Улица Горького. Фантасмагория

А Москва началась сразу после Дорогомиловской заставы. Пошли большие дома, и дорогу перебежал троллейбус. Мендель вдруг натянул поводья.

– Тпр-ру!

И чего он? Улица же была свободна, только на другой стороне пускали синие газы грузовики, груженные землей. А за ними краны таскали на высоту горы кирпичей. Дом строился. И видно было уже, что большой и красивый.

А чего ж это Мендель стал? Повернулся лицом к стройке, и бормочет что-то, и качается взад вперед. «Молится» – догадался я. Но почему здесь-то?

– Еврейское кладбище… – объяснил старик Жолнин. Снял шапку и давай рукой махать от плеча до плеча и ото лба до пуза. Крестился, значит.

– И русское, – сказал, – было.

И, правда, было. Потому что на кладбище должна стоять церковь. И всякие памятники. Как у нас в Омске, я же помнил. А тут сплошная стройка. Кирпичи, краны и грузовики.

– А куда ж мертвецов дели? – хотел спросить я, но старик

Мендель дернул вожжи и повез нас дальше. Лошадь бежала шибко, сани скользили по снежной улице, по мосту над Москвой-рекой, останавливались перед красным глазом светофора или перед перебегающим дорогу трамваем. Старик Мендель свое дело знал.

Место, куда мы приехали, называлось «Ипподром». Я его сразу узнал – по лошадям над колоннами. Лошади были железные – все четыре, а за ними мужик, тоже железный. Как на шоколадке с Большим театром.

Возле колонн толпились всякие сани, телеги, автомобили. Были тут и «Москвичи», и военные «Газики» (бывшие «Виллисы»), и даже один «ЗИС-110». Но наша «Победа» выглядела белее всех. Рядом с ней уже топтались Шурка Киселев и сосед Мешварг. И вместе с ними – во дела! – моя тетка Рейзл. Роза, то есть. На нас не смотрела, а прижимала к себе такую штуку, которую на шею лошадей надевают. «Хомут» называется. Тетка купила его во время обмена денег, когда за десять старых рублей давали один новый. Тут-то и оказалось, что у нашей улицы есть, что терять, и с Кунцевского рынка потянулась целая демонстрация с матрацами, корытами, бидонами для молока, баками для стирки белья, валенками, керосинками, вениками. И всякими другими не самыми нужными вещами. Люди тратили деньги на что угодно, лишь бы не пропали.

– Може, найду дурня на этот штыкл дрек, – сказала тетка, когда ее спросили, зачем приехала на бега.

– Ступайте на трибуны! – велели Мешварг с Шуркой. А сами намылились к каким-то сараям. И я за ними.

Сараи оказались конюшнями. Оттуда выводили лошадей и пристегивали к ним маленькие двухколесные тележки. «Качалки» называли их знатоки. Это были хорошо одетые, важного вида люди «Солидные», как говорила тетка Рейзл. Они разговаривали друг с другом, хлопали по плечам наездников, некоторые даже с прищуром разглядывали лошадиные копыта. Почти у всех были листки с напечатанными кличками лошадей. Я подсмотрел, что это были за клички. «Квадрат», «Звонкий», «Дерзкий», «Задорный», «Розмарин». И еще куча всяких. И против каждого имени – его номер. И такие же номера, только большие, на боку каждой лошади.

Шурка Киселев и Мешварг тоже старались казаться солидными. Держали в руках блокноты, что-то туда записывали. Шурка даже крикнул кому-то:

– Вася! Я на тебя ставлю! Не подведи!

Но на него тут же зашикали, он сразу скис, видно же было, что он тут не самый главный.

– А ты тут что ошиваешься! – накинулся он на меня. – Сказано же – ступай на трибуны! Но дать мне подзатыльник не успел, потому что вся толпа вдруг шарахнулась в сторону. Из конюшни вывели новую лошадь. Красивую! – скажу я вам. Но все смотрели не на нее, а на того, кто шел рядом. И был это – обалдеть можно! – сам Семен Михайлович! Сам товарищ Буденный! Сам маршал Советского Союза! Живой! В шинели, с погонами и при своих агромадных усах. Как будто только что вышел из своего портрета.

