Царь Медоедов

Жил я на комплексе в гостинице, в номере отца. Ближайшая церковь недалеко от метро. Я пришёл туда на Пасху и на входе двое охранников сообщили мне «благую весть» – что вход платный. Пасха стоит денег. Четыреста рублей… меня так возмутила эта коммерция, что я не пошёл.

Следующие полгода моей жизни проходили под «синим небом». Не то чтобы я пил часто, два-три дня я никогда не пил, не выдерживал организм, но пару раз в неделю стабильно. Только «разогнав кровь» я чувствовал себя хоть немного живым. В ресторане, где я работал, всё было паршиво. Убыточное предприятие, которое делало «кассу» на банкетах. Отец не мог начать перестраивать и обновлять спортивный комплекс, не мог привлечь спонсоров, он просто держал это «судно» на плаву. Это не входило в сферу интересов тех, кто его туда назначил. Некоторые работники его не любили, но всё равно побаивались. Пьяного охранника он утром как-то головой вниз запихнул в мусорный бак. На фоне ресторанного беспредела, мы с ним опять поссорились, я забрал в бухгалтерии, смешную по московским меркам зарплату, и приехал в Тверь. Через пару месяцев отец всё же собрался и решил купить мне жильё. Я ездил с риэлтором и на второй день мы посмотрели новый жилой комплекс на окраине города, который выделялся качеством. Таких домов у нас больше нигде не строили.

В конце октября сидя в баре с Вованом мы во хмелю рассматривали плакат плэйбоя в стиле пин-ап на стене. Тягостная пьяная атмосфера.

– Знаешь Вован, я думаю, что чтобы какой-то свет в твоей жизни в виде правильной девушки появился, нужно перестать этого хотеть и об этом думать. У нас же всегда «собственническое» настроение по отношению к счастью. Завладеть им и закрыться от всех. Наверное, это не правильно, поэтому судьба и не сводит ни с кем. Пока мы из этого эгоцентризма как в «Дне сурка» не выйдем… Ты слушаешь?

– Ага. Красиво стелишь…

– Ну ты издеваешься?! Нужно начать делать людям добро, не завидовать их счастью и всё такое.

– Пу-у-уф, пойдем, покурим.

– Пошли.

Вместо того чтобы встать и идти, продолжали тупо смотреть в стену перед собой, что-то в этом было метафоричное, в этой красной кирпичной кладке. Девушка, сидящая справа за стойкой задела меня локтём и что-то спросила. Я повернулся, она ответила на свой вопрос и засмеялась, я ничего не разобрал, то ли говорила она тихо, то ли я был слишком пьян.

– В точку.

– Меня зовут Ксения, а тебя?

– Иван, меня Иван, а это мой друг… Потап.

Опять что-то спрашивает, и из-за музыки не могу половину разобрать. Фокусируюсь на её лице, что ей вообще надо? Пришла с друзьями и решила познакомиться за барной стойкой. В каком же она должно быть отчаянии. Не знаю, никогда не знакомился в баре с теми девушками, что сидят рядом. Ну хотя это бар. Вован многозначительно подымает брови показывая на девушку, наверное, он тоже подумал что она не в себе. Мимикой я отвечаю «Не знаю, может бухая». Ксения опять что-то говорит, и на этот раз я пытаюсь сосредоточиться. Через пять минут я предлагаю ей дойти до «Матрёшки», её подруга и лысый парень могут пойти с нами. Друзья идти никуда не хотят, и тогда Ксюша бросает их, говорит, что пойдёт с нами вдвоём и всё с ней будет хорошо. Подруга её отговаривает, шепчет, что мы можем быть серийными убийцами. Ксения в свою защиту объявляет, что парень с именем Иван, не может быть плохим, особенно если он в компании с Потапом. Вован подымает брови: «Походу ей вообще п*****».

