Везунчик

Я погулял по парку еще довольно долго, а потом обнаружил, что забрел в Лосиный остров – это тоже парк. Там я выбросил розу и пошел обратно. Мои мысли бродили по кругу: зачем, как, что делать дальше…

Когда я вышел из Сокольников, было уже без двадцати пять. Скоро начнется час пик. Я купил еще одну пачку сигарет – «Новости» (с остальными потом разберемся) – и зашагал к Рижской. Мне надо было на вокзал. Метро и прочий транспорт я решил пока избегать. К тому же, я хотел устать. Очень сильно. Чтобы прекратить эту круговерть с навязчивыми мыслями. По дороге я встретил пионеров. В детстве я очень хотел быть пионером, но потом понял, что руки у меня растут не оттуда и галстук я так и не научусь повязывать как следует. Это меня напугало, и я с ужасом ждал приближения третьего класса. И был счастлив, когда СССР рухнул, а я остался октябренком. Сейчас пионеры лишний раз напомнили мне, что я не сплю и все вокруг вполне реально. Или нереально… Как посмотреть, конечно.

В Красногорск я добрался без приключений. Обычная мрачная советская электричка, отправившаяся немного позже основного часа пик. Народу много, скамейки из дерева, в тамбурах курят… Я почти забыл, как это. За последнее время мы у себя отвыкли курить в тамбурах, да и на электричках я ежу так редко, что можно и потерпеть.

Нужный мне дом стоял в районе новостроек и найти его было бы сложно, но Болдырев дал точные указания. Так что я справился. Любопытная деталь – дом был настолько новым, что, когда я подходил к нему, в вечерних сумерках горело только три окна. В остальных квартирах еще просто никто не жил!

В магазин по пути я заходить не стал, понадеявшись, что там, куда я шел, остались хоть какие-нибудь макароны или, на худой конец, просто чай. Есть мне хотелось, однако голод был несильным и я решил не придавать этому значения.

Лифт в доме работал. На восьмом этаже я подергал ручку общей двери, и почти сломал замок. Но он таки поддался, и я попал к квартирам. Все двери здесь были деревянные и открывались вовнутрь. А ключ и впрямь оказался под резиновым ковриком.

В квартире я нашел чай и растворимый кофе. Макароны – темные, длинные, с полукруглой перемычкой, – мне не попались. Зато была тушенка. Я съел тушенку, сделал себе кофе и стал пить чашку за чашкой, пока не обнаружил себя заснувшим за кухонным столом с сигаретой в руке. Я потушил сигарету, перебрался на диванчик и тут же вырубился.

На удивление, я проспал довольно долго. Уже рассвело, когда я проснулся. На улице редкие прохожие шли к станции. Две или три машины проехали… Наверно, было около семи. Большой будильник на кухне остановился, и точное время узнать я не мог.

Я огляделся. Эти обои, и стол, и плита, и шкаф-колонка, и пара табуреток с голубыми сидениями и лакированными ножками чуть под углом… Все было очень привычным. Я жил в такой же квартире до 18 лет, а потом – еще в нескольких других, очень похожих, в начале 2000-х, когда снимал жилье подешевле. К тому времени вся эта мебель уже разваливалась… Считалась нестильной, смешной, дурацкой… Но сейчас-то она была новой! Только с завода!.. Или из магазина – по блату?…

Какое-то время я думал, знали бы люди сейчас, что за 18 лет их ждут впереди. Пока их мебель будет ветшать, выходить из моды… Я думал об этом, ощущая величественную поступь истории… Им ведь конец. Их миру, их уверенности, привычкам… Наверху уже в курсе. Но даже там не понимают, насколько все серьезно. Андропов со своим «Мы не знаем нашей страны»… оказался почти битником! Камо грядеши, Советский Союз, в переполненном троллейбусе в предрассветных сумерках?!…

Потом мне это надоело, и я сделал круг по квартире. Две комнаты. Мебели еще почти нет. Балкон. В комнате с балконом на стене висел индейский убор из перьев. Красивая штука и, судя по всему, настоящая. Поэтому примерять я не стал – побоялся сломать.

