Везунчик

Ну, хорошо… Допустим!… Я из будущего, видел то, что им и не снилось: собачий корм, например, падение СССР, новую технику. Но воспользоваться своим знанием я не мог. Смартфон или планшет я был способен, максимум, нарисовать. Да и то не очень похоже…

Предпринимательской жилки у меня тоже нет. Так что вариант подождать несколько лет и торгануть первыми мобилами, жевкой, видеокассетами, или скупить по дешевке металл на разваливающемся заводе отпадал. На это найдутся ребята покрепче и побойчее. С хорошими связями… Они ведь уже здесь. Разочарованные комсомольцы, проженные директора, скучающие инженеры, гопота всех мастей… Со всем их отчаянием и всей невозможностью… Места забронированы… Отель построен…

Это было грустно. Я решил сменить тему. Подумал напоследок, что было бы со мной, если бы в рюмочных, между третьей и четвертой, я бы регулярно называл своим соседям по столу такие имена, как Лебедь… Или Дудаев… Или вот Путин…

От этой мысли я даже рассмеялся немного, а потом стал смотреть в окно. Наши подмосковные пейзажи все-таки очень красивы. Когда выглядывают из-за гаражей… И улицы в старинных городках… И обветшалые церкви… лучше не реставрировать… Вся романтика потеряется!

Снаружи дача – этот Rural House из Болдыревского Airbnb – почти не отличалась от тысяч других где-нибудь под Москвой, Питером или на Урале. Хотя Болдырев и писал, что здесь можно было жить даже зимой. Конечно, он альпинист, закаленный товарищ, ему видней… Я же пока видел только дощатый дом, розовый. Еще видел кусты смородины, крыжовник, пару старых ванн рядом с дорожкой из серых плиток и сдутый резиновый мяч, темно-красный, на дорожке. Значит, сюда приезжают, подумал я, причем, с детьми. Это было плохо. Еще сентябрь – в выходные могут и нагрянуть.

Я потянул калитку. Она открылась. Я понял, что дома уже кто-то есть, развернулся и зашагал обратно к станции. Расстроился… Я ведь уже представлял себя в роли старика-цветовода из Вампиловского «Прощания»: безумца и циника, с презрением поглядывающего на мир из-за дачного забора. Знает, как жизнь устроена, любит орхидеи… Мне нравилась эта мысль. Наверно, мне нравилось и вот так мотаться хрен знает где, в одиночку, прячась от всех… Но нет. Придется поселиться в общежитии… А куда… потом?

Из дома вышла женщина. Я остановился. Еще молодая, примерно моего возраста, насколько я мог видеть с дороги. Джинсы и свитер.

– Что вы хотели? – спросила она.

К этому моменту я уже хотел просто уйти, но потом подумал «Какого черта?!» и сказал ей правду:

– Мне негде жить.

Она помедлила немного. Вряд ли я мог ее сильно напугать. В пиджаке, с коробкой от обуви, на зека не похож, выбрал именно ее дом, когда все остальные в поселке свободны.

– Заходите, – сказала она.

Я вернулся к калитке, отворил ее и пошел к розовому дому по дорожке из серых плиток. Мимо красного мячика и старых ванн.

Это случилось вечером. А днем я ел из тарелки, у которой на дне была нарисована веселая собачка, и пил кофе из чашки с большим синим штурвалом на одном боку и парусником на другом. И спал один на выпирающем бугром матрасе под двумя ватными одеялами. И, конечно, беседовал с Таней. Так ее звали. Когда она вставала, чтобы принести что-нибудь из кухни или поставить чайник, я замечал, что она хромает. Как и я.

