Диссонанс

Фантазии увели довольно далеко, отвлекая от насущного. В этот несколько пасмурный и ветреный день облаков хватало, чтобы додумывать из них рисунки. Где-то очень далеко получилось разглядеть лежащих рядом целующихся влюбленных, причем мужчина привстает со своего места, а женщина несколько склоняется; ребенок, держащий цветы, особенно впечатлил. Всегда было интересно, насколько сильно разнится восприятие одних и тех же простых вещей у разных людей. Порой ведь доходит до абсурдного. А тем временем люди потихоньку расходятся. Любителей купаться в волнах не так уж мало, но потихоньку начинает темнеть, поэтому скоро придется уйти и мне в свой номер. Может быть, я возьму оттуда мастерку и вернусь обратно, здесь удивительно умиротворенно себя ощущаешь, лишь несколько прохладно без дополнительной одежды. Иногда проходящие мимо с интересом смотрят прямо в лицо, надеясь, очевидно, разглядеть в нем что-то интересное. Извините, ребята, у меня с собой нет холста и я здесь ничего не рисую, только фантазирую и погружаюсь все глубже в пучину непонятно чего. Может быть, это бездна депрессии, но, надеюсь, это всего лишь падение внутри собственного внутреннего мира, которое не будет ничем чревато. Какого цвета будет красный камень, если его кинуть в синее море? Когда меня спросил об этом психолог, я без колебаний ответил, что никакого, ведь камень просто утонет. Лишь по прошествии нескольких часов стало понятно, насколько этот ответ глуп, тогда стало неимоверно стыдно за собственную неполноценность. Зато я говорил честно, в отличие от большинства общающихся с психологами. Хоть это и было лишь штатное тестирование на предмет уже не помню, чего именно, все в классе обязывались пройти беседу с психологом. Интересно, что врач подумал, услышав такой ответ? Насторожился, повеселился или сразу покрутил пальцем у виска? А может просто махнул рукой, мол, с тобой все ясно на годы вперед? Стыдно даже вспоминать этот казус, особенно после того, как на вопрос «Что тяжелее – килограмм пуха или килограмм железа?» я без колебаний ответил «Килограмм железа». А ведь было время, когда получалось разгадать «Загадку Эйнштейна» без листка бумаги за полчаса, сердце переполняло чувство гордости и собственного достоинства. А сейчас главной загадкой является, не слишком ли много я налил воды в чайник, ведь в таком случае он будет долго закипать. Правда, сейчас он далеко, но все-таки раз уж пошли загадки, то надо не забывать о насущном, тем более, как только я пересеку порог номера, в следующее мгновение забуду, много ли воды или нет, и придется сидеть с десяток минут в ожидании кипения, потому что воды обязательно окажется слишком много. Жаль, нельзя долго лежать на гальке – спина начинает болеть, да и проходящие стало смотреть, будто я под дозой или изрядно перебрал. Один раз в детстве так же лег в траву, а идущий мимо сосед бабушки подошел и спросил, все ли в порядке и не нужна ли какая-нибудь помощь. Неужели это настолько очевидно со стороны? Стоит задуматься, как начинают думать, будто тебе грустно. Хотя, от всякого рода мыслей никому еще легче не стало.

