скачать книгу бесплатно
Сказал так, будто я совершил какой – то героический поступок.
– Пойдём, покажу твоё рабочее место
В трёх шагах от его кабинета, за раскрытой настежь дверью и находилась моя новая обитель. В большой комнате с широким окном стояло несколько шкафов и три стола, за одним из которых, тем, что стоял слева, сидела, склонившись над макетом, миловидная девушка с бледным лицом и большими серыми глазами. При нашем появлении она встала, смущённо улыбнулась, будто её застали врасплох, и назвалась Анной.
– Это твой технический редактор, – представил Обухов. – Или художественный, как тебе будет угодно. Красота, привлекательность и, соответственно, тираж нашего журнала во многом зависит от неё. Так что она не просто Аня, а Анна Михайловна Кузина.
От щедрой похвалы девушка зарделась и опустила голову.
– Раздевайся, через четверть часа летучка.
Я снял шинель, повесил её на напольную вешалку и поставил кейс к столу, стоящему у окна.
– Кроме того у тебя в подчинении есть фотокорреспондент Дмитрий Редькин. А вот и он, – показал Обухов на молодого человека, перешагнувшего порог. – К летучке готов?
– А к -к – куда я д – денусь, – сильно заикаясь, ответил вошедший, сбрасывая с плеча репортёрскую сумку и вешая на крючок зимнюю куртку. – Вы же м – меня из-под земли д – достанете. За с – слайдами заезжал, – закончил он явно трудную речь, искоса поглядывая на меня.
– Знакомься, твой новый начальник, – представил меня фотокору Владимир Иванович.
– Н – не с – слепой, вижу, – без всякого энтузиазма произнёс молодой человек и протянул руку. Рукопожатие было вялым и небрежным. Будто Редькин делал мне одолжение. А может быть так и надо? Мало их, что ли, начальников? Их много, а мы одни.
Не знаю, так ли думал товарищ Редькин, но его кислая мина, крупный, картошкой, нос и скептическая кривая улыбка мне не понравились. Похоже, та ещё штучка.
На планёрку пришли все офицеры. Плюс Анна Михайловна с черновым наброском макета апрельского номера журнала, плюс Редькин со слайдами на обложку и к материалам. И, конечно же, Любовь Степановна Виноградова, литсотрудник с большим стажем, про которую за глаза называли «недрёманным оком».
Миронов на правах руководителя первым делом представил меня всему личному составу и пожелал удачной адаптации.
За ним выступил заместитель Главного полковник Бессонов, ниже среднего роста офицер с высокой петушиной грудью и тонким, похожим на женский, голосом. Он коротко сделал аннотацию будущего номера.
– Все материалы готовы, – подытожил он, – за исключением от отдела боевой подготовки.
– В чём дело, Юрий Александрович? – строго спросил Главный Кислякова. – Снова неоправданные задержки. Когда, наконец, это кончится?
Покрасневший Кисляков поднялся:
– Илья Александрович, не могу же я собирать материал по телефону. Это несерьёзно. А мои просьбы о командировке в боевую часть под разными предлогами отклоняются. Причём здесь командировочные, если нужна живая фактура? Не хочу я серьёзную статью из пальца высасывать.
– Работать надо планово. А у вас в отделе всё через пень – колоду! – вскипел Главный, не терпящий критики.
– Я о плане и говорю. Вы же сами его подписали.
– Подписал. Но план – не догма. Искусство руководителя в том и заключается, чтобы в создавшейся обстановке выбирать оптимальный вариант, – назидательно сказал Миронов, – и не подставлять коллектив.
– Ну конечно: стрелочник – он всегда виноват, – огрызнулся Кисляков, опускаясь на стул. – Завтра статью сдам. Только вычитать осталось.
Макет Анны Михайловны утвердили безоговорочно, но долго обсуждали слайды, предложенные Редькиным на обложку. И это понятно: обложка – визитная карточка номера. После долгой дискуссии остановились на одном из трёх предложенных. На снимке был запечатлён лётчик, после полёта вылезающий из кабины истребителя. С моей точки зрения – сюжет банальный, заезженный. Но я промолчал. Негоже на первых порах светиться в чужой стае. Перепутают ненароком с приманкой и сожрут за милую душу.
Слайды я увидел впервые, и с удовольствием разглядывал широкоформатную цветную картинку на свет. От Миронова это не ускользнуло, и он полюбопытствовал:
– Как, на ваш взгляд, смотрится?
