Радиация

Георгия выписали из больницы. Поставили точку в истории болезни и отпустили домой. Иван на своем огромном Камазе довез их до села. Вера выбралась из машины и удивилась, как давно не была дома. Моросил мелкий дождь, деревья стояли тихие и молчаливые, необычная тишина повисла во дворе. Вера обняла Георгия и повела в дом.

Георгий больше не вставал с постели. Он лежал на кровати возле всегда горячей грубы и тихо таял. Вера капала лекарство в стакан и смотрела, как он пьет, как дрожат его желтые пальцы и кривится рот от горького зелья. Вера терла буряк, выжимала полезный для мужа сок, толкла картошку, процеживая ее через сито, размешивая со слезами. Ей казалось, что таит она сама, вот, вот не выдержит, расплачется у него на глазах. Она видела, как он мечется от боли, стискивает до крови пальцы. Она убегала в сарай и, не стыдясь свиней и кур, громко рыдала.

– Тетя Вера, – стучалась в сарай Марьянка. Она то и дело навещала их то с пирогом, то с печеньем..

Все чаще стали к Георгию заглядывать соседи. В селе горе людей сплачивает, каждый несет свое, стараясь хоть чем-то помочь, кто добрым словом, кто куском хлеба.

– Можно, – постучится баба Феня, – долгожительница села. Ходит она скрюченная надвое, опираясь на костыли. На своем веку много перевидала, хотя и выезжала из села только раз, и то не помнит, в какой город муж ее возил.

Дети ее разьехались, зарабатбывают на чужбине, внук в городе, невесту нашел, а баба Феня сама в доме. Вот и ходит по соседям, дарит помазочки из куриных перьев. Сама их сплетает, перевязывает и идет по гостям.

В селе, в каждом доме помазочки ее над печкой висят. А обтрепится подарок, (видать хозяйка часто пироги печет и мажет для блеска яйцом поверху), Баба Феня тут как тут с новым.

Вот и Вере принесла, нехай старым обметет углы хаты и сожгет беду, а новый на гвоздик повесит. Вера берет помазочек, смотрит на бабу Феню. Кабы ее слова сбылись, ничего б не пожалела.

Старуха дрожащими руками держит поданный ей на пробу пирог, жует беззубым ртом. Подберет крошки со стола и потянется за костылями. Пора и честь знать. Георгию кивнет и заковыляет к двери.

А то лесник вечером приедет, охапку дров привезет. Посидит рядом с Георгием, пожалуется, что снег еще деревья не укрыл. Ветки от мороза хрустят, ломаются. Запоздала в этом году зима.

Вера нальет леснику стаканчик, нарежет хлеба, принесет огурцов.

– Согрейся Степа, векуешь сам в лесу.

Лесник кивнет, блеснет глазом и опрокинет стаканчик

Судьба у него несчастная. Полюбил цыганочку, в дом к себе привел, одел ее, обул, стала она привыкать к его жизни. И мать успокоилась, видит счастье у сына. Но природа взяла свое.. Табора своего дождалась и через год ушла. Сохнуть стал Степан, почернел, бросил работу в колхозе и в лесники ушел. Матери по хозяйству поможет, дом поправит и опять в сторожку возвращается.

Раньше не нравился Вере этот мрачный суровый человек в грязных сапогах, небритый и пахнущий водкой. А теперь, как с Георгием плохо стало, поняла его – бирюка. Лесник, кроме них никуда не ходит, иногда в клуб заглянет, посидит на скамье, на девчат посмотрит, и домой, в лес.

Слякоть затянулась до декабря. Вечером подморозит, лужи затянутся желатиновым налетом, тучи набухнут, повиснут, едва касаясь земли.

А к утру вместо долгожданного снега только иней серебристыми иголочками повиснет на траве. Солнце выкатится, согреется земля, и опять мокро, сыро.

Никогда еще не было, чтобы в такое время малина зеленая стояла. А под забором первоцветы пробивались.