Мы выходим на прохладную улицу, Ксюша предлагает взяться за руки и прыгать по проезжей части. Она посередине, мы берём её за руки и прыгаем с километр. В матрёшке я беру ноль семь водки, три стопки и сок. Мы выпиваем. Предлагаю Ксюше пойти на танцпол. Не знаю, почему я это сказал, танцевать я терпеть не могу, поэтому всё превращается в клоунаду в стиле индийского кино. Танцуем только мы вдвоём, народ только подтягиваемся. Допиваем водку, и Ксюша вызывает такси. Пока она в туалете я спрашиваю Вована:

– Хочешь, бери её, садись с ней в такси, ей сейчас абсолютно похер кто с ней поедет, она в мясо.

– Да не, не хочу, ты с ней пошёл танцевать, ты и вези.

У гардероба она спрашивает у меня:

– Ну ты будешь мой номер телефона брать или как?

– Да я думал, тебе проводить, с тобой доехать.

– Давай ручку, листок, я тебе напишу номер. А ручка у меня в сумке есть.

– Пиши на руке, у меня нет листка, – она записывает номер на ладони, – Хорошо, но подумай – что если я сейчас пойду, задену рукой грузовик, и мне её оторвёт. Запиши номер выше локтя, по плечо не должно оторвать. Она исписывает мне всю руку своим номером и спрашивает:

– Ну чё? Так сойдёт.

– Да вполне, я теперь как комната псих-больного.

Выхожу на улицу, закуриваю и наблюдаю как чел из трезвой компании «типо кидается» на пьяного парня, а друзья его «типо держат», чтобы успокоить. На самом деле разыгрывают какой-то спектакль, потому что и держать его особо не надо, он просто трясётся в их руках и стоит на месте. Мне жалко пьяного и я говорю:

– А может сравним шансы, а то вас до*** здесь собралось.

– Чего??? Ты кто?

– Я вот с ним, – я перехожу в сторону к пьяному и сжимаю кулаки, поворачиваюсь к нему и говорю – ну чё давай братан, это твой шанс, – он встаёт в стойку. Выходит Ксюша, про которую я забыл, пока смотрел на них и спрашивает:

– Вы это сейчас серьёзно или как?

– Даже не знаю… такси подъехало, ладно, пока всем!

Мы доезжаём до её дома и выходим.

– Я бы позвала тебя к себе на чай, но боюсь, что сладкого у меня ничего нет.

– Да я и без сладкого попью.

– Нет, слушай, мы первый день только знакомы и тебя не знаю, везде шумит музыка, и мы даже ещё не разговаривали.

– Меня кстати ни Иван зовут, а Илья.

– А почему ты сказал Иван?

– Не знаю, первое, что в голову пришло – сказал, и Вован тоже не Потап.

– Вы обманщики. Ну ладно, назвались не настоящими именами, я тогда тоже… всё! Меня зовут не Ксюша, меня зовут Лариса или Варвара. Не пойдешь ты ко мне на чай, чай кончился.

Я молчу. Она спрашивает:

– Ты целовать то меня будешь?

– Прям здесь? Может, пойдем в подъезд?

– Хитрый какой, ну пойдём. Заходим в подъезд, и у меня в памяти всплывают кадры из фильма «Девушка на мосту» с Ванессой Паради, когда он кидает в неё кинжалы. Такая, доступная для всех, в этом фильме, и не доступная для него. Мы целуемся в подъезде:

– Ну всё, хватит, а то придётся тебя всё-таки звать на чай, сахара кстати тоже нет.

– Не пью с сахаром с детства. Может, поженимся завтра утром? К обеду отойдём как раз и встретимся у ЗАГСА?

– Завтра? Не получится, надо заявление заранее подавать.

– Можно взятку дать, чтобы без очереди.

– Давай, может сначала на свидание сходим?

– Когда?

– Не на этой неделе, давай в следующий четверг.

– Хорошо, всё пока, смотри не упади по дороге.

– Да я нормально…

Покачиваясь пошла к лифту.