Не ответить я не мог, потому что все головы повернулись в мою сторону. Сказать правду, значит немедленно нажить себе недоброжелателей. Но и серость свою выставлять опасно: бледнолицые всегда вызывают у туземцев пренебрежение и желание слопать. Поэтому я, ещё раз скользнув глазами по плёнке, с уверенностью сказал:
– Хороший снимок. И сюжет неплохой, и качество отменное! Сами проявляли? – перенёс я внимание аудитории на Редькина.
– От – тткуда? У нас п – ппроявочной машины нет. В АПН пришлось съездить.
В принципе каждый номер журнала должен был утверждаться на заседании редколлегии журнала, но это происходило только тогда, когда приезжал лётчик – космонавт Герман Степанович Титов. Он занимал пост заместителя Главного редактора, скорее для престижа журнала. Настоящая его работа была в космических частях связи Министерства обороны.
Я знал его ещё с училища. Он поступал туда вместе с нашим потоком, но когда пригнали из Павлодарской первоначалки сто двадцать новых гавриков, нас, аэроклубовцев, посчитали в лётном деле менее образованными и, не мудрствуя лукаво, бесцеремонно отправили в Аткарск летать на «Як – 18» – х. Несколько человек, однако, поддались на агитацию представителя от вертолётного училища, и уехали в Саратов.
Герману повезло больше. Он год обучался на «Як-11», ещё один – на «МиГ -15» , был произведён в офицеры и направлен в 26-й гвардейский истребительный полк, расквартированный в Сиверской.
После окончания Сибирского истребительного училища с красным дипломом мне на выбор предложили несколько военных округов. Я остановился на Ленинградском, и по стечению обстоятельств тоже оказался в Сиверской. Но Титова не застал. Он уже был в отряде космонавтов.
Мы встретились после его полёта в космос в университете Дружбы народов. Он выступал перед студентами – иностранцами на ледовой арене, где проводились соревнования по хоккею и фигурному катанию. Минут пятнадцать рассказывал о полёте в космос и не менее часа отвечал на вопросы слушателей. Когда официальная часть закончилась, я набрался смелости и прошёл к нему за кулисы. Поздоровался. Представился и передал привет из Сиверской.
– О, – обрадовался он, – как там наши ребята? Лёва Григорьев, Кузьмин, Шулятников?
– Да вообще – то всё в ажуре. Был там недавно по заданию редакции. Летают. Молодые, те, кто остался после разгона, приступили к полётам в сложных метеоусловиях. Полк переименовали в истребительно – бомбардировочный. Живут, о вас вспоминают, приглашают в гости, Герман Степанович.
– Чего это ты, брат, перешёл на «вы»? – с укором сказал Титов. – Я как был Геркой, таким и останусь. А за приглашение спасибо. Непременно приеду…
Спустя несколько месяцев Титов выполнил своё обещание, но я, к сожалению, на встрече с однополчанами не присутствовал: меня отправили в Польшу.
Прошло два десятка лет, прежде чем я узнал подробности посещения космонавтом родного полка. Рассказывали, что в гарнизон собрались все жители и гости курортного местечка Сиверской, забрасывали космонавта вопросами и цветами, брали автографы, носили чуть ли не на руках. А потом до глубокой ночи длился дружественный банкет…
– Ну, что ж, все проблемы решены, цели определены, за работу, товарищи!– благословил собравшихся Илья Александрович, и все потянулись к выходу.
– Юрий Александрович, – остановил Главный Кислякова. – Останьтесь на минутку.
Не знаю, о чём между ними происходил разговор, но через приоткрытую дверь доносились фразы на повышенных тонах. Минут через пять Юрка выскочил из кабинета явно взбешенный и предельно злой. «Понятно, – сделал я для себя вывод. – В тихом омуте черти водятся».
– Ну, вот и я, – объявил я своим подчинённым, усаживаясь за рабочий стол. – Для знакомства коротко расскажу о себе.
Анна Михайловна, симпатичная брюнетка с карими глазами, сидевшая по мою правую руку, отложила бумаги в сторону, подпёрла округлый подбородок и навострила маленькие, скрытые модной причёской ушки. Губы её, пухленькие, чуть подкрашенные, приоткрылись в вежливой улыбке, достаточной, чтобы разглядеть между ними полоску ровных, привлекательно белых зубов. Лет ей было не больше тридцати, но лёгкий макияж и новый блузон с повязанным на шее пёстрым платком заметно молодили женщину. Рядом с её столом, прислонившись к стене, высился огромный, как контейнер. Застеклённый шкаф, забитый папками, журналами, справочниками и другой, очевидно, необходимой для работы, литературы.
