скачать книгу бесплатно
Несуразица
Игорь Митрофанов
Работы автора не были опубликованы при советской власти по понятным причинам. Но и после падения СССР, когда всё(!) стало можно печатать, рукописи сознательно не были отданы в издательства. Сегодня время крайностей ажиотажа прошло, и автор выносит на суд читателя простую, спокойную, добрую книжку. Анекдоты, басни, притчи, каламбуры собраны воедино относительно последовательным повествованием. Книга написана в модном сейчас, но редком жанре «утопического оптимизма». Автор старался для людей, которые готовы посмотреть на себя лучше, чтобы увидеть хорошее в других. А с тем, шагнуть из эпохи жестокости в «Эру Милосердия».
Игорь Митрофанов
Несуразица
©Митрофанов И. 2013 г.
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Предлог дл использовани :
Вскрыть и ознакомиться, если на Вашем необитаемом острове кончился последний патрон, и вовремя не пришла вчерашняя газета.
Можно листать от середины наперед, переворачивать снизу вверх или просматривать по диагонали.
Сюжет все равно не упустите. Зато, попадая пальцем в глупое слово, скоротаете час пустой до прибытия шлюпки, гребущей в тумане на подмогу!
Все стилистические и синтаксические промахи, здесь допущены умышленно. Препинания знаков расставлены, иногда, специально не правильно. Тавтологии преднамеренны. Ошибки проверены, найдены и оставлены. Но, если Вам удастся обнаружить вопиющую безграмотность… бросьте!
Не Вы – первый!
ПРИЯТНОГО ПРОСМОТРА!
Если Вы потер ли интересную мысль, не горюйте!
Она давно уже кем-то найдена.
Если Вы нашли интересную мысль, не ликуйте!
Она давно уже кем-то оставлена.
1
Новый Год явился, как всегда, негаданно, исподтишка январского «завтра», и привычно, невпопад ошарашил город вынужденными праздниками. Шутка ли! Новых Годов не было уже, без малого, год! Поэтому целые пол с половиной недели до конца декабря радость была весёлой, непоседливой и, балуясь, совсем не мешала серьёзным проблемам. Нетерпеливые нарядные выходные подпрыгивали, махали издалека встречающим и, дурачась, подталкивали в спину последние неуклюжие, рабочие дни. А те, неповоротливые от эдакого натиска и шума, ещё больше толпились, путались в ногах и застревали в проходе.
«Будни! Проходим! Проходим живее! Не задерживаем праздники!..»
Встреча Нового Года наступила. Да так чувствительно, что по пути отдавила носок ботинка, смяла манжет штанов и, надорвав карман рукава, запятнала блузу костюма прилипшими к пролитому вину конфетти.
ОН, в общем-то, никого к себе и не приглашал! Просто молчаливость отказа звучала для всех, как призывный клич беременного лося в брачный период. Вот почему многочисленный праздник безжалостно лихачил сейчас по родному линолеуму, до боли знакомым обоям и отеческому паркету, не оставляя безучастным даже вечно плюющий в себя потолок.
Каждая любая компания по интересам «отдыха» единогласно настаивала на том, чтобы ОН присутствовал в ней, являясь «фишкой», «развлекашкой», «погремушкой» торжества. А, в конце меропринятий, ещё и мероприятным «неваляшкой», когда, поздним звёздным утром третьего дня, мог сплавлять «в доску» матерящиеся «брёвна» с места боевой славы по местам дисклокации. Желая быть нужным, ОН мирил эти свои «должности» с собой, почёсывая между ушами мурлыкающее самолюбие…
– Шампанского! Шампанского! Быстро! Шампанского! Двенадцать!» – не успевал вопеть чей-то полузнакомый «зачинщик» 1–го января. Хлопотун умудрялся нависать всем торсом над массой неоткупоренных совсем бутылок, почему-то не наливая, а создавая волну и вскидывая руками, как будто подводная рыба салями наотмашь тащила его на дно. Бесполезного крикача отодвинули, и пробки полетели в старенькую, позолоченную краской, люстру. «Бом! Бом! Бом!» – бил себя в грудь телевизор и, выставляя на весь экран царь-циферблат, приказывал народу загадывать разумно выполнимое желание. «Бом! Полночь! Бом!»…
«Опять Москва врёт!» – икнулось где-то в Екатеринбурге. Куранты, как всегда, спешили но, как всегда, жалко – не поспевали за страной.