Впечатление которое она оставила, не было шлюховатым, было видно, что она развлекается, хочет «с порога» понять, что я за человек. Такую тактику наигранной искренности, я одевал лет до семнадцати. Потом надоело так дурачиться, и перестал, а она нет. Но девушка видно, что разносторонняя и бодрая, придётся её чем-то удивить на первом свидании, иначе не прокатит.

Я подключаю всех друзей, подругу детства, чтобы организовать квестовое свидание. Созваниваемся, и я говорю, что встречу её в четверг вечером у подъезда. Она выходит, меня нет:

– Ну и где ты?

– Эм, выслушай сейчас меня, слева от перил в снегу закопана красная сумка, найди её.

В сумке лежит номерок от ячейки «Магнита» в её доме. В ячейке карта до кафе, в кафе её попросят обыскать чемоданы, бар в котором мы познакомились, назывался «Чемодан», и в одном из них распечатан номер машины, в которой мой друг ждёт её на улице. Он отвозит её к Антикинотеатру, где на стене из сотен фотографий ей нужно найти мою. На оборотной стороне маршрут до цветочного, где продавщица отдаёт ей тёплые варешки, потом ей дарят цветы и на вокзале моя подруга отдаёт билет до Чуприяновки. Я думал, что это будет отличная идея покататься зимой на тюбингах и сварил два с половиной литра глинтвейна в термосе. Я поехал на предыдущей электричке, стоял подогревался второй фляжкой коньяка на дне восьмидесятиметрового оврага.

Когда я её почти допил, наверху появилась Ксюша. «Садись в тюбинг и съезжай», – крикнул я.

Пока она садилась, я зажёг стоящую за рюкзаком коробку с фейерверками. На середине её спуска они начали взрываться. Она подошла с тюбингом под фейерверк, и я протянул ей в кружке глинтвейн.

– М-м-м. Чё это? Ты глинтвейн сделал?

– Типа того.

– Знаешь, я не люблю зиму, у меня с Чуприяновкой связаны плохие воспоминания. Не люблю кататься на тюбингах, а на глинтвейн у меня аллергия.

– Да ладно? У тебя от фейерверка паническая атака не началась?

– Нет, пока нет.

– Пойдем, прогуляемся, я отвезу тюбинги обратно в прокат.

– Ты если хочешь, скатись, крутой спуск.

– Да я лучше выпью.

Мы ходили по заснеженной лесной дороге, я рассказал зачем-то про Суворовское, как меня отчисляли, как учителя и офицеры голосовали в кабинете генерала. Ксюша замерзла, и я отдал ей свою куртку, оставшись в белой рубашке. Мы дождались электричку и вернулись в город. Пошли в этот антикинотеатр, заказали кальян и посмотрели сразу два фильма.

– Лучше бы позвал меня сразу в кафе, зачем ты столько всего выдумал?

Я опять проводил её до дома и немного погруженный в мысли о провальном свидании попрощался с ней побыстрее у подъезда, и пошёл домой. Надо же, не думаю, что она настолько мстительная, чтобы из-за имён, так стебануться, и не пить глинтвейн весь вечер. А если на самом деле всё получилось так? В общем, я был расстроен тем, сколько сил и денег потратил. Может и не судьба. Она пыталась как-то выправить атмосферу пока смотрели кино, но я был слишком ошарашен, тем, что ей не понравилась моя идея.

На следующее свидание я прошу у Субботина ключи от его квартиры. Накупаю вина, шампанского и мартини, отвариваю креветки, делаю к ним соусы, говорю, что следующее свидание будет домашним. Мы пьём, смотрим фильмы до рассвета, и у меня на руке она засыпает в кровати. Через пятнадцать минут начинает ворочаться и невзначай задевает коленкой… Обнимает и лезет целоваться. Когда я уже стягиваю с неё лосины – отмораживается и отталкивает. И так три раза подряд. Я говорю:

– Всё давай спать, хватит меня заводить, не хочешь не надо, зачем эти игры? Ты так ещё с кем-нибудь делала?