Также в комнате были книги. Лежали прямо на полу в несколько столбиков. Я взял одну сверху – что-то по этнографии Севера – и пошел с ней в туалет.

На самом деле, мне в этой квартире нравилось. Мало вещей, много света. Ближайшие соседи только через три этажа, а это значит – минимум встреч в лифте или около подъезда и никаких криков за стеной… К тому же, люди они, с большой вероятностью, интеллигентные (почему-то мне так казалось), так что лишние вопросы и неожиданные визиты (выпить с новоселом, посмотреть, какой я мужик) тоже исключались. В общем, хорошее место, чтобы спрятаться. Сколько, Болдырев написал, хозяин будет в отъезде?

Пока от меня требовалось только одно – вести обычный образ жизни. Уходить утром «на работу», возвращаться вечером. Наверняка я очень скоро смогу полностью адаптироваться, освоюсь, перестану выделяться… Вы ведь тоже замечали это? В нашу эпоху начала 2020-х люди на старых фотографиях уже не кажутся какими-то неестественными, какими-то не такими. Мы так много впитали из других времен, в нас так много намешано – всех этих субкультур, стилей… Мы словно универсальный реципиент. В плане культуры и истории. 60-е, 70-е, 1920-е – нам все подходит. Возможно, я просто постарел, взгляд у меня замылился, и я уже ничему не удивляюсь, но, мне кажется, прежде мы реагировали на прошлое гораздо острее.

Там – в будущем – у нас есть мода из 80-х, есть дискотеки 80-х и 90-х, есть голубые огоньки, где умершие звезды соседствуют с теми, кто еще жив, будто боги на Олимпе… Само собой такое способствует… Некоторому разжижению… Границ и мозгов…

С другой стороны, до ковида у нас были бесконечные каверы, ремейки голливудских хитов, фильмы о советском прошлом. Прибавьте к этому тему попаданцев, столь популярную уже лет десять назад… Короче, мы хорошо подготовились к путешествиям во времени. Видимо, поэтому я и здесь.

Честно говоря, к своему путешествию я-то подготовился лучше всех. Деньги, документы, одежда, вписки… Даже цель у меня была… Я чувствовал себя диверсантом. Сильнее всего я почувствовал это, когда отправился в магазин, перетрогал хлеб привязанной к шкафу ложкой, отстоял очередь в мясной отдел и за конфетами и на кой-то черт купил сразу две пачки маргарина. Вероятно потому, что это был почти единственный товар, которого в красногорском гастрономе было много… Эпоха дефицита! А я, возможно, захапал себе чью-то порцию и повлиял на ход истории… Не говоря уже о раздавленных по пути насекомых и привнесенных мною вирусах!.. Говорю же – настоящий диверсант! Потрудился на славу!

Я вернулся в квартиру, поставил вариться жилистый кусок мяса и снова попытался читать. Ту книгу по этнографии северных народов. Меня все эти виды домотканых рубашек, полосок на штанах, узоров на горшках и заунывных песен никогда особо не интересовали. Но теперь я был в той же ситуации, что и автор книги. Я столкнулся с иной культурой, и на меня ворохом сыпались ее артефакты: талончики, чеки, деньги, сигареты, фразы… Наверно, неплохо бы в этом разобраться и увидеть за артефактами настоящую жизнь. Но я не был уверен, что способен на это. Я оказался диверсантом-этнографом без должной подготовки. Все что мне оставалось – ждать.

Я прожил в этой квартире две недели, добросовестно соблюдая режим. В восемь утра уезжал в Москву на переполненной электричке и возвращался около восьми-девяти вечера, пропустив основной час пик. Все как у людей… Почти.

