Полная версия:
Толстушка (НЕ)игрушка
Пачка еще эта балетная, отяжелела от воды, и с нее текут грязные капли прямо на асфальт. Или это мои слезы? Интересно, если костюмчик балетный постирать, он испортится или нет?
Домой идти не хочется, к Зинке…?
Я вздрогнула от звонка мобильника в моей сумочке. Вздохнула. Глянула на дисплей. Еще раз вздохнула.
– Алло, дочь, ты где шляешься. Срочно иди домой, у нас тут…
– ЧП? – уныло спросила я. У нас каждый день именно чрезвычайные ситуации. Значит планам моим провести вечер с подругой не сбыться. Я снова буду разгребать проблемы родных. Как всегда. А потом слушать, какая я никчемная. Пить чай, похожий на заваренный веник и мечтать, что когда-нибудь я все таки куплю гребаную квартиру.
Ну а что. У каждого свои мечты и проблемы. Вон у олигархов сумасшествие. А у филологов с дипломом… Эх.
Глава 5
Мама, мама, что я буду делать?
Ку!
– Это что за наскальная живопись? – поинтересовалась я у двух, противного вида, мордоворотов, выводящих на мамулиной двери краской кривые буквы.
– Слышь, толстая, иди куда шла, – рявкнул на меня один из красавцев питекантропов. Морда у него, конечно… Как у кабана бородавочника. Тот, даже, как бы, посимпатичнее. Я видела в зоопарке, лет…дцать назад. Когда бабуля моя была еще жива.
– Так я сюда шла, – хмыкнула я, наслаждаясь шикарными письменами. Три слова, очень емких. Но написанных с ошибками. Моя тонкая душевная организация не выдерживает такого издевательства над великим и могучим. Аж глаз задергался. «Верни далги, старая…» дальше следует непереводимая игра слов с использованием местных быдлячих диалектов. Ну, да, живем мы не в лучшем районе нашего прекрасного города, стоит признать. – И можно бы и повежливее, пока я не разозлилась. И полицию вызову сейчас. Они вас загребут за порчу имущества и вандализм. Так издеваться над языком. Вы просто… Так чего вам надо? Вот она я.
– Так это не ты, – хмыкнул один из узколобых, но очень злых, красавцев.
– Ну да. Не я. А что не я? – нет, ну мне правда интересно стало.
– Та тетка, что у нас взяла микрозайм, была на сушеную мартышку похожа. И губы еще так поджимала, – изобразил мою мамулю один из коллекторов, судя по услышанному мной месседжу. И я бы даже посмеялась, насколько он сделал это похоже. Но… Этого же не может быть. Моя родительница всегда говорит, что кредиты – это ярмо. И она бы никогда… – Короче, красотка, передай ей, что ее долг вырос в два раза, и если она не вернет бабосы, то в следующий раз мы не будем столь воспитаны. У нее же, еще одна дочка есть, мы уточняли. Ну знаешь, мало ли, всякие бывают несчастные случаи. Ты поняла нас, тетя слон? Пусть матушка документы на квартиру готовит, – подал голос второй бородавочник. Судя по речи, более образованный, и даже немного симпатичный.
– Обязательно передам, – простонала я, мотая как болванчик тут же распухшей, головой. Боже. Вот уж действительно ЧП. И самое ужасное знаете что?
Я открыла дверь родительской квартиры своим ключом. Тишина такая в ней стояла, что мне даже немного страшно стало. Ну, что меня не встречают обычно, я привыкла. Но голос мамы всегда слышно во всех уголках этого трехкомнатного царства статуэточек, пуфиков и другого пыльного барахла, до которого мамуля большая охотница. Квартира похожа на перевернутый сундук какого-нибудь купца дурака. И как оказалось недавно, мне в ней места не хватает. Поэтому пришлось снимать однокомнатную норку на отшибе. Но знаете, там я, впервые за долгие годы, почувствовала себя счастливой.