– Ну делала?

– И что? Не нашлось парня, который бы тебя грубо изнасиловал после твоих провокаций.

– В хостеле в Мурманске… он просто оказался хитрый.

– Оказался хитрый? Как это понять? Может ты оказалась слишком слабой на передок? Даже не хочу знать эту историю и его необычайную ловкость. Он наверное фокусник?

– Хватит язвить. У тебя что, не было случайного секса никогда?

– Нет, я всегда встречался обычно продолжительное время с девушкой.

Заснуть я так и не смог. Утром провожаю её до остановки и иду допивать вино. Она конечно представительница нового поколения и в парандже её ходить никто не заставляет, но вот это «ближе-дальше, хочу не хочу»…

Дня через три, вечером я бегал на стадионе. Надо сказать, что я постоянно бегал после монастырей, привык это делать там. Это прочищало мозги и расширяло лёгкие. За год разбегался до десятки, потом до двенадцати. Один раз пробежал пятнадцать, но ноги болели три дня. Пока рано. На кнопочную нокию пришла смска: «Чем занимаешься?»

«Бегаю.»

«От кого или за кем?»

«По стадиону.»

«Тебе далеко до меня бежать?»

«Зачем?»

«На чай»

«Со сладким?»

«Сладкого ничего нет.»

«Слушай, купи уже сладкое.»

«Если только ты чего-нибудь принесешь.»

«Я потный и грязный, и отсюда до тебя бежать почти час, так что я пошёл мыться, потом приеду.»

«Смотри слишком там не намывайся, всю благодать смоешь.»

Купил печенье, пирожных и презервативы. Приехал. Налила чай. Сидим, пьём.

– Вкусные пирожные.

– Да, ничего…

– Чем занимался?

– Ждал когда ты напишешь.

– Да прям?

– Ага.

– Ну вот я написала, ты наконец у меня дома, как тебе кстати обстановка?

– Ты сама сюда вселилась? Эта квартира была заброшена?

– Хах, нет, просто ремонт надо делать.

– Такая разруха, но знаешь, мне даже нравится, это квартира Тайлера.

– Какого Тайлера?

– Из бойцовского клуба, они там, в доме таком жили, а у тебя квартира. Даже табуретки есть.

– Даже диван.

– На нём кто-то умер, мне кажется.

– Ага, бабушка.

– Правда?

Она садится на меня, сидящего на этом диване, приближает губы и проникновенно шепчет:

– Так достаточно близко?

Горячая ли она была внешне? Очень. Девушка-зажигалка. Русская версия Ребекки Фергюсон.Все мои девушки почему-то были похожи на актрис, видимо сказывалось влияние кинематографа. Меня опять как-то грубо пикапили. Мы перешли на кровать, и она уже лёжа спросила:

– С тобой всё в порядке?

– Да, а с тобой? К чему такие вопросы?

– Да просто, не торопись, ай…

Кровать как-то всегда ускоряет отношения. Просыпаюсь – как будто живём с ней не первый год.

– Я покурю на балконе.

– Там только пепельницы нет, я не курю. А хотя дай одну сигарету.

Сидим голые на балконе курим.

– Откуда ты такой взялся, из другого мира?

– Вообще-то да.

– Ты прикольный, милый…

Через месяц, под Новый год я устраиваюсь на работу в типографию. Мы с Ксюшей ссоримся, ни с того ни с сего. Ей не нужны такие отношения, она привозит мне красную сумочку из сугроба, фотки сделанные в фото-кабинке, варежки и сережки из hand-made лавки. Я не понимаю причину такой резкой перемены, начинаю копаться в себе. Причина в её тараканах из юрского периода. Я конечно расстроен, но этот спектакль был только для того чтобы опять примириться. Примирение проходит бурно, она любит эмоциональные качели. Однажды она размолотила мне об голову большой букет разноцветных колючих роз. Может быть, первое время люди просто притираются друг к другу. Всё-таки я не так много встречался с девушками, может правда, сделал что-то не так.