За это время я подстригся в парикмахерской, которую посоветовал мне Болдырев, и купил туфли. Советские. Дорогие и неудобные. Также я купил зонт, и с этим проблем, несмотря на дефицит, почему-то не возникло.

Питался я в бутербродных и бесчисленных пельменных: на Никольской (25 Октября), на Китай-городе, на Цветном, у рынков… Я везде побывал. С покупками в универсамах я завязал – все казалось, что забираю чужую пайку.

Целыми днями я разъезжал по городу: гулял в парках, заходил в музеи. В музеях я иногда доставал блокнот и ручку и делал вид, что пишу – ну, как будто я ученый, проводящий какое-то исследование и фиксирующий гениальные наблюдения.

Однажды в Тропининском музее я осмелел и обратился за разъяснением к экскурсоводу. Вроде мне надо уточнить пару нюансов относительно портрета той девушки… Да, той самой… Для небольшой научной статьи…

Мы мило побеседовали. Я кивал и соглашался. Задавал уточняющие вопросы… В конце извинился, что украл у собеседницы двадцать минут от перерыва на обед, и ушел сам не свой от возбуждения. Все-таки я впервые поговорил с кем-то с тех пор, как попал сюда! Если не считать моего будущего ректора… Правда, на сей раз я немного схитрил – в будущем я работаю в этом музее. А экскурсовод, с которой я так мило беседовал о творчестве Тропинина, – моя непосредственная начальница. Жуткая грымза, если что… Но тогда, в восьмидесятых, она ничем не уступала девушке на портрете. Такая же свежая, простая, открытая, веселая, озорная… Ах, эти чертовы прилагательные!… Сама молодость, короче… И еще – этот легкий запах цветов…

В своих разъездах и прогулках я очень быстро понял, что Болдырев серьезно лопухнулся, снабдив меня для путешествия в прошлое только одним комплектом одежды и белья. Трусы и носки (единственные!) мне приходилось стирать и сушить каждый день, да и костюм… То в нем жарко, то холодно, и он точно чище не становится. Я попробовал было сунуться в магазин одежды, но понял, что хоть денег у меня по советским меркам много, но это только, что называется, на жизнь. Что-то серьезное я себе мог позволить раз или два. К тому же, надвигались холода, и мне вероятно понадобится пальто… А еще альпинизмом занимался!.. Болдырев, в смысле. Мог бы предусмотреть!

Как-то я очередной раз стирал носки и рубашку (руками, конечно же), и тут меня накрыло. Я почувствовал, что больше не могу. Что все это – путешествие, отсутствие нормальной одежды, очереди в пельменных, необходимость ныкаться и шататься по улицам – все это слишком. Напряжение было невыносимо. Я заплакал. Диверсант-этнограф сдался… Я ведь даже ни разу толком не подрочил за то время, пока я здесь. Не крутил ленту в «контакте» или «инсте», не смотрел фильмов, не слушал музыки, не читал книг, которые читаю обычно. Воннегут, Сэлинджер, Буковски, Селин – где они?.. И главное – никакой гарантии, что я смогу отсюда выбраться, что все это закончится… Наверно, я – плохой исследователь, хоть и работаю в музее. Что бы сделали на моем месте Эйнштейн, Вернадский, Ролан Барт, Ломоносов?.. Набросились бы на новую реальность, как на горячий мясной пирог с голодухи… Ну, может, только Барт обождал бы… А я?..Твою ж мать, как я вляпался!..

Я шлепнул мокрым носком о раковину и скрючился на полу в ванной. Меня трясло, слезы текли без остановки. Я всхлипывал, стонал и наконец завыл в голос.