Обопрется о костыль баба Феня, заглядится на цветы:

– Погляди-ка, весна.

На полях озимые взошли. Деревья вот-вот почки пустят. Никому нет радости. Ударят морозы, померзнут почки, и урожаю не будет.

Прибежит тетя Глаша, Марьянкина мать, принесет сметаны.

– Без снега будем нынче, – вздохнет она, отдаст Вере банку.

Вера и рада гостям, гостинец принесут, доброе слово скажут, и горько ей. Знает она, что это за визиты. Сама так ходила к Марфе, когда ее муж лежал. Все сельчане прощаться приходят. И каждый понимает, что надежды на выздоровление нет, и будет так, как случалось у всех. И Вера потихоньку собирала платки, полотенца, покупала свечи и иконки.

Ночью ей снилась закопченная хата, грязные стены, потолок, она печет блины, но некому их дать, тарелка наполняется, блины уже некуда класть.

Вера слышит голосистый крик петуха, далекий лай собак, блеянье козы и поднимает голову от подушки. В комнате полумрак. Георгий тихо дышит на диване. Вера садится к нему, смотрит на его коричневое, высохшее лицо, исхудавшие руки, запекшуюся кровь под ногтями. Боль мучит его все сильнее. А обезболивающее уже на исходе.

На цыпочках, чтобы не разбудить мужа, она выходит на кухню, чистит картошку, ставит баняк с очистками. За окном светает. Где-то там далеко может Андрюша посмотрит в окно, вспомнит их.

У забора Вера замечает человека в кепке. Никак Иван. Слава богу, капли для Георгия привез. Иван садится на лавку. Он после дороги. Лицо у него усталое, серое, кажется, он сейчас упадет от усталости и заснет прямо на кухне.

Тяжело дается работа, но как без нее. Дом достроить надо, не век с матерью куковать, а то и жениться придется.

Вера провожает Ивана, вглядывается в улицу. Не идет ли Марьянка. Она сегодня в районе, почту получает. Авось, весточка придет от сына.

У калитки важно расхаживают гуси. Переговариваются, перышки друг другу поправляют. Попробуй, разлучи их, не вынесут. На дворе копошатся куры. Пестренькой, только ставшей набирать вес, опять нет. Видно к соседским курам сбежала. Вера подвязывает платок и идет искать.

Двор у бабы Фени большой. Дети, когда приезжали, зацементировали, чтобы по грязи не ходить. Окно дома, что во двор выходит, заколочено. Стекло еще в прошлом году, когда внук уехал в город, раскололось. Баба Феня слышит плохо, поэтому к ней можно и без стука заходить. Дверь у нее всегда открыта. Брать нечего: сундук в углу, стол дубовый, да кровать железная. Ни лампы, ни свечи. Как стемнеет, спать ложится, рассветет – встает.

– А Веруша пожаловала, – баба Феня снаряжалась в дорогу, надевала калоши, – гляди. внук привез, чтобы бабка не мерзла.

Калоша выскользнула из непослушных пальцев и упала на пол.

Вера подняла ее и натянула на валенок. Баба Фенька закивала в знак благодарности и продолжила, – приезжал он на днях со своей Ольгой. Она, бишь, городская, все журнальчики читала, пока он картошку копал. Забегит к ней на перекуре, страничку перевернет. Що робит с парнем.

Баба Феня сощурилась и сказала:

– А сама то … сельская, в городе в техникумском общежитии живет, а строит из себя … Тьфу.

Старуха плюнула и прижалась к спинке кровати, – Менэ к себе звалы. Скучно у них, ни земли, ни хозяйства, живут рядом, друг друга не знают. Чуть что поробят, на диванчик лягают, где им с землей справиться. Нет. Веруша, – баба Феня потянулась за костылем, – не пойиду к ним, на своей земле помирать буду.

Вера отыскала свою пестренькую рябу среди кур соседки и погнала во двор.

Поздним вечером в дверь постучали. На пороге стояла Марьянка с закутанным в шарф щенком.