На трибунах было не протолкнуться. Свою мишпуху я нашел в самом тесном уголочке. Дядя Петя Иванов читал вслух список лошадей, а все остальные делали вид, что понимают. Одна баба Злата все время переспрашивала:

– Вус? Вер? Вас ер гезакт?

Но тут подоспели Мешварг с Шуркой и стали объяснять шепотом:

– Мы будем ставить на «Квадрата»! На прошлых бегах он выигрывал.

– Ну да, – перебил их дядя Петя, – я тоже на него ставил, а он пришел третьим! Пол зарплаты навернулись!

– Штиль! – предупредил Мешварг. В смысле «Тихо!». И оглянулся по сторонам. – Я вам свое слово сказал. А дальше – думайте сами! Это же игра.

– И бикицер! – поторопил Шурка. – Ставки надо делать сейчас!

Все зашевелились, полезли в карманы, стали совать Шурке деньги. А сосед Мешварг записывал, кто сколько дал и на кого ставил. У меня денег не было, так что я просто смотрел и слушал.

Собрав деньги, Шурка и Мешварг пошли вниз, под трибуны. И я увязался за ними. Интересно же было, как это ставки делают.

Внизу в большой комнате несколько очередей тянулись к трем окошкам. Солидные люди совали туда деньги и называли имена лошадей. Только и слышалось: «Квадрат»!.. «Зоркий»!.. «Дерзкий!»…

Когда до нашего окошка оставалось всего ничего, к нему вдруг подошли два командира с золотыми погонами.

– Ну-ка! – подтолкнул меня Шурка, – Протырься поближе, послушай на кого ставят адъютанты нашего маршала!

Я так и сделал, подслушал, а потом доложил Шурке:

– Они назвали какого-то «Квадрата»!

– А сколько поставили?

– Мне показалось, что кассирша сказала: «пятьсот»…

– Хм… задумался Шурка. – Буденный знает, что делает…

Они с Мешваргом начали было совещаться, но тут подошла их очередь.

– Ах, – махнул рукой Шурка. – Что наша жизнь?..

– Игра! – подхватил я, потому что до войны у нас была такая пластинка.

От кассы мы отошли с розовыми билетиками. На каждом был номер, наверное – лошади. Шурка Киселев раздал их и велел ждать удара колокола.

– А там – будь что будет!

Колокол ударил, да не один раз. Все трибуны ходуном заходили. Головы завертелись, рты пооткрывались, руки замельтешили.

– У-у-у! – загудели голоса.

С наших мест было видно совсем немного – так, кусочек ипподрома. В этот кусочек влетали скачущие лошади. Неслись мимо, да так быстро, что и до десяти сосчитать не успеешь. И пропадали на следующем кусочке. Только брызги льда разлетались из-под копыт.

– Вася! Петя! Саша! – вразнобой голосили трибуны. А потом:

– Квадрат, давай!.. Зоркий, припусти!

И всякую другую ерунду. И я орал ее вместе со всеми.

– Квадрат! Квадрат!

И вся наша мишпуха от меня не отставала:

– Квадрат! Квадрат!

Одна бабка Злата почти неслышно шамкала: – Фосмафин!

Вот придурошная!

– Динь-динь-динь! – прозвенел колокол. И сразу же загундосило радио:

– Первым пришел Розмарин! Клуб «Динамо»! Наездник…

Имени я не расслышал, потому что трибуны заголосили:

– О-о-о!

Аж воздух зашатался. И по нему полетели клочья разорванных билетиков с обрывками бедного «Квадрата». А радио надрывалось:

– Выигрыш пять к одному!

– Ах-ах-ах! – вздохнули трибуны. А сосед Мешварг развел руками:

– Не проканало!

Он развернул свой список и вдруг заволновался:

– О! Кому-то свезло! Кто-то ставил на Розмарина!

Шурка Киселев тоже заглянул в список.

– Таран! Кто у нас Таран?

Тетка Фрима толкнула в бок бабушку Злату.

– Маме! Таки ты казала за «Фосфамина»?

Оказывается, моей бабке понравилось имя «Розмарин». Вот она и заставила Фриму поставить на этого коня десятку. За себя. И теперь разбогатела на целых сорок рублей!

Остальные клацали зубами.