– Мам, – тихонечко позвала я. Сердце пропустило сразу несколько ударов. Она точно дома должна быть. Я прошла в гостиную, борясь с ужасающей дурнотой. А вдруг маме плохо? А вдруг…
– Ты одна? – хмыкнула моя родительница, сидящая за столом. – Странно, что ты не впустила этих вымогателей в мой дом. С тебя бы сталось.
Я принюхалась, поморщилась. Мама лечила нервы, судя по запаху, весьма приятным способом.
– Мам, что происходит? Они сказали… Ты взяла микро займ. Мам, но это же абсолютная глупость. Это… Ты понимаешь, что теперь они с нас живых не слезут?
– А что мне делать оставалось? На тебя надеяться? Так это тогда только лечь и сдохнуть. А Мариночке нужен был ноутбук, и поизносилась девочка. Сапогам год. Они из моды вышли.
Ноутбук. Тот с яблоком. Которым моя сестрица хвалилась недавно. Я обмерла, представив сумму долга. Мамочки.
– Мама, это же… Господи, ты осознаешь, что натворила? Ты понимаешь? Надо по средствам жить. Марина вполне обошлась бы старым компом. И сапоги я ношу уже третий год. Я ношу. Чем она лучше? Я звоню в полицию. Я…
– Я, я. Ты как бабка твоя, чтоб ее там черти посильнее жарили. Она тоже была вот такая. Только о себе, квартиру даже свою оставила сыночке своему поганому. Нет бы о внучках позаботилась. Так нет, она решила, что твой козел папуля тебе потом отпишет жилье. Старая дура. А Мариночке надо жизнь устраивать. Хоть она может меня внуками осчастливит. На тебя надежды… А… – махнула тонкой ручкой, увенчанной перстнями, любящая родительница. – И ты такая.
– Какая, мам? Какая? Она меня по крайней мере любила.
– Потому что ты ее копия. Не знаю, как так получилось. Гены кривые. Хоть Маришка не в вас пошла, слава богу. Так что делать будем?
Мы? Что будем делать мы? Боже, ну почему? Вот за что? Где я нагрешила так?
– Я устроилась на работу, – вздохнула, вспомнив зарплату, прописанную в моем договоре. Плакала моя жизнь спокойная. На год точно. И от квартиры придется отказаться. Вернусь в свою комнату. Эх… – Попробую договориться с кредиторами. Может они согласятся на рассрочку. Будем из моей зарплаты и твоей пенсии им делать отчисления.
– А жить на что? Мою пенсию лучше не трогать. И коммуналку с остатков твоей зарплаты надо платить. Мариночке нужно на учебу откладывать. Моя пенсия вся уйдет туда, – я и не ожидала от мамы похвалы. Но стало немного обидно, что она не услышала про то, что я все таки нашла место.
– Мам, я только что устроилась на работу. Буквально утром, – я снова вздохнула. Вот почему я снова сую голову в петлю? Почему эта чертова ответственность не дает мне жить? Пусть бы сами разгребали. Но… Они моя семья. Как я буду жить, зная, что мои мать и сестра оказались на улице? В конце концов, мама меня вырастила. Как уж, это на ее совести. А я так не могу. Может я дура, может блаженная. Но вот какая есть.
– Правда. Туда, куда резюме подавала? Ну, наконец-то. Бог услышал мои молитвы, Ой, Фенечка, детка. Наконец-то я начну получать обратно то, что вкладывала в тебя. Выучила тебя. А ты все недовольна была. Надо слушать мать. Я же говорила. Куда устроилась? Неужели по специальности? На кафедру университета? Оооо. Там, глядишь, карьеру построишь.