– Тетя Вера, это Дружок, в районе привязался, Глядите какие глазенки, пусть у вас пару дней побудет, мать смириться, потом заберу.

– Добре, – согласилась Вера, заходи, соскучились по тебе.

Марьянка скинула валенки и пальтишко. Георгий приподнялся.

– Гляди, какой у нас жилец объявился, – показала Вера щенка.

Она налила молока в миску и смотрела, как смешно привалившись к миске, щенок жадно пьет.

– Меня сегодня в город звали, – как бы между прочим сказала Марьянка, – лоточницей на рынке работать.

– И чего ты, – отозвалась Вера.

– Как я там буду? Здесь мама, сестра, хозяйство. А там стой, чужие деньги считай.

– Не скажи, – покачала головой Вера, – видишь, как смерть косит село.

– От судьбы не уйдешь, – выпрямилась Марьянка и посмотрела в окно, не задернутое шторами. Звезды, как светлячки выпрыгивали из тянувшихся полос облаков. Желтел круг луны.

– Морозит, – сказала Марьянка, – может завтра зима настанет.

– Хорошо бы, как раз на твой день рождения. – Вера посмотрела на Георгия,– позовем завтра родичей, посидим маленько.

      Утром выпал первый снег. Он был розовато-серого цвета с кисловатым запахом, но он был первым. От нового одеяния улица словно стала наряднее. Иван с Алешкой чистили дорожку к крыльцу. Вера накрывала на стол. Прибежала помочь Дашка, пока Марьянка с работой на почте справлялась. Во дворе поднялся переполох. Дашку закидали снежками, поздравили с первым снегом. Вера из окна смотрела, как заснеженная девочка лепит снежки и запускает в смеющегося Алешку. Хорошо, когда дома дети. Был бы здесь ее Андрюшка. Как он тяжело ей дался. В молодости перетаскала бидоны с молоком на ферме, долго не могла забеременеть. Молила бога хотя бы одного родить. Так оно и получилось. Только одного и пришлось воспитывать. И рос сельский паренек, все пристрастия, мечты о земле, лесничестве были. Галок, синиц в тетрадках рисовал. Каких смешных зайчат на досточке ей вырезал. Куда его судьба завела? Даст ли бог свидеться? Вера тряхнула головой. Дашка стягивала пальтишко на пороге, Иван разувал сапоги. Вера поставила на стол бутылку самогонки и стаканы. Георгий лежал возле грубы под одеялом, тускло глядя на приготовления.

– Видишь, на твой праздник снег выпал, – проговорила Вера. Больной промолчал. Но когда в комнату ввалились ребята, слабо улыбнулся и приподнялся. От его некогда широкой улыбки остался едва уловимый свет. Гости расселись за столом. Иван разлил самогонку по стаканам. Вера поднесла Георгию стопку.

– Не надо, – слабо проговорил он, – пейте без меня.

Наступила тишина. Никто не мог слова вымолвить. И вдруг на пороге показалась Марьянка. Лицо ее сияло, глаза были, как два солнца, Она отрывисто прокричала:

– Тетя Вера, Приехали…

Вера, еще ничего не понимая, выскочила из-за стола и бросилась к двери вслед за Марьянкой.

На улице падал крупными хлопьями снег. Возле калитки стояла синевато-черного отлива машина. И из него выходил ее долгожданный, единственный на всем свете, Андрюша. Сын увидел мать, кивнул ей и снова повернулся к машине, о чем-то договариваясь с приехавшими вместе с ним.

– Андрей, – мать обняла его.

– Ладно ма, – отстранился он, поглядывая в сторону выбиравшихся из машины друзей, – что у вас тут?

Он увидел стоящую в стороне Марьянку и оглядел ее с ног до головы.

– Хороша, – цыкнул он сквозь зубы, – обниматься будем, – пошутил он.

Марьяна покраснела

– Некогда мне, – бросила она и побежала в дом.

Друзья в кожаных куртках и кепи стояли, опершись о машину. Один со шрамом на щеке крутил четки, другой с тоской обозревал селение, куда привез их Андрей.