– Непруха! – жаловался старик Жолнин. – Это ж ремонтные денежки!

– Ништяк! – успокаивал его сосед Мешварг.– Еще четыре забега! Отыграемся!

И, правда, еще четыре раза мимо нас пробегали лошади с качалками. И трибуны орали, не жалея глоток. И наша мишпуха не отставала:

– Наддай! Наддай!

Я тоже кричал. Но не очень громко. Во-первых, ставок я не делал – не на что было. А, во-вторых, я все поглядывал в середину трибун. Там, за колоннами блестели золотыми погонами какие-то большие военные. «Правительственная ложа» – сказал об этом месте Шурка Киселев. Там тоже не сидели спокойно. Кто-то все время вскакивал, махал руками и даже свистел. «Неужели это он?» – волновался я. – Сам маршал товарищ Семен Михайлович «болеет» за своих? И ставки делает? Ему что, денег не хватает?» – испугался я собственной мысли.

В общем, за эти четыре забега наша улица вернула свои деньги.

– Остались при своих, – не очень весело сказал дядя Петя Иванов.

– И чего притащились? – поддакнула тетя Маруся Курылева.

– Не боись! – опять подбадривали всех Шурка с Мешваргом. – Главное впереди! Забег троек!

– Ставим? – спросили они.

– На кого?

Шурка опять достал свой список.

– В тройке, понимашь, три лошади. Главный – коренник называется. Он задает ход, а по бокам тянут пристяжные. Во как!

– Щас пойдут коренники: Альт, Купол, Борец, Вальс и Приз, – объявил Мешварг. – Шансы есть у всех. Но в прошлый раз первым пришла тройка Борца. Мы с Шуркой на него ставим!

– Так вы и Квадрата хвалили, – засомневалась тетя Рая Штаркман.

– И на старуху бывает проруха, – согласился с ней Шурка. – Так что думайте сами!

Все загалдели, стали рвать список друг у друга, чуть за грудки не хватались. А Шурка вдруг повернулся к моей бабке.

– А ты, бабуль, что скажешь? – пристал он к ней.

– Вус эр гезакт? – приставила она ладонь к уху.

– Маме, на кой ферд гельд класть?

– Вус? Вер? – снова не поняла старушка. Но потом, видно до нее дошло. И она прошепелявила:

– Фосфамин!

– Маме! – поправила ее Фрима. – Розмарин был у прошлый раз.

Шурка снова назвал имена главных лошадей. Баба Злата пожевала губами и объявила:

– Альтер ферд!

Шурка на вид прибалдел и стал рыскать глазами по списку.

– Альт, говоришь? Так он же ни разу не выигрывал!

– Ставь на него! – загалдели все. – Бабке фартит!

– Ваше дело! – согласился Шурка. Собрал деньги и побежал вниз.

А когда вернулся, стал брызгать слюной:

– Ну, вы, чумовые! Весь ипподром ставит на Борца! И даже сам товарищ Буденный! А вас бабулька развела!

– Ладно! – успокоил его Мешварг. – Их дело. Их деньги.

И снова звякал колокол. И снова мимо нас пролетали кони. Но теперь они скакали по трое, запряженные в сани. И сразу видно было, кто в тройке главный – самый рослый, самый могучий. Конь-огонь! Коренник, в общем.

Трибуны снова будто с цепи сорвались. Кричали, топали, свистели. Чаще всего орали:

– Борец! Борец! Жми! Наддай!

В правительстве опять кто-то махал руками и даже приплясывал у самых перил. Мне даже показалось, что он вот-вот перевалится через них и грохнется вниз усами на бегущую тройку. Но в последний момент его ухватили за плечи и оттащили. И знаете, кто его тащил? Никогда бы не поверил, если бы не видел своими глазами. Простого маршала Буденного спасал от падения сам Первый маршал! Сам Климент Ефремович! Товарищ Ворошилов!

– начал было петь я. Но тут поднялся такой хамишуцер, такой гвалт, что я поневоле заткнулся. Все! Забег кончился! —  Он кровь готов пролить за эсэсэр!

– Борец! Борец! – продолжал шуметь народ.

– Победила русская тройка с коренником Альт! – прохрипело радио. – Выигрыш пятнадцать к одному!