Когда я успокоился, то решил устроить себе праздник. Прибрался немного в ванной, вышел на улицу и поехал в Москву. У меня на примете была кафешка – стоячка, но не обыкновенная рюмочная, классом чуть повыше – и там наливали хорошее пиво, а народу было немного. Отсюда я и начал вечер. Еды почти не заказывал, перешел на водку и опьянел довольно быстро. Становилось веселее, легче. Машинально я начал отстукивать Rain Doigs. Компания длинноволосых за соседним стоиком оживилась, но, к счастью, мне в детстве медведь на ухо наступил – столь свежие в музыкальную культуру СССР я подбрасывать не планировал. Поэтому быстро допил очередную стопку и свалил на улицу.

Ночь была теплой. Видимо, начиналось бабье лето. Фонарей и тем более вывесок намного меньше, чем сегодня, но все равно светло. А тут еще деревья шумят, никого вокруг, дома старинные… Приятная ночь по-любому. Тем более, если ты пьян.

Я вывернул из переулка на проспект. Там было большое кафе. Ярко-освещенное. Внутри – посетители за круглыми столиками, и многие из посетителей – в пиджаках. Даже швейцар имелся. Цивильное, в общем, место.

Я зашел внутрь. Швейцар поздоровался, но остался стоять на месте, загораживая мне путь. Я не знал, что он хочет.

– Мне нужен столик на одного, – сообщил ему я.

Он пробурчал что-то, чего я не смог разобрать.

– Есть места?

Швейцар глянул на меня вопросительно – как будто сам задал этот вопрос.

Я попытался протиснуться мимо него, и тогда он наконец-то соизволил:

– Вход – 50 копеек.

Вообще, никогда не понимал, как можно заплатить за вход в кафе или ресторан, отстоять очередь в клуб и все в таком роде, и никогда не делал этого. Я имею в виду в нашем времени. Но сейчас почему-то решился. Сунул руку в карман и протянул швейцару рубль. Он сдержано улыбнулся, подвинулся и жестом пригласил войти. Рубль исчез у него в кармане, и я понял, что сдачи не будет.

Я занял столик недалеко от окна, у колонны. В меню было много коктейлей с романтическими названиями: «Белое танго», «Морской», «Янтарный город». Я вдарил по ним. Цены не кусались. Официантка была вежлива. Я разглядывал посетителей, слушал зарубежную попсу и советскую попсу, иногда – что-то джазовое. Я пил свои коктейли и курил до закрытия, а это случилось около часу.

Конечно, я сильно нажрался. Ко мне стали приходить разные бредовые идеи. Снять проститутку, например. Поехать в Питер… Про проститутку я скоро забыл, а насчет Питера я знал, что не вариант. Где я там остановлюсь? В советских фильмах, в советских книгах… «Метранпаж», «Мимино»… всегда стебались над тем, что в гостиницах мест попросту нет. Поэтому я решил рвануть в Крым или на Кавказ, а там поселиться в частном секторе. Буду лазить по горам, вдыхать запах моря. В Абхазии еще очень тепло…

Я поймал такси и сказал «На вокзал». Бог его знает как, но таксист понял, что из девяти вокзалов Москвы мне нужен именно Курский. Возможно, он задавал уточняющие вопросы. Я их не помнил… Так или иначе, я оказался у входа, а потом – у касс, где обнаружил, что просто так уехать из Москвы, вот прямо сейчас или хотя бы завтра, или через день, или через два не получится. Дефицит: не только мест в гостиницах, но и билетов. Я немного попрепирался, но меня выгнали из очереди два кавказца, которым тоже надо было на Юга и тоже как можно быстрее. Я подсмотрел, как они с этим справляются, но показался мент, и я предпочел слинять. На выходе меня поймал другой хачик и попытался втюхать билет с рук. Начал с сотни, сбросил до 75-ти, потом еще уступил десятку… Однако я уже потерял интерес к дальним поездкам. Вместо этого я пошел на стоянку такси, откуда меня за грабительские 25 повез домой еще один выходец с Кавказа.