Кажется, только два часа назад было полдвенадцатого! Вчерашний год, не успев повзрослеть, ушел насовсем и, не специально задев локтем, слегка подтолкнул жизнь ближе к краю. Санкционированное веселье, тем не менее, тушило свет без оглядки на застольное свинство и заоконную слякоть. Праздник буйствовал, подспудно кратко натыкаясь на нежный детский вдох мандариновой хвои или на взрослое тёплое ощущение лишнего выходного дня.
ОН ретировался на балкон, до отказа забитый лишними вещами и ничейными гостями. Все предметы находились на своих исконных иконных местах со дня новоселья. Рыжие железки от велосипедов, длинные занозы лыж, тазики без ушек непонятной конфигурации с чёрными продыринами глазков и ещё много кой-чего, так же необходимого для правильного ведения балконного хозяйства, как археоптериксу – руль набора высоты или выхухоли – подгузник. Только нося на себе рудиментарный атавизм маминого: «Пускай стоит. Оно никому не мешает!» терпелось не сбросить всю эту бижутерию на головы зевак улицы Тельмана. Сейчас, с желанием коснуться влажного воздуха, ОН тихо протиснулся между двумя – мужчиной и женщиной – на волю. Внимательно, на боках подошв, чтоб сильно не топнуть в резонанс и в то же время медленным шагом, дабы, перемахнув всю узкую ширину сразу, не выпорхнуть[1 - Резкий, небдительный выход на воздух мог понести тяжёлые и необоснованные потери личного состава человеко-единиц. Во-первых: порог из двери залы в дверь на балкон был настолько высоко над полом, что перешагивающий почти касался коленом подбородка, как будто хотел завести мотоцикл «Иж Планета Спорт» с первого раза. А во-вторых: обездоленная ещё при мучительной стройке рождения площадь балкона не могла даже представить себе, что пространство – существует. Поэтому любой недотёпа, чревато не замолкающий в сторону, на скорости коснувшись перила животом, мог улететь «прочь – в ночь».] из «гнезда», притёрся к покрученной перилине, поместившись собой на одной шестой части суши белья, и стал наслаждаться капельками ниспадающей на лицо ночи.
Вытеснившись на мнимую наружу, опрометчиво думая, что спасён, и жадно вдыхая моросящий ветряной туман, ОН тут же попал спиной в объятья соседки, в засаде ожидавшей удобного момента с будущего начала прошлого года. /Балкон, по проекту, облизывал две квартиры/. Соседка являлась уроженкой Верхнего Иерихона и, естественно, никогда не повышала голоса без надобности. Но потребность её голосовых связок связывать громкие бессвязные предложения перекрывала все звуки региона на сорок два часа в сутки. Если у рядовых граждан потребность голосовать за царскую бзду о царской мзде просыпается только раз в несколько лет – на «выборах», то соседка «голосовала» из окна бескорыстно все 367 дней в году. Теперь же, вперёд орящая, захлестнула гарроту цепких пальцев на кадыке беспечного и наивного собеседника[2 - Собеседник – сокращённый собирательный образ соседа по беседке.].
Те пальцы по локоть пахли майонезом и скользили. Это таило надежду улизнуть.
– Ах ты, мой дорогой! – рычала самогонными свиристелями Моисеевна, с новогодней отзывчивостью расслабляя зажимы «струбцин»[3 - Струбцина – один из видов вспомогательных инструментов, используемый для фиксации каких-либо деталей в момент обработки, либо для плотного прижатия их друг к другу, например, при склеивании (прим. редактора).], не давая сразу умереть до смерти: – Наконец-то я тебя словила, красавца! От щас прямо – спробуй отвернуть равнодушное внимание. Будешь слухать мою доброту стоко, скоко я не выдохнусь! Я всегда знала, шо ты иногда спустишься с высоты свого птичьего помёта и тебе ох, как придётся…»
Чего «придётся» было недосказано, так как хватка соседки отвлеклась на неожиданно свободно пробегающего в дверном проёме её больного супруга. Выдернув горло из «крабовых палочек», ОН по инерции ввалился в квартиру, по ходу движения ударяясь обо всё, что не смогло увернуться. Используя очередной всеобщий тост: «За сбычность мечт!», включив защитное поле, напустив на себя побольше дыма, притворившись незаметной кроличьей шапкой-невидимкой и перестав работать на приём сигналов, ОН прорвался в подъезд и вошёл в мир истинный – мир улицы. /Все подъезды непременно ведут в дом. Этот, почему-то, всегда вёл на улицу!/ Теперь, совсем не думая, можно было слоняться по новогодним лужам, и освобождённые мысли выстраивались за спиной чётко-точным ритмом джаза. Этот дух импровизации давал свободу смеяться вслух, думать вслепую, читать стихийные или упрознёные строфы и гулять – не впопыхах!
Тут одна едкая, но ёмкая ФРАЗА вынырнула и всплыла – то ли из сырости воздуха, то ли из памяти, то ли из подворотни. Она прикидывалась как-то импозантно выглядеть, но храбрилась неубедительно и бездомно. Звучала ФРАЗА приблизительно так: «Грузите апельсины бочками!» Несмотря на непонятность подозрений, ОН смалодушничал. Не цыкнул, не замахнулся, не дал пинка! Да даже просто не убежал! А ФРАЗА, коснувшись «тепла», зацарабкалась наверх, шмыгнула в голову и, выгнув спину, шершаво полизываясь, заурчала:
«Дружите дружбы друзьями!»
– Какой я тебе друг!?
Ответил ОН вопросом. Но наглость не была подлой, поэтому настроение идти не упало. Забыв, чего хотел, путь продолжал лежать. «Стоять!» – подумал ОН и интуитивно повернул к самой вульгарной уличной ёлке города – главной общей цацке года. Да не пребудут детские игрушечные праздники шуточными для взрослых![4 - Заметьте, те, кому не удалось побывать ребёнком: для детей Новый Год – это серьёзно!]
Эта юдо-ёлка торчала из центральной площади и была самой единственной – по росту, и самой эксклюзивной – по миганию огней. Просто мракобесие, ей-богу! Даже у мэра, в его квартирах, не было ничего расфуфыреннее по пушистости и ослепнее – по лампочкам. Все в городе с рождения примирились с природным явлением: «ночью должно быть темно». Население склонялось к чьему-то мнению, что столбы в городе не для света, а для проводов с подвешенными кедами. Куда ещё садиться уставшим птичкам? А литературные языковеды вывели происхождение слова «фонарь». Мол, это столб, об который чаще всего набивают синяки под глазом.
Ну, ладно. Не горело никакого света никогда – «хоть глаз выколи» – себе, и не горело – привыкли. Но так, как не горело того же самого света сегодня! Затмение какое-то! «Попробуй, попади ещё – у себя тот глаз найти, чтоб выколоть!» А всё по тому, по той и по тем, что дополнительная последняя, одна резервная мощность котельной и запасной аварийный режим работы аккумуляторной подстанции, со всеми вытекающими отсюда электричествами, были брошены на предельную яркость генеральной криволапой ёлки района при явной бесхалатности администрации. В Новый Год городская депутатия не щадила себя в щедрости.
МЕТКА[5 - «Метка» – узелок в памяти.]
Никогда не щади себя в щедрости!
И сейчас это ёлище – символ административного вмешательства в заботу о населении, «детищё» отцов города – испускало дух света на головы со благодарных граждан. Над верхушкой в звезде поднимался дымок сияния.
Сильная мокрость сверху постепенно превращалась в слабую снежность везде. Вышедшие за рамки своих трущовок на праздник огней люди были настолько рады выдумке про зиму, что, вопреки грязи, пытались играть в «снежки» всем попавшимся под руку, и бросались супом из снега, кашей из града и компотом из лёда. Подходы к центральной смотровой площадке города громко не скучали звуками человеческого праздниколикования. Даже заблудшему незрячему глухому было «с легка лёгкого» сориентироваться сейчас в основном направлении неуверенного продвижения. Со всех сторон подталкивали только в одну сторону. Все шли на небесный свет. Шли, шли и шли к тому месту, где издалека, боковым зрением небо казалось дневнее ночи. Шли к ёлке.