– Ах! Ах! Ах! – ответили трибуны. И дружно завопили: – Жулье!

А в правительстве один маршал снова оттаскивал другого от перил, и не давал ему махать усами.

Зато на нашей улице был праздник. Все кричали «Ура!» и лезли обниматься с бабкой Златой. Домой мы возвращались веселые. Еще бы: все не только вернули свои денежки, но и наварили хорошие парнусы, как говорила тетка Фрима. Даже наша Рейзл чуть-чуть улыбалась. Она сбагрила свой хомут старому Менделю, а вырученные рубли поставила на Альта. Послушалась бабу Злату. Наверное, первый раз в жизни.

– Что ты орешь! – разбудила меня ночью мама.

– Ну, Альт, же! Альт, давай! – не унимался я. И сучил ногами, а брат Мишка уже лежал на полу и кричал, что я с цепи сорвался.

– Кони сытые бьют копытами! – успокоила его мама. А меня хлопнула по затылку.

– Мишигине копф!

Ямщик сидит на облучкеВ тулупе, в красном кушаке…

Глава шестая

Ну, что я мишигене, то есть ненормальный, и доказывать не надо было. Особенно, когда я ввязался в гешефт моего соседа Мешварга. Он застукал меня на улице, по дороге к Дорохину.

И стал напирать:

– Хватит на мамкиной шее сидеть!

У меня даже голос пропал.

– Я что… Я ничего…

– Бега видел? Понравилось?.. Хочешь быть в деле? Ты нам, мы тебе? А?..

Он протянул мне какой-то свернутый рулон.

– Объявление о бегах… Расклеишь там, где народ ошивается! И посмотришь, чтоб читали!

– А клей? У меня нет…

Мешварг достал из кармана денежку.

– Вот десятка! Купишь на рынке! Сдачу отдашь! Усек?

– Усек, – согласился я.

– Получится, будешь иметь процент!

– Ага, – сдуру согласился я, хотя, что за процент, совсем даже не усек.

– Женя, – сказал я Дорохину, – хочешь иметь процент?

– Это сотую часть чего-то? – сразу догадался мой друг-арифметик. – А чего?

– Вот чего!

И я развернул даденный мне Мешваргом рулон.

– Ого!

У Дорохина аж глаза на лоб полезли. И у меня тоже. Это были плакаты с картинками лошадей – да каких! Каждая – краше на свете не бывает. Гривастая, глазастая, морда огнем пышет, ноги воздух колышут.

– Мировые кони! – залыбился Дорохин.– Откуда!

– А ты смотри! – показал я.

На каждом плакате крупными буквами было выведено:

– «Бега и скачки по выходным!»…

– «Большие бега!»…

Как лозунги на демонстрациях.

– Ипподром! – объяснил я. – Там по воскресеньям бега. Сам видел!

– Да ну!..

– Вот тебе и ну!.. Там можно деньги ставить. И выигрывать!

– Врешь!

– Зуб даю!

– И чего с этими форчужками делать?

Дорохин все непонятное называл «форчужкой».

– Расклеить по улице. Чтоб народ знал. И ставки делал.

– Ага!

Женька как раз рассматривал плакат с объявлением:

– И что мы с этого будем иметь? – спросил он. «Главные зимние призы для орловских рысаков».

– Процент! С выигрышей! – объяснил я. – С чьих?

– С уличных.

Женька развернул плакат с надписью: «Как выиграть на бегах».

 А если никто не выиграет! – засомневался Дорохин. —

– Да ведь вся улица Горького выигрывает! – успокоил я его.

– Контора «Рога и копыта»! – выглянул из-за своего ватмана старший брат Толик.

– Тарелочка с голубой каемочкой! – не согласился я.

Но Толик стоял на своем:

– Знаю я эти бега! Вокруг них одно жулье крутится!

– А как же Буденный! – раздухорился я. – Да и сам Первый маршал!

И рассказал про то, что видел.

– Э, – махнул рукой Толик. – Идите клейте свои афиши.

Клей, у Дорохина, конечно, был. Так что покупать не пришлось. И кисточка нашлась. Одна беда: деревянных заборов на нашей улице после войны почти не осталось. Все загородки были из колючей проволоки. А к ней фига с два что приклеишь. Но почти в каждом дворе были ворота и калитки. А у Дома охраны, где жили пожарники, забора вообще не было. Так мы прямо к дому и приклеили: «Как выиграть на бегах».