На самом деле, травм у нее хватало. Она рассказала мне, что была гимнасткой. Профессиональной спортсменкой. А в таком случае травмы неизбежны. Вывихи, растяжения, даже сотрясения мозга… Хотя карьера у нее не сложилась: была в сборной, ездила на пару международных соревнований… не самых важных… В 25 про нее уже забыли. Она вернулась в Красноярск. Ей там дали квартиру и работу в местной школе олимпийского резерва. Делать было особенно нечего, и она бухала – понемногу, но всегда под градусом. Так семь лет прошло. Однажды она очнулась, собрала манатки и сбежала в Москву. Жила у одних родственников, других… В конечном итоге поселилась здесь – на даче троюродной тетки. Пока держится. В августе исполнилось 33.

Я слушал и думал, почему она так откровенна со мной. Конечно, может, она всегда такая – душа нараспашку. Или я первый за много лет, кому она может все рассказать?

– А мужчины? – спросил я за ужином. Это был очень нескромный вопрос, но я все равно его задал.

– Сейчас никого.

Она посмотрела на меня. Что она там увидела? Я рассказал ей о себе: под 40, есть высшее образование, сейчас на перепутье. Был женат – очень давно: студенческая влюбленность…

Когда это произошло, то было хорошо и почти не странно, несмотря на путешествие во времени и все такое.

После она повернулась ко мне спиной, а я прижался к ней сзади.

Мы пролежали так очень долго. Потом выкурили по беломорине – других у нее не было – и выбросили окурки в печку-буржуйку. Вернулись в постель. Матрас был продавлен, а подушки и одеяло – очень мягкие. Мне было уютно. Одним боком я прижимался к Тане. Ее кожа казалась прохладной. Свет мы оставили включенным.

Я прожил на даче пару дней. Таня немного рисовала – в терапевтических целях. В основном, пейзажи вокруг. Я видел, что это ее успокаивает.

Еще мы занялись хозяйством. Руки у меня из жопы растут, но если это не работа, я вполне могу и кран починить, и дверь подправить.

Вечером мы гуляли до поворота на шоссе и обратно, а потом занимались любовью в жарко натопленной комнате. Ей нравилось, чтобы было тепло.

– А то про Красноярск напоминает, – говорила она. Сама-то она оттуда, но холод никогда не любила. Прям как я, хоть я и всего-навсего москвич.

Моя манера трахаться ее удивляла. Казалось бы, что тут может быть нового или странного – с начала времен уже вроде все опробовали? И вот – на тебе! Мне это льстило, конечно.

– Ты странный, – сказала она ночью, – Как будто не отсюда. И песни напеваешь, когда что-нибудь делаешь – я таких не слышала. А белье у тебя… В тебе точно есть тайна!

– Я из будущего, – я постарался, чтобы это прозвучало как шутка, хотя подумал и о том, что когда-нибудь мне, может, придется все рассказать.

Она рассмеялась.

– Кстати, а ты знаешь, что мы с тобой, вполне возможно, родственники? О-о-очень дальние…

– Как это?

– Моя троюродная тетка – ну, у которой эта дача… Ее первый муж – тоже Болдырев!

– Да ты что?!

– Ага. И дачу они вместе построили. Вот только детей у них не было. Он умер пять лет назад.

– А как его звали?

– Кажется, Натан.

Я не нашел ничего лучше, как сказать:

– Ой, дядя Натан умер!

Таня с подозрением посмотрела на меня.

На третий день я уехал в Москву. Наступили выходные, и Таня ждала свою тетку. Можно было бы и познакомить меня с моей почти-родственницей, но пока было как-то неудобно. Мы договорились, что я вернусь к ночи в воскресенье.

В Москве я опять отправился по паркам и музеям. Для разнообразия зашел в кино. Вписку искать не стал. Решил, что ночь пробуду на вокзале, сколько удастся, а днем отосплюсь в метро. Или еще где. Отоспаться получилось как раз в кинотеатре.

Еще в субботу я купил апельсины. Торговали прямо на улице, из ящиков, и очередь была довольно длинная. Два апельсина я съел сам, а остальные таскал с собой. Мне хотелось сделать Тане приятное.

