Обитель Разума

Воображение Марата часто рисовало подобные яркие картины. Он не знал, похож ли его Тиберий на настоящего, и знать не хотел. Все это казалось ему игрой ума, скрашивающей пресную и однообразную жизнь. Это и было игрой, пока в лучах закатного солнца не нарисовался резкий силуэт отшельника… Э-эх…

Он шел через город. Точнее, это был не город, а небольшое поселение, которое, правда, могло похвалиться аж двумя телепортами. Здания стояли невысокие, высотой в три-четыре этажа, довольно обшарпанные. Покрытие улиц потрескалось.

Здесь было очень пустынно. Могло показаться, люди покинули городок.

Темнело. То ли тучи осуществили свой мрачный замысел и слизали с небесного купола полосу солнечной крови, то ли само солнце устало с ними спорить и бессильно сползло за горизонт.

Марат пришел домой.

– Кис, кис, кис, – позвал он.

Никто не отозвался. Марат повесил куртку на крючок и вошел в единственную комнату.

Обстановка была спартанской. Мебели в комнате было мало. Узкий диван, стол с одним выдвижным ящиком, небольшой шкаф, пара стульев. Слева был небольшой закуток – кухня.

Аристотель

Аристотель развалился на диване, покрытом мягким пледом. Он лежал на спине, вытянув задние лапы и согнув передние. Жёлтые глаза были полуприкрыты, на морде застыло умильное выражение восторга перед собственным совершенством.

– А, ты здесь, – устало сказал Марат. – Чего не отзываешься?

Аристотель приоткрыл один глаз и посмотрел на Марата. Потом завалился на бок и потянулся всеми четырьмя лапами, выпустив когти.

Марат взял кота на руки и сел на диван. Аристотель замурлыкал, вытягивая белоснежную шейку.

– Что не отзываешься? – повторил Марат, почесав кота за ухом.

– Занят был, – соизволил, наконец, отозваться Аристотель. Его неведомые создатели наделили его довольно приятным человеческим голосом.

– Чем же? – хмыкнул Марат.

– Я отдыхал и размышлял. А ты мне помешал, как всегда. Вы, люди, вообще шумные и бестолковые существа.

– Хорошо, а где ты был вчера? Ты мне был нужен позарез, я тебя обыскался…

– Мур-р-р, мур-р-р… А еще за ухом… А шейку… А, ты чего-то спросил?

– Я спрашиваю, где ты был вчера?

– Ходил по делам.

– Каким еще делам?

– Ну по своим кошачьим делам. Мышки там всякие, котэссы, опять же… Я же не спрашиваю, когда ты где-то шляешься… Мур-р-р…

Трудно иметь дело с котом, наделенным интеллектом и даром речи… Несколько лет назад необычное и рискованное приключение свело Марата с этим странным существом, и он уже привык к разумности кота, но так и не перестал удивляться его нахальству.

Аристотель вдруг выпустил острые когти прямо в колено Марата. Марат спихнул его на пол. Кот нахохлился на ковре, поджав под себя лапы, и стал похожим на сфинкса.

– И зачем только мне понадобилось притащить тебя с Острова? – спросил Марат.

Аристотель не ответил.

– Ты мог бы дома появляться, хоть изредка. А то когда ты понадобишься, тебя не доищешься. И вообще, нечего уходить далеко, слышишь?

Кот гордо молчал.

– Аристотель!

– Конечно, – обиженно заныл кот, – ты можешь болтаться где угодно и сколько угодно, а я должен сидеть и ждать, как дурак, а если мне вздумается пойти прогуляться, то, по-твоему, я должен бросить все мышиные норки, и песни, и бежать со всех ног, потому что тебе вздумалось, например, узнать расстояние до Луны? Мне такое разделение труда не нравится.

– Кормить не буду, – пригрозил Марат.

– Плевать я хотел на твою кормежку. Ты мне картошку даёшь. Мне! Да я лучше мышку съем.

Он облизнулся, показав маленькие белые клыки, и ушел под диван.

Марат протянул руку и взял со стола самокрутку. Много он стал курить в последнее время…

До сегодняшнего дня он чувствовал странную опустошённость. Римская империя еще не отпускала его, не давала обратиться мыслями к чему-то другому, но работа была закончена. Ничего не изменишь, не добавишь… Ум работал вхолостую. Выдуманный Маратом мир зажил своей самостоятельной жизнью и больше не пускал собственного создателя в свои пределы. Он показывал теперь Марату – как и всем прочим, кому случайно попались бы под руку те листки – только яркую и пёструю раскраску: мраморные пиршественные залы, белые тоги, перья павлина, трупы казненных в водах Тибра, бесчисленные римские легионы, смуглокожие ливийские рабыни, жестокость, безумие, раскаяние и страх… Но ведь там было еще что-то… Но что? И было ли?

Служители Логоса сочли, что было… Марат привлек их внимание, и ему теперь не спрятаться от них, словно несчастной мыши от Аристотеля. Браться за предложенное отшельником задание он не хотел. Шансов выполнить его, не попав после на Остров, а то и куда-нибудь похуже, было не больше, чем шансов не упасть у человека, пересекающего по ниточке стокилометровую пропасть.

Вот если бы случилось что-нибудь, чтобы они про него забыли…

Он потер лоб ладонью. Нет. Отшельники могут что-то забыть разве что в случае пробуждения Логоса. Даже если человек со сверлящим взглядом и не явится через неделю, то он, Марат, будет вечно ожидать его появления. Месяц. Год. Десять лет. Жизнь станет кромешным адом, никакого Острова не надо. И дернуло же его ввязаться в это, работал бы спокойно, горя бы не знал… Он невесело усмехнулся.

– Мя-у! – Кот прыгнул на стол и мяукнул, сделав ударение на слоге ‘у’. – Давай еду.

– Ты хотел питаться мышами, – рассеянно заметил Марат.

– Имей совесть, – кот, казалось, вздохнул. – Я, конечно, могу, только эти твари, знаешь, не сами ко мне в пасть прыгают. А ведь я могу тебе понадобиться, – льстиво добавил он.

Марат молча смотрел в пол, не поддержав обычную перебранку. Аристотель почуял неладное.

– Эй, Марат! Чего-то случилось?

– Случилось, – кивнул Марат. – Неприятности у меня.

– Какие еще неприятности? – настороженно поинтересовался Аристотель.

Марат рассказал про отшельника. Кот молча слушал. Его янтарные глаза светились в полумраке.

– Ну что я могу сказать, – на этот раз он действительно вздохнул, то есть издал звук, похожий на вздох, что, очевидно, должно было подчеркнуть его огорчение. – Ты понимаешь, я всего лишь кошка. Я даже не могу дать тебе совет, потому что не знаю, что натолкнуло их на такое решение.

Он не упомянул о том, что советовал Марату никогда ничего не записывать, и Марат был за это благодарен.

И Виктор говорил, что нечего умничать. Все умные люди… нет, Аристотель не человек… Все умные существа это говорили. Надо было слушать.

– Но тебе придется согласиться, – продолжал Аристотель. – Отказаться ты не можешь, придется тянуть время.

– А чего тянуть-то? – спросил Марат обречённо.

– Ну мало ли что может случиться… Как в той притче – или шах умрет, или этот ишак…

– Ты еще скажи, Логос проснется… – подсказал Марат.

– Да, – без насмешки подтвердил Аристотель, – или Логос проснется. А там видно будет.

Марат снова закурил. Только сейчас он заметил, что уже совсем темно. Впрочем, кот не нуждался в свете, а ему самому сейчас нравился этот ночной мрак, ему хотелось раствориться в нем, навсегда скрыться от отшельников, да и от себя самого…

Глава 6. Ярослав Искатель

Бернгард

29 апреля 2190 года.

Ровно через восемь дней Бернгард стоял в берёзовой роще, перед маленьким бревенчатым домом. Над его головой тихонько переговаривались клейкие юные листья. Весенняя земля под ногами была влажной, живой и упругой. Под белой кожей деревьев почти зримо струился берёзовый сок.

Десять минут назад он вышел из телепорта, установленного в поле за рощей. Телепорт окружала высоченная, не меньше четырёх метров, каменная ограда. Внутри не было ничего, кроме кабины. В ограде была узкая дубовая дверь, ведущая в маленькое проходное помещение, в котором днём и ночью сидели отшельники из охраны Ярослава.

Они измеряли появившегося ненавязчивыми взглядами, здоровались и вежливо указывали на выход.

Когда посетитель выбирался наружу, склонившись немного, чтобы не удариться о низкую притолоку, он видел десяток неказистых на вид, но просторных и удобных домов.

Жили здесь отшельники, преданные Ярославу, вели своё хозяйство, выращивали овощи, пасли коров. Встречались среди них и женщины, немногословные, работящие, спокойные, часто красивые.