По дороге я попытался завести с ним разговор в стиле Холдена Колфилда. Типа, вот Лосиный остров… парк… и там действительно лоси живут?.. А олени? Волки?.. Там можно охотиться?.. Мой отец был хорошим охотником… Я из Таганрога, мать твою!.. Я серьезно!..У нас на полу лежала шкура медведя… А лоси из Лосиного острова могут дойти до Тверской?.. то есть… тьфу!.. До Горьковской?… Тьфу… до Горького…

К счастью, таксист был молодец. Он молчал, по большей мере, а когда привез домой, взял только червонец и мою трешку сверху.

Я вышел из машины и сначала не поверил своим глазам. Но быстро уразумел, что произошло. На вокзале, пьяный и возбужденный от общения с кассиром и барыгой, я сказал свой ОБЫЧНЫЙ домашний адрес. Не квартиры в Красногорске, которую посоветовал мне Болдырев, а Московский! Там, где я родился и вырос, где жил еще до путешествия во времени… Единственное – таксист перепутал дома. Но догадаться, где я, было несложно. Метров двести по прямой и потом направо – все, пришли…

Я стоял у знакомого магазина, где столько раз покупал продукты и в советское время, еще ребенком, и потом. Я стоял на тротуаре, который не увеличился с тех пор ни на метр. Я не мог понять, что мне делать дальше. Может, заявиться к родителям?.. Подъезды-то открыты. Никаких кодовых замков и домофонов. Прийти и сразу звонить в дверь. В три ночи или сколько сейчас… «Здравствуйте! Я ваш дальний родственник… Из Зажопинска… Не успел послать телеграмму». Прям, Вампилов какой-то!..

Неожиданно для себя я зашагал к ближайшему дому, вошел в первый по ходу подъезд и стал подниматься наверх, на самый последний этаж, а затем – на крышу. Вылез туда. Ощущение было странное. Вот мой район… Новый, на окраине Москвы… До метро далеко, до всего далеко, но видно Останкинскую телебашню… А вот мой дом… наши окна на первом этаже… Детский сад, еще один… Я ходил в оба, и в первом над детьми издевалась жутко мерзкая воспитательница, зато во втором было почти замечательно… А вот там – поликлиника… А там школа… здесь было хуже всего… Чуть не убили… Дом пионеров за дорогой… Как будто все это приготовили специально для меня. Построили дома, посадили деревья вдоль бульвара, протянули провода и трубы. И только, чтоб я тут родился и прошел через все это… Как новый отель, который ждет туристов… Скоро все начнется. Каких-то полтора месяца осталось.

Я протрезвел, как мне казалось. Было холодно. Было очень грустно. Пока живешь тут, не замечаешь…

Я спустился на чердак и просидел там, пытаясь согреться, еще часа два, пока не расцвело и не начался рабочий день. Затем вышел и вместе с другими прохожими зашагал к автобусной остановке. Только там не остановился. Пошел дальше. И еще дальше, и еще… В конце концов, я дошел до самого конца Москвы, до какой-то промзоны и гаражей, до выезда на МКАД. Там я поймал частника и поехал в Красногорск. Еще пятерка, но мне надо было выспаться.

Наши люди в булочную на такси не ездят.

Я вспоминал эту фразу прошлой ночью, пока разъезжал на таксо, как загулявший обыватель из советской комедии.

Теперь я – небритый, растрепанный, потерянный, красноглазый и наверняка с жутким перегаром – вылезал из машины перед домом в Красногорске в начале рабочего дня. И как жопой почувствовал, что сейчас это произойдет – из подъезда вышел мент. То есть, участковый, но все-таки мент. Пришлось объяснить, куда я, кто я и почему здесь и сейчас и в таком виде. Оказалось, что я расхожусь с гражданской женой, а все бабы – суки.

Женщины, женщины… Вечно мы на вас отыгрываемся.

Моя отмазка со скрипом, но прокатила. Мы поговорили, он посмотрел мой паспорт (Болдырева, на самом деле), и отпустил меня. Я поднялся в квартиру. Чутье диверсанта подсказывало, что больше я здесь не живу. А жаль. Мне нравилось. Я уже говорил об этом.