Я показываю ей голую коробку моей новой квартиры и говорю, что через три месяца будет сделан ремонт и можно будет въехать. Чем дольше мы встречаемся и занимаемся любовью, тем сильнее я погружаюсь в её душевную трагедию. С каждым днём я влюбляюсь в неё всё сильнее, стараюсь скрывать это за небрежным отношением. Мы надели маски и играем в игру, в поддавки. Я предлагаю отказаться от этих игр, это не интересно, не зрело. Ксюша соглашается и продолжает играть. Она настолько к этому привыкла, что уже забыла какая она на самом деле. Я осознанно дистанцируюсь, рассказывая об этих отношения, испытывая стыд за то, что решил её «спасать». Это токсичное, деструктивное и бесполезное занятие. Пока девушка не решит сама свои проблемы, не стоит с ней встречаться. Иначе один из вас впадёт в эмоциональную зависимость. Вероятно, каждому романтику в жизни нужна такая стерва, причиняющая боль и вынуждающая его повзрослеть.

Чем больше времени ты проводишь с человеком, тем сильнее он на тебя влияет. Если я буду с ней, смогу ли я изменить её, хоть чуть-чуть, чтобы она взглянула на мир по-новому. Любовь должна что-то менять в этом мире, иначе, зачем это всё? Мне важно понять любит ли она меня, а ей важно загнать меня под каблук. Нужно отказаться от этой затеи, но с другой стороны, это она меня заметила, сделала первый шаг. А что если это Божий промысел обо мне, подарок судьбы. Ведь я молился об этом.

С ней весело ходить по барам. Когда она напивается то устраивает дебош, но как-то легко и весело. Весит меньше пятидесяти, мне по плечо, и когда распахивает дверь с ноги. Меня преследует ощущение, что я забыл надеть намордник на этого шпица.

В Твери открывается новый бар – «Утёсов», где делают свои цветные настойки. Накрывают они прикольно, но отходосы утром, как после клинической смерти. В квартире заканчивается ремонт, мы с отцом выбираем мебель, шкафы. Я заезжаю, и мы с Ксюшей отмечаем это на кухне. Кровать я выбрал огромную и мощную. Мы ссоримся опять и опять. У меня проблемы на работе из-за того, что я рассказал директору о том, что менеджеры недодают зарплаты. Я не готов к сессии на заочном факультете филологии, куда поступил летом, и моя девушка – просто фурия.

На новоселье один из школьных друзей подгоняет стакан гидропоники. Я накуриваюсь, слушаю музыку в огромных наушниках с плеера, так как стереосистемы нет, да и нельзя её будет ставить, за стенкой живут молодые с детьми. Ночь. С девятнадцатого этажа отличный вид на весь город. Лежу на кровати, и думаю: «Как же это всё достало». Так хотелось размеренной жизни, и в такое дерьмо она вылилась. Кручусь как белка в колесе, а зачем? В храм не хожу, некогда, или сил нет. Работа-дом-работа-дом-кабак-дом-работа. Филология скучная, с работы придётся увольняться, и я опять останусь без денег на какой-то срок. Звонит выпивший отец и спрашивает – когда приглашу всех на новоселье? У меня нет кухонного стола, стульев, нет люстр, штор. На стол он пришлёт, но на всё остальное я должен заработать сам, ведь он по ночам разгружал вагоны, когда был студентом. Сейчас вагоны так не разгружают, но он не слушает, я должен. Квартиру он пока оформлять на меня не будет, ведь я чокнутый сектант, как и моя мать, и могу пожертвовать всё Церкви.