Сам не знаю, к чему это, но, когда идешь по берегу, все как-то стирается. Мыслей стало намного меньше, хотя сложно представить число, намного меньшее, чем единица. Зато в памяти нашелся еще один кусочек для береговой картины: в мужчину, на котором красная феска, стреляет из бластера человек в космическом скафандре. Вот как эту историю развернуть позитивно, не зная ее продолжения, совершенно не понятно. Даже если выжать весь оптимизм, как воду из губки, то получится лишь то, что этот странный и обаятельный персонаж от бластера не умрет, не более того. С двумя прошлыми частями было проще. Тем временем, берег уже отдалился так, что пляж перестал быть виден, осталось только волнующееся море. Шутка, что хоть кто-то за меня волнуется, показалась довольно уместной. Тем более, что ее можно дополнить – ноутбук в номере на ждущем режиме, а значит, кто-то меня еще и ждет. Будь этот городок побольше, я бы ходил по нему туда-сюда, слушая заунывные песни и олицетворяя собой собирательный образ страдальца, а так приходится сидеть на берегу. Под аккомпанемент ветра дошел до гостиницы, быстро, стараясь ни с кем не пересекаться взглядами дабы не здороваться, прошел до скромного номера. Внутри поменялись только цветовые гаммы, ведь в последний раз я здесь был еще в середине дня. С тех пор все стало темнее: обои больше не белые, а скорее серые, пол и потолок совсем потемнели, всю посуду на кухне застелило пеленой, мебель вообще кажется черной. Лишь ложки и вилки поблескивают от скромных лучей, кое-как проникающих через полосу препятствий туч, а после уже через тонкие занавески. В спальню заходить не стал, просто там слишком одиноко. Съев наспех яблоко и заев его парой десятков черешен, я схватил мастерку со спинки стула и помчался быстрыми шагами прочь из этой обители на свидание со своей меланхолией. Хотя моя прогулка призвана скорее ее отогнать, чем привлечь, потому что при ходьбе на свежем воздухе все равно как-то не так тяжело, чем при сидении в закрытом помещении, откуда даже твои собственные злые мысли не могут выйти наружу. Зато выйти наружу могу я. На улице примерно за десять минут ничего не изменилось. Иногда кажется, что жизнь за твоей спиной мгновенно замирает, и что пока ты не повернешься, она не возобновит свой ход. Как же это люди могут что-то решить, что-то сделать, что-то думать и о чем-то говорить, когда рядом нет меня? Однако, как только обратишь внимание на тот факт, что в масштабах любого города, не говоря уже о стране или вообще мире, ты – всего лишь пылинка, которая легко движется ветром в любую сторону, то сразу это ощущение зависимости мира от тебя пропадает. Мне сказали, что отсутствие этого ощущения – одно из главных отличий между взрослым и ребенком.

Перебежал дорогу. Учат, что надо всегда переходить спокойно, но сейчас это скорее бы выглядело как дефиле по пути в другой мир, потому что поблизости нет ни одного пешеходного перехода, а водители вечно спешат. Быстрым шагом прошел мимо пустующих прилавков уличных продавцов фруктов, простучал ногами по каменной лестнице, вновь перебежал дорогу, только уже очень узкую, прошел еще несколько мгновений и оказался на набережной вновь. Налево – бесплатный пляж, вечно полный, направо – платный. Сразу вспоминается нетленный сюжет русских сказок с развилкой на дороге, только сейчас я бы поменял надпись на указателе таким образом: «Направо пойдешь – немного беднее будешь, налево пойдешь – ничего не потеряешь, вряд ли когда-нибудь поженишься, а умрешь в любом случае». Детям такую сказку читать бы не стал, да и это и не вымысел, в общем-то, а просто факт. Для большинства разговор на тему неизбежности смерти – признак того, что у человека не все в порядке с настроением, а между тем фразе «Memento mori» уже неизвестно, сколько тысяч лет. Человека, сказавшего это, наверняка тоже похлопали по плечу. Прямо как меня сейчас один мужчина, которому стало интересно, что я забыл на шезлонге в такую невзрачную погоду, тем более в гордом одиночестве. Ответ «просто настроение» его вполне устроил, и он ушел по своим делам. Становилось все прохладнее, хотя говорить о холоде на курорте не приходится. Издалека стали отчетливо слышны удары грома, но молнии не видно. Скорее всего, дождь все-таки нагрянет, но мне бы этого не хотелось, потому что тогда придется возвращаться в комнату, а там как в клетке. Хотя, конечно, иногда хочется побыть в клетке. Постоянно вспоминаю что-нибудь из кино. Вот, например, украденная мной метафора: в мой внутренний мир врезается планета Меланхолия. И кажется, что эта планета намного больше внутреннего мира. Не хватает саундтрека. Наушники у меня не очень хорошие, поэтому приходится просто по памяти подбирать, какая бы песня сейчас подошла. Если бы на заднем фоне начались титры, то та самая песня Боба Дилана, о которой уже вспоминал, подошла бы идеально. А если бы картина, на которой какой-то парень лежит пасмурным и ветреным вечером на шезлонге была началом фильма, то подошел бы какой-нибудь грустный пост-рок.