Ёлку ту по краям украшали, охраняли и усугубляли два помпезных гомерических казуса: Дед Морозко и Снегурка Отморозка. Трёхметровые фигурки из залитого дождливой водой серого позапозавчерашнего снега. «Наши нэцки» – любовно, «по-японски» называли их горожане из-за уродливости одутловатых пузатых безглазых форм и оттопыренности припугнутых оскалов. Этих щелкунчиков из армии Урфина Джюса вот уже семнадцать лет подряд подрядом мэрии отлеплял местный искусствовед и экскурсовод музея шотландской, канадской и новозеландской диаспор, свободный веятель – ваятель Нэвэртий. Под творческим псевдонимом Васылэга-Дэрибас. Нет! Трудился человек не похоти ради! Нет! А только из-за своей короткой ежегодной трёхобзацной заметки в районной «Правде октября»[6 - «Правда октября»??? Хочется надеяться, что где-то в других весях торгуют также «Истиной января». Продают «Порядочность февраля». Покупают «Мартовскую преданность». Зачитывают до дыр «Апрель без вранья». Обворачивают колбасу «Майской былью». Стоят в очередях за курортными изданиями: «Целомудрие июня», «Верность июля», «Непоколебимость августа». Заучивают наизусть «Правильность сентября». Прикрывают голову от дождя «Непогрешимостью октября». Подтираются «Честностью ноября». Стелют на стол «Обет тридцать первого декабря». И убирают со стола «Покаяние нового января», уже заказывая наперёд «Февральскую исповедь».] о себе и о том, что находятся ещё люди, которые, несмотря на тяжёлые невзгоды, приукрашают и без того ужасную жизнь остальных!
Эту заметку самого краеведческого лица местности набирали всегда на третьей – последней странице газетки. Там, где обычно поздравляли и скорбели. По логике вещей, должна была существовать и четвёртая страница, но её не было. /Какая логика может быть в глубокой периферии?/ Очевидцы говорят, мол, четвёртую страничку занимал «некогда» /остальные твердят: «никогда»/ строительный раздел под названием: «Известь и я». Несколько лет там писалось про ударные прорабные стройки и ремонты районщины. Писалось-писалось, пока на глаза не попалось! Остроумный, видно, редактор колонки «Известьия» исчез, а с ним посадили и четвёртый перегиб издания. И по сей день никто не отваживался ступнуть – тьфу-тьфу-тьфу – на опальную площадь районного брехунка. И выходило несчастное бесплатное «еженедельё» с остающимся чисто-серым последним заворотом. Так же не существовало в газетуньке, в этом «папирусе правды», и раздела «Культура», куда можно было бы заверстать, от глаз подальше, мнение столь творческой личности. /Место для культуры – это бюджетные гроши – в кручу!/ Вот и ютилась статейка промеж двух, жирно наведённых коммерческих объявлений: грустного и весёлого.
Грустное:
«Василий Зю. З. – директор фабрики —
принимает
искренние скорбления и соболезнования
по поводу скоропостижной утраты его тёщи
Варвары Е. Жэ., от работников фабрики».
/Непонятно: то ли тёща скоропостижно утратила Василия от работников фабрики, то ли Василий до сих пор «принимает», то ли работники приносят Василию Зю. З. только одни скорбления?/…
Весёлое:
Друзья, родственники и муж
сердечно поздравляют
Грэжу Марию
с днём ровной юбилейной даты!
От их имени в нашей газете звучит любимая
юбилярина песня!
/Дальше следовал текст и нотные знаки про «Ах! Какую женщину!»/
Вот в какие рамки запирали местного культуроведа!
…Почему с каждым новогодьем статьи Нэвэртия теряли патриотизм надежды и, опять же, почему новое каждогодье Нэвэртия знаменовалось всё бОльшим и бОльшим устрашнением деда мороза и снегурочки? Об этом общественное равнодушие не подозревало. Зато врачебная тайна всей районной больницы и её филиалов знала наверняка: у больного Васылэга прогрессировала язва желчи, а у больного Дэрыбас часто находились камни в мочевыводящей простате путей. Но для города важны были статуэтки, а отнюдь не выражения их лиц! Тем более выражения тех, кто, задрав голову, пытался присмотреться, превалировали нехорошими словами, когда шапки-обманки ронялись мехом в разлитую площадную мряку. А «своя шапка ближе к шее» была важнее всяких полуметровых неточностей на выпуклых харях деда внучки и внучки деда.
– Ой! Смотрите! У неё в носу нет морковки!
Точно подметил вундеркинд, потомок тех, кто давным-давно, подкупленный оппозицией и сладкой вафелькой, кричал, спрятавшись за урну: «А король-то голый!».
Но родители, видимо педагоги, рассудительно объяснили его неточность:
– Она внучка, её ещё не лепят. Вот когда станет бабой, то и стёкляшки вместо глаз, и нос оранжевый, и рот вставной, и все эти овощи будут ей к лицу, и испорченный портрет не улучшат!
– А, я понял! – заорало, перебивая, последствие излишней заобразованности. – Баба, это когда дырявое ведро вместо головы!
– Правильно, сын!
Сказал папа, ткнув незаметно супругу в бок.
– Конечно правильно, сыночка! – среагировала уязвлённая в поясницу, мама: – Это как у папиной матери – бабы Варьки. …
…Подгребая по центральной течее, куда стекались ручьи веселья, ОН споткнулся всеми ногами.
«Держите равновесия балансами!»
Поддержала за локоть ФРАЗА.
Причиной спотыкновения явился сильно дремавший посредине всех перекрёстков аккордибаянист, кой сравнялся с лицом земли. Больно ударенная огромная гармонь, независимо от исполнителя, выдала первые аккорды мелодии «гляжусь в тебя, как в зеркало». «До головокружения…» прохрапел автоматом профессионал, переодетый бурым мишкой и наглухо пристёгнутый ремнями к кнопкам клавиатуры. Музыкант висел животом на инструменте и лицом не доставал до протекающей мимо воды. Это положение не давало утонуть, но и не позволяло умыться. Аккуратно обойдя необоснованно потревоженную преграду, засмотревшись, ОН вновь споткнулся. Теперь уже основательно – коленями о бетонный блок, охраняющий пешеходную часть тротуара от автомобилей. Щитки с коваными наколенниками сегодня были сняты /всё-таки праздники!/, поэтому боль от раскровившихся брюк отдавалась сейчас в правую переносицу. Поругав духовные ценности и неодушевлённые предметы, не став перетаскивать брошенный кусок строительства (видно, рабочий день закончился неожиданно посередине работы, и тащить перестали, оставив там, где есть), ОН, весь мокрый, подумал плескавшейся поодаль мыслью: «Жаль, что не захватил с собой акваланга», и вдруг громко запел:
– Как-то в Годо Новый свежий день пробежал по городу тюлень!
Но никого это не занимало. Какие тюлени! Какие олени! Новый Год – все вперёд!
ОН пошёл осторожно продвигаться дальше. И постепенно оставался не один, а потом, и вовсе не оставаясь один, окунулся в бурлящее русло стекания воодушевлённой массовости. Вокруг трахали петарды! Громко шипели бенгальские огни! Веселясь, не забывали рычать жёны. Обрычённые, и не собирались прекращать свистеть мужья. С брызгами хлюпали по припорошенным лужам раздражающие свои и чужие дети! (Родители уже триста шестьдесят пять раз пожалели, что обещали деткам сегодня не спать!) Но вольно-невольно, рано – не поздно, странно, как не странно, ненароком – з Новым Роком, сегодняшняя активная районственность выливалась на площадь с прилегающим парком деревьев и почётных досок. Зачем?! Чтобы ещё больше пообщаться заранее неожиданными встречами с надоевшими знакомыми. Для этого каждая компания тягла сумки со звенящими ингредиентами предстоящих нечаянно обусловленных встреч.
«Шевелите направления копытами!»
Спеша, грубо толкала на «лобное место» ФРАЗА, боясь пропустить щемящее зрелище теряния чьих-то последних разумных голов.
Ну, нет! Многим-некоторым по рангу было не положено терять голову! Такие носили свои головы с собой, всё время проверяя: на месте или нет. Выхаживая гуськом и жеманно обнимаясь шеями с некими, равными себе, выводками, они присматривали. Их политическое кредо «всегда» складывалось из формулы: «других подсмотреть и себя не казать». Но эти – не важно! Их самих – нет. Они не существенны, хотя и существуют! По-настоящему живут обыкновенные! Хоть и обыкновенно живут![7 - Хотя жить, и хотя существовать – дело личного хотения каждого!]