Может Ксюша и права в том, что главным в наших с ней отношениях будет мой отец. Он купил эту квартиру не по доброте душевной, а для того чтобы целиком и полностью меня контролировать и не слышать никакой критики. Меня никогда нельзя было купить, и странно, что он решил, будто я не соскочу. Вместо того чтобы понять, что я за человек и чего хочу на самом деле, он уже попытался запереть меня в суворовских казематах. Променять молодость на военную карьеру, которой я может, и не хочу. Не хочу идти по его стопам. На самом деле он был пьян и всегда забывал или прощал себе такие матные тирады… Я прогуливаю присланные деньги за неделю. На последние, покупаю Ксюше обручальное кольцо. Это проверка. Теперь у меня не будет квартиры, и если она любит, это не будет иметь значения. Пьяный приезжаю к ней.

– Чего тебе?

Встаю на одно колено: «Выходи за меня».

– Ты пьяный решил просить моей руки? Нет, и ещё раз нет.

– Ладно, тогда пойду, подарю кольцо первой встречной…

– Дай кольцо, я подумаю, – отбирает кольцо и захлопывает перед носом дверь.

Грустный я выхожу и пою «I'm Singing In The Rain». Сверху доносится крик: «Ладно, я согласна, иди сюда, хватит горланить».

Утро безжалостного похмелья. Она говорит, что поедет встречать день рождения на Камчатку, потому что ей нравится встречать их в одиночестве, далеко от дома.

– А я уезжаю в монастырь, потому что у меня тоже будет день рождения и я привык встречать их в монастырях.

– Так у тебя в мае?

– Да.

– А сейчас начало апреля.

– Так я заранее.

– И сколько ты намерен сидеть в монастыре?

– Не знаю, я оставлю отцу ключи от квартиры, бросаю учёбу и на работу больше не выйду. Всё достало. Ты тоже.

– Меня сестра спросит про тебя, а я скажу, что так тебя достала, что ты решил сбежать в монастырь. Надеюсь не в женский ты поедешь… развеяться?

– Я тоже на это надеюсь.

– Ну ты и пёс. Пошли по шавухе заточим.

– Лучше пивка.

– Кто бы сомневался …

Шаги навстречу. Говорят, что на пять твоих, пять навстречу должна сделать девушка. Я сделал пять и смотрел как она сидит, не сделав ни одного. Дам ей стимул, если любит, то приедет. Квартиры у меня теперь нет, так что у меня мы жить не будем. Про монастырь мне рассказал один мужик ещё в Печорах. Рассказывал про святого Иринарха затворника, которому в детстве юродивый предсказал о том, что «он оседлает коня, который никому другому не под силу». Юродивый имел в виду сто пятьдесят киллограм вериг и цепей, которыми, смиряя плоть ради свободы духа, заковал себя святой. Вечно с этими предсказаниями так, что заранее, всё равно не понятно. Мне не понравилось, то, что она решила ехать на Камчатку одна.

Ночевать пришлось в Ростове Великом, в хостеле. Я приехал в монастырь и меня подвели к дому игумена. Шла страстная неделя Великого поста. Отец Иоанн сказал, что в пост никого не берёт в монастырь, но был удивлён моим «послужным» списком монастырей. Сказал, что ему нужно подумать, чтобы я подождал, погулял пока по монастырю.

– Если не приму ругаться не будешь?

– Зачем?

– Один просился-просился в монастырь, такой интеллигентный, а как отказал, так он меня матом обложил.

– Не знаю что сказать…

– Павел Груздев говорил о том, что лучше не брать всех подряд, чтобы монастырь не превратился в ярмарку, даже если не примешь праведника, то Господь его не оставит.

Здесь было необычайно тихо и спокойно, время замирало среди деревьев и старых приземистых храмов. Прошёл час, затем второй. Может он забыл про меня? Я пошёл и купил две сосиски в тесте на площади недалеко от монастыря. Вернулся за стены и встретил игумена:

– Хорошо, Илья, я тебя приму. Выйдешь из монастыря налево и по широкой дороге полтора километра, там будет колокольня, тебя встретят.