Кажется, будто ветер поет: «Не ругай меня за то, что я зову новую бурю». Хочется его обнадежить, сказав, что я не в обиде, но разве он услышит? Да и вообще с чего мне показалось, что он может передо мной за что-то извиняться? Хотя я сейчас представляю жалкое и немного интригующее зрелище. Хорошо, что зрителей нет, а кроме того мужчины несколько минут назад никто не стал интересоваться, все ли в порядке. Конечно, все замечательно, ведь только в моменты предельного счастья человек идет вечером на берег, чтобы просто смотреть на море. Как же сейчас не хватает сигарет! Ведь нет банальнее картины, чем такой как я, курящий и смотрящий в даль; нет более философского образа, ведь в глазах этого курящего мудреца можно увидеть тот самый поиск сакрального смысла бытия, а по его наморщенному лбу легко прочесть, что процесс поиска долог и труден, из-за чего табачная компания и сети магазинов будут всегда в прибыли. Но, к сожалению для шаблона, я не курю, а просто сижу на пластмассе, из которой, по выражению из одной замечательной песни Сплин, сделано все на свете. О чем еще я сегодня не размышлял? Мысли стали куда-то пропадать, нить потеряна. Все свелось к банальному созерцанию. Хотелось бы, чтобы так продолжалось вечно, но сидеть здесь целую вечность не хватит никакого терпения. Я бы мог прямо сейчас пойти назад, вернуться в номер, включить какое-нибудь желательно веселое кино, набрать фруктов и забыться; можно было бы вычесть фрукты, а купить по дороге в супермаркете другой еды, посерьезнее, наскоро разогреть и поедать за просмотром чего-нибудь, даже не обязательно фильма, а спорта, например; можно вычесть еду и телек, а просто прийти, лечь на диван, включить негромко музыку и лежать, глядя в потолок, пытаясь уйти в промежуточный мир между действительностью и грезами; можно, наконец, все предельно упростить, лечь на диван без всякой музыки и постараться уснуть под завывание ветра и, возможно, того самого дождя, без которого редко обходиться трагическая сцена. Но пока я здесь, пока еще не совсем стемнело, ведь уже при полной темноте здесь будет не так приятно находиться для меня, потому что сумерки я люблю больше ночи, хоть и не очень интересуюсь вампирами, особенно их любовными историями. А можно, кстати, выбрать путь ухода прочь отсюда, досрочно закончить свой отдых, вернуться в отель, забрать вещи, отъехать в аэропорт, купить билет до дома, а там уже ждать, сколько потребуется. Правда, поездка домой – это все равно что идти навстречу этой самой планеты Меланхолия, которая все равно ударит, а так хотя бы не столь скоро и, возможно, не настолько сильно. Все совсем потускнело, но ветер немного стих, а дождь не начался. Значит, буду пока здесь, надеясь, что море выкинет на берег золотую рыбку. Не могу сказать, что бы ей загадал. Скорее всего, дар поэта, музыканта или художника. Если у человека в душе бездна, то у поэта или музыканта эта бездна – оркестровая яма, где полно разных инструментов, на которых можно создавать что-то поистине прекрасное. Сочинять стихи я мечтал с самого детства, но совершенно не получается это делать. Например, сейчас то самое лирическое состояние, когда должно нагрянуть начало стихотворения, первая строка, из которой получится что-нибудь, пусть и не очень длинное, зато красивое и содержательное. Все написанные мною поэтические строки нельзя показывать на обозрение, и это не голая самоирония, а честный вердикт тех несчастных, кто ознакомился с небольшими стишками разных лет. Про музыкальный слух можно сказать то же самое, что и про поэзию, я им таким же образом начисто обделен, а ведь иногда хочется создать мелодию, причем не очень важно, что это будет за инструмент – гитара, скрипка, фортепьяно, виолончель, – лишь бы не треугольник или барабаны. Выражать чувства без слов – это так прекрасно, а я могу лишь разглагольствовать. Кстати, о бессловесном: у художника же эта бездна – палитра, где все цвета на свете, с помощью них можно запечатлеть нечто таким образом, что получится целая история на одной картине. Кому-то нужно писать целый роман в две сотни страниц, чтобы сказать свое слово, а кому-то достаточно нарисовать на холсте свой мир, а на выходе две сопоставимые по внутреннему содержанию вещи, только для меня картина достойна большего восхищения. Осталось дождаться золотой рыбки, а уж дальше дела пойдут в гору. Конечно, я не отменяю бремени, которое лежит на гениальных творцах, не игнорирую их бешеных внутренних демонов, мучающих художников и поэтов в большей степени, чем прозаиков. Но эта цена за возможность говорить особым языком, недоступным большинству, и я готов ее платить. Сейчас стало неимоверно много писателей, возможность рассказывать появилась у всех. Конечно, это замечательно, теперь вряд ли какой-нибудь талант в прозе останется не у дел, но все-таки количество ужасного стало напоминать море. Да, именно глядя на волны, я подумал об этом. Бедные редакторы вынуждены стоять под натиском огромного потока неизвестно чего.