…Карнавал свирепствовал! Кто сказал: «без масок»? Ого! Попробуй выдумай, спроектируй и изготовь такие наличные образа! Не хватит фантазии! Нииииикакие надуманности в жизни не сравнятся с реальностью! Наблюдения – на блюде! Зырь! Секи![8 - «Зырь», «секи» – слова из далёка времён. Простой перевод – «смотри» – абсолютно не передаёт детских оттенков темперамента.]
…Подтрамбованный почти вплотную к ёлке-красавице из сборных элементов: железной трубы, закрашенной пульверизатором в нитро масляную эмаль: «Краска Зел. ГОСТ 32–65 Втор. Чер. Мет», с густо натыканными в приваренные трубки сосновыми лапами, ОН был невольно прижат к основанию постамента зверозубой снегурки. Но, как вишнёвая косточка между пальцев, выстрелился в сторону. /Благо, изваяние являлось скользким типом материала/. На просторном свободном дециметре лучше не стало. Пришлось попасть собой по вниманию пары десятков осоловевших глаз представителей дружественных организаций.
– ООООО! Новый Год – всему делу приплод!
Наизусть декламировал свою вчерашнюю оправдательную речь перед пайщиками председатель колхоза села Столпяги. – Ты как сюда оказался? Но я рад! Не ожидал! Ну-ка, агроном, откупорь из нашего председательского фонда дорогому гостю!
– Да я, вроде, не в гостях, а у себя в городе…
– Не скажи, не скажи! Вот станешь мэром, вот тогда и будешь «у себя в городе»! А сейчас ты – у нас в районном центре! Не обижай! А то, значит, когда я к тебе со своими проблемами – я твой гость, так получается? Дай и мне сегодня погостеприимничать «на славу»!
– Ну, какой же ты гость, если – с проблемами? Ты – просто пострадавший! А я, со своей стороны, обязан перед собой оказывать помощь всем, пострадавшим ни за грош!
– Ой, ни за грош страдаю! Это ты как в поверхностный бриз полного штиля глядишь, всё глубокое дно обозревая!
«Блеснул» демагогическим образованием «пред» хозяйства, где работники не получали заработной платы с января шесть лет назад прошедшего года.
– Но нечестно между нашим общением проводить разделительную межу, отталкиваяся от доброй души на дурняк! Давай, отказывайся не вздумывать со мной выпить!
– Может: «Не вздумывай отказываться!?
– Вот, кого я уважаю! Смотри, агроном, мать нашу! И учись! Каким бы он ни был серьёзным, а всегда у него найдётся редкое дорогое время и лишнее умное слово на поправку моих ошибок, мелких и незаметных в нашем большом и неограниченном хозяйстве, в своей респектабельности посевов и пожатий! (Давала о себе знать подготовка к зимней сессии в высшей партийной школе). Нет, я всё-таки заберу у тебя свою «Сузуку», шо я дал тебе поноситься, а ему куплю «Мэрс» посолидней! Если бы у меня не было всех бездарных колхозных твоих бригад, а был бы только он один, то мы вместе превратили бы массу колхозного удобрения и гору всеобщего неодобрения в сады нашего процветания!
Слова председателя хоть и были повёрнуты в пустоту главного агронома, но прямого отношения к нему не имели. Тот, в это время находясь под общим наркозом и под большим вопросом, звенел, как растянутая тетива без лука, нащупывая руками погоду и тщательно пытался удержаться глазами за небо. То есть, был неЯкий! Сегодня грех было быть другим! И все были такошенькие-никакошенькие! Но корнеплод был зарыт в том, что агроном был никакой всегда, даже в короткие промежутки между праздниками. Да и по одежде его было заметно, насколько он себя не любит!
Что такое «никакой»? Понятно! Но что такое «ниЯкий» – объяснимо:
Ни отказать – ни согласиться!
Ни поддержать – ни возмутиться!
Ни в драку лезть – ни схорониться!
Ни умереть – ни возродиться!
Ни изумить – ни удивиться!
Ни отобрать – ни поделиться!
Ни помечтать – ни приземлиться!
Ни перепрыгнуть – ни свалиться!