Я собрал свои вещи. Успел-таки разжиться за две недели, хоть и явился в одном костюме! Зубная щетка, новые ботинки, зонт, блокнот, пара карадашей, раздвижной стакан-шайба с эмблемой Тропининского музея на память…

Теперь надо это куда-то упаковать. На автомате я подумал про пакет, но его просто не было. Не завезли еще… Зато лет через десять будет шик! С надписью Marlboro или этой девушкой в профиль… Марианной, кажется… С Marlboro круче, конечно.

В итоге, я не придумал ничего лучше, как просто сложить вещи в коробку из-под обуви. Кое-как перевязал веревкой. Никогда не получалось с этими завязочками… Даже с пионерским галстуком, будь он неладен!..

Настало время подсчитать деньги и подумать, куда отправиться дальше. Я разложил записочки Болдырева с адресами возможных вписок. Он мне устроил настоящий Airbnb: здесь была комната в цирковой общаге и инструкция, как туда попасть, квартира на Соколе – что-то вроде богемного сквота, дача в Подмосковье, где можно жить даже зимой… Этакий Rural house…Cozy?..

Я решил сначала попробовать сквот на Соколе. Денег у меня оставалось, несмотря на все траты, больше двухсот рублей.

На станцию я пришел в длинный перерыв между электричками. Подремал немного на скамейке. И подремал в электричке. И в метро. Потом чуть не отключился в пельменной и чуть не отключился в кафе.

Наконец, настал вечер. Я купил бутылку крепленого вина, показавшегося мне более-менее приличным, и отправился на квартиру-сквот. Бутылка в одной руке, коробка из-под обуви под мышкой… Силы понемногу возвращались ко мне. Я решил, что буду играть роль ученого со странностями. Такой – молчаливый, себе на уме. Может, когда-нибудь совершит революцию в науке.

Дверь мне открыла девушка лет двадцати.

– Я – Болдырев. От К-кого… Только что из Баку. Он сказал, здесь можно остаться на ночь, -такова была моя легенда. Она сработала.

– Оксана, – сказала девушка и проводила меня в большую комнату. Там сидело уже пять человек. Все – парни. По виду – молодые ученые, тихие, себе на уме. Может, когда-нибудь… Все сербали чай из больших кружек. Мы поздоровались. Затем Оксана уселась на пол и занялась вязанием.

Вязанием?!…

Все это было очень странно. Я ожидал шумную компанию поэтов, музыкантов, неформалов… Дым клубами, все пьяные, музыка играет, «Пролетая над гнездом» по видаку крутят, советские скрепы скрипят… Я надеялся там затеряться. Однако все было наоборот. Мы чинно сидели и ничего не происходило. Может, это какая-нибудь секта? Траур? Перформанс? Я терялся в догадках. Изредка кто-нибудь покашливал, подливал себе чай или закуривал. Перебрасывались ничего не значащими словами. Прошел час. Я стал отрубаться. Неожиданно один из парней сказал:

– Ну, мне пора.

Потом так сказал другой. Потом третий… В конце концов, нас осталось трое: невысокий чуть лысеющий парень с бородкой, Оксана и я. Парень, казалось, спал. Я не помнил его имени. Вдруг он очнулся и заговорил – о политике. Общинный социализм!.. Свободные коммуны!… Я расслабился. Хоть что-то похожее на то, как я себе представлял, должны были проходить богемные собрания в начале 1980-х.

Парень говорил долго. Ссылался на Кропоткина и Ленина. Рассказывал про май 68-го. Я слушал. Оксана слушала. Из-за двери появился кот – он тоже стал слушать. Было и впрямь интересно. Пока парень говорил, мне казалось, что я его знаю. Характерная манера щурить глаза и посмеиваться на тем, что рассказывает. Наверно, тоже стал преподом и вел у нас в институте что-нибудь, подумал я, но никого похожего вспомнить не мог.