О, да, она вкладывала. Я ведь врачом хотела быть. Но мама решила, что я должна иметь языковое образование. Просто засунуть меня ей туда было легче. Да и на бюджет. А на медицину требовались деньги. И я ведь почти прошла, но…
– Мама, я устроилась… Я буду танцевать в шоу толстушек. И…
– О, боже, – простонала мать, схватилась за левую грудь, – ты… Ты будешь танцевать на потеху жрущей публики, полуголая, тряся своим неудачным телом. О, боже. Это же просто… Просто цирк уродов. Я по телевизору видела. Это ужасно, неэстетично, тошнотворно. Ты понимаешь, что над тобой все будут смеяться? Ты соображаешь… Господи, я так и знала, что из тебя не выйдет тока. Я говорила…
– Зато я буду платить твой долг, тряся своим уродским жиром. Можно бы уже как-то свыкнуться с мыслью, что ты родила не идеал. Мама, Маринка бы тоже могла уже хоть как-то помочь. Твоя идеальная дочь вообще понимает, что у нас проблемы? Ты же на нее потратила все, – рявкнула я. Черт, да мне обидно. Всю жизнь меня мама упрекает моим телосложением. Всю жизнь ограничивала в еде, внушая мне, что я страшненькая и толстая. Она пыталась меня подогнать под свой идеал, взращивая во мне махровые комплексы. Я, может, поэтому, такая неудачница и не умею говорить нет. – Сколько хоть там? Сумма какая?
Когда мама назвала цифру, я сама чуть было не схватилась за сердце. Аж пол у меня под ногами покачнулся. Нет, я не неудачница, я круглая дура. Так вот почему этот черт про квартиру говорил. Еще пару недель, и долг станет как раз эквивалентен цене мамулиного жилья. Это катастрофа, и я в самом ее эпицентре. Она окажется на улице, и Маринка…
– Мамочки, – прошептала я, ухватившись за угол стола. – Ты что за сапоги купила Маринке? Из кожи диплодока?
– Ты все таки очень злая, Фиона. Марише учиться нужно, а не бегать высунув язык. Работать сейчас она точно не может. Как у тебя язык только… Умираю. Принеси мне мои капли. И надо дверь отмыть, чтобы девочка не увидела это безобразие.
Вот уж дудки. Пусть видит девочка. Может что-то у нее в голове щелкнет, и мозг встанет на место. Правда озвучивать эти мысли я не стала..
Метнулась в сторону кухни. Конечно, у мамы приступы по сто раз на дню, и только когда что-то идет не так как она планировала. Но мне все равно страшно. А вдруг она не обманывает. Все таки гипертоник она со стажем, и возраст…
Я схватила со стола пузырек темного стекла, сахарницу, резко развернулась, запнулась о проклятый коврик, взмахнула руками… Сахар рассыпался по полу, словно кости в азартной игре. Блин, ну почему я такая? За что? Я нагнулась, чтобы собрать рафинад и… Маленький картонный прямоугольник тисненый золотыми буквами валялся прямо у моих ног. Откуда он тут взялся?
Глава 6
Скушай, доченька, яйцо диетическое. Или, может, обратиться к врачу?
Громовы– Я увольняюсь. Прямо сейчас.
Я сжал пальцами виски, уставился на сотую по счету гувернантку моей дочери. Интересно, чем так воняет нестерпимо? Выглядит, конечно, баба, будто прошла все горячие точки на планете. А ведь пришла в мой дом месяц назад вся из себя чопорная, чисто Мери Поппинс. Даже в шляпке, вроде. Или не было шляпки? Черт. О чем я думаю? Отрешенно думаю, кстати. Эта еще долго продержалась.
– Прямо сейчас не получится. Вы обязаны отработать по договору еще месяц. Иначе…
– Да подавитесь вы своими деньгами и рекомендациями, – оскалилась Людмила Страшимировна и сразу стала похожа на загнанную в угол гиену.
– Вы себя позиционировали как детский психолог с большим стажем и собственными программами воспитания, – прищурился я, рассматривая взъерошенную тетку.
– Да. И думала, что справлюсь. Но… Я боюсь, что психолог очень скоро потребуется мне. Даже, скорее, психиатр. Вы еще мне должны за моральный вред останетесь. У меня начались тики. Вы понимаете, что ваша дочь… Ей не психолога, ей бы священника, чтобы провел обряд экзорцизма. Короче… Мой вам совет. Покажите девочку специалистам, которые работают с буйными пациентами с поведенческими проблемами.
– Что хоть случилось?
– А вы вот идите и сами посмотрите.
Я поплелся за, подскакивающей Людмилой Страшимировной, в общем-то не ожидая увидеть ничего необычного. Черт, да чем же так воняет нестерпимо?
– Вот, полюбуйтесь, – распахнула дверь в свою спальню гувернантка. Я чуть не свалился от вони, несущейся из гостевой комнаты, в которую поселил няню своей дочери. Еле на ногах устоял. Аж глаза заслезились. А в голове загрохотали отбойные молотки. Вся комната, некогда очень светлая и чистая, сейчас казалась декорацией к комедии ужасов. Бежевые стены заляпанные чем-то, ужасно напоминающим…
– Варвара, – справившись с первым шоком заорал я во всю мощь своих легких. Как обычно. Ничего нового. Хотя вру. Моя дочь никогда не повторяется в своих изысканиях.
– Да, папочка, – словно из-под земли выросла моя девочка, больше похожая на подрывника диверсанта. Одевается она… Господи, да откуда бы у нее взяться нормальному девочкиному вкусу, если гувернантки бегут от нее как крысы с тонущего корабля, раз в полмесяца.
– Ко мне в кабинет. Быстро. А вы, Людмила Страшимировна, загляните к экономке. Скажите, что я приказал вас рассчитать. И, по поводу возмещения морального вреда. Пусть выдаст вам еще одну зарплату сверху. Да, и распорядитесь, пусть отправят горничную в вашу комнату. Бывшую вашу.
Какую там к черту горничную. Там эту проклятую комнату надо выжечь напалмом, и повесить на дверь табличку «Радиоактивно». Я отец, мать его. Вот уж никогда не думал, что это так сложно. Сложнее, чем управлять империей игрушек в разы. Но ведь девочки же не должны быть вот такими. Они должны сидеть себе за крошечным столиком в принцессном платье, играть в чаепитие с куклами и косорылыми зайцами, которыми у нас завален весь дом, и они без нужды пылятся. Я так думал, когда узнал, что у меня родится дочь. А на деле…
– Что это было сегодня? – приподнял я бровь, свалившись в кресло. Обычно этот мой взгляд пугает всех подчиненных, всех незнакомых людей. Да вообще всех. Кроме маленькой упрямой девочки, стоящей сейчас напротив с видом милого ангела.
– Испытание грязевой бомбы, – не повела бровью Варя. – Не знаю, чего так Страхолюдина развонялась.
– Это не Страхолюдина развонялась. То есть, ее зовут Людмила Страшимировна. То есть… Что ты добавила в эту свою бомбу. Только умоляю, не говори…
– Ну да, я там на конюшне взяла немного навоза. Эпичнее, скажи же? Так шарахнуло, у Страхолюдины аж парик с головы снесло, – хмыкнула моя маленькая принцесса, одетая совсем не как дочь олигарха. Комбинезон из брезента весь перетянутый ремнями, ботинки на тракторной подошве, на голове каска. Интересно, где она берет подобные тряпки? Я ведь ей покупаю совсем другое.
– Скажи, пожалуйста, до каких пор это будет продолжаться? – спросил я, чувствуя полную опустошенность. – И что на тебе надето? Ты не на девочку похожа, а на безумного Макса.
– Мне Хелл бой больше нравится, – дернула плечиком Варя. – До тех пор, папочка, наверное, пока ты не сдержишь свое слово. Я про подарок.
– Варя, я не давал тебе никакого слова. Я не даю слова, если не уверен, что смогу его сдержать, – вздохнул я устало. А ведь мог бы сейчас уже сидеть в своем кабинете на работе и кошмарить продажников. Какое приятное времяпровождение. – Ты понимаешь, что нельзя купить человека? Живую женщину нельзя. Ну зачем она тебе, эта толстая тетка? Я не могу понять. Чтобы она сбежала от нас вопя от ужаса, когда ты в очередной раз будешь испытывать фекальную бомбы, прости господи.
– А какую можно? – выращила глазенки девочка. – Папа, я знаю, что она нам нужна, понимаешь. Вот прямо чувствую. И она не толстая, а очень красивая и как я… У нее тоже нет никого. И ее не напугать какашечными бомбами, я уверена.
– Никакую. Слышишь ты меня? Варюш, давай тебе купим робопса. Самого навороченного.
В голове уже даже не кузня, а метизный завод. Звенит все, аж до тряски. Хотя. Черт, это же телефон. Я нажимаю на сброс звонка. Пусть сами там разгребают свои косяки.
– Или пони еще одного.
– Чтоб навоза больше производил? Не нужен мне пони. И робопес не нужен. Никто не нужен, если не медведиха, ясно?
– Варюш, она отказалась, понимаешь? Не красть же мне ее насильно.
– Норм идея, папочка, – хмыкнуло маленькое исчадье. Боже, в кого она такая получилась? Ее мать… Черт, я сто лет не вспоминал про проклятую предательницу. – Только ты ведь не станешь. Давай тогда хоть собаку настоящую, живую, большущую.
– Это ответственность большая. Я не уверен…
– Правильно папочка. Не уверен. Потому что сам не знаешь, что это такое, – насупилась Варюшка. – Ну чего ты? Давай. Иди на работу. Ты же всегда туда сбегаешь. Не надо мне ничего, ясно? Я уже привыкла сама. Я…
– Я работаю для тебя. Чтобы у тебя все было, – я говорю твердо. Злюсь, потому что она права. Эта мелкая девчонка права.
– Ты работаешь, папочка, чтобы убедить себя в том, что ты все делаешь правильно. А как по мне, ты просто сбегаешь. И мне это не правильно, ясно?
Она кулачки сжала. И нос сморщила. И в ее глазах отражается такая яростная боль. Она права. Она мудрее меня, хоть и совсем еще крошка. Когда ее бросила мать, я пообещал себе, что моя дочь ни в чем не будет знать нужды. А теперь не могу выполнить гребаное обещание.
Глава 7
Всё время думать одну и ту же мысль нельзя! Это очень вредно! От этого можно соскучиться и заболеть.
– О, Фиона, – радостно улыбнулась мне Дуся. Я вошла в раздевалку боком, опухшая после бессонной ночи и с головой раздутой от тяжелых дум. И пачка эта еще… Точнее то, что от нее осталось после мамулиной сушилки, которой давно место на мусорном полигоне. – Переодевайся скорее. Сролыч сегодня не в духах. Сейчас будем «точиться» до посинения. Вечером приедет Ираида Падловна, ой, то есть, Павловна. Короче денек сегодня предстоит огонь.
– У меня все такие, – уныло буркнула я, вспомнив, как вчера весь вечер оттирала позорную надпись с родительской двери. Моя сестрица домой не явилась. Я думаю, что мама позвонила любимой доче и сказала остаться у подруги. Но… Не пойман, не вор. Может я и ошибаюсь. – А Падловна это кто?
– Это наш балетмейстер и по совместительству кастелянша. Сегодня будет костюмы проверять. Найдет хоть в одном дырку, дырок в нас понаделает запасных. – Ты чего не переодеваешься? Фима терпеть не любит опоздунов. – Слушай, тут такое дело, – хмыкнула я и достала из сумки наряд, который скукожился размера на три и уныло повис, некогда жесткой, тюлевой юбочкой. – Это очень плохо, да?
– Это катастрофа, – всхлипнула Дуся, глядя на испорченную мной пачку глазами какающей мышки. – Фима с Падловной пустят тебя на пуанты. Я бы на твоем месте бежала…
Договорить она не успела. Дверь распахнулась и на пороге появился Ефим Сролович собственной персоной, сияющий ярко-красной лысиной, как кипящий чайник.
– Тут вообще-то девочки переодеваются, – икнула я, спрятав изуродованный сценический костюм за спину. – А вы врываетесь.