Знаю, что загадать, если будет такая возможность. Пусть хлынет ливень, я весь насквозь промокну, а потом приду домой, а там меня будет ждать моя любовь, которая укроет пледом перед камином, сядет рядом и никуда прочь не исчезнет. Вот в той обстановке я готов провести вечность, ведь в конце концов ради чего еще жить? Можно, конечно, покорить Эверест, но какой в этом толк, если тебя никто не ждет обратно?

Дома, конечно, родные, друзья. Нельзя сказать, что я не скучаю. Они сейчас далеко, заняты своими делами, некоторые общаются между собой, некоторые с другими. Надеюсь, среди них нет никого, кому пришлось бы сидеть на берегу в такую погоду. На большинство знакомых все равно, если говорить совсем откровенно, но есть совсем близкие люди – наша маленькая банда, небольшой коллективчик друзей с детства, который обычно собирается в квартире у единственного, у кого она собственная – это мозговой центр по имени Виктор, или просто Витя, живущий в шестнадцати лет отдельно от родителей. Его отец зарабатывает достаточно много, чтобы позволить себе воспитать сына таким образом: в один прекрасный момент заявить – Витя, теперь ты живешь сам. Выделив ему месячное пособие, родители каждую неделю на выходных заглядывают в гости дабы удостовериться, цела ли квартира. Конечно, наш друг не из тех, кто может закатить вечеринку на половину города, а утром очнуться возле пепелища, которое совсем недавно было его домом, но все-таки опасение родителей не были беспричинными. Друзей у Вити хватало, причем очень разных, а после его переезда их как-то сразу стало в пару раз больше. Конечно, легко себе представить, как часто к нему в квартиру наведывались разные люди, приводящие с собой своих друзей и друзей друзей. Нетрудно догадаться, чем там занимались во время этих вечеринок, отдельного рассказа эта часть истории не достойна. Зато наша скромная банда, состоящая, помимо Вити, еще из двух человек, включая меня, пользовалась привилегиями: мы могли прийти в любой день без всякого согласования, остаться на столько времени, насколько хотелось, а также могли не бояться визита родителей, потому что мы с ними знакомы. Обычно наши посиделки сводились к просмотру очередного фильма, обсуждению всех жизненных неурядиц, причем не обязательно наших, а также к настольным играм, когда все станет совсем плохо. Иногда, если не холодно, мы катались ночью на каруселях возле дома, на детской площадке, чем вызывали недоумение у некоторых местных любителей семечек. С ними, к слову, проблем никогда не возникало. Дело в том, что насчет Вити пустили слух, будто его отец – криминальный авторитет. Проверить, правда это или нет, эти ребята не могли, но рисковать своей жизнью не хотели. Откуда взялся этот слух – загадка, но это было очень полезно, тем более, что полная чушь насчет отца Вити. Он всего лишь бизнесмен, у него пара своих небольших магазинов. Третьим членом нашей банды была Ангелина, мы знакомы с детства. Говорят, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает, но на самом деле это полная чушь, потому что никогда внутри нашего коллектива не возникало никаких любовных перипетий. Почти всегда кто-то с кем-то встречался. Ангелине в жизни везло не очень сильно, потому что отношения с парнями разваливались довольно быстро из-за того, что они оказывались редкими идиотами, чего не скажешь о ней самой. Ей было скучно, потому что обычно мужчина чувствует свое интеллектуальное превосходство, а тут разные ребята сталкивались с ситуацией, когда девушка хотела обсудить, например, новый фильм о Мандельштаме, а выяснялось, что парень кроме пары «Форсажей» ничего не смотрел. А те, кто был на ее уровне, в душе оказывались злобными эгоцентриками. Поэтому Ангелина вдоволь наслаждалась нашей дружбой. Что касается обычной жизни, то и там ее преследовали разного рода неудачи: обрызгает машина, наорет случайная женщина в маршрутке, в очередной раз уронит что-нибудь из предметов и разобьет, что-нибудь забудет. Зато у нее дружная семья и успехи в учебе. Однажды, когда она по просьбе своего знакомого заменяла актрису на роли Джульетты в любительском театре, прямо во время спектакля она выпила из флакончика настоящий виски вместо яда; на первое апреля Витя выкрал ее телефон и отправлял смс мужчинам разного возраста с просьбами познакомиться, назначал свидания, писал, что не против дальнейшего общения, после чего ей на страницу стали писать куча разных людей, из-за чего ее «черный список» вскоре неплохо заполнился; когда она шла по улице мимо уличных музыкантов, к ней подошел парень и протянул шляпу, чтобы она кинула мелочь, но она сказала, что у нее самой не хватает на дорогу и поэтому приходится идти пешком, после чего этот парень достал из шляпы деньги и с улыбкой отдал Ангелине на проезд. Она любила гитары, море и зиму. А сегодня утром звонил Витя, и я узнал, что во сне у нее остановилось сердце.