Редькин занимал столик напротив меня. В кургузом сером пиджачке, с разлохмаченными тёмными волосами и стиснутыми зубами, от чего желваки на его узких скулах рельефно выпирали, он был похож на взъерошенного воробья, напуганного наглой вороной. Фотокорреспондент молча внимал моим словам, сохраняя маску приличия, но его руки беспокойно перебирали кипу свеженьких, очевидно проявленных вечером снимков. Суетливость его, как я понимал, демонстрировала независимость и достоинство перед новоявленным начальником. За его показной кротостью чувствовалось профессиональное превосходство. Очевидно, прознал, что кроме армейской газетёнки «Боевая тревога» опыта работы в журналистике у меня – с гулькин нос. В печати, как нигде больше, новости распространяются со скоростью света.
– У меня нет намерений менять стиль вашей работы. Для этого пока нет оснований. Прошу лишь соблюдать трудовую дисциплину, – закончил я свою речь. – Начнём с чистого листа. И называйте меня по имени – отчеству. А теперь – вопросы?
На минуту в кабинете повисла тишина. Очевидно, мои подчинённые раздумывали, говорить или нет о своих болячках. Наконец, Редькин, волнуясь и оттого ещё сильнее заикаясь, не вставая, пожаловался на дефицит цветной плёнки.
– Ж – жживём впроголодь. От – тдел тттехнических с –средств п – пропаганды во главе с Фоменко с – считает нас нахлебниками, в военторге – игнорируют. Этто – раз. Два: смешно, но в цветном журнале нет проявочной машины для слайдов. Приходится пользоваться расположением коллег. То в ТАСС, то в АПН то в «Советский воин», – ц – целыми днями в бегах. А работать когда?
Он пожал узкими острыми плечами и склонил голову набок.
– Что ж, Дмитрий Григорьевич, согласен с вами, непорядок налицо. Будем исправлять положение, – сделал я пометки в блокноте.
– И аккредитации ни к чёрту, – осмелел и перестал заикаться Курбатов. – Ни на парадах, ни на торжественных собраниях, где собираются знаменитые лётчики, ни, тем более, съездах не бываю. А журнал без снимков, как слепой без поводыря.
– Это верно, – удивился я точному сравнению фотокора.
– И у меня есть серьёзные претензии к отделам. Материалы в номер нашему литературному сотруднику Любовь Степановне приносят в последний момент. А их надо вычитать, править, сделать гранки, снова вычитывать, сокращать, форматировать. Вот и приходится работать на форсажном режиме, – вставила своё слово Анна Михайловна, – вот и получается тяп – ляп.
От волнения Анна зарделась, мельком взглянула на меня, оценивая, как я это воспринимаю, и добавила:
– Кроме того, макет с гранками вам лично надо передать военному цензору, и только с его визой сдать в третью типографию. На всё надо время, и его катастрофически не хватает.
Она перевела дух и закончила:
– Я вам показала упрощённую схему рождения журнала. На самом деле она намного сложнее. Вскоре в этом сами убедитесь.
Записав неудовольствия сотрудников, я попросил предоставить для ознакомления материалы апрельского номера.
– Вот пока всё, что имеется, – подала она тощую папку с рукописями.
Номер был посвящён двадцатилетию полёта Гагарина в космос.
На площадке, отведённой для курения, я увидел подполковника Светлицына, среднего роста, упитанного, широколицего офицера. Его иссиня-чёрная шевелюра лоснилась, словно намазанная бриллиантином, а из-под широких дугообразных бровей антрацитом блестели тёмные, как южные ночи, вприщурку смотрящие глаза. В каждом его движении чувствовалась этакая вальяжность и довольство. Безупречно выглаженные брюки и рубашка без слов говорили об ухоженности и внимании. От него исходили мягкие и приятные запахи отечественного одеколона «Красная Москва».
– Максим, – назвался он, улыбаясь и протягивая руку. – Давно смолишь?
Ладонь его была влажной, по-женски мягкой и безвольной.
– Лет двадцать. Закурил по случаю окончания училища. С тех пор и бросаю.
– Вредная привычка, – согласился Светлицын. – Тоже злоупотребляю. Да лучше лишних сто грамм опрокинуть, чем каждый час травить свой организм дымом, вонючим и поганым, – употребил он словосочетание из доноса подьячего о первом полёте человека на воздушном шаре. «Подкованный», – отметил я про себя эрудицию собеседника в истории развития авиации.