– Девочки? Я сколько ждать вас должен? У меня время не казенное. Ты почему не переодета еще? Ты… – он вдруг замер и уставился на меня немигающим взглядом. Блин. Он на ящерицу старую так похож. – А где твой костюм?
– А в чем, собственно дело? – поинтересовалась я, глядя на предательницу Дусю, выскользнувшую из раздевалки совсем не как пышка, а как распухший ниндзя в балетной пачке.
– Хотелось бы увидеть реквизит, только и всего, – елейно пропел начальник. Ну все. Сейчас меня пустят на пуанты, как обещала моя коллега. Ну и хорошо. Не придется корячиться, чтобы вернуть долг. Слава богу еще Громов не ответил на мой звонок вчера. Это было просто временное помутнение. Просто…
– Да бросьте. Я сейчас переоденусь и…
– Показывай быстро! – рявкнул Фима. Я вытянула вперед руку с тем, что раньше было балетным костюмчиком и зажмурилась. Хотя, какой в этом толк? Фима заорал так, что меня чуть не снесло звуковой волной. Я и не думала. Что в таком тщедушном тельце может таиться столько мощи.
– Я так и знал. Так и знал. Ты овца рогатая. Говорила мне мамуля, не связывайся с неудачницами жиртрестихами, без штанов останешься.
– Так вы без пачки остались. Штаны то не пострадали ваши, – вякнула я, прекрасно осознавая, что сейчас он прав. А я не права. Но оскорбления, конечно, были излишни. И сейчас я очень хочу дать чертову Фимозу в ухо, но лишиться еще и этой работы означает для меня верную…
– Уволена, – совсем спокойно сказал Ефим Сролович. – Собирай манатки и проваливай ко всем чертям.
– Но… – блин не разрыдаться бы. Ну как так-то? Я ведь даже еще и не приступала. Да уж, я побила свой рекорд. Продержалась на работе меньше суток. – Ефим Сролович, мне очень нужна работа. Просто ужасно нужна. Я все исправлю. Я…
Унижаться тоже надо уметь. Я лишена даже этого дара. Ну вот не умею я валяться в ногах и умолять. Уж тем более у такого вот сморчка, который смотрит на меня с жалостью и презрением. Вот именно этот взгляд я с детства не выношу. Со школы не терплю.
– Да и пошел ты, – хныкнула я, и натянула на Сролыча чертову испорченную тряпку. Он аж рот открыл, и как рыба губами зашевелил, молча. Я гордо пошла к выходу из раздевалки, дернула на себя дверь и…
Чуть не заорала от неожиданности, почти врезавшись в наглого хлыща Громова. Сегодня он выглядит еще более нахально. Черт, глаза у него похожи на две льдины. И сам он такой… Как айсберг в океане, чтоб его.
– Ты звонила, – сказал утвердительно мерзкий самовлюбленный самодур. – Я приехал. Думаю, что нам есть что обсудить.
– Нечего, – рявкнула я, – посторонись, а то зашибу. У меня занос полтора метра, как у Камаза.
– Я это учту, – ухмыльнулся хозяин мира, и стал на змея искусителя похож. Мира игрушек он хозяин. Я думала, что люди дарящие детство добрые. А этот… – У тебя же проблемы? Ну признайся. Не стала бы ты мне звонить. А я могу все их решить, Медведиха. Щелчком пальцев.
– Откуда ты… Погоди, – я прищурилась и уставилась на похожего на глыбу льда олигарха. – Так это ты мне их устроил? Ты…
– Куколка, проблемы тебе устроила твоя мама. Я только слегка ускорил процесс, Я же говорил, что всегда получаю то, что мне надо? Или нет? – хмыкнул проклятый гад. Боже. Как же я не догадалась сразу?
– Не говорил, – процедила я сквозь зубы, борясь с желанием зарядить этому подонку в его чертово покалеченное ухо.
– Забыл, значит. Ну вот сейчас говорю. Мое предложение еще в силе.