– Ладно мать, знакомься, – сказал Андрей, – это Макс и Кока. Мы вместе работаем.

– Идемте в дом, – пригласила Вера.

– Андрей кивнул спутникам и проследовал во двор.

Вера распахнула дверь. Как обрадуется Георгий.

– Дождались, дождались, – твердила она и хваталась вешать на крючок длинное кожаное пальто сына, то искать тапочки для всех троих приехавших, то расческу, чтобы сын причесал и без того короткий ежик.

Прежде, чем войти в комнату, она взяла Андрея за руку и сказала:

– Горе у нас, сынок.

Андрей кивнул и открыл дверь. В комнате пахло лекарствами. Алешка, Иван, Дашка сидели за столом. Отец, закутанный в одеяло, лежал на диване. Андрей поздоровался и подошел к отцу.

– Приехал, – еле слышно произнес он. Сын наклонился, поцеловал его в щеку. Георгий провел по руке Андрея и закрыл глаза. Пальцы впились в простынь. Андрей посмотрел в исказившееся от боли лицо больного и встал. И ни на кого, не глядя, вышел из комнаты. Мать побежала за ним.

Сын стоял на крыльце и подкуривал сигарету. Ветер сдувал огонь.

– Оденься, сына, – вынесла Вера тулуп. Андрей затянулся и выпустил облако дыма.

– Что же вы раньше не сказали, денег бы прислал.

– Тут ничем не поможешь, – сказала Вера, держа тулуп, – у нас многие так…

Андрей оперся о перила крыльца:

– В город переехали бы, дом продали.

– Что ты, – испуганно посмотрела Вера, – тут и хозяйство, и земля, тут все мои: и мать, и отец, и брат лежат. Как же ехать?

– А теперь что? – разозлился Андрей, – Кто знал, что с отцом так серьезно. И не отпустили бы меня, если б не напросился агитку проводить по вашим краям. Время горячее, кампания идет.

Порыв ветра бросил снегом в лицо. Вера закрылась ватником. Из-за двери показалась Марьянка:

– Тетя Вера, отцу плохо, – крикнула она. Вера спохватилась и кинулась в дом.

Андрей бросил окурок . Снежинки кружились в воздухе. Там, где снег отгребли с дорожки, стелилась белая скатерть. Следы запорошило. По дороге проехал грузовик. Шлейф снежной пыли поднялся за ним. Если вьюга разыграется, отсюда не выехать. Андрей открыл багажник джипа и стал складывать в сумку подарки: коробки с конфетами, дорогие вина, закутанные в прозрачную бумагу, коньяки. Из дома вышел Алешка.

– Вишь, какое дело, – сказал Алешка, – дуже плохо. А ты то как. Куда пропал.?

Андрей прикрыл покрывалом подарки и пожал плечами:

– Работа, я и сейчас в командировке.

– Где працуешь?

– Так, – замялся Андрей, – в команде, к выборам готовимся.

– Ух ты, – удивился Алешка и вытащил из кармана тулупа помятую пачку “Примы”.

Андрей достал “Кэмэл”.

– Кури, эти получше. – Он подождал, пока Алешка взял сигарету из пачки. – Мне твоя помощь нужна будет. Как у тебя со временем?

– До посевной дома, иногда на мтс схожу, отремонтирую чего.

– Народ агитировать поможешь? – спросил Андрей.

– Ну, ты, – Алешка почесал затылок. – Ребятам с мтс скажу, в клуб вечером зайти можно.

– Клуб мы возьмем на себя, – сказал Андрей, – Кто там сейчас собирается?

– Наши, с Антонивцев приезжают, городские бывают.

– Вот и ладненько, – Андрей протянул пачку подошедшему Ивану.

– Угощайся.

Иван затянулся и выпустил облачко.

– Новенькая? – спросил он, разглядывая машину.

– 2 года, – сказал Андрей.

– Берет много?

– 4 по дороге, 10 по городу.

– Вещь, – протянул Иван, – не то, что мой сорок за раз съедает

– Зато на твоем в любую погоду выедешь, даже если метель разыграется.

– Верно, – обрадовался Иван, – в лес съездим? Там сейчас красотища. Деревья в паутине, сугробы по колено, помнишь, Андрюха. У Степана погреемся, поговорим по душам.

– Некогда, – сказал Андрей, – в другой раз.

– Ребята у тебя, дай боже, заметил Иван, палец в рот не клади.

– Городские, – сказал Андрей.

– И ты округлел. В городе встретил бы, не узнал. Небось в конторе сидишь.

– И в конторе тоже, – отрезал Андрей.

Иван затянулся и бросил бычок.

– Пойду масло менять, – сказал он. – Если, что приходьте, поможите.

– Мне тоже пора, – протянул руку Алешка, – заходите вечером поговорим.

Андрей собрал подарки в сумку и захлопнул багажник. В дверях он столкнулся с Марьянкой. Волосы ее колечками выбились из-под цветастого платка. Пальто было распахнуто.

– Что там? – спросил Андрей.

– Полегчало,– посмотрела на него Марьянка и покраснела, потупила глаза. – Я к вам зайду, – сказал Андрей.

Марьянка кивнула, обрадовалась и побежала по ступенькам, на ходу застегивая пальто.

Снег все валил, сугробы росли, обнимая улицы и дома. Окна были изрисованы узорами. и за ними ничего нельзя было рассмотреть.

Георгий спал. Андрей с друзьями обедали. Мать перекладывала подарки, сложенные на комоде.

– Такие гарные, – взвешивала она в руке коробку конфет, – дорогущие наверно.

– А эти еще тяжелее.

Она переложила коробки и взяла бутылку.

– Эту на новый год откроем, – посмотрела она на Георгия и поставила золотистую бутылку на комод. Наконец, она добралась до пакета. Вера развернула клетчатую шерстяную рубаху, расправила плечики и вдруг уткнулась лицом в материю. Пол года назад Георгий носил именно такие огромные рубашки. А теперь ее бы хватило два раза обернуть вокруг его тела.

Андрей разливал водку по стаканчикам.

– Надо сегодня в клубе агитацию провести, стол накрыть, расклеить объявления. И пройтись по соседям тоже не мешало.

– Тут быстро управимся, народа мало, – сказал Кока, жуя колбасу. – Только бы метель дорогу не замела, а то не выберемся.

– Ничего, – облизнулся Макс, – девчонки здесь смазливые, можно и зависнуть.

– Нам еще три села объехать надо, – сказал Андрей.

– Может помочь вам чем, – предложила Вера, вслушиваясь в разговор.

Андрей вытащил из сумки пачку бумаг.

– Соседям разнесешь, растолкуешь, что почем. Анкету заполни за себя и за отца, тут вычеркни, тут оставь, пусть отец распишется.

Вера взяла ручку.

– Я тебе еще десяток оставлю, кто придет, пускай заполняют, – добавил он, – – объяснишь, что к чему. А это, – он показал бюллетень – за отца на выборах кинешь. И всем, у кого больные тоже скажешь.

Все в дело пойдет, кто там будет знать живой или помер.

Вера уронила ручку. Глаза защипало. В груди заныло. Она посмотрела на спящего Георгия и пошла на кухню.

На плите в баняке кипели очистки. Вера сняла крышку и вдохнула картофельный пар. Слезы горохом покатились по щекам, в баняк. Грудь распирало от боли. И хотелось почерневшей алюминиевой крышкой со всей силы ударить по баняку, чтобы по всей хате стоял звон. Вера накапала пустырника в чашку и выпила горькое лекарство. Скрипнула дверь. На пороге появился Андрей.

– Ма, лезвие найдется, – спросил он.

Вера задвинула бутылочку за чашку и выдвинула ящичек в шкафе.

– Ну и запахи тут, – поморщился сын, – сказала бы мне, я тебе капсулы принес.