Отшельники теоретически придерживались свободных взглядов на отношения между мужчиной и женщиной, – единение в Логосе и так далее – но на практике почему-то удобнее всего оказалось создавать самые обычные семейные пары. Хотя бывали и исключения.

Главной службой обитателей маленького посёлка была охрана телепорта.

Была ещё одна особенность у этого телепорта. Он принимал не более одного посетителя за полчаса.

Ярослав не охранял свой дом. Он лишь закрыл подступы к нему.

Так достигалось желанное уединение Ярослава Искателя. Зверей он не опасался. Люди же могли попасть к нему только через тщательно охраняемые врата.

Местечко это окружали непроходимые болота. Добраться сюда иным путём было невозможно. А вот можно ли отсюда выбраться – знал сейчас только Ярослав.

Бернгард ждал.

Он знал, что по пятам за ним шёл один из сторожей, и знал, что его выпустят отсюда, только если Ярослав кивнёт этому сторожу после его ухода.

Обычные меры предосторожности.

Дверь заскрипела жалобно и протяжно, и на пороге появился Ярослав. Теперь за его спиной виднелась внутренняя обстановка его обиталища, самая простая. Он всегда жил очень скромно, как и подобало истинному служителю Логоса.

– Чему я обязан удовольствием видеть тебя, Бернгард? – спросил Ярослав, не сходя с крыльца и глядя на своего посетителя снизу вверх.

– Он согласился, – без предисловий сообщил Бернгард.

– Подожди, – Ярослав чуть заметно поморщился. – Кто согласился и на что?

Появление Бернгарда здесь действительно удивило его и, как он с неудовольствием отметил, напугало. А о своем дурацком предложении на общей встрече Ярослав, отягощённый многими заботами, совершенно забыл.

– Марат Иволгин согласился взяться за составление жизнеописания Тарцини, – пояснил Бернгард.

– Вот как? – Ярослав, наконец, вспомнил, о чем идет речь. – Но ты не обязан отчитываться передо мной, Бернгард. Расскажешь об этом на следующем встрече.

– Я полагал, тебе будет интересно узнать. Ведь это была твоя идея.

– Если это одобрили Тринадцать, уже неважно, чья это идея, – заметил Ярослав. – Но тем не менее, спасибо. Мне приятно было это услышать.

– Вот как? – спросил теперь Бернгард. Что-то все-таки в нем было, в Марате Иволгине, что привлекло к нему внимание Ярослава и побудило старика выдвинуть его, ничтожную пешку на их шахматной доске… Бернгард уже вторую неделю разгадывал эту маленькую бессмысленную головоломку и не находил решения, что все сильнее его раздражало.

На этот раз хвалёная интуиция подвела отшельника, он тянул пустышку. Ярослав бы очень смеялся, если бы знал об этом, только он этого не знал, поэтому был насторожен и счел за благо сразу переложить всю ответственность на Тредецим. Неизвестно, чего можно ждать от Бернгарда, что у него в рукаве спрятано…

– Еще раз благодарю, за то что ты выбрал время, и сам пришел сообщить мне, старику… Но не стоит больше утруждать себя, право. Я все узнаю на встрече.

– Тогда я прощаюсь с тобой, – Бернгард почтительно наклонил голову.

– Да, иди. Рад был тебя увидеть.

Бернгард уходил, еще более убежденный в том, что у старого интригана есть какие-то хитрые планы, связанные с Маратом. Ярослав даже не поинтересовался подробностями их беседы – следовательно, они ему и так известны. О, Логос, что же он задумал, что, что? Неприятные мысли омрачали и без того неприветливое лицо Бернгарда.

Линда

Апрельский ветер пробегал мимо, играя только что вылезшими из земли травинками. Пригревало. Планета Земля поворачивала к теплу замёрзший бок.

Ярослав присел на крыльцо. Этот коротенький разговор привел его в недоумение. Странно все как-то… Бернгард, вместо того, чтобы отложить это глупейшее дело в долгий ящик, кидается его выполнять, а потом еще приходит лично отчитываться. Трудно все-таки иметь дело с человеком, который столь непредсказуем…

Над рощей низко-низко висели пухленькие облака, казавшиеся ненастоящими, подвешенными на ниточках. Так и толкнул бы это упругое облако, чтобы оно закачалось. Ярослав сохранил в себе способность радоваться простым вещам, когда их замечал.