Лабиринт

Все сломалось. Заболела голова, но не очень сильно, вполне терпимо, но все равно нервирует. Только сейчас стало понятно, что мир перевернулся. Да, я поговорил с этим мистером еще до этого, но почему-то тогда не дошло окончательно. Страшно бесит тот факт, что все эти стены, потолок, пол и прочее – всего лишь плод фантазии. Почему нельзя просто взять и сломать все к чертовой матери? Ужасно нервирует тот факт, что я лег спать в этой иллюзии, надеясь, что проснусь в действительности, но снова облом. Силы на исходе.

Память обострилась. Теперь все воспоминания стали удивительно четкими и очень точно упорядочены. Никогда не испытывал такого: можно закрыть глаза, подумать о какой-то дате, а в голове в это время появляется вся картина того дня от самого начала до самого конца. Ощущение, будто в сознании огромный мир, намного больший, чем черепная коробка может в себя вместить. Плюс ко всему теперь невозможно избавиться от мыслей об Ангелине, а, следовательно, от воспоминаний о ней. Все с момента знакомства всплывает, как в калейдоскопе или слайд-шоу, даже не знаю, с чем сравнить и как точнее описать.

Вот мы, еще будучи детьми, бросаем друг в друга песком, а потом смеемся над своими грязными лицами; вот сидим вместе с Витей сидим на лавке вечером, когда уже стемнело, в надежде, что родители разрешат еще погулять и не заберут каждого из нас, ведь в таком случае придется ждать завтрашнего дня; вот сидим втроем в гостях у меня, мама всем сделала чай с печеньями, а в комнате будем смотреть по DVD в очередной раз любимые мультики; вот мы стали видится реже, из-за того, что школы разные, хоть и жили неподалеку друг от друга, все дело в инициативе родителей Ангелины устроить ее в школу «попрестижнее», а в семь лет это совершенно непонятно и казалось непростительным злом; вот бесконечные «шуточки» или намеки, что либо я, либо Виталик, будет мужем Ангелины, ничего не бесило сильнее, чем это; вот вечера дома в одиночестве, потому что друзья делают уроки, а мне они были совершенно неинтересны, поэтому приходилось смотреть боевики по телеку; вот первому из нас купили компьютер, и мы все стали ходить к этому человеку намного чаще, чем раньше, чтобы поиграть во что-нибудь; вот ревность к школьным друзьям, с которыми Ангелина с Витей тоже стали проводить время, а знакомиться с кем-то было и страшно и немного противно одновременно; вот обиды за то, что вместо меня выбрали другого для игр; вот снова все классно, наша компания в неизменном составе гуляет по дворам вечером и клянется в вечной дружбе с детской уверенностью в том, что есть что-то вечное; вот совместные переживания на тему любви, оценок, покупок и прочего, их настолько много, что страшно начинать считать; вот школьные годы заканчиваются, волнения перед экзаменами, звонки друг другу сразу после, обмен впечатлениями, много междометий и вздохов; вот мы уже абитуриенты, позже студенты, все на трех разных факультетах, зато университет один, как и планировали в еще в детстве; вот уже «взрослые» проблемы – деньги, жилье, отношения; вот мы еще реже видимся, зато всегда, если вместе, сидим долгими часами и говорим о всяком, часто вспоминаем детство; вот вижу Ангелину в последний раз, мы едем вместе на маршрутке, она выходит на остановку раньше. Знаешь, я и сейчас от тебя на расстоянии всего лишь в одну остановку – одну остановку сердца. Только не надо снова, как ты обычно делала, ругать за то, что в очередной раз размазываю сопли о бумагу, хорошо?