– В другой раз, – сказала Вера, словно боясь, что сын оставит ее одну. – Сейчас найду. Здесь должны быть.

Она выдвинула ящичек и открыла шкатулку с бумагами. Хозяйничая на кухне, она часто перечитывала письма Андрея. Андрей увидел перевязанную красной лентой пачку писем.

– Мои, что ли, -удивился он, пересчитав конверты. – Сохранила. – Он положил пачку обратно. – Я от такой макулатуры быстро избавляюсь. В день по сотне писем приходит. Что прочитаешь, а что в корзину.

– В корзину? – удивилась Вера и подумала о своих письмах.

– Ну да, – сказал Андрей, все просят, всем надо. Думают написали, на раз и исполнится. Маслом не помажешь, не поедешь. Всякой бумаге приложение следует.

Вера вытащила из коробки пожелтевшие листики рисунков Андрея. Когда он учился в школе, она подбирала их скомканные на столе, расправляла и складывала в коробочку.

– Умора, – Андрей поглядел на листок с нарисованной рыбкой на крючке, – вот где талант пропал.

– Отчего пропал?

– А куда без образования сунешься,и на него и время и бабки надо, – сказал Андрей.

– Мы бы собрали, – всплеснула руками Вера.

– Собрали ?– Андрей засмеялся, – Куда вам. Весь дом продать с потрохами, и то не хватит. Да и на что мне.

Рисунок упал на пол.

– Вот за кого держаться надо, – кивнул Андрей в сторону комнаты, Если бы не Макс, до сих пор бы вагоны разгружал. Ты того, – приглушил он голос, с Максом поласковее, я пока у него на квадрате. Папа у него дельный. Если все выгорит, квартиркой подсобит.

– Ладно, – сказал он, – Пойду, заждались меня.

Вера протянула пачку лезвий.

– Ты того, – обернулся Андрей у двери, – пирогов напеки, печенья, Макс любит.

Вера подобрала рисунок с пола и положила к остальным. В коридоре послышались шаги. Андрей заглянул на кухню и сказал, что они уходят. Вера вышла провожать. От гостей пахло кожей и одеколоном.

– Может, яблок возьмете, – предложила мать, подавая корзинку.

– Не откажемся, – обрадовался Кока, засовывая белый налив в карманы.

Макс выбрал самое большое и надкусил.

Андрей чмокнул Веру в щеку.

– Если что, я у Алешки или Марьянки.

Вера проводила парней до калитки и вернулась в дом. Слава богу, поговорила с сыном по душам. Нелегко ему там. Если надо, она поможет. Где тут его бумажки. Бюллетени лежали на столе ровненькой пачкой. Вера вспомнила, как раньше ходила голосовать, одевала лучшее, с важностью заходила в кабинку, вычеркивала те фамилии, которые не знала и оставляла, кого видела по телевизору. И считала, что от ее голоса зависит, выберут кандидата или нет.

Вера посидела над бумажками, и так ничего не написав, пошла толочь картошку.

Пока Кока прогревал машину, Андрей решил зайти к соседке бабе Фене. Она старенькая, кто знает, чего вздумает. Стряхнув снег с каракулевого воротника, парень отворил скрипучую дверь.

Старушка ахнула, узнав гостя, и свесила ноги с кровати. Проеденное молью одеяло без пододеяльника сползло на пол.

– Батько мий, сам Андрий, – запела она, – як снег на голову.

Баба Феня дрожащей рукой нащупала костыли.

– Сидите, бабуся, – Андрей присел к ней на кровать. – как здоровичко.

– Заслабла со вчера, спину ломит, – и тут же переменила тему, – ко мне внук приезжал помогти, только трошко. А ты до колы?

– Не надолго, дела, работа. Выборы идут. Подпишешься за нас баба Феня?

– За тебя подпишусь, гляжу я, Андрей, важный ты стал. Помнишь, я вас пирогами с молоком угощала, когда вы мне сено косили. Тем сеном целый рик телушку кормила. А теперь и скотина подохла, и я ничего робить не могу.

Андрей вытащил бумагу и ручку.

– Вот здесь черкните подпись.

– На дом агитировать пришел, – засомневалась старушка, но ручку взяла. – Ничего не вижу, где писать?

Андрей показал квадратик, подождал, пока баба Феня выведет каракули и вздохнул:

– Вот спасибо.

– Так-то, – потерла поясницу хозяйка, – полежу я Андрюша, к твоим сегодня не пойду.

Андрей вышел от бабы Фени. Начинало темнеть. В серых сумерках растворялся двор, прозрачной стала ограда, ворота. Джипа на улице не было. Андрей прикрыл калитку и зашагал к клубу.

Некогда здание клуба в самом центре села было самым посещаемым. Здесь проходили собрания, встречи, концерты худсамовских ансамблей. По вечерам для молодежи устраивались конкурсы, танцы. Была библиотека, читальный зал. Теперь здание обветшало, зеленые стены облупились, вывеска “Культуру в жизнь” зацвела и поблекла. Молодежь собиралась сюда после девяти на дискотеку, где пили, знакомились с новенькими из других сел и шли гулять.

В темном полукруглом зале с давних времен висел огромный портрет “Ленин в кабинете”. Видимо пока он никому не понадобился, как картины с пейзажами и портретами. Из-за приоткрытой двери библиотеки раздавались голоса. Библиотекарша, еще молодая, но уже округлившаяся после замужества, теребила концы платка и слушала Макса. Она забежала в клуб за книгами и заодно проверить, все ли в порядке. Библиотека работала только вечером, сюда приходили посидеть, узнать новости. Газеты и журналы привозили те, кто работал в городе, оставляли Лене, таким образом пополняя фонды. Новой литературы не поступало, многое было растаскано. Зарплату три года не платили. Лена работала на добровольных началах. За прокат книжек приносили кто молока, кто сала. Лена еще не оставляла надежды продолжить образование, прерванное замужеством. Потому любые известия из города она встречала с благоговением. А тут столичные люди обратились к ней за помощью.

Лена кокетливо вскидывала глазки, улыбалась парням, которые тоже не сводили глаз с ее розовых щек.

– Поможем, поможем, – говорила она, – не такие мероприятия проводили, к восьми подходите, стол накроем, а завтра и конференцию вашу проведем.

Андрей улыбнулся: “Конференция в селе”, но ничего ей не сказал. Уж она то проголосует правильно. Тем более, что сочувствует ему. Лена затолкала принесенные парнями кульки с провизией в шкаф.

– Кого увижу, всех приглашу, – пообещала она, закрывая библиотеку.

– До свиданья, – сказала библиотекарша и, еще раз окинув крепкие фигуры, парней, нырнула в дыру клубовского забора.

От клуба до Алешки было недалеко. Чтобы не гонять машину, Андрей решил отправиться пешком. Заскрипела калитка. Горбы снега белели по бокам дорожки. На крыльце горел свет. Дверь была не заперта. В коридорчике на плетенном коврике валялись тапки, калоши и сапожки и сапоги. На вешалке висели тулупы и детские шубки. Из комнаты выглянуло маленькое сморщенное личико и исчезло.

– Алешка, к тебе.

Андрей узнал голос Лизки, старшей сестры Алешки.

Не успел он снять башмаки, как его чуть не свалил с ног Алешка.

– Пришев, – обнял его разгоряченный парнишка. Андрей почувствовал запах спирта, – вы вовремя, к нам сестра с мужем из Антонивцев приехали.

Андрей еще учился в школе, когда красивая черноглазая Лизка блистала в клубе. Андрей не раз видел, как она уезжала с городскими, а утром хмельная возвращалась домой. Она рано выскочила замуж за парня из соседнего села и родила трех мальчиков. Как можно реже она приезжала к матери, боясь лишних разговоров. Но Федор, ее муж, все давно знал и потому целыми днями пропадал на работе и пил безбожно.