ее к деревянной балке, которая отгораживала стойла друг от друга. Девушка уперлась руками в грудь мужа, останавливая его напор. Если Тот увидит их, он может испугаться.

– Я соскучился, – Бон наклонился, чтобы поцеловать ее в шею, но тут же отпрянул, почувствовав запах навоза, лечебных трав и медицинских снадобий. – От тебя разит… чем угодно, но только не желанной женщиной.

Наина не сдержала вздоха облегчения и тут же поймала на себе гневный взгляд мужа.

– Я была на работе, там всегда так пахнет, – попыталась оправдаться она. Но Бона было уже не остановить. Он грубо схватил ее за плечо и поволок на выход, к поильникам для скота. Приподняв ее на руках, Бон швырнул Наину в емкость и начал отмывать ее платье и волосы. Наина больно приземлилась на плечо. Бок саднило от нажима Бона на ее живот, но она стойко терпела пытки мужа. Лишь бы он не разозлился еще больше. Он пару раз мокнул ее головой под воду, отчего она захлебнулась и стала глухо откашливаться.

– А сейчас быстро переоделась и в постель. Я заждался наследников, – он выпрямился в полный рост и хрустнул шеей. Желваки ходили ходуном, а руки тряслись от напряжения и ярости. – И еще. Ты перестанешь ходить к этому отродью амхи, ты поняла меня?

Наина сжалась, словно он ее ударил, и всхлипнула. Все еще восстанавливая дыхание и пытаясь отделаться от запаха несвежей воды в горле, Наина подалась вперед, чтобы возразить, но вовремя опомнилась: что-то говорить сейчас Бону – только сильнее злить его. Муж выжидал ее реакции.

– Пошла! – прикрикнул Бон. Наина не с первого раза выбралась из высокого поильника и в отяжелевшем мокром платье, прихрамывая и обняв себя руками, двинулась в сторону дома.

Сегодня вечером ее крики разносились на ведь двор.

336 год от создания мира Велина

Шло время, ночи сменяли дни, а Наина так и не приходила. Спрятанные в углу, в холщевом мешке закостенелые лепешки, которые приносила девушка, закончились пару дней назад. Только страх выбраться из убежища останавливал Тота от вылазки в дом, где можно было чем-то поживиться и перекусить. Сырое мясо и расплющенные зерна, которые ели тюраны, были не пригодны для пропитания ребенка. А козы, которым приносили корм, пахнущий горохом и свежими овощами, больно бодались и оттаптывали ноги своими копытами.

Сегодня, не дождавшись Наину, Тот перебежками направился на базар. Солнце плавило воздух вдоль огромной песочницы, рисуя разводы на многие деделемы[1]. В животе урчало, во рту чесалось от сухости, ноги жег раскаленный песок, а голову пекло. Но Тот упорно шел вперед.

Оттого, что Наина больше к нему не приходила, он потерял надежду и веру в то, что настанет момент, когда кто-то его пожалеет. Ему не хотелось верить, что Нана его разлюбила: просто она боится гнева Бона. И ее можно понять. Но ревность вперемешку с грустью и болью от ее отсутствия ранили душу ребенка. Теперь девушка опускала глаза, когда видела Тота, и молча проходила мимо, глубоко вздыхая. Она больше не улыбалась и не гладила его по голове. Бон в этот момент злорадно скалился и злобно сверкал глазами.

Чтобы попробовать возобновить теплые отношения с Наиной, Тоту пришла в голову одна мысль. Он решился на страшный поступок. Если кто-то поймает его или просто узнает, то ему отсекут руки, а отцу придется заплатить огромный выкуп за его никчемную жизнь. Но Тот твердо решил идти до конца.

На базаре шумный народ во всю торговался, а продавцы перекрикивали друг друга, привлекая новых покупателей к своим прилавкам. Тот сидел под навесом чайной лавки, прислонившись к прохладной каменной стене. Он выбирал, в какой именно лавке сегодня лучше украсть. Голод пропал, а жажда ушла на дальний план. В предвкушении кражи сердце колотилось, как сумасшедшее. Кровь носилась по венам с бешеной скоростью, разнося азарт и заставляя мысли роиться в необузданном вихре. Украсть, скрыться, сбежать, вернуться домой. Все проще простого.

Какой-то ушлый тощий малец следил за толстым вальяжным богачом, который привлек внимание Тота своей вертящейся во все стороны головой и хитрым лисьим взглядом. На полусогнутых ногах воришка приближался к посетителю хлебной лавки. Тоту показалось странным, что никто не замечает его, такого неумелого вора. Он уже было поверил в свою безнаказанность, как вдруг в момент, когда его пальцы коснулись мешка с деньгами, привязанному к поясу толстяка, двое солдат вцепились ему в ноги и куда-то поволокли. Тот вопил не своим голосом и извивался, как змея на горячем песке.