 Ну, мы прям как тимуровцы! – сказал довольный Дорохин. —

– Почему тимуровцы? – не согласился я. – Мы же мушкетеры!

И загорланил во все горло:

И тут же из-за угла подвалил новый голос:

Это мы допевали уже втроем, потому что тут к нам Витька Дубовик прибился. Он был третьим мушкетером в нашей команде. Не то Портосом, не то Арамисом. Мы никак не могли доспорить, кто из нас кто. Только обещали друг другу: «Один за всех, и все за одного!»

 А я у вас за Д’Артаньяна буду! – вмешался в нашу работу Юрка Головань. Смотрит как мы плакаты клеим. —

– Чего это! – спрашивает. – Народ охмуряете?

– Валил бы ты! – хотел я сказать, да не успел, потому что мимо нас проехал старик Мендель со своими нарядными санями. А в санях сидел, знаете кто? Сам доктор Брук. В руках держал чемоданчик и по сторонам не глядел.

Куда это они намылились? – подумал я. И с каких это пор старик Мендель возит доктора? Интересное дело… Но ребятам ничего не сказал.

Уж не знаю, сколько народа прочли наши объявления, только в воскресенье с самого утра у Шуркиных ворот стопилась вся улица Горького. И Кузнецовы, и Ивановы, и Фетисенковы, и Корзуны. И Кирилловы, и Ефимовы. Тетка Фрима уже сидела в санях старика Менделя.

– Не-е… – сказал Шурка, выкатывая свою «Победу». – Я вам не пионервожатый! Сами с усами – большие мальчики уже!..

Дорогу теперь знаете. Так что гуляй, Вася!

– А гит йонтыф! – поздравил всех с «праздником» старый Мендель

– Да, – вздохнула тетя Рая Штаркман, – недолго музыка играла…

А тетка Фрима чуть не схватила Шурку за грудки.

– Ты усе казал! А хтось сманил нас! Хтось усей улице копфы задурил!

– Поимей совесть, Шурка! – стыдил Киселева старик Жолнин. – Я ж еще не всю крышу перекрыл! И налог за деревья платить!

– Ну, ладно, – вмешался сосед Мешварг. – Таскать всю улицу мы не нанимались. Но можно и по-другому! Каждый делает взнос, а мы за него ставим. Сколько выиграем – все ваши!

– Оно бы, конечно, ничего… – пробурчал дядя Петя Иванов. – Только кто ж проверит!

– Что ж мы, со своей улицей жульничать будем! – разозлился Шурка Киселев. – Не верите – не играйте!

Сосед Мешварг повернулся к тете Рае Штаркман:

– А вы, мадам, можете быть народным контролем! Будете записывать наши ставки и выручку!

Тетя Рая приосанилась и зашептала что-то Мешваргу. Он кивнул, и в машину уселась не только соседка, но и дочка Карина со скрипкой.

– Пацан! – позвал меня Мешварг. – Немен зи бите платц!

Это он слышал, как я учу немецкий. Стенки то у нас тонкие. Мама тоже слышала. И вцепилась в меня обеими руками.

– Куда!

– Мам, я же играть не буду! Просто посмотрю!

Хотел сказать, что за Шуркой и Мешваргом глаз да глаз нужен, Только мама и так поняла. И отпустила.

Было холодно. Но трибуны все равно ломились от народа. Первого Маршала, правда, я не видел. Но Семен Михайлович размахивал своими усами, как и в прошлый раз.

Шурка Киселев и Мешварг все время спорили, на кого ставить. А тетя Рая Штаркман записывала их ставки в блокнот. Не скажу, чтобы мы каждый раз выигрывали. Но и в проигрыше не оставались. Шурка и Мешварг ждали забега троек. Я думал, они уж точно будут ставить на Альта. Но они выбрали какого-то Вальса.

И вот тройки понеслись. Я, конечно, со своего места не мог разглядеть, кто из них кто. Я же опять видел только кусочек ипподрома. Но народ на трибунах, видно, все понимал и прямо кипятком писал.

– Борец! Борец! Борец! – орали одни.