Правда, что он не претендовал на роль вождя или пророка, меняющего лик Земли. Он был истинным отшельником когда-то, он стремился лишь к покою и гармонии, и это стремление долго-долго вело его извилистыми тропами и привело к маленькой, затерянной в лесах лачуге, из которой было так удобно дергать за невидимые нити, управляя чужими судьбами. Иногда ему казалось, что это игра, а иногда – что тяжкая повинность.

Неожиданное посещение Бернгарда отвлекло его от работы. Ярослав поразмыслил немного о делах и уже хотел вернуться в дом, но сегодня, похоже, у него был день визитов. За стволами берёз замелькало тёмное одеяние отшельника, и Ярослав остался сидеть, поджидая нового гостя.

Это была Линда. Она шла медленно, и Искатель, узнав её, поднялся ей навстречу.

– Здравствуй, Линда.

– Здравствуй, Ярослав. – Она натянуто улыбнулась, и рябь морщинок побежала от уголков губ. – Вот, решила зайти к тебе. Но ведь я сегодня у тебя не первый гость?

– Да, здесь только что был Бернгард, – небрежно сказал Ярослав.

– Знаю. Разминулась с ним у телепорта. Я его видела. А он меня – нет.

Ярослав поднял брови, ловко имитируя удивление.

– Я отошла в сторону. Не хочу с ним встречаться. Ох, Ярослав, Ярослав… – она уселась на крыльцо, с которого он только что встал, и откинула капюшон. Её седые волосы были гладко зачесаны назад и собраны в пучок. В лице ее, очень красивом, не осталось ничего женственного – слишком велика была власть, которой она многие годы пользовалась. – Что нам делать, Ярослав?

– О чем ты?

– О нём, конечно. О Бернгарде.

– Не понимаю я тебя, Линда, – безмятежно сказал Ярослав. – Он всего лишь один из тринадцати, как и мы с тобой. Почему с ним надо что-то делать?

– Будь же ты откровенен хоть раз в жизни! – резко сказала Линда. – Он хочет большего, чем быть одним из тринадцати, и ты прекрасно это знаешь.

Она была вспыльчива от природы, хотя и научилась это скрывать. Но сейчас она не сочла нужным прятать свой гнев.

– Откуда же мне знать это, – кротко возразил Ярослав. – Цель каждого из нас, как тебе известно, стать достойным встречи с Логосом. А это трудное дело, которое не оставляет времени на то, чтобы заглядывать в чужие души. Если Бернгард замышляет зло, пусть это останется на его совести.

– Ясно, – произнесла Линда. У неё стал такой неестественно спокойный вид, словно ей отказали в чрезвычайно важной просьбе, и отказ этот окончательный, а если бы он и не был окончательный, то гордость не позволила бы просить повторно. – Тогда я ухожу, Ярослав. Уж извини, что потревожила тебя.

Она начала вставать, и, казалось, ей это тяжело, ведь она была уже старая женщина, старше Ярослава.

– Подожди, Линда, – Ярослав укоризненно покачал головой, но заговорил другим тоном. – Ты слишком торопишься.

Он опустился рядом с ней, с удовлетворением отметив, что для него не составляет труда выполнить это простое движение, и продолжал.

– Мы знакомы больше сорока лет, и за эти годы, насколько я помню, ни разу не говорили прямо. Почему ты пришла с этим ко мне, Линда? Мы никогда не чувствовали друг к другу симпатии, так?

Она вздохнула.

– Ты не совсем прав. Действительно, прежде у меня имелись причины испытывать к тебе неприязнь. Но это было много лет назад. А ты все помнишь. Ты злопамятен, Ярослав.

Ярослав пожал плечами.

– Сперва ты меня ненавидела, потом ты была ко мне глубоко равнодушна, а сейчас, на старости лет, ты являешься и сразу требуешь от меня откровенности и отчёта о моих планах. Не странно ли это?

– Нет, – сказала Линда. – Мы с тобой в одной лодке, и лодка вот-вот потонет. Знаешь, почему ты так не нравился мне в молодости?

– Догадываюсь. Но это было глупо.

– Мне всегда было наплевать на ваш Логос и его пробуждение. Я стала его служительницей только из-за Василия. Видишь ли, я любила его.

– Знаю.

– Да, ты все знаешь. Мне казалось, это ты втягиваешь его в это увлечение Логосом. Он уходил от меня, и мне пришлось пойти за ним, но он так ни разу и не посмотрел на меня, как на женщину. И я винила во всем этом именно тебя. Конечно, это была ошибка… Он сам выбрал такой путь.

Ярослав улыбнулся.

– Да, и я сто раз пытался сказать тебе об этом. А ведь все было как раз наоборот. Это он увлёк меня учением о Едином Разуме.

– Какое это теперь имеет значение? Василий умирает.

Ярослав внутренне вздрогнул. Он и сам знал, что кончина Василия близка, и он видел много смертей, и он уже давно не испытывал ни к кому душевной привязанности – но все же эта потеря будет тяжела для него. Старый отшельник в первый раз осознал это.

Линда же тысячу раз проговаривала про себя эту речь, и тяжёлые слова слетели с её губ, как нечто само собой разумеющееся. Она даже не остановилась на них.

– Поэтому я и пришла поговорить с тобой насчет Бернгарда. Нельзя, чтобы он стал главой Сферы.

– Ты так считаешь? – рассеянно спросил Ярослав, еще переживая её предыдущую фразу.

– Он сумасшедший. Он погубит все, что сделано Тарцини, и не создаст нового. Более того, он приблизит род людской к исчезновению. Ты слышал, например, о его коллекции?

– Вот об этом почему-то не слышал. Что это?

– Он коллекционирует орудия пытки.

– Любопытно. И что?

– Он испытывает их. На людях.

– Забавно.

– Да нет ничего забавного. – Она брезгливо поморщилась. – Он утверждает, в узком кругу, конечно, что страдание приближает людей к совершенству. Но я сейчас не об этом. Видишь ли, я за тобой много лет наблюдаю.

– Право, – произнёс Ярослав, – я польщён.

– Все те, кто был неугоден тебе, исчезали с нашего горизонта по тем или иным причинам. Кто-то сам выходил из Тредецима, кого-то ссылали на Остров за грубые нарушения устава, кто-то погибал при загадочных обстоятельствах. Описать подробности?

– Все мы немного сумасшедшие, правда? – Она в упор смотрела на него, и он спокойно встретил её взгляд. – Линда, да зачем мне эти подробности?

– Что ты собираешься делать с Бернгардом?

– Не знаю, – беззаботно сказал Ярослав. – Вот ты не полагаешься на Логоса, а зря. Он всегда был ко мне благосклонен.

– Я хочу, чтобы ты знал, Ярослав, – она чуть склонилась к нему, – в этом деле я тебе помогу всем, чем только можно. Ты можешь полностью на меня рассчитывать.

– Спасибо. Буду иметь в виду.

Они помолчали. Потом Линда поднялась и встала, опираясь на перила.

– Как плохо быть старой, Ярослав, – вздохнула она. – Ну что же, ухожу я, а ты помни…

– Я провожу тебя.

Он шёл рядом и думал, как можно воспользоваться неожиданной благосклонностью Линды, воспользоваться именно сейчас, пока тонкая нить доверия связывает их души. Когда они встретятся в следующий раз, этой нити может и не быть.

– Линда.

– Да, Ярослав?

– Линда, ты старше меня. Ты должна помнить время, когда была открыта Обитель Разума.

Она вскинула склонённую голову. Брови – изящные полукружия – с удивлением поднялись, отчего лицо её словно помолодело.

– Тебе есть дело и до Обители?

– Мне до всего дело, – коротко сказал Ярослав.

– Понимаю. – Она поджала губы и на минуту задумалась. – Видишь ли, насколько я могу судить, Обитель никогда не была открыта. Она являлась постоянной резиденцией Тарцини, и он допускал туда тех, кого считал нужным. Когда же он был убит…ну ты знаешь, что произошло в ту ночь. Все мы это знаем.

– Да, конечно.

– Вероятно, сработала какая-то система защиты, которую он не успел отладить. Вряд ли он предполагал умереть так скоро. Но как бы там ни было, теперь Обитель Разума со всеми её сокровищами и чудесами для нас потеряна. – Линда печально улыбнулась. – Не правда ли, это похоже на заколдованный замок?

– И ты не слышала, чтобы кто-то входил туда?

– Слышала в юности, но не слышала, чтобы кто-то возвращался оттуда. Я даже знала тогда номер телепорта, и, кажется, до сих пор его помню. Но приближаться к Обители смертельно опасно. – Она остановилась, выравнивая затрудненное дыхание. Даже этот короткий переход – от жилища Ярослава к телепорту – был тяжёл для неё. – Зачем ты спрашиваешь меня о том, что тебе и самому отлично известно?

– Просто мне интересно поговорить об этом, – задумчиво ответил Ярослав.

– Вряд ли я могла бы навести тебя на какие-то соображения. Тогда я была совсем девочкой и не помышляла о служении Логосу. Только потом, когда я встретила Василия… – Линда вдруг перебила сама себя. Это было её привычкой еще с молодости – не заканчивать мысль. Она часто так делала.

– Представляешь, Ярослав, я так его любила, я сделала столько глупостей из-за него, а вот теперь я совсем забыла, как это – любить? Поступки свои помню, а вот что заставляло меня их совершать – нет. Странно, да? Я сломала свою жизнь, и ради чего?

– Почему ты сломала свою жизнь? – недоумённо спросил Ярослав. – Твоя жизнь удалась. Ты достигла самых высоких вершин, которые в нашем мире есть, а что побудило тебя выбрать такую дорогу, не имеет значения.

– Да? – Смех Линды прозвучал резко и пронзительно. – Может, я совсем другого хотела? У меня нет семьи, у меня нет детей, у меня нет ни одной близкой души, молодость моя прошла, красота увяла, теперь у меня есть одно – Логос, в которого я не верю.

– У тебя есть власть, – сказал Ярослав.

– Да, – она кивнула головой, – это у меня пока еще есть. И у тебя тоже.

Ее глаза, блестящие и влажные, как у молодой девушки, заглянули в его, тёмно-серые, непроницаемые.

– Мы не должны отдать это Бернгарду!

Ее страстный шёпот весь остаток дня звучал в ушах Ярослава. Ведь он вовсе не был так уверен в себе, как старался казаться. Он строил планы, он перебирал способы погубить своего врага, и был твердо убежден, что Бернгард в эту минуту тоже строит планы и перебирает способы. Им двоим не хватало места на такой маленькой планете.

О, Логос, необходимо избавиться от Бернгарда до того, как умрет Василий…

Глава 7. Открытие Марата

Скитания

Май 2190 года

Ярослав, разумеется, ни разу не задумался о том, в какие неприятности он втравил некоего Марата Иволгина, и даже не запомнил имя злополучного любителя римской истории. Он занимался своими делами, и простые смертные имели для него не больше значения, чем для идущего лесною тропой человека – ползающие под ногами муравьи. Вроде и не хотел его давить, но вот попался он под сапог, ну и ладно. Всех муравьёв не обойдешь.

А неприятности у Марата действительно начались.

Он теперь знал имя отшельника, давшего ему задание – Бернгард. Этот человек входил в Тредецим. От одного осознания этого факта голова кругом шла.

Ему предоставили доступ к архивам отшельников, раскиданным по планете. Он побывал в них, и окончательно осознал невыполнимость навязанной ему задачи. Требовалось, как ему объяснили, не только предоставить жизнеописание Тарцини, что было бы еще полбеды, но и изложить его философские воззрения – что заняло бы у Марата в лучшем случае лет десять.

– Думаю, мы не так часто будем встречаться, – скучающе заметил Бернгард. – Вы будете еженедельно отдавать результат в главный архив, его передадут мне. Если потребуется, я вас вызову. Помните – никаких вымыслов. Каждое слово должно быть подтверждено источниками. Полный текст должен быть готов к концу лета.

– Послушайте, – не выдержал Марат, – меня точно ни с кем не путают? У меня нет никакой подготовки для этого, понимаете? Я знаю о Тарцини и Логосе ровно столько, сколько в школе преподают, не больше.

Отшельник пожал плечами.

– Всё удастся при благосклонности Логоса. Ведь выбор же почему-то пал на вас.

Чей выбор? Марат ничего не понимал, но молчал.

Он злил Бернгарда. Отшельник изучал Марата со всех сторон, просвечивал его рентгеновскими лучами, пробовал на зуб и сознательно требовал от молодого человека невозможного. Он искал хоть какое-нибудь звено, связывающее Марата с всемогущим Ярославом, не обнаруживал его и приходил в раздражение.

– По-моему, не нужна ему эта проклятая биография, – говорил Марат Аристотелю. – Тут что-то другое. Знаешь, а я, честно говоря, боюсь узнать лишнее. Тарцини-то был обыкновенный человек, а не живой бог, как отшельники рассказывают.

– Ну, не обыкновенный, но безусловно он был человек, – заметил кот. – А что тогда нужно Бернгарду?

– Ну не знаю я, понимаешь, не-зна-ю!