Где-то за моей спиной всхлипнул Сролыч. Господи, я совсем забыла, что стреножила этого старого идиота. И теперь он наблюдает за моим падением в огненную геенну. Ну что ж, пусть наслаждается, старый хрыч. А ведь во всем он виноват и его гребаные ролики.
– Да пошел ты, – прохрипела я. Ну и фигуру из трех пальцев еще для наглядности скрутила и сунула под нос ошалевшему от такой моей наглости Королю игрушек. – Лучше под забором сдохнуть.
– Знаешь, вчера моя дочь предложила тебя похитить, – поморщился Громов. – Слушай, а ты орешь громко?
– А ты испытай, – напряглась я. Ну не станет же он меня на самом деле хитить, или…
Что-то тонкое впилось мне в плечо. Как пчела укусила. Черт, у меня на пчел аллергия. Какие к черту пчелы, на дворе ранняя весна, они еще спят? Я оглянулась назад, увидела Сролыча, который как-то уж слишком бодро освободился от пут балетной пачки и оказался прямо рядом со мной.
– Ах ты старый… Иуда, – прошептала я, чувствуя волны слабости, накрывающие мое сознание тяжелым дурманом.
– С вас десять балетных пачек, новый костюм медведя, аренда нашего помещения на год и…
Это все, что я успела услышать, прежде чем вырубиться. Ну держитесь, я вам устрою жизнь малиновую. Я вам…
Боже. Как хорошо. Я сто лет так не спала.
Хрррр.
Глава 8
Ничего не понимаю! Или что-то случилось, или одно из двух!
– Ух ты. Ты проснулась, медведиха? Здоровски. У меня куча планов. Комната эта дурацкая. Скажу папе, что ты спать будешь рядом с моей спальней. А то тут еще воняет. Эй, я Варя. Мы с тобой станем самыми лучшими прилучшими подружками.
Я открыла глаза и уставилась на крошечное курносое личико, обрамленное кудряшками. Точнее на два личика, вертящихся перед моим неясным взором, словно мультяшные. Как помните, у кота, которому дали по башке сковородой? У меня вот сейчас так же в глазах двоилось все, плыло и кружилось.
– Я сейчас встану и… – прошамкала я пересохшим ртом. Что я сделаю когда встану, я не придумала еще. Что-то ужасное и разрушительное. Вот только встать бы. Голова как у ежика в тумане. Осталось только звезды посчитать и позвать лошадку. Точно, в этом богатейском раю воняет навозом. Навозом? Это какое-то сумасшествие. И мне в нем отведена главная роль. Черт, а вдруг этот одноухий еще и маньяк? Ну там кровь пьет. Или жир из своих жертв отсасывает через трубочку. А что, второй вариант даже и неплох.
Хотя, комната не похожа на подземелье вампирского замка. Я обвела взглядом бежевые стены, покрытые странными пятнами и снова прикрыла глаза. Боже, какой дурдом.
– Я позову папу, – радостно взвизгнуло маленькое исчадье, и ломанулось в пространстве, громко топая маленькими ножками.
О, черт? А я хоть одета?
Я сунула руку под одеяло, нащупала на себе какие-то странные тряпки, схватилась за голову… Мамочки, у меня что, перо из башки торчит? Ооооо.
Вскочила, совсем забыв о головокружении. Странно, я не связанная. Просто…
Я подлетела к огромному зеркальному шкафу, уставилась на свое отражение, икнула. Это же просто глюки. Точно. Просто я еще не пришла в себя до конца. Потому меня не связали. Даже не боятся, что я сбегу. Отсюда не сбежать, значит.
Короче, из зеркала на меня смотрела толстая, похожая на стероидную хрюшку, балерина. Смотрела она на меня безумным взглядом. Белые колготы на коленях красотки собрались в гармошку, элегантно так, по-пионэрски. Задорно торчащая, но очень мятая юбочка балетной пачки, совсем не прикрывала огромные, белые же трусы, пришитые к ужасному костюмчику наверняка намертво. А перо… О, боже. Боже мой. И ведь кто-то же в это меня одевал. А это значит… Да ну на фиг. Я убью одноухого. Я его… Я…