– Спасибо отец Иоанн.

– Бог в помощь.

Я был рад тому, что игумен всё же решил меня принять. Что он делал два часа? Молился, чтобы узнать, не будет ли от меня искушений? Монастырь это всегда попытка встать на путь исправления – не решать каждый стресс алкоголем и возвращением в животный мир. Дух, душа, тело. Если иерархия нарушается, то жить становится попросту незачем.

У колокольни меня встретила розовощёкая полная женщина. В комнате, куда она меня поселила, никого не было. На ужине я понял, в чем дело. За длинный стол сели молодые послушницы и монахини. Я покраснел до эльфийских кончиков ушей. Из огня да в полымя. Убежал от одной курицы, чтобы попасть в … Со мной жил ещё Дмитрий-столяр и какой-то невнятный хмырь. Меня попросили перекопать теплицу, потом ещё раз, потому что не правильно объяснили. Проблем коммуникации не избежать. Бабы всё видят иначе. Оказалось, что игумен не селит трудников в монастыре, там справляется братия, а селит сюда – помогать, молодому во всех смыслах, женскому монастырю. Эта же розовощёкая барышня показала мне две заброшенные восьмидесятиметровые теплицы, в которых какой-то коммерсант собирался в начале девяностых выращивать тюльпаны. Они заросли молодыми деревьями и бурьяном.

– Я бы мог их расчистить и выкорчевать все корни, вы бы сажали овощи… Только поликарбонатом надо будет потом покрыть.

– Переговори об этом с батюшкой, а так нам, надо бы конечно эти теплицы освоить.

Игумен благословил. Я нашёл в монастыре топор, кирку, лом и штыковую лопату.

– А бензопила есть какая-нибудь, там вокруг деревья толстые спиливать?

– Спроси у отца Тимофея, в столярке.

Иду в столярку, вижу три бензопилы:

– Отец Тимофей, добрый день, говорят, у вас есть бензопилы? Я расчищаю теплицы и мне бы толстые деревья вокруг спилить…

– Ты бензопилой то пользовался?

– Конечно.

– Знаешь я тебе не дам пилы, потому что ты испортишь, и где мне потом детали искать?

– Эм-м-м, ну спаси Господи.

Я наточил у него топор и рубил деревья вокруг теплиц две недели. Потом принялся за те что внутри. Весной было прохладно, и работа шла быстро. Все ветки и деревья я стаскивал в овраг, который быстро заполнился. К нам приехал четвертый трудник – Владислав, здоровенный калмык, который выкопал и сколотил погреб за один день.

– Видишь, как он быстро работает? – спросил меня Владимир-звонарь из монастыря, – Тут был парень с Белоруссии, он ещё в два раза быстрее работал, просто машина, даже лом сломал.

– Как можно сломать лом?

– Без понятий брат, без понятий, спроси у него, если приедет.

Самую красивую послушницу звали Анной. Она пела. Не просто выла – как киска на помойке, а заставляла тебя забыть, что ты на земле. Ангельский голос. Грех было с ней не поговорить по дороге с монастыря после службы…

– Привет.

– Привет, – она так это сказала, что стало стыдно. Сделаю комплимент.

– Ты очень… красиво поешь.

– Спасибо, – смотрит под ноги, глаз не подымает.

– Знаешь, я пишу книгу и расспрашиваю всех как они пришли к Богу.

– Ты хочешь, чтобы я рассказала?

– Очень.

Анна расцвела и кратко улыбнулась ослепившему её солнцу:

– Мы с братом пришли к Богу ещё подростками, не знаю, как тебе это объяснить, просто поняли, что Бог есть. Брат уехал учиться в Троице-Сергиеву лавру, а я через год туда же на регентское отделение. Родители не верующие и … мы не общались с ними года три, но последнее время всё наладилось и они даже в церковь теперь ходят.

– А брат, на каком курсе?

– Он старше, заканчивает уже.

– Будет белым священником?