– Мы недавно встретились с ребятами в неформальной обстановке. О жизни поболтать, стресс сбросить. Договорились покончить с куревом. Да не вышло, – с остервенением раздавил он окурок в громадной пепельнице. – Ладно, пойду работать.
И ушёл, не скрывая улыбки, от которой на щеках Светлицына появлялись ямочки.
До обеда я вычищал авгиевы конюшни моего рабочего стола, сейфа и шкафа, безжалостно отправляя в корзину прочитанные и ненужные бумаги, оставленные моим предшественником, потом долго переписывал из блокнотов Редькина и Анны адреса и телефоны организаций и нужных людей. Честно сказать, не подозревал, что журнал имеет такую широкую сеть абонентов, львиная доля которых замыкалась на отделе оформления.
Вместе с Владимиром Ивановичем прошёл на территорию мединститута космонавтики, и пообедали в ведомственной столовой. Я с интересом рассматривал людей, принимающих пищу, стараясь угадать, кто есть кто. Здесь были офицеры, от лейтенанта до полковника, и множество гражданских лиц, в основном женщины. Одна из них, остроглазая, с роскошными каштановыми локонами лет тридцати пяти, сидевшая в кругу подружек, что – то оживлённо рассказывала и украдкой обстреливала нас мимолётными, зовущими взглядами. Не иначе, заметила новичка. Обухов ей, очевидно, был давно знаком, и предметом её внимания мог быть только я. Мне она тоже понравилась, симпатичная мордашка. Надо взять на заметку.
К середине обеденного времени в столовой собрались почти все журналисты, кроме женского персонала. То ли в целях экономии, то ли по каким другим соображениям, обед они приносили с собой и ели на рабочих местах.
Мы уже заканчивали трапезу, когда к нам подсел Юрий Александрович с компотом на подносе и тарелкой манной каши. Я удивился его аскетизму, но промолчал. Зато он, словно извиняясь, проговорил, что желудок ни к чёрту не годится и что проклятый гастрит заставляет питаться детской пищей.
– Заходи в отдел, поговорить надо. Не забыл, где мы обитаем?
Отдел боевой подготовки находился на отшибе, внутри институтского двора, и располагался в большой комнате на втором этаже пятиэтажки. Единственное окно выходило во двор, сквозь которое просматривалась вся редакция.
Кроме Кислякова в разных углах помещения сидели его подчинённые майор Жилин Александр Иванович, писавший на злободневные темы хлёсткие, убийственные материалы, и старший научный сотрудник Долгишев Виктор Петрович, тоже в майорском звании. Ребята о чем – то с азартом спорили, но когда мы вошли, примолкли в знак уважения к начальнику.
– Базарим? И на какую тему? – поинтересовался Юрий Александрович.
– Да вот, командир, выясняем, где у женщины передок. Витька говорит, что грудь, а мне кажется – пах, – на полном серьёзе ответил Жилин. – Рассуди, шеф.
– Здесь и рассуждать не о чем. И то, и другое – составляющие. Визитной карточкой женщины является лицо. Ну и, конечно, всё, что к нему прилагается. Ферштейн?
– Яволь, – в тон командиру дуэтом ответили подчинённые, и все дружно рассмеялись.
Непринуждённые отношения между офицерами создавали обстановку доверительности и дружбы, настраивали на творческий лад. Впоследствии я не раз убеждался, что не ошибся в своих умозаключениях. Отдел работал слаженно и продуктивно. И наезды на летучках и заседаниях редколлегии носили признаки искусственно создаваемых руководством проблем.
Дело в том, что Юрий Александрович позволил себе как – то высказать мысль, что в журнале публикуются материалы, совершенно ненужные авиаторам. Кому, к примеру, понравятся статьи на научную тему, занимающие треть опубликованной площади? Зачем, спрашивается в задачнике, теоретические выкладки о перспективах развития авиации? Вместо дельных советов, почерпнутых из опыта работы лётчиков, техников и других авиаспециалистов, волевым методом на страницах появляются пустопорожние рассуждения. Вот почему журнал, претендующий на популярность, не пользуется спросом, и подписка на него проводится под партийным давлением. А передовицы, призванные будировать потенциальные творческие силы авиаторов на качественное выполнение планов боевой подготовки? Разве они воодушевляют пустопорожним сотрясением воздуха? Да их просто игнорируют!
От неслыханной дерзости подполковника Кислякова, нагло замахнувшегося на методы руководства печатным изданием, и Миронов, и его заместитель Бессонов и остальные члены редколлегии опешили. Это был явный бунт против устоев партийного руководства.