Около двенадцати парень умолк. Я хотел было возразить ему кое в чем, поскольку знал, как повернется ситуация в будущем, но этого делать было нельзя. По крайней мере, мне так казалось. Поэтому мы просто молчали. Снова. Выкурили по сигарете. Затем они с Оксаной встали и ушли к себе. Не предложили ни где-нибудь лечь, ни перекусить, ничего. Странно.

Я остался один в большой комнате. Почему-то проревновал Оксану. Выглянул в окно – там виднелась небольшая пристройка – вроде магазина. Над входом горели неоновые буквы: «Театр-студия «На Соколе»». Это напомнило мне о Лере, ради которой Болдырев и отправил меня сюда. Было бы странным совпадением, если они оба вышли бы сейчас из этой студии. Но, видимо, бог или кто там, решил, что странностей на этот день с меня хватит: неоновая вывеска потухла, из студии вышел какой-то старик, по-видимому завхоз, запер входную дверь и захромал в сторону метро.

Я сходил проссаться, вернулся в большую комнату и заснул на кресле, прикрывшись собственным пиджаком.

Путешествовать во времени – все равно что прожить еще одну жизнь. Другие люди, другие возможности – начинай сначала!

Ну, а Болдырев?.. Он должен чувствовать себя кем-то вроде бога по отношению ко мне… Он ведь мне это все устроил… Как там французы говорили? Верховное существо, высший разум… Нечестно, но тот, кто умнее, отыгрывается на тех, у кого мозгов не хватило. Тот же Гитлер – как всех ловко одурачил. Или Пол Пот… Им всем не достает ответственности. Сочувствия к другим. Впрочем, это нормально. У кого-то кулаки, у кого-то мозги… Система такая – каждый выкручивается, как умеет. Или как лампочка… Что?!

Что-то я стал рассуждать на общественные темы. Видимо, вчерашняя лекция подействовала. Кстати, лектора я действительно знаю. Он выступал у нас в музее. На многих произвел впечатление, даже моя грымза-начальница спустилась послушать… Нубин, кажется, его фамилия.

Наверно, и он, и Оксана, и все, кто был вчера в квартире, подумали, что я из ГБ – типа, сексот. Поэтому и замолчали, когда я так нежданно явился со своей коробкой из-под обуви и бутылкой вина. Хорошее ведь прикрытие?.. В коробке можно спрятать микрофон, прямо с пленкой, такими большими бобинами. А вино – чтобы развязать языки…

Я ушел из квартиры на Соколе очень рано. Услышал, как кто-то зашербуршился с утра у туалета, быстро попрощался и был таков. Теперь я ехал на электричке в свой Rural house – на дачу в Подмосковье, куда-то за Сергеев Посад… Простите – Загорск.

Вообще, не складывалось у меня со столицей в этой моей новой жизни в прошлом. Москва меня не принимала, не верила, требовала доказательств, действий… Хоть каких-то. А я чувствовал, что неспособен на это. Кишка тонка. У себя в будущем я всегда плыл по течению – в потоке. Вместе со всеми. Что бы я там о себе ни воображал… Одиночка, крутой парень, понял, как все устроено, какие ответы правильные… Теперь потока не было, и моя крутость перестала что-то значить даже для меня самого. Я знал, что держусь только пока у меня есть деньги Болдырева, а когда они закончатся, мне хана. Ни подходящей профессии, ни желания… прогибать жизнь под себя… Да, и поздновато, – утешал я себя, – возраст… Хм, возраст… Возраст!.. Мне было почти сорок лет, а я еще не родился!

Поезд с Яровславского вокзала идет очень долго, и я продолжал размышлять о неминуемой катастрофе. Я представлял себя на самых дерьмовых работах, живущим в богом забытых поселках городского типа, среди алкашей и конченных нариков. Словно шатающийся зуб языком трогаешь – невозможно удержаться.