Сижу, обняв колени, или лежа, закрыв лицо руками. Включаю и выключаю музыку, как-то все быстро надоедает. Плейлист не менялся давно, а интернета тут нет, так что приходится мучить себя одними и теми же песнями или мучиться от тишины. Сложный выбор, ничего не скажешь. Кстати, только сейчас заметил, что музыку в ноутбуке врачи не тронули. Возможно, им интересно, что я слушаю в том или ином состоянии. Порылся в жестком диске и не нашел ничего, кроме музыки. Странно, что я раньше не интересовался, что вообще на этом ноутбуке.

Хотел убить время и немножко перестарался. Смешно было бы, только вот эта «квартира» поразительно угнетает своей неподвижностью и неуязвимостью, ведь совершенно ничего не получается с ней сделать, а ведь жутко хочется взять и стереть ее бесследно. И пусть позади этого страшного глюка будет грязная палата лечебницы – это намного лучше, ведь если «квартира» исчезнет, значит, я стану здоров или, по крайней мере, буду ближе к полному выздоровлению. Хоть бы появился какой-нибудь жук, муха, хотя бы пыль – хоть что-нибудь, я уже не говорю о своем соседе по палате.

Третий приступ – последний. Боюсь ошибиться, к какому заболеванию это относится, потому что в памяти такие факты немного путаны. Нет, название есть, просто не хочется сесть в лужу, все-таки дождевая вода холодная. У меня было два «приступа памяти». Может быть, следующий будет последним. Что же, было бы классно, потому что уже невозможно здесь находиться ни минуты.

Не знаю, сколько я лежал, пока не появилась Алла. Она снова улыбалась, только теперь это нисколько не радовало. Ей сразу стало понятно, что мне не весело, поэтому ее выражение лица стало заинтересованным.

–Привет, давно не виделись. – Я даже не поднял глаз от экрана, просто сижу и печатаю. – Ого, ты, видно, рад меня видеть, – она села на край кровати, иногда с некоторым страхом приходилось поглядывать не нее, при этом быстро отводя взгляд прочь. Начались «Игры разума». Не знаю, сколько раз уже проводил параллели с кино, но других сопоставлений на ум не приходит. В этом фильме герою приходилось бороться со своими галлюцинациями, а в конечном итоге он стал их игнорировать, что стало победной стратегией. Как бы не было скучно, как бы не хотелось общаться с этим порождением подсознания, буду молчать. А она, пока я сидел и думал, молчала в свою очередь, всматриваясь в лицо с иронической улыбкой. Наверное, ей кажется, поскольку она хорошо меня знает, что это просто наигранная обида, способ разнообразить наше общение. Посмотрим, сколько она протянет. Никогда еще не приходилось игнорировать девушек. Сквозь непроходимую пелену безысходности проскальзывает ответ самому себе – и не придется, ведь она – глюк. Алла продолжила, – итак, у нас мена ролей. Хорошо. Теперь мужчина обижается без причин, а мне надо угадывать, правильно? Ладно, подумаем, – все эти слова сопровождались жестами: «причин» – провела пальцем от нижнего века вниз, изображая тем самым слезу, «угадывать» – постучала указательным пальцем по виску, как бы говоря «надо думать». Теперь же она положила руки на колени и с той же самой улыбкой смотрит, как я продолжаю печатать. Иногда просто пишу предложения, совершенно бессвязные, а потом удаляю, чтобы Алла совершенно не сомневалась в моей занятости. Захотелось демонстративно сделать музыку максимально громко, только вот что-то мешало. Снова конец диалога. Не знаю, о чем может размышлять галлюцинация. Должно быть, о том же, что и я. Никогда не мог представить, как все работает. Например, какой-то участок сознания становится «автономным» и иногда прорывается в основную область? Или это какой-то общий процесс? Если общий, то я теоретически могу сейчас понять, что думает Алла, ведь она «пользуется» моим же мозгом. Как только выберусь отсюда, займусь изучением психологии по полной программе.