С Таней мне было очень хорошо. Наши прогулки, секс, разговоры… Так мало времени прошло, а я как будто знаю ее всю жизнь. И у нас не было напряжения. Я мог расслабиться, просто быть рядом… Но ведь это нормально! Так обычно и происходит между мужчиной и женщиной. Должно бы, по крайней мере. И для этого совершенно не обязательно путешествовать в прошлое.

Но с другой стороны… Если Болдырев все же найдет способ вытащить меня отсюда?… Я был уверен, что мое неожиданное – да, впрочем, любое – исчезновение причинило бы Тане боль. Конечно, мне тоже пришлось бы несладко. Чувство вины, отвращения, грусти преследовало бы меня. К тому же, я знал, что никогда не вернулся бы сюда. Для этого мне не хватило бы мужества. Кишка тонка.

Теперь я понимал Болдырева лучше. Всю эту историю с Лерой!.. Она умерла одна, когда он наслаждался горными красотами. И каждый день затем он терзал себя мыслью, что виноват. Пока не сошел с ума и не собрал из старого говна и палок свою машинку. Каким-то образом машина заработала…

Я решил, что пойду-посмотрю на них – Болдырева и Леру.

Мне повезло. В театральной студии, где играла Лера, в тот вечер была репетиция. В семь занятие закончилось, и я увидел, как они выходят из дверей.

Болдырев был франтом. Не Делон, как говорили тогда, скорее – Мастроянни. Такой, очень мягкий тип красоты. Я отметил его брюки и пиджак – сдержанные, но стильные. Не сравнить с тем, что он будет носить на лекциях. И да – мы с молодым Болдыревым действительно были очень похожи.

Леру я тоже сразу узнал. Толстые очки, тихая, густые волосы – черные… Напоминает испанскую актрису, если выпустить половину оборотов. Я такой ее себе и представлял. Но вот что еще бросалось в глаза – ее болезненный вид. С ней явно было что-то не в порядке. Даже прохожие оглядывались. Только Болдырев не замечал.

Я шел за ними, держа авоську с апельсинами позади, чтобы не палиться. Я слышал, как он заливается соловьем про горы, куда так скоро поедет.

– Очень красивы!… А тишина… Ты представляешь себе эту тишину?! Ее буквально можно услышать… Когда я там… Это настоящая жизнь!.. Как у Высотского!.. Нет лучше…

Я был готов убить его. И наорать на Леру. Как представительницу женского пола. Что за фигня с ними?! Почему им нравятся вот такие запердыши?! Плохиши, выстроившиеся в очередь за глотком романтики: все эти Зиловы из «Утиной охоты», и кого там Басилашвили с Янковским играли…

Внезапно мне пришла идея. Сейчас догоню его и дам пендаля. Со всей силы. То-то он удивится!.. Не только от пинка. Мы ведь еще и похожи!.. Пинок доппельгангера! Должно подействовать!.. Он очнется от своих бредней про горы, посмотрит на Леру другими глазами, отправит в больницу пораньше… Ну, или хотя бы запомнит меня! На всю жизнь! Такое ведь не забывается… И свою машинку не сделает!… А я вернусь в прошлое… Тьфу, в будущее! Мое прошлое-будущее!.. Буду ездить на метро в масочке и покупать еду по интернету… С доставкой!.. Славные, добрые времена! И про Таню не надо волноваться. Только легкая грусть…

Почему-то я был уверен, что моя акция сработает. Может, так и было бы, но в последний момент я передумал давать ему пинка. Я решил бросить в него апельсином. Да, у Тани будет на один меньше, если это ни к чему не приведет, но игра стоила свеч. Как мне казалось. Ну, что ж!.. Я полез в авоську и начал обратный отсчет: 10,9,111,72, 3… Белый кролик!…

Я запульнул. Только попал я не в Болдырева. И слава богу, не в Леру! Я попал в милиционера!