Хитрый и осторожный с выводами Главный не стал заострять ситуацию на критике в свой адрес. Чтобы сбить закипающие страсти, он односложно сказал:
– Хорошо. Мы учтём замечания подполковника Кислякова.
Но сразу же после летучки вызвал к себе секретаря партийной организации полковника Лебедева, сутулого, всегда взъерошенного и послушного подчинённого и долго беседовал с ним с глазу на глаз.
В результате секретных переговоров родилась тема очередного партийного собрания: «О задачах коммунистов по улучшению качества журнала и мерах по преодолению застойных явлений».
С докладом выступал сам Миронов. Задачи, которые были известны всем наизусть, он выложил коротко, остальную часть обрушил на нигилистические тенденции, свойственные отделу боевой подготовки. Здесь, говорил он, имеет место своеволие, вместо запланированных статей предлагают новые, надуманные и оторванные от жизни, материалы, как правило, сырые и даже сдаются с опозданием.
В прениях выступили Бессонов, Светлицын, Беляев, безоговорочно поддержавшие позицию Главного, Горьков и служащий Советской Армии Коньков, высказавшие сомнения относительно слабой работы ОБП. И, конечно, нарушитель спокойствия Кисляков:
– Спасибо за критику, товарищи коммунисты. Мы учтём ваши замечания. Но я не перестану бороться с явлениями, когда в ущерб авторитета журнала, в нём печатаются материалы кому – то нужных людей, научных работников, готовящихся к защитам диссертаций, и потому обязанных иметь для этого ряд опубликованных работ, чиновников, стремящихся повысить свой рейтинг и продвинуться в должностях и званиях. Журнал рассчитан на массового читателя, а по существу его читают лишь авторы статей и корреспонденций, Любовь Степановна и военный цензор.
Последнее предложение Юрия Александровича вызвало улыбки и смех.
С заключительным словом выступил докладчик. Он похвалил активность коммунистов (значит, тема актуальна), пожурил, пощекотав нервы Кислякова, за политическую близорукость, зная наперёд, что после его выступления дискуссии не будет, и пожелал всем творческих удач.
С тех пор коллектив разделился на две непримиримые группировки – мироновцев и кисляковцев. Случилось это за три года до моего появления, да так и осталось. Ни о каком компромиссе речи быть не могло.
Обо всём этом мне рассказал Юрий Александрович, когда мы, уединившись на лестничном пролёте, нещадно смолили сигареты «Ява».
– Ты человек новый, так что выбирай, какую сторону поддерживать. Не сомневаюсь, что кто-нибудь из прихлебателей Миронова к тебе обязательно подвалит. Силёнок у них маловато…
– А ведь ты прав, бродяга, – признался я Кислякову две недели спустя. – В прошлую субботу Светлицын предложил мне составить компанию на «мальчишнике», но я отказался, сославшись на свою язву. По–моему он был разочарован.
– Ну, что я тебе говорил, – взбодрившись, ткнул он указательным пальцем в стол, как будто ставил точку на чём – то решённом. – Но учти, твой отказ даром тебе не пройдёт. Если ты не у них, значит, на моей стороне. И самолюбивый Макс найдёт повод насолить.
– Скажу тебе по секрету, что в твоём отделе Анька соблюдает нейтралитет, а вот Редьки глядит в рот Главному. Так что будь осторожен: в фотоделе ты новичок, а подставить тебя – Димке ничего не стоит.
Он как в воду глядел. Дмитрий Григорьевич нанёс мне два таких болезненных апперкота, пославших меня в нокдаун, от которых я и сейчас, вспоминая, чертыхаюсь. Но подробнее об этом расскажу попозже…
К концу рабочего дня в отделе появилась Татьяна Николаевна Цветкова, старшая в машинописном бюро. Коренная москвичка, одетая по последней моде и в макияже, выглядела лет на двадцать пять, хотя я, успев изучить контингент, знал, что ей уже давно за сорок. Блондинку молодили большие голубые глаза, округлое, без единой морщинки, лицо и высокая упругая, на взгляд, соблазнительная грудь, искушающая её пощупать. Печатала она, не глядя на клавиатуру, как пулемёт, выкладывая на заправленный в каретку лист не менее двухсот знаков в минуту.
– Беда у нас, – пожаловалась она, озабоченно на меня поглядывая. – Машинка сломалась, а запасной нет. Прошу оказать помощь.
Оказывается, починка машинок и другой техники висели на редакторе отдела оформления. Как и через кого это делается, рассказал Обухов:
