ПТУшник-2

Так на шот травяного Ягермайстера положил уже пару шотов недорогого Баллантайна, жизнь стала вполне себе разноцветной. А песня Дорс на нее весьма органично так накладывается.

Почему-то в Германии в лагере для азюлянтов в бывших благоустроенных казармах для «настоящих» победителей фашизма – французских оккупационных войск, обычно на веселый совместный ужин знакомые парни всегда добывали или Баллантайн, или Джека Дэниэлса, один за тринадцать немецких марок, второй за девятнадцать, как сейчас помню.

Вот, цены помню через тридцать лет на эти бутылки, только того, что бы их кто-то покупал по-настоящему из азюлянтов – не помню. Сам я тогда на немецком пиве плотно сидел и виски пил только тогда, когда угощали приятели по лагерю для политических беженцев.

Всего один месяц плотно учил немецкий язык перед поездкой, зато уже выступаю в роли переводчика среди русскоязычных, когда кого-то из попавшихся воришек привозила в лагерь полиция.

И просила обязательно перевести залетчикам свои важные документы.

Типа, когда их ждут на рассмотрение административного дела в местном суде, на которое, конечно, никто никогда из азюлянтов не ходил.

Что взять с азюлянта, кроме его цепей?

Тем более уголовная ответственность в земле Баден-Вюртемберг наступает только с кражи минимум на одну тысячу марок.

А за административку таких красавцев штрафовать точно нет никакого смысла.

Хотя ворованную бижутерию с закосом под толстые золотые цепи носили многие наши, а уж румыны и арабы – всего поголовно, как, впрочем, дружная компания грузин, и болгарские турки, жившие рядом.

Вызывали меня переводить обычно тогда, когда не находили Наташу, хорошую, полненькую девушку из того же Ленинграда, знавшую язык вообще на отлично. Она нас всех стригла за небольшие подарочки, правда достаточно быстро переехала жить к какому-то русскому немцу и покинула лагерь.

Впрочем, кучка активных школьников и школьниц старших классов из тех же русских немцев всегда тусовалась рядом с нами, родом из Казахстана или Оренбургской области, по вечерам переводчиками выступали уже они.

Первым делом после майских праздников я начал плотно опрашивать народ вокруг себя, всех своих знакомых насчет импортной деки с проигрывателем и кассетником. Вскоре нашелся знакомый парень из параллельного класса, который свел меня с другим парнем, отец которого оказался счастливым хозяином японской деки фирмы «Akai».

Вот, именно то, что мне требуется для полного счастья, для своего личного в частности и народных масс в общем.

Мы договорились, что он мне запишет все пять кассет под завязку хитами Моррисона и добавит на оставшуюся пленку песни Whitesnake.

За пять неплохо сделанных записей я отдал парню десятку и естественно, что он сам смог записать себе все, что захотел и куда только смог с моих дисков.

Диски я вскрыл при нем, сам немного опасаясь нарваться внутри на оригинал фирмы «Мелодия», тех же Лещенко или Хиля, но диски оказались на самом деле фирменные.

– Смотри, они тут совсем девственные. У тебя иголки какие стоят для записи?

Видно, что парень Дима не в курсе именно иголок на вертушке, поэтому отвечает:

– Игла алмазная, оригинальная.

Я с тревогой смотрю, как иголка катится по диску, сначала я решил рискнуть обычной советской пластинкой нашего эстрадного певца Эдуарда Хиля, которую прихватил из дома для проверки японской радиолы.

Именно эта пластинка в девственном состоянии, отец купил ее недавно и еще не успел опробовать на нашем сильно царапающем аппарате.

Слушаю первую песню, потом проверяю около окна при дневном свете через лупу, захваченную у матери, дорожки диска.

Докопаться не до чего, откровенно говоря, игла заграничная винил заметно для моего глаза не царапает.

Первую кассету я подарил Сане Кирпоносу, тем более, что у него днюха оказалась, тренер его поздравил в зале, потом уже я басфовскую кассету ему преподнес в раздевалке. Он у кого-то ее послушал или уже свой кассетник завел, на следующей тренировке долго благодарил меня, сказал, что песни всех слушателей и слушательниц наповал уложили.

«Отлично, уже и я у Сани в каком-то авторитете оказался, как хорошо шарящий в музыке парень», – поднимается настроение.

Оставшиеся четыре кассеты продал по двадцать пять рублей, причем довольно быстро, всего за два дня, потому что это цена чистой фирменной кассеты.

А тут и кассета, и качество записи, и альбом наикрутейший!

Дешево отдаю, конечно, сам это знаю, однако смысл первой удачной рекламы в обществе городских меломанов я хорошо понимаю. Да ведь не покупал я эти кассеты, просто в удачный момент с грязной земли поднял, конкретно рискуя своей задницей.

С той же деки записал и себе на бобину такой же набор. Пришлось принести свою Астру к парню, благо он рядом живет и записать оба диска, они как раз влезли на одну пленку.

Теперь уже сам пишу музыку все оставшееся время до отъезда и распространяю среди благодарных слушателей, не хватает только качественных подложек на коробку от бобины, приходится фломастером оформлять название группы и альбома, на листочке-вкладыше ручкой пишу там же названия песен с временем исполнения каждой.

То есть с информацией у меня все в порядке, песни народ может идентифицировать без проблем, что на самом деле очень важно в наше простое время, чтобы небрежно так сказать название знакомой на слух композиции.

Оно, конечно, не просто, переписать читаемым шрифтом столько английских слов, однако деваться некуда, положено дать покупателю развернутую информацию о том, что он приобретает.

Успел продать с неожиданно большим успехом четырнадцать записей по знакомым, по пятнадцать рублей за бобину с двумя альбомами, использовав для перезаписи магнитофон еще одного школьного приятеля. Выпросил у него на пару выходных дней его «Юпитер-205» и все время, даже ночью просыпаясь, пишу музыку.

Ошибся, конечно, пару раз с бобинами, однако двадцать комплектов сделал, не забывая после каждой записи чистить головки.

Качество и звук на второй копии становятся немного отличающимся от того, который выдает японская дека при воспроизведении, но, что имеем – то имеем, другого выдать не получается.

Впрочем, звук идет ровный и вполне нормально насыщенный низкими и высокими частотами, поэтому никто не жалуется на качество.

Время такое еще на дворе – абсолютно не конкурентное, поэтому все бобины разлетаются, как горячие пирожки.

Записал одну кассету, обычную МК-60 и Юлечке, у нее дома имеется немецкий кассетник Grundig, ее тоже все устраивает, хотя звучание на мой уже тренированный слух совсем плоское выходит.

Доход получается около десяти рублей с бобины, это одновременно грязный, и он же чистый доход, минус одну запись я отдаю приятелю за эксплуатацию магнитофона.

Репутация моя в классе в последние дни тоже приподнялась, уже как человека, хорошо разбирающегося в шикарной музыке и активно торгующего ею.

Теперь я стал серьезным покупателем пленки в магазинах, только я помню откуда тот факт, что вскоре торговые прилавки заполнятся фирменными аудиокассетами по восемь и девять рублей.

Наверняка, впоследствии какой-то непонятной торговой операции советского Внешторга.

Тогда лучше покупать тот же «BASF» и «TDK», а не «AGFA» с ее ферросплавами или «ORWO» гдрэровскую!

Точно, вспомнил недавно названия кассет, когда пытался разобраться со своей памятью.

Скоро наступит такой интересный период в Союзе, когда какое-то недолгое время немецкие и японские кассеты будут лежать свободно. Вот они спекулянтам полностью торговлю подорвут на какое-то время, после девяти рублей за кассету никто не купит ее же за двадцать пять.

Впрочем, я уверен, что барыжный мир быстренько сориентируется и сам же скупит процентов восемьдесят конкурирующей продукции.

Зато именно поэтому большинство слушателей окончательно перейдет на более удобные носители, бобинникам будет нанесен серьезный репутационный удар.

Заработав чистыми сто сорок рублей на звукозаписи за полторы недели, я счастливо вздохнул:

– Это же так здорово торговать почти без риска среди своих знакомых и иметь с одной бобины вдвое больший доход, чем с того же Дрюона или Вальтера Скотта на рынке. Только книги продавать совсем не просто, а бобины с записями просто разлетаются с невероятным свистом.

«Какой смысл теперь появляться на толкучках? Рисковать очень серьезно своей свободой? Совсем никакого!», – понимаю я.

Только купить пару дисков для будущей перезаписи и продать оставшиеся книги.

Естественно, испытав на своей шкуре возможные неприятности и пережив в душе настоящий страх от того, поймают тебя или не поймают, можно наглядно понять, чем отличаются такие процессы друг от друга.

* * *

В здании горкома города Шахты снова собрание в прежнем составе, однако теперь в уголке скромно присутствует на стуле еще один из подчиненных начальника МВД, которого он привел с собой.

В руках у него пухлая папка с делом.

2-й Секретарь достает уже три конверта и вытаскивает из них три листа бумаги по очереди, рассматривает один из них и спрашивает внимательно слушающего его полковника:

– Как по последней анонимке, есть какие-то совпадения? Среди того, что сообщает этот Писатель?

Полковник долго держит паузу, на него с недоумением смотрят Прокурор и 2-й Секретарь, потом он разворачивает так же листок из тетрадки и старательно делает вид, что первый раз его читает:

– Маньяк Чикатило убивает своих жертв ножом или душит. Выкалывает глаза, откусывает соски или вырезает половые органы…

Находит нужное место и уточняет:

– В 1981 году он убил вторую свою жертву, 17-летнюю девушку, в лесополосе.

– И что? – не выдерживает 2-й Секретарь – Виктор Степанович, не тяни кота сам знаешь за что! Девушку с похожими следами насилия установили?

– Ну, в Ростовской области убивают за год не одну девушку. И именно в лесополосе. Однако у одной жертвы оказались именно те приметы на теле, описанные в анонимке.

– Какие последствия?

– У нее откушены соски.

– Так, значит этот Писатель имеет возможность получать информацию у твоих людей? Откуда он может знать про такое?

Полковник отрицательно покачал головой:

– Это не наш район, убийство произошло на берегу Дона около Ростова-на-Дону. Мне не выдали дело на руки, отправили своего сотрудника со мной. Сергей, прочитай установленные повреждения на теле убитой Ларисы Ткаченко.

Оперативник зачитывает материалы дела, правда с большим трудом, постоянно сбиваясь и повторяя слова, чтобы не терялся смысл фраз.

– Очень неразборчиво написано, приходится догадываться, – извиняется он перед слушателями.

– Хватит, – останавливает его Полковник. – Подожди меня в машине.

Оперативник, кем мужчина естественно оказался, уходит за дверь кабинета, унося с собой дело.

– Если где и произошла утечка, то только не у нас. Дует откуда-то из областного центра. А так все совпадает, семнадцать лет, откушены соски – других таких жертв больше нет за прошлый год.

– А что с глазами? – первый раз оживляется Прокурор.

– Глаза на месте, только они завязаны шарфом.

– Кто жертва? Как она оказалась там? На берегу Дона в лесу?

– По предварительным выводам – занималась проституцией, там рядом есть кафе «Наири» при трассе, – тихо отвечает Полковник.

– И что теперь делать? Есть что-то, указывающее на Чикатило, про которого мы получаем уже третий сигнал из Ленинграда? И второй и третий конверты из него же? – спрашивает у Прокурора и Полковника 2-й Секретарь.

– Конверты отправлены через почтовые ящики на разных улицах, какую-то связь между отправлениями установить не получается, отправитель осторожен, не бросает конверты в одном месте. Почерк одинаковый, как установил наш эксперт, то есть их отправляет один и тот же человек. Два раза по двенадцать конвертов, в третий – всего шесть, но отправлены по тем же адресам. В нем гораздо больше информации о гражданине Чикатило. То есть, этот Писатель утверждает именно о нем, как о серийном маньяке, – поправляется Полковник, заметив боковым зрением недоумевающий взгляд Прокурора.

– Кто это может быть? – спрашивает 2-й Секретарь.

– Те же, про кого мы думали в тот раз. Кто-то из них упросил знакомого или знакомую в Ленинграде забрасывать такие письма в ящики. Пока другого мнения у нас нет, – вмешивается в разговор Прокурор.

– Понятно, – лохматит волосы 2-й Секретарь. – Можно это убийство семнадцатилетней Ткаченко как-то связать с Чикатило?

– Прошло девять месяцев, убийца не обнаружен. Только если Чикатило сам признается в убийстве, больше никак, – отвечает Полковник.

– А если поставить за ним наблюдение?

– Поставить то можно, только если на пару дней, лишних людей у нас сейчас нет, – подумав, отвечает Полковник.

– Хотя бы так, пусть присмотрятся ваши оперативники к нему, вдруг что заметят странного.

Понятно, что привлечь подозреваемого информации явно не хватает, но хоть как-то отреагировать необходимо.

Совещание заканчивается и все расходятся.

* * *

В конце мая я заканчиваю учебу в родной школе, с большим облегчением собираю учебники со всего класса.

Экзамены, устные и письменные сданы, хорошо, что они не могут изменить годовые оценки, а то бы у меня оказались сплошные тройки по этим предметам. Оно, конечно, мне довольно фиолетово в новой жизни, какой у меня теперь средний балл в аттестате за восьмой класс окажется.

Потом отношу школьные учебники с назначенными мне в помощь одноклассниками в библиотеку и сдаю Надежде Ивановне.

Все, кажется моя школьная жизнь в новом теле заканчивается и не сказать, чтобы я не был этому рад!

С удовольствием не посещал бы школу вообще, но тогда совсем такой непонятный поступок окажется для всех моих знакомых. Еще чего доброго выпустят меня из школы со справкой, что я посещал полных восемь лет учебное заведение.

С таким документом даже в ПТУ не возьмут убогого мозгом горемыку, так что я сжал зубы и все же досидел со всеми однокашниками до последнего звонка.

Теперь у класса выезд в Пушкин, экскурсия по дворцу еще без Янтарной комнаты, это что-то новое для меня из прошлой жизни, теперь я везде отмечусь на классных фотографиях, как полноценный выпускник.

Стас на второй же день продал кроссовки и похвастался мне этим успехом, впрочем, ничего другого я от него и не ожидал. Теперь все достает меня вопросами про то, как я собираюсь продать оставшиеся книги.

– Не знаю, Стас. Не до книг мне сейчас, через три дня уезжаю на поезде на пару месяцев.

– Оставь их мне. Я продам, сколько смогу! – видно настоящий энтузиазм у парня. – Деньги пока покручу!

Я примерно знаю, как приятель покрутит деньги, поэтому вежливо отказываюсь, говоря, что за хорошую цену он в городе книги точно не продаст, а я сильно дешевить больше не собираюсь.

Приятелей класснуха припахала вместе со многими одноклассниками ехать в соседний колхоз на не очень обременительную трудовую смену со всякими веселыми шалостями, типа, намазать кого-то ночью зубной пастой или подлить в кровать воды.

Пыталась и меня припахать, наивно намекая, что с моими оценками я так просто не прохожу в девятый класс.

Ну, это она точно блефует, взяли бы со средним балом четыре, как миленькие. Только я даже не стал обсуждать возможные варианты, сразу объяснил, что ухожу из жизни домашних мальчиков совершать трудовой подвиг.

– Школу нашу еще назовут моим именем, как отличника трудовой доблести и настоящего стахановца в будущем, – с апломбом заявляю я ей и другим учителям по случаю выпускного.

Отшумел наш мини-выпускной без танцев и прощального вальса, все по скромному прошло, тем более, что большинство однокашников остается в школе, примерно треть расходится по училищам и техникумам.

Из трех восьмых классов делают два девятых, как и в той жизни.

Глава 3

Я добиваю последние дела перед исчезновением на два месяца с небольшим из города.

Если бы не нужда подавать документы в ПТУ до середины августа, догулял бы до начала сентября, а так придется вернуться в город пораньше.

Впрочем, все равно смогу еще обратно в деревню вернуться, если будет желание конечно.

Стас еще раз пламенно вызвался продавать книги, которые уже совсем мои, пока я туплю в деревне. Однако я на такое предложение опять не соглашаюсь, знаю наверняка, дорого он их не продаст, а все, что получит на руки, так же легко потратит на себя любимого, придется потом из него долги выбивать и мытьем, и катаньем.

Парень он честный и долг обязательно отдаст, только вот когда такое счастливое событие случится – одному богу известно.

Да и нет у меня нужды в деньгах никакой, лучше сам со временем продам свои трофеи подороже раза в полтора, чем сможет приятель в лучшем случае.

Еще долю с продажи отдавать не потребуется тогда точно, так что от его предложения я отказываюсь наотрез, чем обижаю приятеля. Хорошо все же знать много о будущем – находясь уже самому в прошлом.

Жека со Стасом уезжают в начале июня в соседний колхоз собирать камни на полях и что-то там пропалывать типа турнепса. Ждет их веселая жизнь, невинные забавы типа походов в девичьи спальни, где можно выдавить кому-то на подушку тюбик зубной пасты.

И очень весело убежать, захлебываясь от смеха. К большому сожалению – уже не мои радости теперь по жизни.

Такая школьная романтика трудового воспитания и проживания в соседних комнатах с одноклассницами.

Юлечка тоже собирается работать на плантации, только в другом колхозе, вот с ней мне что-то придется решать.

То есть я сам себе придумываю, в принципе решать то особо и нечего.

Или дождется, или не дождется моего возвращения подруга – вот и весь вопрос.

Я пропадаю на два с лишним месяца, а такая созревшая для отношений девушка не сможет меня безответно ждать столько времени, тем более такое сладкое и романтичное лето после восьмого класса.

Самые сладкие денечки, когда уже все так заманчиво выросло на девичьем теле и все еще впереди по жизни. Много внимания от парней и мужчин, еще разных предложений, приличных и не очень, простых и закамуфлированных.

Впереди потеря невинности, много парней, много секса, потом исчезнет прошлая жизнь с концами, а мы встретимся снова уже в возрасте около тридцати лет, насколько я помню.

Только в этой реальности такого может не случиться, впрочем, еще посмотрим, как произойдет встреча после каникул.

«Наверняка она все же перейдет, как переходящее Красное знамя, в руки парня постарше, повыше и покрасивее», – почему-то я в этом уверен.

Тем более ее лучшая подруга как раз с таким продолжает гулять. Пока я нахожусь рядом постоянно, в таких случаях еще срабатывает магия моего взрослого ума, уверенности в себе и богатого жизненного опыта.

На большом расстоянии я окажусь всего-навсего ровесником невысокого роста и заочно начну сильно проигрывать в глазах самой Юлечки и особенно ее подруги.

К тому же я переезжаю жить в Ленинград, там у меня начнется совсем другая жизнь, уже мне самому окажется совсем некогда гулять с ней по нашему городу, взявшись за руки.

Хорошо еще, что девушка держит себя в установленных собой пределах того, что мне дозволяется и не требует от меня переходить через самим же мысленно поставленный барьер. Ниже пояса – ни-ни, только петтинг выше талии без перехода в так называемые развратные действия по отношению к заведомо несовершеннолетней.

Я, конечно, и сам несовершеннолетний по документам, однако, как такое деяние будет звучать в устах моей взрослой совести – узнавать не вообще собираюсь.

Будет ей хотя бы шестнадцать лет, тогда в принципе и жениться можно с разрешения соответствующих органов, если она как-то залетит или нас прихватят на горячем родители.

Ну, это я так только мечтаю, что дождется меня подруга, причем даже не уверен, что смогу снова отбить ее.

Если, конечно, очень сильно захочу, а мне не подвернется в большом городе вариант поинтереснее.

Вот чего-чего, а женитьбы, даже такой ранней, я совсем не боюсь, опыт весьма солидный имеется, так что вполне возможный вариант на будущее.

Одно только требуется – чтобы подруга меня дождалась.

Тем более я ей пока ничего про будущее поступление в ПТУ не сказал, чтобы не понижать свой статус в глазах девушки и ее предков.

Такой жизненный выбор совсем ниже плинтуса будет выглядеть для ее родителей с высшим образованием и самой Юли.

У нее самой день рождения в июле, так что поприсутствовать на нем я не смогу, хотя в принципе прокатиться можно в город. Дарить пока ничего не собираюсь, не стану светить свои сильно выросшие денежные возможности.

С собой возьму пару бобин с моими фирменными записями и рублей сто пятьдесят наличными.

Помню хорошо, как-то даже купил в свободной продаже в городе на Волге два комплекта французских духов в центральном магазине на главной площади, там на них спрос гораздо меньше, чем в том же Ленинграде.

Вдруг снова выкинут заграничный дефицит, тогда мне повезет немного заработать между делом.

Может еще у кого-то в деревне магнитофон появился или с городскими меломанами познакомлюсь благодаря своему языку и умению поддержать любую беседу.

Тогда можно моей крутой музыкой поделиться с народом.

Пока я посетил с корыстными намерениями, еще желая найти получше обувь для себя самого на лето наш обувной магазин на Ленинградской. А там с большой радостью узнал в одной из продавщиц ту самую блондинку, парню которой продал билеты с наценкой на румынский боевик про комиссара Миклована.

Радостно с ней поздоровался, увидел, что и она меня узнала, сразу заулыбалась и позвала с другого конца зала хорошенькую подружку послушать мой веселый треп.

– Света, родственник наш пришел! Тот самый, который билетами спекулирует в кинотеатре. Послушай, что он расскажет, язык то у него без костей!

Я пока разливаюсь соловьем про кондитерское училище около Балтийского:

– Там, вы представляете, одни девчонки учатся и все пирожные, приготовленные на занятиях, можно самим съедать! Как кот в сметане кататься буду!

– Ты же коммунизм хотел строить! – напомнила мне блондинка, которую зовут Наташа.

– И строить, и обязательно попасть в него! Это вот самое точное попадание! Мечты сбываются!

Посмешил девчонок и, как бы между делом предложил послушать очень крутую музыку из моих личных записей:

– Если у вас есть парни с бобинным мафоном! – понятно, что сами девчонки максимум кассетник могут иметь и использовать.

– Если и нету, сегодня же найдем! – отмахнулась чернявая подружка Света.

– Ты чего вообще к нам заглянул? – очень кстати спросила моя старая знакомая.

Тут я понизил голос и сказал, что ищу адидасовские кроссовки нашего производства на себя, любимого, готов заплатить любые деньги.

Слышал, что недавно в городе такие выбрасывали именно в обувном. Понятно, что долго они не пролежали.

Тут девчонки загадочно переглянулись между собой, а я сразу догадался, что информация о возможности решить мои насущные проблемы с обувью у них точно имеется.

– Это которые по двадцать шесть рублей продаются? Очень быстро разбирают, – вздохнула Света, более опытная в торговле, как я понял.

Да, есть такое дело. Наше государство, не понятно из каких побуждений, поставило на остродефицитные изделия цену в двадцать шесть рублей, хотя спекулянты лепят к ним сверху еще полторы сотни, насколько я знаю. Продавались бы они по сто двадцать шесть рублей, даже на целую сотню дороже, так же раскупались бы модниками Страны Советов.

Иногда мне кажется, что ценообразование в советском государстве направлено именно на создание определенной коррупционной прослойки вокруг торговли и зарабатывания первых серьезных капиталов теневыми дельцами.

Ну, раз уж государство партийных чиновников и еще символически немного рабочих и крестьян само себя так не любит, от лишних денег для народа отказывается, чего уже мне самому требовать от себя что-то подобное?

Будем побеждать возникающие постоянно у меня соблазны сделать денег на ровном месте – просто поддаваясь им целиком и безостановочно!

– Мне они конкретно требуются. Заплачу, сколько нужно, – сказал я и посмотрел на девушек заговорщическим взглядом.

Я уже вижу, что девчонки стесняются брать с меня сколько положено, да еще не так хорошо меня знают. Все же я обычный подросток, поэтому вскоре после продажи требуемых кроссовок за мной следом могут появиться родители с гневными криками про спекулянтов, обманувших глупенького сына.

– Деньги есть, реально нужны кроссовки, – и я свечу полторы сотни рублей в руке. – Они мои, не родительские, я их сам сделал на улицах одного большого города.

– На чем это ты их, интересно, сделал? – задумчиво спрашивает Света, приглядываясь ко мне.

– На записях и еще в Ленинград ездил по делам пару месяцев, – уверенно отвечаю я, чтобы показать, что в теме торговли разбираюсь.