Я не видел его, я не знал, откуда он взялся – может, слева. Или из-за угла… Неважно!.. Я не стал дожидаться развития событий в космическом полете – рванул через газон вправо, а оттуда в какой-то двор, обогнул хоккейную коробку, перебежал улицу… Была еще арка и бетонный забор мне по пояс… Я взял его сходу… Церковь и районная библиотека остались за спиной… Тормознул я лишь у следующей станции метро, куда вошел как можно более спокойно, стараясь не глотать воздух ртом и идти ровно, не сгибаясь. Апельсины из авоськи я выкинул, как слишком яркую примету. Оставил только два в карманах. О том, насколько глупо выгляжу с двумя оттопыренными карманами, я понял только на эскалаторе. Великий конспиратор, блин!…

В тот день в Москве больше ничего особенного не произошло. Со мной – точно. Конечно, я нервничал и порой даже очень, но вполне благополучно сделал круг по центру, а на вокзал прибыл ровно к отходу поезда. Там я быстро прошел на платформу, сел в вагон и укатил.

В конце концов, вряд ли миллиционер запомнил меня. Уже стемнело, он шел домой, думая о чем-то своем, и тут… Раз! Какой-то мужик швыряет в тебя чем-то тяжелым, но не очень твердым, и убегает. Похоже, он даже не погнался за мной… Я ведь не слышал ни его криков, ничего…

А, может, я его убил?…

Бред! Бред, бред, бред! Не надо сосредотачиваться на этом!.. Но поезд с Ярославского вокзала идет долго, начинаешь скучать и дурные мысли сами лезут в голову… Повышенное давление, инсульт, какая-нибудь застарелая травма… Мой апельсин послужил катализатором…

Я постарался отвлечься на свою пробежку. Неплохо для почти 40-летнего музеолога!.. С брюшком и хромотой… В школе меня звали пиратом – ну, как будто у меня костяная нога, и я от этого хромаю. Почетное прозвище, но я был трусом, и вдобавок никак не мог понять, почему они так жестоки к друг другу. Что за потребность у них издеваться на другими. Я был очень тупым. Поэтому издевались они надо мной, и к концу девятого класса мой парадный титул составлял уже несколько страниц, если его приводить полностью. Я был «пират-дегенерат-глюконат-членохват-обсерат» и так далее. Я был «прыщ-гной-меченый-угорь-бубон» и так далее. Я был…

Я представил, что будет смешно, когда Таня скажет мне в шутку «Пират», а я отвечу, подкрутив воображаемый, а может и реальный ус: «Я старый пират и не знаю слов любви»… Ну да… Похоже, я и вправду был влюблен!

К даче я подходил около часу ночи. Окна горели. Было приятно, что Таня ждала меня. Стоило мне открыть калитку, как она вышла из дома, подбежала ко мне и радостно сообщила:

– А у нас гости! Твой родственник!

Я постарался схохмить:

– Дядя Натан? Так он же умер!…

– Не-е-ет! Виктор Семенович! Из Баку!.. Пойдем!

Она поцеловала меня.

Честно говоря, я был готов увидеть кого угодно – даже того милиционера, в которого швырнул апельсином. Но нет. Я зашел в дом и там за столом на веранде сидел Болдырев! Собственной персоной!.. Старый, в поношенных джинсах мешком, залатанном свитере, с растрепанными волосами… Он здорово исхудал… В руках у него была моя кружка со штурвалом и парусником.

Сначала я хотел убить его… Хотя, нет. Сначала я остолбенел. Минуты на три наверно… Мне показалось, что так может длиться вечно. В каком-то смысле, я даже не имел ничего против, чтобы это длилось вечно. Но Таня вернула меня к жизни:

– Что-то не так?

Я отвис. И Болдырев отвис. Мы пожали руки. Кое-как объяснили Тане, что давно не виделись. Она почти поверила.

Я достал апельсины. Мы почистили их и разрезали на дольки. Апельсины оказались вкусными.

– В Баку… – Болдырев начал излагать свою легенду. У него как всегда была одышка. – Тебе… передают привет… Вот… я рассказывал уже Татьяне… Там у Ильдара… Ты его помнишь?… Родился сын. Назвали… Гошей… Еще он машину новую купил… Волга… 24-я… С хромированными ручками…

Он запнулся, поняв, что несет околесицу. Я смотрел на него недобрым взглядом. Таня заметила это и шепнула:

– Может, позвать на помощь?

Идея хорошая. Нам всем, так или иначе, нужно позвать на помощь. Но кого?.. Бога? Мой бог, закинувший меня на советскую землю в году 1982-м от рождества христова, сидел передо мной. И явно не собирался сообщить мне хорошие новости… Напротив!.. Ясно же!.. Он знает, как отсюда выбраться, и сейчас начнет меня искушать. Чтобы я убрался домой, а Таню оставил здесь… В таком случае… Каково будет ей?! Каково будет мне?!.. Один раз он уже перевернул мою жизнь с ног на голову, и теперь намеревался это повторить…

Вот тут-то я и захотел его убить. Второй раз за день, кстати…

Но я успокоился, конечно. Надо было действовать:

– Как вы доехали? – это я, разумеется, Болдыреву. – С билетами наверняка проблемы?

Он ответил не сразу, но намек понял:

– Да… С ними всегда проблемы…

– А обратный билет удалось взять? Когда уезжаете?

Это было грубовато. Ну, да ладно. Раз уж я начал… Болдырев опешил, потом все-таки сказал:

– Возможно, я останусь… в Москве… Навсегда…

Тут уже я не знал, что сказать. Пришлось перевести тему на нейтральную. Поговорили о том, что нехорошо, когда в самолетах курят, и о том, как Болдырев однажды леталв Африку. На конгресс… Поговорили о французских актерах. Даже о погоде. Тане все это не понравилось.

Я постелил Болдыреву на диване с выпирающим матрасом. Затем дождался, пока Таня уснет, и спустился вниз, чтобы поговорить со стариком по душам. Мы вышли из дома. Листва еще держалась на деревьях, но как же ж было холодно!

– Я придумал… – сказал Болдырев, – как отправить вас… обратно.

– А вы сами остаетесь?

– Да, остаюсь… Из-за Леры… Но вы должны понять…

Наедине он обращался ко мне на вы. По привычке держал дистанцию. Я тоже.

– Это нехорошо… То, что я сделал… Отправил вас сюда… Вы были первым… кого я встретил, когда понял… что мое изобретение работает!.. Не считая охранника… в институте… Я находился в эйфории… в шоке!.. как во сне… Я ведь собирал эту штуку… всю жизнь… И тут – вы!.. Я подумал – это знак… послание… шанс… Исправить все с Лерой… Насколько возможно…

– Поэтому вы буквально силой втолкнули меня в прошлое?

– Но сначала… я же все вам… рассказал…

– Ладно.

– Но это… было моей ошибкой… Использовать вас!.. Я должен с ней поговорить сам… Не вы… Только я…

Вот! Теперь он уже не хочет, чтобы я встречался с Лерой перед ее смертью в больнице.

Может, то, что я их преследовал после студии подействовало? Или мой бросок апельсином? Я в них, конечно, не попал, но краем глаза… Он мог видеть. Через много лет какой-то смутный образ всплыл у него в мозгах, подействовал на другой, третий… и он принял решение. Я ведь уже перестал думать о прошлом и будущем – их связи. А такая связь вполне могла существовать! Меняешь здесь – меняется и там. Mea culpa…

От этой мысли мне стало не по себе. Я вздрогнул. Все-таки холодно.

– И как вы это сделаете?

– Что?…

– Ну, поговорите с Лерой?

Болдырев что-то засопел. Было видно, что холод мешает ему.

– Знаете… – сказал Болдырев, – дело в том… уже давно…

Он прервался.

– Я давно здесь… и я уже виделся с Лерой!.. Несколько раз… Понемногу!.. Я устроился к ним сторожем… в студию…

– Правда?!

– Да… да… договорился с директором… Как будто я поэт… которого не печатают… диссидент… но надо жить… Он оформил меня… по липовым документам…

«Еще один диверсант!» – решил я и даже позавидовал его изворотливости. Конечно, он лучше знает это время и это место. Ему проще… Интересно, а его действия уже что-нибудь изменили в будущем? Там что-нибудь произошло «по его вине»? Не только же Mea Culpa…

Я тряхнул головой и постарался отогнать эти мысли:

– Когда вы хотите поговорить с Лерой?

– Я думаю… что пойду к ней… как только… тот уедет…

– Тот?!

– Прежний я… Молодой Болдырев!..

Я закурил. Получалось уже три Болдырева: молодой, старый и я, хоть я – и ненастоящий Болдырев.

– После того… как я поговорю с ней… Я не вернусь назад… Что толку?.. Ее там нет…

– Здесь тоже… скоро не будет. Простите…

Болдырев сделал неопределенный жест рукой.

– Здесь… она ближе…

Я его понял. Мы помолчали. Осталось задать главный вопрос.

– А как вы собирались вернуть меня?

Он был рад заговорить о технической стороне дела.

– Есть способ… скорее всего… получится… Слушайте!.. Когда вы исчезли… мое изобретение… сломалось! Я толкнул вас… слишком сильно…

Болыдрев запнулся, как бы выражая сожаление. Потом продолжил:

– Там все попадало… Нарушилась концентрация… И гармония… Я начал собирать все заново… Вы помните?… Фотографии… Афиши… Предметы… Артефакты… Я собрал!… Только теперь так… чтобы место назначения… было… очень четким!… Я потратил на это много времени… Почти не ел и не спал!..

– И что это за место?

– Метро «Таганская»… Напротив панно… с падающим Икаром…

Я немного расстроился. Ожидал чего-то более радикального. Тот дом с писателями и любовью втроем… Рядом с Арбатом… Или даже колесница на Большом театре! Позади Аполлона… Болдырев почувствовал мое настроение и попытался оправдаться:

– У меня не было выбора… особенного выбора… Приходилось работать быстро… Пользоваться тем, что есть… Например, фотографии… собственные… и памятные альбомы 70-х… о метро… Немного из архива… Отделку станции… нетрудно воссоздать… Плитка!… как в любом общественном туалете…

– Да, не азулежу! – пошутил я и подумал, что в СССР, наверно, очень немногие знали про азулежу. Ни Википедии, ни болтовни в тревел-блогах… Бесполезное знание? Не совсем.

Болдырев не обратил на мою шутку внимания:

– Я завел будильник на смартфоне… Присобачил к машине… Каждый день… В 0:21… Он включается… запускает машину… и – возможно перемещение… Если встать точно как люди на фотографии…

– Как люди на фотографии?!

–Да!… Я увеличил ее… Фотографию! А фигуры вырезал… Как в тантамареске.... Если встать так же… я думаю… затянет и отсюда… обратно в будущее…

Болдырев умел удивлять. Я поймал себя на том, что улыбаюсь. И почти забыл про Mea Culpa. И даже согрелся.

– А что на фотографии?

– Ну… это личная… фотография!… – он заторопился, – Мы как-то с Лерой сделали… Дурачились… Кривлялись… Потом подошла дежурная по станции… Снимать было запрещено… Но я ее… уговорил… Она была нашего возраста… И сфотографировала нас с Лерой вместе!.. Как у Пикассо… Девочка на шаре… Лера изгибается, а я… я сижу на скамейке…

– Значит, надо изогнуться или грузно сесть на лавочку в метро?

– Да!… Да!… – обрадовался Болдырев. – Только надо сделать это… точно по времени… В ноль… двадцать одну!..

– Сесть на лавочку в ноль двадцать одну?!

Болдыреву мой саркастический тон не понравился.

– Я попал сюда так… – в его голосе слышалась обида: – Прямо на станцию!… И часы… на табло!… показывали это время…

Но я все никак не мог поверить.

– И вы думаете меня затянет обратно в будущее? Прямо с лавочки?!

Болдырев кивнул:

– Почти уверен…

Я решил не продолжать дальше. В конце концов – какая разница?! Я даже не обязан проверять, правда ли все то, что он здесь нанес. Просто не пойду на станцию… Просто останусь с Таней. Может, нас двоих ждет прекрасное будущее.

– Кстати, – спросил я, – а как там – в будущем?

Болдырев вдруг потемнел. Молчал секунду. Потом твердо проговорил:

– Полный пиздец.

От неожиданности я хихикнул. Впервые я слышал, как он ругается матом. Было трудно поверить. Наверняка, я ошибся. Ослышался… Поэтому я снова перешел на сарказм:

– Да, ладно?! Когда было не так?

Но Болдырев был совершенно серьезен:

– Такое впечатление… что не так… было всегда.

Я не знал, что сказать. Никогда не знаешь, что сказать, когда тебе отвечают на риторический вопрос. Это сбивает с толку. Все равно, что тебя срезали, а ты не нашелся, что ответить. Неприятное ощущение.

Болдырев уехал на следующий день. Закончить наш разговор мы не успели – Таня спустилась и позвала меня. Оказывается, мы плохо прикрыли входную дверь и сквозняк гулял по всему дому.

Весь день Таня была молчаливой. Да и я помалкивал. Меня беспокоила Mea Culpa – мой старый добрый загон, что, натоптав здесь, я все испортил в будущем. Сломал мир… Что там теперь в будущем?.. Новый штамм ковида? Сотни тысяч больных в день? А сколько умерших?.. Может, новая депрессия? Сродни той, что была в 30-х…

Конечно, насчет Тани я тоже беспокоился. Наша встреча с Болдыревым, наши недомолвки… В ее глазах, мы выглядели, мягко говоря, странными!

Вечером мы с ней все-таки пошли гулять. Как всегда – вдоль дач, до поворота на шоссе и обратно. У пруда – это где-то на полпути – мы остановились. Видно было, что она подыскивает слова.

– Мне, в общем, все равно, что у тебя с родственниками, – сказала она, – но с тобой все в порядке?

– Да, да… Наверно.

– Наверно?

Я не мог сказать ей всей правды. Поэтому решил сузить круг проблем. Но допустил ошибку:

– Я беспокоюсь насчет него, Семена Викторовича.

– Виктора Семеновича. Это же ты – Семен Викторович!

– Ах, да… Знаешь, у нас в семье имена… они как бы чередуются…

Для Тани это было последней каплей. Она потребовала объяснений.

– Давай, вываливай! Это серьезно. Знаешь, в Красноярске… Меня не все забыли. К сожалению!… Остались знакомые, которые предложили мне фарцой заняться. И я согласилась! А потом меня чуть не посадили за это!… Собственно, тогда я и уехала. Так что я все понимаю. Но если вы что-то замышляете. Если у вас… мафия… или что, скажи мне! Я должна знать!

Я понял, что она боится. Преступление-следствие-наказание… она чудом избежала развязки. Дурные воспоминания из-под толщи винных паров. И страх, что это повторится опять. А тут еще мы с Болдыревым со своей дурацкой легендой, что мы – из Баку… Южная республика, вполне возможно и мафия… Реноме…

В общем, я становился для нее проблемой. Поэтому поспешил успокоить:

– Тут личная история. Виктор… Он сделал… Он поступил очень плохо с одной девушкой, которая была влюблена в него. Я не одобрил. Мы поругались.

Таня взбесилась:

– Влюблена! В него! Ему ж лет 70! Ты меня за дуру держишь?!